ьше  наблюдалось  странных  явлений,  прежде  неведомых,
например, жутеоров и фата-мордан; особенную же тревогу вызывали похищения.
В средневековье разбойники похищали богачей ради выкупа; время от  времени
это случалось и позже, но всегда для предъявления  каких-либо  требований.
Теперь же почти никто не требовал выкупа, а главное,  похищенные  исчезали
бесследно. На смену простецкому  похищению  ракет  и  авиалайнеров  пришли
операции более сложные. Появились спецы, похищавшие похитителей  вместе  с
похищенными, - так называемые похищаки; а тех, в свою очередь,  запихивали
в мешок похищенцы, которые свои операции планировали методом динамического
программирования, чтобы снизить  производственные  издержки.  А  похитисты
были теоретиками движения и прогнозировали постхитителей,  которые  должны
были появиться к концу столетия и похищать  в  энной  степени  при  помощи
телекинеза, или духоловства. Что же  касается  самохищенцев,  то  они,  по
крайней  мере,  легко  поддавались  психиатрической  классификации  -  как
экстраполяция самоблудников. Врейдисты  усматривали  во  всем  этом  новое
воплощение задизма, но антиврейдисты лучше объяснили загадку: ни  инстинкт
смерти, ни агрессивность, ни деньги, ни подавленные детские комплексы  тут
ни при чем, речь шла просто об избавлении от ужасной давки, а  так  как  в
ней всегда виноваты другие, то  этих  других  и  брали  за  шкирку,  чтобы
запихнуть куда ни попадя. Специалисты  по  коллективным  психозам  назвали
новое социальное заболевание похищенским запиханством.
   В этом почти безвыходном положении (похищенческий  позыв  проявлялся  в
еле заметном перебирании ногами на месте, и ногами сучили уже самые высшие
офицеры полиции) на  помощь  живлянам  снова  пришла  наука,  как  всегда,
безотказная.  Началось   повсеместное   внедрение   технетики,   то   есть
синтетической этики, искусственно разводимой, штампуемой и монтируемой как
проводным,  так  и  беспроводным  манером.  Малышей  спасали  от  давки  в
пустышечных резерватах, где места было навалом. Кроме того, уже в  пеленки
им вкладывали напоминайки, внедрявшие в умы уважение к ближним. Если бы  и
нашелся кто-нибудь, кто захотел бы обидеть ближнего хотя бы по  переписке,
укорялка тут  же  принялась  бы  его  отговаривать,  а  подушечка-думка  -
нашептывать сквозь сон, чтобы он это дело бросил. Если  же  он,  допустим,
упорно стоял на своем, затыкал себе уши,  обычные  дидакторы  разбивал,  а
бронированные  обкладывал  войлоком  и  домашними   туфлями,   то   защиту
неприкосновенности брали на себя фильтры  агрессивных  намерений.  Напишет
он, например, анонимку, а чернила разольются, почтовый ящик порвет письмо,
в крайнем же случае предохранитель последней линии добросердечия заботливо
разобьет адресату очки. Упрямец взбеленится, попробует нанести  телефонное
оскорбление, а  телефон  все  ругательства  отфильтрует;  и  если  даже  в
припадке бешенства он погонится за ближним с палкой, та, имея в  структуре
своей добротизатор, сломается еще до удара!
   Похищения как  рукой  сняло,  правда,  не  потому,  что  все  как  один
смягчились душою, просто было не до того: каждый с утра до ночи ломал себе
голову, как бы околпачить  фильтрацию  и  сделать  ближнему  то,  что  ему
немило, ради чистого удовольствия. Вырос спрос на динамит  и  кумулятивные
бомбы, а производство воска и войлока подскочило на  восемьсот  процентов.
Это  привело  к  эскалации  социотехнических  методов:  бомбы   взрывались
бомбоньерками и благовонными букетами, а втолковники и  укорилки  гремели,
как иерихонские трубы. Когда  же  самолеты  начали  выписывать  в  небесах
назидательные сентенции, население бросилось раскупать картузы  с  длинным
козырьком и темные очки. Безумное наступило время. Воскрешальни  трудились
без передышки, особенно в обеденную пору; дело в том, что если  затевающий
что-то недоброе садился за стол,  а  макароны  в  тарелке  складывались  в
назидательную надпись, то нередко он вместо супа проглатывал ложку,  чтобы
покончить с собой, раз уж не может Покончить с ближним.
