Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
о давало крохотный шанс на
успех.
- Нет, - произнес Метро, - нет. Я хотел только...
- Вы даже использовали мой голос.
Внезапный свет ослепил Метро. Он инстинктивно вскинул руки, чтобы
прикрыть глаза. По спине пробежала холодная дрожь. Старик держал его под
прицелом громадного старинного оружия. Метро увидел себя пришпиленным к
книгам медно-свинцовой пулей, которую с мучительным грохотом выплюнет
древний револьвер.
- Полагаю, - прогундосил старик, - что у вас во рту есть кое-что, что
позволяет вам подделать мой голос.
Метро кивнул и выплюнул пастилку на пол. Он сбросил последнюю маску, и
ему вдруг захотелось выблевать свой собственный голос.
- Подойдите.
Метро повиновался.
- Сядьте в это кресло. Оставьте ваши руки на виду. Можете положить их
на голову.
Старик уселся напротив, твердо держа пистолет в правой руке.
- Скажите, по крайней мере, что вы искали, грабитель.
На усталом лице мелькнула тень удовольствия.
Метро не поднимал глаз от пола.
- Мне хотелось получить доступ к Информаторию.
- Почему? У вас нет доступа?
Метро покачал головой и покраснел. Ему казалось, что он дважды дурак -
и потому что позволил поймать себя, и потому что в свое время техник, лицо
которого скрывала маска, подверг его тестированию, после чего отнял право
на пользование Информаторием.
- И что вы хотите прочесть?
Метро покраснел до слез.
- Декарта.
Старик присвистнул сквозь зубы.
- Декарта! А я-то счел вас любителем легких приключений или насилия.
Кто сейчас помнит о Декарте?
- Я, - прошевелил Метро сухими губами и глубоко вздохнул. - Аппарат еще
работает. Можете прочесть последнюю страницу.
Старик встал и уставился на Метро, взгляд которого медленно сполз на
грозное дуло оружия.
- Не двигайтесь.
Варин проскользнул к экрану, и его желтые как пергамент губы повторили
последние слова книги: "Самые уважаемые профессии земли... Самые уважаемые
профессии земли..."
Он вернулся, встал напротив Метро, сунул пистолет в карман и сел, потом
наклонился к собеседнику и жадно впился в него серыми колючими глазами.
- Вы действительно умеете читать?
Метро кивнул.
- Проверим.
Старик поднялся, подошел к полкам, наугад достал из ряда книг одну и
показал Метро обложку.
- Этимологический словарь, - прочел Метро.
- И это означает...
Метро осмелился выдержать его взгляд.
- В общем, это генеалогия слов.
Старик рассмеялся.
- А вы, мой друг, человек культурный. Сколько вам лет?
- Сорок два.
- Вы научились читать до Нового Возрождения?
- Между Войной и Возрождением, - ответил Метро.
- Можете опустить руки.
- Спасибо.
Метро перевел взгляд со словаря на лицо старика. Он уже видел
возможность выкрутиться.
- У вас прекрасная библиотека...
- В наши дни, может быть. Итак, вы интересуетесь книгами. Вы сами?
Метро даже глазом не моргнул.
- Конечно сам!
Старик прикрыл веки.
- Вы лжете, но я понимаю почему. Скажем так, у вас есть друзья,
которые, как и вы, ценят хорошие книги, но у которых, как и у вас, нет к
ним доступа, а потому вас выбрали, чтобы некоторым способом завладеть...
Метро молча кивнул.
- ...этой информацией... А почему вы просто не пришли и не попросили у
меня книги?
Метро уставился на свои руки. Он угадывал ловушку, но в то же время
испытывал симпатию к старику. Ему хотелось верить, что он выиграл партию и
дальше все пойдет как по маслу.
- Это запрещено, - ответил он.
Старик улыбнулся какой-то плотоядной улыбкой, подошел к окну, задвинул
шторы, потом, наклонившись к Метро, сообщил:
- Вы знаете, я обнаружил вас не случайно. Я обратил внимание на ваши
маневры. И вернулся домой раньше, потому что хотел с вами встретиться,
господин...
Метро перебрал в уме несколько имен. Из тех, что были вытиснены на
обложках книг и которым печатные буквы сообщали особую реальность.
- Корнель. Пьер Корнель.
- Я с большой симпатией отношусь к любителям книг, господин Пьер
Корнель.
Старик вздохнул и театральным жестом указал на полки, проследив
взглядом за своей рукой и словно опасаясь, что та улетит и спрячется среди
книг.
- Давным-давно я и сам писал книги в надежде, что у них будут читатели.
Надежда не состоялась! Сколько их было, как вы считаете? Пять, десять,
быть может, пятнадцать. Вы знаете, сколько человек на земле имеют право
читать мои книги?
- Не знаю, - ответил Метро с искренним сожалением.
- Двадцать три и ни одним больше, а, может, одним меньше. Человеческая
жизнь - вещь хрупкая. Хотите прочесть какую-нибудь из моих книг, господин
Корнель?
