еть в окно, - внезапно смягчившись, произнесла Дана, схватив его за руку. - Там высотища!..
     Так началась их странная дружба.
     Это воспоминание больно кольнуло душу. Окурок прочертил в сгущавшихся сумерках плавную дугу и рассыпался искрами, ударившись о ствол дерева.
     Антон был зол на самого себя. Между тем потерявшимся мальчиком и нынешним кадетом, одетым в черную офицерскую униформу, лежала пропасть, через которую не перекинуть моста. Он встал и зашагал прочь. Всего одна минута дурацкой слабости... Он непроизвольно сжал покрытые глубокими шрамами кулаки, задыхаясь от приступа внезапной ярости...
     Потом это жгучее чувство отхлынуло так же внезапно, как и возникло, оставляя после себя звенящую пустоту и странную горечь... В который раз он не мог понять самого себя. Словно в нем жил еще один, совершенно другой Антон. Стоило ему предельно устать, чуть расслабиться, потерять контроль над своим сознанием, и вот пожалуйста - он уже тут как тут. Совершая разные дурацкие поступки, вроде того, на вчерашних учениях, он действовал словно по злому наитию каких-то скрытых душевных чувств. Ну зачем ему сдалась эта девчонка? Сломала ногу? Да так ей и надо... будет смотреть, куда идет...
     Он прекрасно помнил свою первую серьезную размолвку с Даной. Как и первую пролитую им кровь...
     ...Это случилось два года назад, когда поредевшая из-за отсева группа "младших" перешла к фазе интенсивных практических занятий.
     Сейчас он вспоминал тот день с кривой усмешкой, совершенно не осознавая того, что эта гримаса так похожа на зловещую улыбку его первой наставницы, при воспоминании о которой у маленького Антона леденело сердце.
     Огромный комплекс зданий, где располагалась школа, в Городе именовали Цитаделью. Никто уже не помнил, с какой целью был выстроен этот квадратный квартал мрачных бетонных коробок с тесными внутренними двориками, похожими на колодцы. Антон однажды слышал, что вроде бы по какому-то "городскому плану" это место было обозначено словосочетанием "муниципальная тюрьма", но его смысл казался совершенной загадкой.
     В один из таких квадратных бетонных колодцев и привел как-то под вечер их группу жизнерадостный, розовощекий офицер, чье имя Антон, конечно, уже не помнил.
     Зато ему накрепко запомнилась выкрашенная желтой краской металлическая дверь, за которую по одному заводили их всех.
     Назад из-за желтой двери не появлялся никто. Очевидно, из здания был другой выход или же кадеты оставались внутри. Пока редеющая на глазах притихшая группа подростков гадала, что же происходит за этой таинственной дверью, настала очередь Антона.
     В первый момент он здорово испугался. Выражение, что неизвестность намного хуже любой известной беды, обрело для него внезапный практический смысл, пока он на негнущихся от напряжения ногах преодолевал несколько отделявших его от двери метров. И даже ободряющая улыбка Даны, которую он поймал взглядом, прежде чем войти, оказалась слабым стимулом перед лицом той раздутой воображением опасности, что ждала его за дверью.
     Он взялся за холодную металлическую ручку, чуть нажал на нее и вошел. Сзади сухо щелкнул электрозамок, и Антон оказался в небольшом прямоугольном помещении с серыми бетонными стенами и мокрым полом. Из комнаты направо и налево вели две запертые в данный момент двери. Яркий, режущий глаза свет струился от панелей потолка. В углу комнаты над впустившей его дверью с тихим жужжанием ворочалась видеокамера.
     Внезапно открылась правая дверь, и в комнату вошел здоровенный сержант с черной, блестящей от пота кожей. На его лице выделялись пухлые губы и плоский нос. Одетая на нем старая униформа, явно используемая как роба, казалось, сейчас лопнет под напором заключенной в ней мускулатуры.
     Сержант, прищурясь, испытующе посмотрел на Антона и вдруг обронил в укрепленный на отвороте формы микрофон:
     - Давай, Эндрю. Тут очередной соплячок...
     Сухо щелкнул электрозамок левой двери, она открылась, и на бетонный пол помещения, который отчего-то был полит водой и влажно блестел, отражая свет ламп, вылетел, кувыркнувшись через голову, инсект...