   В конце концов борьба технетики с населением стала  азартной  игрой,  а
тем самым частью массовой  культуры  -  в  виде  тотализатора-морализатора
(сокращенно -  тотомор).  Главный  выигрыш  доставался  тому,  кто  первый
оставит с носом новый добротизатор. Терроризм пошел на убыль, поскольку не
все противодобротные средства допускались в игре, а  за  нарушение  правил
грозила дисквалификация. С помощью материальных стимулов удалось устранить
в зародыше приватные атомные конфликты, ареной которых раньше других стала
Лизанция, держава, передовая во всех отношениях. Кто знает, чем бы все это
кончилось,  если  бы  не  тотомор;  ведь  достаточно  было  слуха,   будто
боевики-телобитники   завалили   штаб-квартиру   аморализаторов   письмами
(которые, дескать, пропитаны солями урана и, слившись в критическую массу,
поднимут на воздух полгорода), чтобы разразилась страшная паника.  Мильоны
беженцев забили дороги, а  сверху  на  них  обрушился  град  орнитоптеров,
налетавших друг на друга в воздушных пробках. Радиус  возникшей  при  этом
гробосферы  (или  же  давкострады)  достигал  двухсот  миль.  На  счастье,
подобные  катастрофы  более  не  повторялись.  Упомянутое  нами   движение
телобитников  возникло  в  связи  с  упадком  телотворения.  Многотельству
(которое  осуждали  за  расточительство)  положило  конец   обстоятельство
совершенно   банальное   и,   как   обычно,   непредвиденное   -   дефицит
прядильно-ткацких бромидов; а без них нельзя синтезировать телеуправляемых
вирусных хромопрядов. И вот,  когда  сырье  для  изготовления  хромопрядов
подорожало двухсоткратно, а пять крупнейших телотворительных  консорциумов
вылетели в трубу, лизанская  молодежь  создала  субкультуру  телобитников,
требуя тел возможно более дешевых, экономичных, удобных и скромных. Что же
касается аморализаторов, то они предложили в конгрессе закон о пожизненном
заключении  за  повреждение  добротизаторов   деморалками   (разновидность
злобоголовок, самонаводящихся на все  добродетельное).  Но  вам,  надеюсь,
понятно, что в такие детали нашей истории мы не можем вдаваться.
   Борьба механизированной любви к ближнему с террористами  и  ревнителями
личной свободы была,  разумеется,  лишь  эпизодом  на  фоне  по-настоящему
серьезных  событий.  На  планете  шла  куда  более  грандиозная,  хотя   и
бескровная схватка - с демографическим потопом.
   Надо отдать должное технике - она делала что могла, дабы облегчить  все
более тяжкую участь граждан. Так называемой  циклической  снедью,  или  же
пищей  многоразового  пользования  (она   проходила   через   организм   в
неизменившемся состоянии), питались самые  бедные.  А  чтобы  напрасно  не
раздражать их, были устроены секретораны  -  конспиративные  заведения,  в
которых  клиенты  со  средствами  могли  объедаться  как  прежде.   Чудеса
кулинарного искусства кромсали здесь втемную,  видя  их  лишь  на  экранах
ноктовизоров, зато не соблазняя зевак. Урбанисты могли за каких-то три дня
возвести миллионный город из тесноскребов,  и  эти  быстрограды  заполняли
остатки незастроенного пространства; в сущности,  вся  Лизанция  была  уже
одной   сплошною   столицей.   Одновременно   развернулась    лихорадочная
миниатюризация всего, что только можно было уменьшить, от книг и газет  до
железных дорог. На смену метро пришло дециметре,  а  потом  и  сантиметре.
