и дни проходят, слава  Богу.  Но  если
между вами и Джейн что-то есть, вам надо  это  поскорее  выяснить.  В  ней
появилось что-то...  Что-то  отчаянное.  Тихое  и  отчаянное.  Я  стараюсь
присматривать за девушкой, но не могу ходить за ней по пятам. Может  быть,
я ошибаюсь, по, мне кажется, она что-то задумала. Не знаю что...


   Конечно, меня беспокоили сообщения миссис Эрншоу, но что я мог сделать?
Если Джейн не хотела меня  видеть,  я  вряд  ли  мог  навязывать  ей  свое
общество. Доставив миссис Эрншоу на берег и  проследив,  как  Перс  весьма
непочтительным образом втягивает ее в петле из троса на вершину  утеса,  я
вернулся на "Карусель" и отплыл. Мне надоело торчать  на  одном  месте;  я
решил немного пройтись вдоль берега и осмотреть рыбные загоны.
   Поплыл я, конечно, во время отлива, так что над сетками пройти не  мог.
Однако я сделал круг на малой скорости по периметру, держась  впритирку  к
буйкам и глядя в воду за бортом. Я не увидел ни одного толстика.  Все  они
ушли во время массового исхода в Дельту.  Расстроенный,  я  развернулся  и
отправился назад, проехал между траулерами и осмотрел  якорные  цепи.  Все
было в порядке. Тогда я направился к береговым скалам, примерно в четверти
мили отсюда.
   Когда "Карусель" плыла по  темной  воде,  я  снова  свесился  за  борт,
вглядываясь во взвешенный ил и плавающий мусор в поисках крошечных  рачков
планктона. Рачков было мало - ничего похожего на  бесчисленные  миллиарды,
которые  плавали  здесь  в   предшествовавшие   недели.   Очевидно,   цикл
размножения   заканчивался   и   Разумы   скоро   должны   были   умереть.
Воодушевленный этим соображением, я вернулся на  стоянку  у  Мыса,  бросил
якорь и выпил пива, чувствуя себя бодрее. Я надеялся, что через  несколько
дней смогу вернуться домой и жизнь войдет в нормальное русло...
   За эти спокойные дни на "Карусели" я смог более объективно  подумать  о
Джейн и барьере в наших отношениях.  Я  признался  себе,  что  был  к  ней
несправедлив, что мои горькие  воспоминания  о  Шейле  поставили  Джейн  в
безвыходную ситуацию. Я решил постараться забыть  отвратительную  историю,
связанную со смертью Шейлы, и, если Джейн мне позволит, начать все заново.
Приняв такое решение, я обнаружил, что  мне  очень  трудно  оставаться  на
"Карусели"...
   В одно прекрасное утро пожаловала депутация.
   Я увидел, как они махали с вершины утеса, и сердце у меня заколотилось.
Ведь с ними была Джейн! Я прыгнул в шлюпку и быстро подплыл  к  берегу,  а
они в это время спустились - Перс, миссис Эрншоу, Джон Толбот, Алан Фипс и
Джейн. Мы обменялись приветствиями, но я не отрывал глаз  от  Джейн;  она,
однако, смотрела куда угодно, только не на меня.
   - Кое-что случилось, - начал Перс. - Вы  должны  знать  обитом.  Миссис
Эрншоу это не нравится. Я думаю, что она права.
   - Опять драки? - нетерпеливо спросил я.
   - Нет, совсем наоборот, - сурово ответила миссис Эрншоу. -  Я  пока  не
разобралась, что происходит, но, по-видимому, сегодня вечером его преподо-
бие уводит свою паству в какое-то... какое-то паломничество.
   - Паломничество? Куда?
   - К Якорной Заводи, - негромко произнесла миссис Эрншоу.
   Это меня озадачило. Конечно, затея была совершенно нелепая, но в первый
момент она показалась мне безобидной, разве что... Нет!  Чудовищная  мысль
пришла мне в голову - нет, невозможно!
   - Нам это  не  нравится,  -  сказал  Джон  Толбот.  -  Витает  странное
настроение. Может, миссис Эрншоу вам что-нибудь уже рассказывала?  Все  мы
пешки во вселенской партии в шахматы - в таком  духе.  Индивидуальности...
растворились. Люди больше не говорят  о  себе,  а  только  о  "нас".  "Мы,
риверсайдцы" или "мы, люди". Похоже на митинг юнионистов на Земле,  только
здесь - с примесью религии.