     В тот момент Антон впервые и услышал ЭТО...
     Странный, совершенно потусторонний голос, больше похожий на скрежет ржавых, веками не смазываемых петель, прозвучал в его голове, словно раскат отдаленного грома...
     Это был вопль отчаяния и страха... Антон сам не знал, откуда он это понял, тем более стоявший рядом сержант не проявил при этом никаких эмоций, - то ли он ничего не слышал, то ли обладал стальными, тренированными нервами...
     Отшатнувшись, Антон непроизвольно зажал уши, чтобы не слышать этого отчаянного скрежета, чем вызвал злой и недоуменный взгляд сержанта. Тот действительно ничего не слышал. Вопль звучал в голове Антона, и было бесполезно пытаться заткнуть уши...
     - Ты что, щенок, обделался со страха? - внезапно хохотнул сержант, и его глаза сузились до размера щелок. - Никогда не видел живого инсекта?
     Он потянулся к поясу, где был укреплен широкий десантный нож. Вытащив его, он наградил инсекта пинком кованого ботинка, отчего тот отлетел в противоположный угол комнаты, и, повернувшись к Антону, протянул ему руку с зажатым в ней клинком.
     - Держи.
     Антон непроизвольно попятился, отчаянно замотав головой.
     - Нет... - хрипло вырвалось у него. - Я не могу...
     - Что ты не можешь? - угрожающе переспросил сержант.
     Антону казалось, он сейчас потеряет сознание.
     Две половинки огромных тисков сжимали его мозг медленно, но неотвратимо... Ситуация вдруг начала стремительно вываливаться из рамок реальности, но никому, кроме него самого, все происходящее было не доступно. Только Антон, сжавшийся в болезненный комок, воспринимал ее в полном объеме...
     С одной стороны на него наседал, выворачивая сознание, отчаянный, запредельный вопль чуждого его разуму существа. Скорчившийся в углу пустой комнаты инсект видел неотвратимость собственной смерти и прекрасно осознавал это...
     Антон непроизвольно дернул головой, чтобы не видеть продолговатый хитиновый панцирь и поджатые к белесому брюху суставчатые ноги, которые сами по себе вызывали в нем отвращение, но хуже всего было то, что существо молчало, не издавая ни звука, а он продолжал слышать его протяжный и отчаянный предсмертный вопль...
     Отшатнувшись, он нарвался на вторую половинку сжимавших его тисков.
     Это были налитые кровью глаза сержанта.
     - Облажался, щенок?
     Это был риторический вопрос. Антон никогда никого не убивал. Ему было неведомо это жуткое таинство.
     - Я... Я не могу! - в отчаянии закричал он.
     - Ты не можешь убить врага? - Губы сержанта вплотную приблизились к его лицу. - Это неправильно, кадет... - голос прорывался в сознание Антона как будто из другого мира. - Ты можешь и хочешь убить любого инсекта, что попадет в поле твоего зрения.
     Антон окаменел.
     - Эндрю, видео! - громыхнул у него под ухом густой бас.
     На противоположную стену беззвучно опустился экран. Возникшее на нем изображение было таким отчетливым и красочным, будто это не запись, а сама реальность шагнула со стены. И даже скорчившийся под срезом экрана инсект, казалось, не выпадал из общей динамики видео, а, наоборот, принадлежал ей...
     Группа инсектоидных существ шла по окраине поселка, затерявшегося где-то в бескрайних девственных лесах материка. Всего одна улица, сиротливый трактор под навесом из веток и мха, аккуратные, словно вырезанные из картона домики с белыми стенами и занавесками на окнах.
     Внезапно дверь крайнего из домов распахнулась, выбитая ударом изнутри, и в проеме возник силуэт инсекта, тащившего за собой полуживого старика. Двигавшийся по улице отряд остановился. Аудиосистема проектора защебетала голосами насекомых.
     Пинок суставчатой лапы швырнул полумертвого человека в пыль посреди улицы. Он попытался подняться, но в следующий момент грохнул выстрел.
     Голова человека дернулась, и он забился в пыли, размазывая руками растущее на груди кровавое пятно.
     - Достаточно, Эндрю.