Однако  работу  редукционной  промышленности   затрудняли   неизменившиеся
размеры самих живлян. Снова раздались голоса ярых антинаталистов,  которые
миниатюризацию  объявили  тупиковым  путем  и   домогались   регулирования
рождаемости; но о таком грубейшем посягательстве на основные права  живлян
никто не желал и  слышать.  Лишь  господствующим  настроением  умов  можно
объяснить легкость, с  которой  парламенты  одобрили  генженерный  проект,
известный под названием сокращенческого закона. Он предусматривал редукцию
стандартного гражданина  в  масштабе  1:10.  Разумеется,  имелось  в  виду
следующее  поколение  живлян.  Чтобы   сохранить   свободу   деторождения,
постановлялось,  что  тот,  и  только   тот,   кто   подвергнется   генной
перестройке, вправе произвести на свет любое количество потомков. Это было
хитро задумано, поскольку устраняло  принудительную  микрогенизацию:  тот,
кто не шел на нее, умирал  без  потомства,  так  что  следующее  поколение
состояло из  одних  лишь  микромалюток;  когда  же  их  родители  вымерли,
планетную экономику  спешно  редуцировали  в  том  же  масштабе.  Всеобщий
комфорт не  потерпел  никакого  ущерба,  ведь  все  уменьшилось  в  равной
пропорции. Церкви выбрали меньшее зло и  дали  согласие  на  этот  маневр.
Впервые с незапамятных времен  все  наслаждались  блаженным  простором,  а
вдобавок ощущали необычайную легкость  -  ведь  самые  упитанные  толстяки
весили двести граммов; но скептики и пессимисты пророчили,  что  от  таких
облегчений жди новых мучений.
   И точно, катастрофическая давка возобновилась через каких-нибудь десять
лет.  Хотя  главные   генженеры-сократители   понимали,   что   дальнейшая
микроминиатюризация  -  лишь  временный  выход,  ибо  ей   положит   конец
несжимаемая структура материи, они тем не менее были вынуждены решиться на
шаг столь же радикальный, сколь и отчаянный, то есть на вторую редукцию  в
том же масштабе (1:10). Следующее поколение живлян без пожарных лестниц не
могло уже взобраться на дедовскую пепельницу, выставленную в  историческом
музее. Теперь наконец можно было вздохнуть полной  грудью.  Каждая  грядка
стала  садом,  клумба  -  девственной  пущей.  На  микроживлян  обрушились
поочередно три мировые войны - с мухами, комарами и муравьями. Даже  самые
древние старики не могли припомнить таких  поражений,  тем  более  что  во
время массированных комариных налетов с тыла ударили тараканы, выбравшиеся
из городских подземелий. Их черный  панцирь  поначалу  не  брали  танковые
орудия, что нетрудно понять, приняв во внимание, что  средний  танк  весил
тогда пять граммов. Кошмарные  комары,  размах  крыльев  которых  превышал
размах рук взрослого живлянина, пикировали на прохожих и высасывали из них
кровь, оставляя на тротуарах скорченные трупы; мухи пожирали  свои  жертвы
мерзкими клеистыми хоботками; и хотя с  помощью  кумулятивных  снарядов  и
термитных гранат  в  конце  концов  удалось  одолеть  даже  самый  толстый
хитиновый панцирь, хотя враг устилал своими  трупами  землю,  хотя  трофеи
были огромны - из павших жуков делали ванны, а перепончатокрылые  годились
на планеры, - истребить неприятеля без остатка не  удалось;  поэтому  были
мобилизованы все техсредства, чтобы спешно накрыть города насекомостойкими
куполами из стекловидной массы. Как пишут хронисты,  тем  самым  на  смену
открытой  миниатерре  пришла  замкнутая.  Впрочем,  тараканы   по-прежнему
устраивали партизанские  набеги;  но  теперь  армию  заменила  полиция,  а
главные оборонительные функции взяли  на  себя  автоматические  ловушки  и
роботы, вооруженные лазерным оружием. Лишь немногие поселения под открытым
небом просуществовали до конца столетия, да и то благодаря противокомарной
артиллерии и ракетам с самонаводящимися на  звуки  жужжания  боеголовками.
Попытки одомашнивания некоторых насекомых  (ос,  например,  объезжали)  не
оправдали надежд; одни лишь сороконожки какое-то  время  использовались  в
качестве пони в детских садах. Не стоят упоминания такие  побочные  выгоды
всеобщий минимализации, как  охота  на  специально  для  этого  разводимых
гигантских мышей, весом чуть ли  не  в  пятьдесят  граммов;  трудно  также
понять восторги приверженцев нового восхожденческого  спорта  -  древизма.