   - Они поклоняются воде, - недоуменно сказал Алан Фипс. -  Они  особенно
об этом не распространяются, но это так. - Он дрожал, вновь переживая ужас
смерти отца.  -  Господи  Боже,  они  поклоняются  вонючей  воде!  Сегодня
вечером, вместо того чтобы присутствовать на службе в церкви, они все идут
к Якорной Заводи и собираются благодарить  проклятую  воду  за  дарованное
благословение. Я знаю! Я подслушал!
   - Алан подслушивал в церкви, - пояснила миссис Эрншоу. - Я решила,  что
нам надо знать, что происходит. Нам больше почти ничего не рассказывают.
   - Ты не знаешь, чья это идея, Алан? - спросил я.
   - Объявил его преподобие, но откуда нам знать, его ли это идея?  Откуда
вообще можно это знать?
   Я понял его мысль. Мне стало страшно.
   Я снова подумал о леммингах.
   Я подумал о толстиках, покинувших безопасные  загоны,  чтобы  охотно  и
радостно поплыть навстречу смерти в зубах чернуг.
   Я вспомнил волну благодарности, которую ощутил  той  ночью.  Пешки  для
Космического Предназначения.  Инопланетная  экология,  в  которую  вторгся
Человек. Адаптация...  На  Аркадии  не  было  сухопутных  хищников,  кроме
Человека... Симбиотическая  связь  между  Разумами  и  чернугами.  Чернуги
защищали Разумы во время размножения, но что они получали взамен?
   Волны  благодарности,  изобилие  толстиков,   неудержимо   заманиваемых
Разумами в Дельту...
   И его преподобие Борд, ведущий свою паству, своих зомби, в воду?..


   Мы обсудили случившееся  и  составили  план.  Алана  Фипса  отослали  в
поселок за мисс Коттер, Минти, Йонгом и Спарком. Нам нужны были  все,  кто
мог помочь. Через три часа все собрались на берегу, заглянув по дороге  во
владения Блэкстоуна. Мы переправились на "Карусель",  потом  разбились  на
группы и забрались на траулеры, оставив на берегу  Джейн,  мисс  Коттер  и
старую Энни. Они должны были сообщать по моей рации о событиях на суше.
   Джейн так и не сказала мне ни слова. Когда мы расставались  на  берегу,
она бросила на меня странный упрямый взгляд.
   Затем  мы  отплыли  флотилией  из   четырех   судов,   чтобы   посетить
благодарственную службу в Якорной Заводи.



19

   Мы плыли цепочкой друг за другом, быстро продвигаясь  вверх  по  Дельте
благодаря приливу. Перс шел впереди на своем двадцатиоднотонном  "Арктуре"
с Джоном Толботом в должности помощника, за ним шел я  с  Томом  Минти  на
"Карусели", за нами миссис Эрншоу и Алан Фипс на его пятнадцатитоннике,  а
Йонг со Спарком прикрывали тыл на старом двенадцатитоннике, находившемся в
коллективном владении мелких независимых колонистов.
   Пока траулеры неслись по темной воде, мы заметили, что в  разлетавшихся
брызгах стало меньше фосфоресцирующего планктона -  лишь  отдельные  яркие
искры взлетали из-под носов, как светящиеся угольки, выброшенные из очага.
   Когда мы проходили между  утесами,  высокие  скалы  заслонили  вечернее
солнце; скользящие лучи, отражаясь от блестящего гранита, увенчали красным
ореолом утес напротив.
   Прекрасное зрелище, если бы только  мы  были  готовы  наслаждаться  им.
Теперь же я смотрел на всю  эту  красоту  скептически,  представляя  себе,
какое впечатление это должно произвести на Борда и его паству.
   Когда они начнут молиться в Заводи, солнце будет  светить  им  прямо  в
глаза, а Заводь -  сверкать  золотом,  как  космический  образ  надежды  и
возрождения. Похоже, Борд, а точнее Разумы, строили на этом свой расчет.
   Приливное течение уже и близко не достигало прежней силы, и взглянув на
белесое сумеречное небо, прочерченное перистыми облаками,  я  увидел  лишь
четыре луны - Алеф, Далет, Ге и Вав, - если я их  правильно  узнал.  Через
несколько дней уравновешивающее влияние разбросанных лун восстановится,  и
на Аркадии вновь будут только обычные беспорядочные, но слабые  приливы  и
отливы.
   Минти прочитал мои мысли.