     Сержант присел на корточки и заглянул в глаза Антона.
     - Ты их ненавидишь, верно?
     Антон молчал в странном, тупом оцепенении.
     Хрясь...
     Кулак сержанта впечатался в его лицо.
     Антон упал навзничь. Что-то горячее и соленое текло по губам, капая на пол.
     - Смотри, как это делается, сопляк.
     Сержант подволок Антона к скорчившемуся в углу комнаты инсекту.
     Лезвие широкого ножа сверкнуло по короткой дуге и с мягким чавканьем вошло в белесое брюхо.
     Антона вдруг начало безудержно рвать. Из расположенных у самого пола отверстий ударили упругие струи воды, смывая кровь и кадетский завтрак.
     Люк в полу поглотил мертвое тело.
     - Следующего.
     Антон вдруг понял, что ему становится все равно. Что-то оборвалось в его душе. Какая-то важная струна звонко лопнула. Он больше не мог выносить это, и когда в комнате появился следующий инсект, он, в паническом страхе, что сейчас снова зазвучит чуждый его разуму потусторонний предсмертный вопль, негнущимися пальцами взял протянутый нож и вяло ударил в брюхо своей жертвы.
     Потом он почувствовал, как Вселенная закружилась вокруг него в бешеной спирали, и рухнул на пол около бившегося в конвульсиях инсекта.
     В него, смывая кровь, били струи холодной воды, но Антон уже не ощущал их. Он был без сознания.
     Сержант поднял нож, обтер его лезвие и, сокрушенно покачав головой, взял провалившегося в глубокий обморок Антона за воротник мокрой униформы.
     - Черт знает что, Эндрю, - обращаясь к потолку, зло проговорил он. - Скорее бы уж в бой, верно?
     Потолок молчал. Сержант еще раз вздохнул и поволок бессознательное тело Антона в соседнее помещение.
     ...Вечером Антон не пошел на ужин.
     Очнувшись в казарме, он, как чумной, добрался до ближайшего окна, распахнул его и долго сидел, жадно вдыхая воздух улицы.
     В его голове не было ни одной мысли, только страшная опустошенность... Он сидел, бесцельно глядя вниз, на серые плиты плаца, и не слышал, как к нему подошла Дана.
     Усевшись рядом с ним на пластиковый подоконник, она некоторое время тоже смотрела вниз.
     - А у них кровь красная... - внезапно сказала она, глядя куда-то мимо Антона.
     Он поднял голову.
     - Что ты сказала? - тихо переспросил он.
     - Кровь у них красная... - повторила Дана. - Как у нас.
     Наверное, ему следовало тогда промолчать, но Антона вдруг затрясло. Он вцепился пальцами в подоконник.
     - Ты чего? - испугалась Дана. - Псих, что ли?
     - Все это неправильно! - деревянным голосом отчеканил Антон. Это было то самое чувство, что подспудно давило на него изнутри.
     Дана насупилась.
     - Ты убил врага.
     - Да какой он враг?! - на глаза Антона внезапно навернулись слезы. - Он жить хотел...
     Краска отхлынула от лица Даны. Такой Антон ее еще не видел.
     - Моя мама тоже хотела жить! - срывающимся голосом вскрикнула она и вдруг молча залепила ему пощечину.
     Кулаки Антона инстинктивно сжались, но он не ударил в ответ. На них обоих словно нашло какое-то страшное затмение. Дана, стоя напротив, тяжело и прерывисто дышала.
     - Ты... - вырвалось у нее, - ты...
     Слезы вдруг брызнули у нее из глаз. Резко развернувшись, она побежала прочь, а Антон так и остался стоять у раскрытого окна.
     В его душе не было ничего, кроме пустоты...
     ...Теперь, спустя два года, она отомстила ему.
     Антон вздохнул, сворачивая в сторону освещенных улиц. Если он и ощущал трагизм происходящих вокруг него событий, то очень смутно. Вакуум в его памяти успешно заполнили шесть лет новой сознательной жизни. Он привык к ней и справедливо считал единственно возможной.
     Нужно было как-то забыться, сбить с себя состояние дискомфорта, и он, выбравшись на знакомый проспект, повернул по обычному для любого кадета маршруту.