Вершины деревьев,  росших  за  городскими  куполами,  привлекали  немногих
смельчаков, ведь смертельной опасностью  грозила  не  только  непостижимая
громадность любой березы, но и любой майский  дождик,  который  мог  смыть
восходителей каплями размером в человеческую голову. Впрочем, даже если бы
удалось истребить всех насекомых (что было мечтой генеральных штабов), это
не изменило бы печального обстоятельства, на которое большинство закрывало
глаза, - а именно, что живляне в своем нынешнем облике не способны жить на
открытой поверхности; легчайший зефир валил их с ног,  дождик  затапливал,
пташка могла заклевать на месте. А между тем  появились  грозные  симптомы
перенаселения, уже хорошо известные: повсюду опять была давка, к  отчаянье
охватило умы. Разумеется, о регулировании  рождаемости  не  приходилось  и
заикаться; раз уж ради спасения основного права живлянина  было  принесено
столько - и каких еще! - жертв, это означало бы  позорную  капитуляцию,  и
уже по соображениям престижа любой иной  выход  казался  предпочтительнее.
Такой выход предложила лизанская  Академия  Наук  и  Художеств  -  в  виде
федеративного проекта. Составленный Академией манифест распространили  все
агентства печати. Проект предусматривал такую переделку  наследственности,
чтобы все следующее поколение смогло соединиться в гигантское  гармоничное
целое, неотличимое от прачиавека - того великана, легендарные, чуть ли  не
двухсотсантиметровые размеры которого просто трудно вообразить. "Решившись
на этот шаг, мы потеряем немного, - гласил манифест, - в сущности, ничего;
разве мы не стали уже узниками  собственных  городов?  Ведь  мы  не  можем
противостоять ни  мухе,  ни  ветерку!  Мы  живем,  безнадежно  и  навсегда
отрезанные от  природы,  и  вынуждены  заменять  ее  пушинками  и  травкой
искусственных садиков, испытывая ужас пополам с восхищением при виде любой
кротовой норы; нам не  дано  охватить  взглядом  так  называемые  горы,  о
которых мы можем только читать в древних книгах, унаследованных  от  наших
дедов-гигантов.  Но  именно  такую  монументальную  фигуру   и   воскресит
федеративный  проект;  а  притом  из  слияния  восьми  миллиардов   живлян
возникнет не просто прачиавек, но  невиданное  прежде  создание,  двуногие
соединенные штаты клеток, истинный градозавр,  державоход,  перед  которым
откроются все просторы планеты. В ее безмерности он  не  почувствует  себя
одиноким, ибо в  дикую  пущу  вступит  не  одиночка,  но  многомиллиардное
общество".
   Мысль, брошенная лизанскими академиками, зажгла сердца  и  умы  и  была
одобрена  во  всеживлянском  плебисците.  Однако  всеобщая  история  -  не
идиллия; начались  непредвиденные  конфликты,  а  потом  и  последняя  уже
мировая  война,  которая  вспыхнула  из-за  того,   что   каждая   церковь
претендовала  на  свою  особую  конгрегацию  и  свой   голос   в   будущем
державоходе, то  есть  на  собственное  ротовое  отверстие,  состоящее  из
верующих и клира; но это было никак невозможно:  при  стольких  отверстиях
получился  бы  дырчатый  сырганизм.  Услышав  этот   вердикт,   непокорное
духовенство развернуло подрывную работу.  Появились  пасквили,  в  которых
будущий державоход именовался  чудовищной  ходячей  тюрьмой,  порабощагой,
двуногой галерой, отданной на произвол мозговой элиты, которая  совершенно
буквально будет кормиться  кровью  миллионов  сограждан.  Распространялись
клеветнические наветы, будто в центрах восприятия  наслаждения  все  места
уже  втихую  поделены  между  конструкторами   и   их   начальством.   Эти
подстрекательские потуги, безусловно, встретили бы  достойный  отпор,  тем
более что ботаникам удалось вывести сорт цветов, пахучие  субстанции  коих
обладали   этифицирующими   свойствами;   будучи   выброшен   на    рынок,
благодетельный цветок успокаивал взволнованные умы, словно елей,  льющийся
на грозные волны; но тут, на беду, в печать просочились  тайные  документы
проекта. То были протоколы совещаний,  на  которых  компетентные  эксперты
признавали, что не все живляне в равной мере способны заполнить  различные
ячейки державохода. Некоторые провинции, особенно нижне-задние, намечалось
заселить  колонистами  из  недоразвитых  обществ,  а  центральный  нервный
аппарат    укомплектовать    состоятельными     лизанскими     гражданами,
поднаторевшими в спекулятивном мышлении.