   - Скоро вернемся к норме, профессор, - заметил он. - После сегодняшнего
вечера мы снова сможем  вздохнуть  спокойно.  -  Передающий  Эффект  очень
ослабел, но я уловил в разуме Минти  печаль.  Зная  об  этом,  он  грустно
продолжил: -  И  мы  с  парнями  снова  станем  козлами  отпущения.  Через
несколько недель мы забудем, каково быть хорошими мальчиками. Да, наверно,
люди вообще не признают, что  мы  когда-то  были  хорошими.  Они  запомнят
только, что мы, как обычно, действовали против всех. А, ладно...
   Он вздохнул и свесился через перила, глядя на шедшие следом траулеры.
   По радио заскрежетал неожиданно резкий голос мисс Коттер:
   - Вижу огни. Я сейчас у обрыва над Якорной Заводью. По-моему,  они  уже
вышли. Энни сидит внизу у Заводи, а Джейн вернулась в поселок - проверить,
не остался ли там кто-нибудь. Она сказала, что ей, может быть, удастся еще
кого-нибудь позвать на помощь. Отбой!
   Передатчик  умолк.  У  меня  осталось  впечатление,  что  мисс   Коттер
наслаждалась собой.
   Я спросил себя, как  все-таки  колонисты  оценят  все  это  в  будущем.
Преодолеют ли они теперешнее настроение, осознают ли,  что  были  одержимы
или, в лучшем случае, введены в заблуждение, и будут ли  благодарны  своим
спасителям? Скорее, произойдет обратное. У  них,  как  предположил  Минти,
останется смутное ощущение, что кто-то им противостоял и  не  дал  сделать
что-то нужное и правильное...
   Конечно, в том случае, если после сегодняшнего  вечера  в  поселке  еще
кто-то останется...
   Впереди Перс сбавил ход, и  фонтаны  брызг  из-под  носа  его  траулера
уменьшились. Он плавно отрулил  в  сторону,  освобождая  дорогу;  раздался
дробный стук, когда он бросил якорь и встал немного ниже  Заводи  ярдах  в
тридцати от берега.
   Я остановился в нескольких  ярдах  позади  него,  и  остальные  корабли
флотилии  поступили  соответственно.  Скоро  на   реке   стало   тихо,   и
поставленные на якоря лодки слегка покачивались на покрытой рябью воде.
   Я посмотрел в сторону берега. Тени от лодок протянулись по темной  воде
Заводи - угловатые черные профили на синей поверхности. За ними от  кромки
воды до самого хребта громоздились валуны, оставшиеся от  давнего  обвала.
Их угловатые очертания смягчали редкие  деревца  и  кустики,  позолоченные
солнцем. Парящие паутинки "воздушных змеев" искрились, как звезды.
   Я снова опустил взгляд на Заводь и подумал о том, что происходит сейчас
в глубине, какие предсмертные мысли посещают Разум в конце  его  короткого
века. И уловил слабые волны радости, благодарности и, зная теперь обо всем
этом гораздо больше, чем прежде, постарался  подавить  свое  отвращение  к
бесчеловечной логике Разума.
   Не мог же, я ожидать понимания со стороны полностью замкнутого на  себя
мозга, непривычного ни к какому виду сотрудничества, кроме  симбиотической
связи с чернугами.
   Какое дело Разуму до человеческих жизней? С какой стати? Он мог  только
защищаться от Человека или пытаться как-то его использовать...
   Том Минти что-то пробормотал и  вытянул  руку.  Я  посмотрел,  куда  он
показывал, и увидел далеко слепа огоньки, двигавшиеся меж густых  деревьев
недалеко от вершины хребта. Они приближались, подпрыгивая  и  покачиваясь.
Колонисты пробирались между валунами и спускались на берег.  Было  слышно,
как чей-то голос давал указания; фонарики гасли, и  люди  один  за  другим
выходили из лесного мрака к золотому в лучах солнца обрыву.
   Я обернулся и посмотрел на реку позади нас; в  этом  месте  она  широко
разлилась, а противоположный склон - низкий и пологий. Я прикинул, что  до
сумерек оставалось по меньшей мере полчаса.
   Передающий Эффект усилился; и я уловил неразборчивый гул мыслей,  полны
растерянности пополам с ощущением единства. Эти люди сплотились. Мы -  те,
что находились в лодках, те, в ком восприимчивость  и  покорность  подавил
наркотик  -  оказались  аутсайдерами.  На  какое-то  мгновение  меня  даже
охватила смутная печаль, я чувствовал себя чужим, по я не поддался ей, ибо
знал, что она внушена Разумом.
   Я почти чувствовал, как Разум собирается для последнего усилия,  а  его
могущество тает, да и сама жизнь близится к концу. Можно было заподозрить,
что Разум больше не в состоянии подчинять всех людей своей  воле,  но  при
помощи  Передающего  Эффекта  и  вдохновенного  призыва  со  стороны   его
преподобия он сможет добиться своего...