     К утру он действительно забылся, и перспективы нового дня уже не казались ему такими мрачными, как накануне.

ГЛАВА 8

ГРЯДУЩЕЕ

     - Андрей, подожди немного!
     Средних лет человек с коротко остриженными под ежик седыми волосами остановился у дверей кабинета.
     - Да, Майкл? - он повернулся, протягивая руку здоровенному негру, одетому в ладно подогнанную форму с нашивками полковника.
     - Есть новая информация, нужно поговорить.
     Шевцов открыл дверь кабинета.
     - Входи.
     Рабочее помещение, которое занимал командующий, было небольшим. Здесь ни одна деталь обстановки не напоминала о том упадке и запустении, что царили в Городе. Компьютерные консоли, аудио- и видеоаппаратура - все это работало и было исправным. За рабочим столом на вращающейся треноге было укреплено глубокое кожаное кресло.
     Судьба на Деметре играла людьми, как ни на каком из других миров. Взлеты и падения тут были, как правило, стремительными и бурными. Прошло всего шесть лет с того момента, как сержант Шевцов с автоматом прыгал с подножки "Кобры", чтобы взять в оборот выслеженную банду однорукого инсекта, и вот он сидит в кресле, которое помнило не одного и не двух руководителей колонии.
     Карьера сержанта, сменившего полевую рацию и автомат на этот кабинет, не могла кого-то удивить. Шла страшная, затяжная война, и кадры, особенно грамотные и подготовленные, были на вес золота.
     Колония Деметры уже много веков "работала на выживание". Ее численность стремительно сокращалась, и в каждый, произвольно взятый момент истории последних десятилетий оказывалось, что кандидатов на это кресло можно всегда сосчитать по пальцам.
     Поэтому Андрей Шевцов спокойно относился к своей новой должности. Власть на Деметре была не набором материальных благ, а ответственностью, тяжкой и страшной работой, которая, как правило, пережигала людей.
     Если бы у руля колонии вдруг встал человек нерешительный и некомпетентный, то Город был бы уже мертв.
     - Слушаю тебя, Майкл.
     Андрей достал из-под стола кофейник и воткнул вилку в гнездо.
     - Вернулись две западные разведгруппы, - доложил Дуглас, открывая папку. - Информация, полученная от беженцев из лесных поселений, полностью подтвердилась. У инсектов появился вождь, который проводит последовательную политику объединения племен.
     Рука Андрея с кофейником чуть дрогнула, и немного горячей бурой жидкости растеклось по столу безобразной кляксой. Это была очень плохая новость.
     - Его нужно убрать, - высказал он свою мысль.
     Дуглас внезапно нахмурился. Казалось, его не очень воодушевила мысль командующего.
     - Это будет отсрочкой приговора, командир, - негромко возразил он. - У нас впервые за последние двести лет появилась уникальная возможность покончить с этой войной, раз и навсегда.
     - Вот как?
     - Да, - упрямо повторил Майкл. - Лето не бесконечно, и я уверен - они ударят уже в этом году. - В голосе полковника прорвались такие знакомые Андрею нотки. Он всегда считал Дугласа своим близким другом, но в то же время не мог отмахнуться от его репутации, которая сложилась отнюдь не за один день. Майкл ненавидел инсектов так сильно, что лавирование между жизненными нюансами в вопросе противостояния двух рас было ему совершенно недоступно.
     - Поясни, пожалуйста... - попросил Андрей, пододвигая чашку кофе своему заместителю.
     - Они ударят по Городу всеми силами объединенных племен, что же тут непонятного... - Майкл отхлебнул кофе, обжегся и поставил чашку, едва не выплеснув ее содержимое. - Численный перевес, конечно, на их стороне, но нас защитят стены, которые есть время основательно подготовить к бою. Наша техника и оружие намного совершеннее... Это шанс, Андрей, - он выразительно посмотрел на Шевцова и горячо добавил: - Грохнуть их вождя из снайперской винтовки - плевое дело, но тогда племена расползутся, и все начнется сначала... Будем как проклятые гоняться за отдельными отрядами на их же, заметь, территории! Опять затяжные бои, оборона ферм... дерьмо собачье, командир. Нужно пользоваться моментом и валить их под корень!