   Начертав на своих знаменах антидержавоходные лозунги и  восклицая,  что
лучше погибнуть, нежели идти перетеляться в голень или же брюхо великораба
и там надрываться впотьмах до истощения сил, - мятежники ринулись  в  бой.
Голос партии "третьего пути" в надвигавшемся хаосе не был услышан. Я  имею
в  виду  возможников,  или  эвентуалистов.   Они   требовали   превращения
гениталиев в эвентуалии, в нормальных  условиях  бесплодные  и  обретающие
способность к оплодотворению  лишь  в  случае  эвентуальной  нужды,  когда
главный половой  диспетчер  вырубит  импотенциометр  на  пульте  планетной
совокупильни. Потеря, впрочем, была невелика -  их  проект  все  равно  не
прошел бы.
   Война, точнее, ряд локальных, но ожесточенных конфликтов,  продолжалась
недолго. Имея в виду всеобщее благо и ощущая  ответственность  за  будущее
Живли,  державохожденцы  атаковали   мятежников   этифицирующими   газами.
Штаб-квартиру повстанцев заняли без пролития крови, засыпав ее  с  воздуха
охапками этифицирующих роз и фиалок; по  словам  очевидцев,  картина  была
потрясающая. Когда подготовка к слиянию  уже  началась,  разгорелся  новый
конфликт, на этот раз среди самих генженеров, - по поводу  плана  коренной
реорганизации проектных бюро. Предполагалось создать  два  самостоятельных
комплекса:  Автономную  Державу  Анонимных  Мужей  (сокращенно   АДАМ)   и
Единоутробную Воспроизводственную  Ассоциацию  (сокращенно  ЕВА).  Что  же
касается сырья, то оба комплекса поделились бы населением  Живли  поровну.
Любой другой выход, утверждалось в  проекте,  не  убережет  державоход  от
некой постыдной привычки, порочащей наши знамена. Если же АДАМ заключит  с
ЕВОЙ пакт о дружбе и ненападении, после чего обе стороны  будут  углублять
сотрудничество на базе баланса сил и невмешательства в интимные дела  друг
друга, - со временем возможно установление прямых  контактов,  живительное
влияние которых, крайне благоприятное для обеих высоких сторон,  проникнет
во все их закутки. Простой человек сможет участвовать  в  этих  необычайно
привлекательных сношениях в ходе своих повседневных торговых,  полицейских
и административных занятий благодаря тесному  сотрудничеству  компетентных
державных органов. Этот план  немедленно  подвергся  нападкам  со  стороны
церквей, увидевших в нем угрозу, хотя  и  косвенную,  целибату  клира,  не
говоря уж о том, что не будет ни одного священнослужителя, который мог  бы
узаконить этот союз. "Любые международные пакты,  а  также  соглашения  на
уровне министерств и прочих органов тут ни при чем,  -  гласило  заявление
совета церквей,  -  поскольку  в  свете  канонического  права  ратификация
межгосударственных соглашений не тождественна таинству брака, то есть речь
идет о  склонении  государств  к  развратным  действиям,  против  чего  мы
решительно протестуем". Но чашу весов перевесил не этот  довод,  а  совсем
другое соображение. Решившись повторить Сотворение, мы начали бы опять  от
Адама и Евы и самое большее через несколько тысяч лет снова  пришли  бы  к
кошмарной давке, вызванной перенаселением Живли -  теперь  уже  множеством
державоходов. Поэтому по завершении  следующего  исторического  цикла  нас
ждет очередное слияние, что попахивает уже цивилизационным безумием,  ведь
державоход грядущей эпохи сам состоял бы из клеточек-государств.  Подобная
перспектива заставила содрогнуться даже авторов проекта, и они сняли его с
обсуждения.
   В связи со спором о поле будущего государства некий мыслитель  выдвинул
оригинальную   космогоническую    гипотезу.    Вызванное    перенаселением
производство державоходов из граждан, утверждал он, и притом  как  раз  по
двуполым проектам, несомненно, является  космической  постоянной.  На  это
указывает  само  строение  Вселенной,  построенной  из   положительных   и
отрицательных частиц, из ма