   Его  преподобие  встал  на  берегу  -  характерная  птичья   фигура   в
развевающейся рясе.  За  ним  на  валунах  расселись  колонисты,  огромная
аудитория,  поднимавшаяся  амфитеатром  к  зазубренной  линии  неба.  Борд
неожиданно воздел руки - рукава его рясы повисли, как крылья,  -  и  толпа
затихла. Я увидел, как Уилл Джексон снял шляпу, и некстати заметил, что он
совершенно лыс.
   Борд повернулся к реке, и  мы  наконец  разглядели  его  лицо.  На  нем
застыло поразительно бессмысленное выражение; наших лодок Борд  как  будто
не заметил. Он прошел вперед, резво перепрыгивая с камня на  камень,  пока
не встал на маленьком островке, где мы с Артуром и Джейн пытались вступить
в контакт с Разумом.
   Потом его преподобие снова повернулся лицом  к  своей  пастве  и  вновь
воздел  руки.  Атмосферу  наполнило   благоговение;   людям   на   камнях,
ослепленным заходящим солнцем, должно было казаться, что  Борд  прошел  по
воде. Я уловил его образ в их разумах - богоподобный гигант, огромная тень
на фоне заходящего солнца, золотившего его волосы так, что казалось, будто
вокруг головы Борда сияет нимб.
   Но я уже не покупался на  игру  его  преподобия.  Я  знал,  что  видела
аудитория, но сам я, несмотря на мощные  волны  поклонения,  видел  совсем
другое.
   Борд выглядел красиво, но в его словах не было  глубокого  смысла,  они
были просты, как прямая линия. Мы,  в  лодках,  видели  слабого  человека,
ненадолго ставшего стойким в своей одержимости, но все равно слабого. Если
я еще боялся, что экипажи лодок попадут под его  влияние,  то  успокоился,
когда заговорил Минти.
   - Чушь собачья, - заметил он. - Его речь - сплошное дерьмо. Неужели они
ее проглотят?
   Увы, глотали, судя по абсолютной тишине на валунах...
   - Это великое общее деяние, - вещал  голос  Борда,  -  это  поклонение,
сотворенное в то время,  как  ничтожные  люди  попрятались  бы  по  домам,
укрываясь от мнимых опасностей... Да, мнимых, друзья  мои,  ибо  не  может
существовать опасности там, где истинно служат  всеобщему  Предназначению.
Это не страх перед опасностью, то чувство,  что  гонит  наших  братьев  на
поиски укрытия; это эгоизм, эгоизм  маленьких  людей,  думающих,  что  они
одиноки в Галактике...
   Да, он овладел аудиторией. В принципе я ждал этого, но  все  равно  при
виде человеческой массы, замороченной потоками демагогии,  сердце  у  меня
упало.
   Я говорил себе, что дело в  Разуме,  но  на  задворках  моего  сознания
притаилась неприятная мысль, что так бывало всегда, и  с  Разумом,  и  без
него - Передающий Эффект лишь усилил природное свойство толпы глотать все,
что ей навязывает эмоциональный оратор.
   Всю мою жизнь так получалось - я всегда  почему-то  оказывался  в  роли
стороннего наблюдателя. Какая-то внутренняя зловредность все время застав-
ляла  меня  противопоставлять  себя  обществу.  Если  бы  только   я   мог
исправиться...
   Я понял, что Разум украдкой захватывает и меня.
   Я очнулся, и в этот момент мне  напомнили,  что  на  самом  деле  я  не
одинок. Послышался крик с лодки, на которой сидели Йонг и Спарк.
   - Чушь! - прокричали они в унисон тоном, который еще  несколько  недель
назад  я  счел  бы  типичным  примером  вызывающего  поведения.  Теперь  я
обрадовался дуновению здравого смысла. - Чушь! - выкрикивали они,  отбивая
ритм глухими  ударами  палубной  швабры.  -  Чушь,  чушь,  чушь!  Бордель!
Бордель! Чушь, чушь, чушь!
   Рядом со  мной  этот  крик  подхватил  Минти,  в  отдалении  послышался
кудахтающий  пронзительный  голос  миссис  Эрншоу.  Ее  сиплое  контральто
присоединилось к скандированию.
   Его преподобие упрямо продолжал, но громче.
   - Живя вместе на этой чужой планете, мы должны осознать, и я думаю,  мы
можем сказать, что  уже  осознаем  свои  обязательства  перед  существами,
позволившими нам...
