пока  не
достиг железнодорожной станции.
   "Голубая стрела" поджидала хозяина на запасном пути, там, где Дэвид ее  и
оставил. Длинный, сверкающий и, как всегда, величественный  поезд.  Дэвид  с
восхищением  осматривал  его,  мечтательно  представляя   себе   предстоящее
путешествие.
   Лучшего способа  пересечь  континент  не  придумаешь.  Такого  роскошного
средства передвижения он никогда не мог  себе  позволить.  "Голубая  стрела"
была частным поездом - до войны, - и на ее создание ушли миллионы.
   Он поднялся по ступенькам,  толкнул  ладонью  дверь  в  кабину  водителя.
Светло-голубые и зеленые огоньки слабо  мерцали  на  панели  компьютера.  Он
перенес свои книги во второй вагон, служивший гостиной, и бросил сумку возле
роскошного, обитого кожей кресла. Остальное  пространство  комнаты  занимали
продукты, необходимые в дороге.
   Дэвид  с  одобрением  кивнул,  улыбнулся  и  вернулся  в  кабину,  что-то
насвистывая. Вытянувшись в удобном кресле у окна из органического стекла, он
воспользовался  моментом,  чтобы  насладиться  бесшумной   работой   мощного
двигателя.
   Если бы все,  что  делали  люди,  отличалось  выдержанностью  и  чистотой
исполнения, подобно "Голубой стреле",  то  Земля  никогда  бы  не  потерпела
поражения. Она бы просто не заслужила этого поражения.
   Он снова посмотрел через окно на темный парк и  на  огни  оккупированного
города. Какими  же  все  эти  развалины  казались  жалкими  и  разбитыми  по
сравнению с "Голубой стрелой". Творение Человека Капитализма.
   Капитализм был отличной системой до тех пор, пока человек пользовался ею.
Но когда система развилась до такой степени,  что  стала  управлять  судьбой
общества, а не наоборот -  капитализм  стал  опасным.  Подчинение  интересам
буйного роста капитализма привело  к  угрожающему  загрязнению  воздуха  еще
задолго до войны с наоли и  послужило  причиной  кризиса  перенаселения  (по
принципу: чем больше детей - тем больше покупателей).  В  первые  дни  войны
никто не утруждал себя выяснением причин, по которым наоли  захотели  начать
конфликт, потому как для ведения  войны  требовались  продукты  производства
Игра шла под девизом: "Продай как можно больше товара".
   Когда же стало ясно, что наоли побеждают, ненависть людей достигла  таких
размеров, что они уже и  вовсе  не  желали  садиться  за  стол  переговоров.
Бессмысленная война продолжалась - и вполне заслуженно была проиграна.
   "Голубая стрела" была капиталистической игрушкой, которая доказывала, что
система могла производить качественные вещи. Но человек, создавший  "Голубую
стрелу", был, наверное, редкой пташкой: он  правил  своими  деньгами,  а  не
деньги им.
   Дэвид развернул к себе пульт управления и посмотрел на  клавиши.  Немного
подумав, он набрал:
   "КАЛИФОРНИЯ КРАТЧАЙШИЙ МАРШРУТ".
   Компьютер  издал  булькающий  звук,  зажужжал  и  произвел  три  звуковых
сигнала, после чего ответил:
   "ЦЕЛЬ ОПРЕДЕЛЕНА. МАРШРУТ НАМЕЧЕН. ПОДТВЕРДИТЕ КОМАНДУ".
   Дэвид напечатал: "ПОДТВЕРЖДАЮ".
   "Голубая стрела" старательно  набирала  скорость,  вырываясь  за  пределы
темного железнодорожного парка, все быстрее и быстрее, пока не поплыла  мимо
пустого города, мягко скользя по гладким рельсам,
   Дэвид едва справился с искушением дернуть  за  серебряный  шнурок,  чтобы
свистящим гудком оповестить о своем отправлении. Ему очень хотелось остаться
незамеченным.
   И еще он просто разрывался между двумя желаниями. С  одной  стороны,  его
так и  тянуло  остаться  созерцать  вид  из  окна  и  наблюдать  рассвет  из
водительского сиденья.  А  с  другой  -  его  ожидали  картриджи.  Решившись
наконец, он вернулся в  комнату,  выбрал  приключенческий  роман  и  включил
аппаратуру. Появились звук и изображение - звук глубоко раздавался в ушах, в
то время как перед его глазами предстала вполне реальная картина описываемых
событий. Каждый  раз,  когда  эмоции  переполняли  парня,  он,  не  в  силах
сдерживать себя,  выключал  звук  и  изображение  и  смотрел,  как  "Голубая
стрела", слабо урча, катится  по  рельсам  по  направлению  к  Калифорнии  и
Убежищу...