     Андрей, не проронивший ни звука во время этой гневно-патриотической тирады, угрюмо посмотрел на Дугласа. Порой именно из-за этого энтузиазма он не мог нормально разговаривать с ним. Как объяснить, что цифры, упрямые и холодные цифры говорят об обратном?
     Цивилизация коллапсировала. Колония уже перешагнула ту критическую черту, за которой невозможно выжить. Им всем предстояло умереть. Но это в будущем. А сейчас за теплым летом перед глазами командующего маячил холодный призрак суровой зимы. Продовольствия в Городе уже сейчас осталось в обрез. Внутренние пищевые комплексы давным-давно канули в Лету, а количество ферм стремительно сокращалось. Начался стихийный обратный процесс - как когда-то люди уходили из Города на свободные поселения, так теперь их потомки бежали назад.
     В понимании Шевцова самым разумным способом окончания войны была бы полная эвакуация колонии. Но куда и как? Этого он не знал, и потому слова Майкла невольно затронули его душу. Быть может, он прав, и честнее дать последний бой в этих стенах, чем растягивать на десятилетие бессмысленную агонию популяции?
     - Вот что, Майкл, - произнес он. - Такие вопросы нельзя решать с бухты-барахты, над ними надо думать. По моим данным, нас осталось чуть больше девяноста тысяч человек, учитывая все внешние поселения. Инсектов в два раза больше. И их техника, что бы ты ни говорил, не так уж сильно уступает нашей. По крайней мере, трофейного автоматического оружия у них в достатке.
     - Но у нас бронетехника...
     - Оставь, Майкл. Десятком старых бронемашин и двумя истребителями ты не заткнешь даже одной дырки в бою, который ты же мне и обрисовал. Это будет полномасштабное сражение, и даже если мы выиграем его, сколько нас останется в живых? Подумай, хорошо подумай, что ты предлагаешь - красивый способ массового самоубийства, финальный хлопок дверью или разумную операцию?
     - Но ты не понял... - попытался возразить Майкл.
     - Нет, я все понял, - спокойно прервал его Андрей. - Подумай, посчитай, прикинь реальный баланс сил и приходи снова. У тебя своя математика, у меня своя. Сравним результат и будем думать вместе, ладно?
     - Так точно... - Дуглас нехотя встал. - До скорого, командир, - мрачно обронил он, открывая дверь.
     - Эй, Дуглас, - окликнул его Андрей.
     Великан обернулся, уже стоя в проеме двери.
     - Я знаю, что ты сейчас думаешь, - усмехнулся бывший командир истребительного отряда. - Ты жалеешь о тех временах, когда в горячке боя мог послать меня к черту и перерезать столько инсектовских глоток, сколько считал нужным... Но времена изменились, Майкл. Мне тоже порой охота все послать... - признался Шевцов. - Но мы с тобой уже не отвечаем за себя. Мы отвечаем за других. За всех. В этом разница.
     Когда за Дугласом закрылась дверь, Андрей еще несколько минут сидел, глядя на жирную кляксу от пролитого кофе.
     Мир вокруг него стал другим с тех самых пор, как две недели назад он переступил порог этого кабинета. Всего две недели... А из жизни уже ушли простота и ясность, и она вдруг превратилась в шипящий, змеиный клубок проблем и противоречий. То наследство, которое досталось ему от предыдущего командующего, который внезапно и необъяснимо сгинул где-то в западной сельве во время обыкновенного рейда по проверке дальних гарнизонных постов, впору было бы пожелать врагу.
     Только теперь Андрей начал осознавать, насколько неправильно их готовили... Детей сначала учили убивать, а уж потом думать. Да, при этом они вырастали отменными коммандос, но многие ли доживали до той поры, когда сознательная оценка своих действий становилась внутренней потребностью?
     Ответ был очевиден - единицы. Единицы, к которым принадлежал он сам. Потому что средняя продолжительность жизни в колонии неукоснительно снижалась, уже вплотную приблизившись к страшной, по мнению Андрея, отметке в тридцать лет...
     Он понимал - нужно что-то предпринять. Срочно. Немедленно. Но разве он располагал выбором из десятка решений? Нет... и еще тысячу раз - нет!.. Он был обыкновенным офицером, которого обстоятельства