   Взвыла сирена Перса, и его преподобия не стало слышно. Он повернулся  к
нам - в развевающейся рясе, с искаженным от  гнева  лицом.  Я  видел,  как
шевелится его рот, но тут к хору присоединились другие  сирены,  и  склоны
зазвенели от адского шума. Люди на берегу начали вставать с валунов, и  на
одно тошнотворное мгновение мне показалось, что мы зашли слишком далеко  и
вот-вот спровоцируем момент "очищения". Но тут я увидел,  что  они  трясут
кулаками, показывая нам жестами, чтобы мы затихли.
   Я  посмотрел  на  его  преподобие  Борда.  Его  лицо  странным  образом
успокоилось, и мне показалось, что он  кивнул.  Во  мне,  как  наползавший
туман, зашевелилось нехорошее предчувствие. И  вновь  я  начал  улавливать
волны - мощные, яркие до  боли.  Умирающий  Разум  предпринимал  отчаянные
усилия.
   И мы ничего не могли  поделать.  Мы  перестали  кричать,  мы  выключили
бесполезные сирены; мы  могли  лишь  беспомощно  стоять,  глядя,  как  его
преподобие, вновь повернувшись к толпе, воздев руки,  напрямую  посылал  в
нее мысли.
   Мысли кристальной ясности и  убедительности,  образы,  стереоскопичные,
как зрение. За несколько мгновений он нарисовал мысленную картину  величия
Вселенной и ничтожности  Человека,  затем  перешел  к  Аркадии  и  океану,
неизбежности эволюции и месте Человека в общей экологической схеме.
   Это была блестящая речь, это была квинтэссенция знаний, почерпнутых  из
умов всех присутствующих, бесцеремонно отредактированная юно-старым интел-
лектом Разума в Якорной Заводи. Она вполне соответствовала  образу  мыслей
аудитории, которой все это проповедовали уже не один день.
   Не знаю, как насчет моих товарищей на траулерах, но меня лично эта речь
почти убедила...
   Действие порошка помогло мне вернуться  к  реальности,  я  встряхнулся,
нырнул в кабину и вытащил динамит,  который  мы  привезли  как  последнее,
отчаянное средство...
   Я не знал, сколько еще сможет продержаться слабеющий  Разум.  Излучения
Борда уже начали дрожать, как  трехмерное  телевидение  в  зоне  нечеткого
приема. Ему придется действовать быстро. Я повертел шашку в руках,  нервно
играя со шнуром. Толпа поднялась и подошла к самому краю воды,  заворожено
глядя на Борда как на мессию...
   Нам придется использовать динамит. Нам придется  бросить  его  в  самой
середине Заводи. Мы находились не далее  тридцати  ярдов  от  берега.  При
взрыве может погибнуть много народу.
   Борд продолжал излучать, и по мере того как мощность  волн  ослабевала,
мысли становились все более страстными. Он приближался к кульминации своей
речи,  собираясь  призвать   паству   принести   последнюю   жертву   ради
Космического Предназначения...
   Я  оглянулся  на  траулеры  и  увидел,  что  все  экипажи   приготовили
взрывчатку; они смотрели на меня в ожидании сигнала.
   Поверхность   Якорной   Заводи   засверкала   от   острых    плавников,
замельтешивших туда-сюда, разрезая воду...
   Толпа  приготовилась.  Люди  почти  достигли  состояния  нирваны;   они
балансировали на краю Заводи, готовые по команде Борда броситься вперед...
   - Смотрите! О Господи, смотрите!
   Сконцентрированную тишину прорезал крик, почти вопль.  Излучения  Борда
прервались - всего на одну секунду, - но этого было достаточно, чтобы люди
повернули головы и посмотрели назад и вверх, где на гребне, на фоне  неба,
появилась девушка.
   Она  грациозно  стояла  на  вершине  остроконечной   скалы,   ее   юбка
развевалась на легком ветерке. Длинные волосы золотились в последних лучах
умирающего солнца. Среди присутствующих не было никого, кто  не  узнал  бы
ее, а девушка вдруг оглянулась, споткнулась и свалилась с обрыва,  исчезла
за валунами, снова появилась  и  осталась  лежать,  раскинув  руки,  вверх
прекрасным лицом, обрамленным светлыми волосами...
   Шейла!
   Наступило молчание,  потом  раздался  громкий  низкий  стон  суеверного
ужаса. Люди начали креститься, и, как  от  осветительной  ракеты,  мрак  в
душах развеялся от  вспышки  ослепительных  непроизвольных  чувств.  Минт