   До рассвета оставалось сорок девять минут.

   Очень скоро Охотник поднимется.
   И облачится в одежды Охотника.
   И испросит благословения на святую месть...

   Глава 6

   Сверхразуму Хьюланна  пришлось  ждать  всего  несколько  мгновений,  пока
органический мозг вернется к жизни.
   Когда Хьюланн полностью пришел в себя, он сразу же ощутил сильный  холод.
Если наоли  воспринимает  температуру  воздуха  вокруг  так  остро,  значит,
положение дел оставляет желать лучшего.
   Что, впрочем, так и было. При падении он вылетел из вездехода и  скатился
по склону заснеженной горы, ободрав до крови в нескольких местах свою грубую
кожу. Сейчас он лежал в глубоком сугробе, который намело возле семи  толстых
сосен. Выглядывая из свой берлоги, он изучал стенки колодца,  пробитого  его
телом. Тепло кожи наоли растопило белые кристаллы, но из-за сильного  холода
они снова замерзли. Хьюланна покрывала ледяная корка, которая то  таяла,  то
снова  замерзала.  В  местах  разрыва  кожа  нестерпимо  болела.   Раны   не
кровоточили только потому, что кровь застыла на морозе.
   Даже наоли не  могут  долго  выжить  в  подобных  условиях.  Шатаясь,  он
приподнялся, затем выпрямился и изо всех сил рванулся  вон  из  сугроба.  Он
стоял на морозном воздухе раннего утра,  за  полчаса  до  рассвета,  пытаясь
разглядеть в темноте хоть какие-то признаки Лео и вездехода.
   Но ничего не увидел.
   К тому же даже то, что он видел,  периодически  покрывала  пелена  клубов
пара, извергаемых всеми четырьмя его  ноздрями.  Особенно  нижними,  которые
брали на себя основную нагрузку при дыхании. Хьюланна это сильно  раздражало
(он не мог  прикрыть  вторичные  ноздри).  А  ведь  ему  нужно  было  сейчас
действовать как можно быстрее и обдуманно.
   Он поднял голову и начал осматривать гору, однако ее вершина была  скрыта
от глаз. Темнота и падающий снег ограничивали диапазон видимости  на  уровне
тридцати футов.
   Сколько же они летели с обрыва? В каком месте он вылетел из машины?  Упал
ли вездеход у подножия горы или завис где-то на полпути? Лео жив или  мертв?
Или умирает?
   Хьюланн почувствовал, как его охватила паника после  последних  вопросов.
Если Лео мертв или умирает, какая же у него теперь цель? Если  Лео  мертв  и
наоли не сможет помочь ему, тогда весь этот полет, все его  преступление,  с
которого все  началось,  потеряли  всякий  смысл.  Придется  сдаться.  Смысл
утерян. Символ погиб.
   - Лео! - громко позвал он, но слова унесло ветром, и они потонули  в  вое
бушующей стихии.
   Хьюланн развернулся, съежившись от встречного ветра, сложил у рта руки  и
позвал снова. Его ладони чуть приглушили крик, но они  и  помогли  несколько
ослабить рассеивание звука ветром. Хотя, если предположить,  что  Лео  мертв
или без сознания, толку от его криков не много.
   Он стоял, широко расставив ноги,  по  колено  в  снегу,  осматриваясь  по
сторонам, растерянный и испуганный. За все предыдущие почти триста лет жизни
он еще не оказывался в таком положении. Самые опасные ситуации пугали его не
больше, чем крыса-мутант в подвале несколько  дней  назад.  Да  вдобавок  ко
всему, он находился сейчас  в  незнакомой  стране,  как  в  капкане,  -  без
транспорта, полагаясь только на свои ноги, в то время как погода вокруг была
до такой степени ужасной, что он не мог вспомнить что-либо подобное на своей
родной планете. А  где-то  рядом  был  мальчик,  возможно  тяжело  раненный,
которого обязательно нужно найти. И даже если им удастся выбраться отсюда на
дорогу, идти им будет некуда. У них нет друзей.
   А ветер вокруг все кружил и кружил, задувая снег глубоко под  чешуйки  на
его коже. В некоторых местах крошечные льдинки так и оставались там. Хьюланн
стоял неподвижно, в то время  как  его  глаза  пытались  различить  какое-то
слабое свечение  вдали.  Сейчас  он  больше  напоминал  статую,  вылепленную
сумасшедшим, чем кого-либо, хоть в какой-то мере наделенного разумом.  Чужой
среди чужого мира. Ему показалось, что даже ветер беснуется от  одного  лишь
его присутствия, а снег падает только из-за того,  что  он  просто  стоит  и
всматривается в темноту.
   Наконец он наугад пошел вправо. Ему подумалось, что это более  подходящее
направление, хотя и не  было  никаких  признаков,  по  которым  он  мог  это
осознанно определить.
   Хьюланн полагал, что машина при падении с горы должна была оставить след,
и он надеялся, что наткнется на  этот  след,  последует  по  нему  и  найдет
вездеход или то, что от него осталось.
   По мере того как он продвигался вперед,  удары  мягких  молоточков  ветра
неустанно избивали его. Он  мог  идти  только  согнувшись,  превратившись  в
таран, чтобы пробить себе дорогу сквозь сплошную снежную  преграду,  которую
выстраивала на его пути стихия. Завывала вьюга, охватывая его своим  ледяным
дыханием и унося во мглу. Он упорно пробирался  к  последней  сосне,  дальше
деревьев не было.
   Пройдя ярдов сто, он уже начал жалеть о таком выборе направления. К  тому
же  он  не  обнаружил  никаких  признаков  машины,  только  сплошное   белое
покрывало. Но его ведь не могло отбросить слишком далеко от машины.  Хьюланн
решил сделать еще двадцать агонизирующих шагов, после чего вернуться,  чтобы
поискать в другом месте. На семнадцатом шаге он оказался на краю обрыва.
   Наоли чуть было не оступился. Когда он опускал ногу, то почувствовал, как
носок провалился вперед, - явный признак пустоты. Очень осторожно он оттянул
ногу назад и  опустился  на  колени,  вглядываясь  в  неопределенную  пелену
снежной бури. Сосредоточившись, мало-помалу  он  начал  различать  очертания
обрыва. Он не видел противоположного края. Тянулся обрыв на несколько  сотен
ярдов, но что там, на другом конце, и на  каком  расстоянии  тот  находится,
определить не удалось.
   Овраг был глубоким. Внизу проглядывали неясные острые очертания скал,  то
тут, то там выступавшие из-под белого покрывала.
   Хьюланн поднялся и повернул обратно. После ста новых шагов он увидел, что
ветер уже стер его следы, и  вынужден  был  полагаться  только  на  немногие
знакомые признаки в окружающей его пустыне, чтобы выбраться отсюда. И,  даже
ориентируясь по соснам, как по указателям, он два раза сбивался с  пути.  Он
нашел сугроб, в котором  очнулся,  так  как  при  падении  оставил  глубокую
вмятину и ветер не успел замести ее снегом  за  прошедшие  несколько  минут.
Здесь он прислонился на какое-то время к стволу дерева, пытаясь восстановить
дыхание, силы и хоть немного потерянного тепла.
   Он начал сдирать лед, покрывший все его  тело  сплошной  коркой,  оставив
нетронутыми только места суставов. Но вскоре бросил это бесполезное занятие,
решив, что ледяной покров поможет сохранить плоть от жестокого ветра. Он  не
хотел думать о том, что мог бы избавиться ото льда, забрав  тепло  у  своего
организма.
   После краткого трехминутного отдыха Хьюланн снова выпрямился, потянулся и
отправился на осмотр еще неисследованных окрестностей слева.  Сначала  ветер
дул со спины, и, казалось, он подталкивал Хьюланна, облегчая  ему  движение.
Но вскоре эта иллюзия исчезла. Ветер обернулся огромным кулаком, безжалостно
молотившим Хьюланна в спину, раскачивавшим его из стороны в  сторону,  чтобы
бросить на землю и с воем закружиться над  головой.  Хьюланн  насколько  мог
вжал свою продолговатую голову в  плечи,  хотя  ледяной  покров  на  затылке
постоянно давал о себе знать.
   В конце концов ему удалось различить на девственно чистой снежной  мантии
след вездехода, хотя снег уже начал заполнять  его,  а  мощные  удары  ветра
дополняли его работу, заметно  сужая  границы  широкой  полосы,  оставленной
машиной. Хьюланн посмотрел на верхушку горы. Интересно, как далеко отбросило
Лео от машины? Наоли попытался вспомнить, как они  падали,  перелетев  через
обочину. Но все это было скрыто в полном тумане даже для его наблюдательного
мозга. Ему оставалось только надеяться, что  мальчик  все  еще  находится  в
машине. И, зашагав по ее следу, он начал спуск, чтобы найти хоть что-нибудь.
   Временами,  когда  путь  становился  слишком   крутым,   Хьюланн   боялся
оступиться и покатиться вниз, потеряв контроль над собой. В таких местах  он
становился на колени, переползая от одного ростка  какого-нибудь  кустика  к
другому, от одного выступа на скале к следующему.  Здесь,  наверное,  машина
зацепилась, а потом отлетела, продолжая скольжение.
   Хьюланн нашел несколько искромсанных обломков.
   Он прихватил с собой парочку и  продолжал  пробираться  вперед,  пока  не
понял, что это бессмысленно. Он откинул обломки в сторону, чтобы  освободить
руки.
   Холодный воздух огнем жег легкие. В  груди  появилась  какая-то  странная
боль, спазмы боли пронизывали весь торс с такой яростью, что это  заставляло
его останавливаться и скрежетать игловидными зубами так сильно, что на губах
выступила кровь. Хьюланн  понял,  что  нежные  ткани  легких  обмораживались
холодным зимним воздухом. Мягкая влажная внутренняя плоть твердела и трещала
от такого испытания. Ему приходилось дышать чаще,  неглубоко,  чтобы  воздух
успевал хоть как-то согреваться по пути в легкие. Воздух с  трудом  проходил
сквозь первичные ноздри, и Хьюланну пришлось напрячь мышцы  первичной  пары,
чтобы протолкнуть блокирующий клапан дальше к пазухам носа.
   Все  вокруг  стало  загадочно  серым.  Приближался  рассвет.  Чуть  позже
наконец-то начало светать, и он различил впереди искореженный корпус машины.
   Вездеход зацепился  между  двумя  острыми  скалами,  которые  возвышались
подобно воротам в священную обитель. Сначала  Хьюланн  подумал,  что  кто-то
нарочно установил здесь эти каменные монументы, но потом понял, что они были
природными, хотя и очень странными  образованиями.  Машина  висела  на  боку
между двумя скалами, прижатая третьей, и была изуродована до неузнаваемости.
Выбрав удобную позицию для наблюдения, Хьюланн смотрел  на  машину  и  видел
только днище. Два ротора снесло, и все механизмы были оторваны. Да он  и  не
ожидал увидеть машину в сохранности, чтобы продолжать на ней  свое  бегство.
Хотя такая окончательная, полная смерть угнетала
   Хьюланн скатился по склону по направлению к машине и  врезался  в  нее  с
задней стороны. Он ухватился за борт, тяжело дыша  через  вторичные  ноздри.
Когда он отдышался, то осмотрел вездеход, отмечая выбоины и царапины,  затем
зашел со стороны водительской двери. Вторая дверь была прижата к земле.
   Он ничего не видел внутри, в кабине для пассажиров царил густой мрак.
   - Лео!
   Ответа не последовало - Лео!
   И снова тишина.
   Хьюланн пролез, изворачиваясь,  к  двери,  совсем  обезумевший  от  горя.
Чувство вины, которое только-только начало пропадать, вспыхнуло еще сильнее,
чем до этого. Если мальчик мертв, то это он, наоли, убил его. Да. Он. Потому
что он был за рулем, потому что он был не достаточно внимателен, потому  что
он был наоли, а наоли всегда точно выполняют  предписания,  необходимые  для
успешного полета.
   Дверь  не  поддавалась,   зажатая   изнутри   изогнутыми   и   смещенными
поврежденными частями. Машина лишь трещала по швам
   Хьюланн дергал дверь до изнеможения. Затем он снова позвал мальчика.
   Тот не отвечал.
   Он пытался уловить хоть какие-то признаки жизни в машине, но был  оглушен
бурей, усиливавшейся с каждой минутой. Ее завывания  становились  все  более
громкими и резкими.
   Сделав еще несколько безуспешных попыток, Хьюланн осмотрел  заднюю  часть
машины в поисках пролома в корпусе, чтобы пробраться внутрь. Он увидел,  что
ветровое стекло по всему периметру было  разбито.  По  краям  рамы  осталось
только несколько осколков. Он выбил их ладонью,  затем,  упершись  ногами  о
скалу и капот, пробрался в машину.
   Лео, должно быть, отполз - или его отбросило  -  за  сиденья  в  багажный
отсек. Там осталось единственное безопасное место  в  тяжелой,  искореженной
машине. Хьюланн поднял вещмешок с ноги мальчика и перевернул его на спину.
   - Лео, - позвал он мягко. Затем  громче.  Потом  он  уже  кричал,  хлопая
ладонью по маленькому личику.
   Лицо  мальчика  оставалось  мертвенно-бледным.  Губы   слегка   посинели.
Используя чувствительные подушечки на кончиках пальцев, Хьюланн ощупал  кожу
мальчика, чтобы определить температуру его тела, и установил, что  она  была
ужасающе низкой. Он  вспомнил,  какая  у  людей  низкая  сопротивляемость  к
холоду. Двух часов на морозе было достаточно, чтобы  причинить  непоправимый
вред их хрупкому организму.
   Он порылся в вещмешке, вытащил мощный персональный обогреватель  и  нажал
большим  пальцем  кнопки  на  гладком  сером  предмете,  похожем  больше  на
отполированный водой камень. И в ту же  секунду  почувствовал  мощный  поток
тепла, которое даже ему было приятно. Он положил  прибор  возле  мальчика  и
принялся ждать.
   Через несколько минут снег, набившийся  в  машину,  растаял  и  потек  по
наклонному полу, скапливаясь в углах. Синее лицо мальчика  начало  розоветь.
Хьюланн посчитал, что самое время ввести стимулятор. Из разбросанных в мешке
медикаментов он наполнил иглу сывороткой и ввел ее в  пульсирующую  вену  на
запястье мальчика, стараясь быть предельно осторожным,  чтобы  не  причинить
вреда, не рассчитав свои силы.
   Мальчик зашевелился и вдруг вскочил как после  ночного  кошмара.  Хьюланн
успокоил его, погладив по золотистой голове. Однако прошло еще десять  минут
после этих первых признаков возвращения Лео к жизни, когда мальчик осознанно
открыл глаза. Они были налиты кровью.
   - Привет, - сказал он Хьюланну. - Как холодно.
   - Сейчас станет теплее.
   Мальчик придвинулся к обогревателю.
   - Ты в порядке?
   - Замерз.
   - А кроме этого? Переломы? Раны?
   - Не думаю.
   Хьюланн прислонился к спинке пассажирского сиденья, а сам сидел  на  том,
что должно было быть стеной. Он глубоко вдохнул через рот, почувствовал, что
первичные ноздри все  еще  закрыты,  и  открыл  их.  Теплый  воздух  приятно
разливался по легким.
   Через некоторое время Лео  встал,  придерживая  голову  руками,  и  начал
массировать виски.
   - Нам нужно выбираться отсюда, - сказал Хьюланн. - За нами скоро  пошлют.
Нам нельзя терять ни минуты. К тому же наш  единственный  источник  обогрева
очень скоро выйдет из строя, если мы будем включать его на полную  мощность.
Нам нужно найти место, где укрыться и восстановить силы. - Где?
   - Выше в горах. Нет смысла спускаться вниз. Мы  не  знаем,  есть  ли  там
что-нибудь вообще. А наверху - дорога. Если мы выйдем на дорогу,  следуя  по
дорожным  ограничителям,  то  обязательно   рано   или   поздно   выйдем   к
какому-нибудь зданию.
   Лео с сомнением покачал головой: - Это очень высоко?
   - Не очень, - солгал Хьюланн.
   - Но я замерз. И устал. А еще я очень хочу есть.
   - Мы используем обогреватель, - сказал Хьюланн. - И сейчас немного поедим
перед дорогой. Тебе нужно как-нибудь  справиться  со  слабостью.  Мы  должны
спешить. Скоро пошлют Охотника.
   - Охотника?
   - Один из наших. Но не такой, как я. Он охотится.
   Когда Лео заметил в  глазах  Хьюланна  неподдельный  ужас,  он  прекратил
всякие пререкания. Наверное,  существуют  два  вида  наоли.  С  одними  люди
сражались - с такими, как Хьюланн. Хьюланн такой  дружелюбный.  А  другие  -
охотятся. Может, это и объясняет, почему началась война. Но Хьюланн дал  ему
понять, что есть только один Охотник - или  всего  несколько.  Тогда  вообще
непонятно, зачем эта война. Все это оставалось сплошной загадкой.
   Хьюланн вытащил что-то напоминающее по составу  пшеничный  хлеб  -  хотя,
подумал Лео, вкус несколько отличался, и в  худшую  сторону.  Он  не  сказал
этого вслух. Хьюланн  гордился  качеством  продуктов,  которые  ему  удалось
раздобыть, и считал их некоторыми из немногих наольских деликатесов. В любом
случае спорить с этим означало унизит