Метро вздрогнул.
- Охотно, - выдавил он.
Он вдруг испугался внезапной сердечности старика. Глаза Варина
закрылись, лицо разгладилось. Морщины исчезли. Тонкие губы налились
кровью.
- В этом виноват закон. Мои книги не подрывают устоев. Они просто
трудные. Но по закону сегодня это одно и то же.
Варин уже не говорил - поучал.
- Вы слышали, как появился закон?
- После Войны, - уклончиво ответил Метро.
Варин нетерпеливо поджал губы:
- Знаю. Знаю. После Войны люди договорились считать источником всех
конфликтов идеи и носители информации - слова и книги. И поскольку люди не
могли онеметь, они взялись за книги. Книги похожи на лекарства. Они
убивают, если ими злоупотреблять.
- Так говорится в законе.
Варин открыл глаза и посмотрел на Метро.
- Можете курить, если хотите.
Метро достал из портсигара тонкую палочку диаметром в три миллиметра и
принялся раскуривать ее. Табак с пропиткой был отвратителен на вкус, но
сигарету удавалось выкурить не за каких-то две-три затяжки.
Варин молча глядел на табачный дым.
- В книгах нуждаются не меньше, чем в лекарствах. Поэтому вместо
полного их запрета, употребление книг было регламентировано. Операция была
легкой. Начали с создания Информаториев. Книги, магнитные ленты,
микрофильмы были надлежащим образом классифицированы и переданы туда на
хранение. Затем Информатории автоматизировали. Каждый к тому времени имел
экран и мог получить на дом любые книги Земли, вернее, их электронное
изображение. Послушать любую музыку Земли. Тогда властители сказали людям:
отдайте нам ваши библиотеки или сожгите их, а пепел развейте по ветру. Они
стали лишними, они насыщают пылью воздух, которым вы дышите...
Голос его стал торжественным. Он сделал паузу, и сухие пальцы схватили
руку Метро.
- И тогда появилось понятие достоинства. Вы же не дадите ребенку
скабрезную книжку? Или книгу, восхваляющую насилие? Потому что ребенок не
в состоянии отличить добро от зла. Я хотел бы вас спросить, сколько
взрослых после войны так и не вышли из детского возраста? Разве не будет
оскорблением для книг, если дать их в руки, могущие запятнать, предать,
изувечить? В каждой библиотеке есть свой закрытый фонд, каждое общество
имеет свою цензуру. Но ничто не совершенно, кроме совершенства красоты
закона. Центральный Информаторий. Вы набираете несколько цифр на диске и
получаете на дом любую желаемую информацию. Если вы ее достойны. Если же
нет, то невидимая пометка на магнитной ленте запрещает выдачу вам той или
иной книги, той или иной категории книг. Если вы очень и очень недостойны,
вам почти ничего не выдается. К тому же уверены ли вы, что вне сферы вашей
деятельности нет хоть одной книги, из которой вы сделаете неверные выводы?
Быть может, лучше защитить вас от неприятных ошибок в суждениях? Разве
машина не лучше знает, что вам подходит? Разве она не знает о вас всего -
вашего веса, вашего роста, ваших наклонностей, прочтенных вами книги ваших
способностей, того, что вас раздражает и что вас волнует? Какой
воспитатель совести! И машина в своих трогательных заботах создала
специально для вас совершенный личный Индекс. Вы даже не узнаете, что есть
неизвестные вам книги, если только кто-то не нарушит закон молчания. И не
права ли машина, определяя, каких книг вы достойны, какие книги вам
нужны?..
- Конечно, права, - машинально повторил Метро.
Старик пронзительно рассмеялся и вытер слюну с губ.
- Но скажу вам одну вещь. Я не верю в понятие достоинства. Смысл тайн
Центрального Информатория и сложной системы интердиктов представляется мне
совершенно иным. Человек, читающий книгу, - человек замкнутый. Он не
смотрит телевидения. Он слеп к пропаганде. Он глух к лозунгам. Он как бы
отправился в путешествие. Он может быть прав или неправ. Он может поверить
книге, которую читает, или посмеяться над ней. Неважно! Ведь книг так
много. Они где-то противоречат одна другой, но за человеком остается право
выбора. Это-то их и испугало.
- У вас хватает мужества высказать такое, - с уважением проговорил
Метро.
Лицо Варина мелко задрожало. Оно вдруг поплыло, словно морщины у сухого
гребня носа и неясная линия рта готовы были растаять.
- А чего мне бояться? Я старый человек. Я знаю, что однажды все книги
обретут свободу. Я знаю, что вы ведете молчаливую и необходимую борьбу. Не
в первый и не в последний раз возникает подпольное книгопечатание. Что мне
остается ждать от жизни? Я готов вам помочь.
Метро поднялся и подошел к старику. Его подбородок трясся, он
чувствовал, что вот-вот расплачется. Теперь он знал, почему любил книги.
Он знал, что книги были сутью духа и соединяли века, что они связывали
людей между собой, что они были основой любой свободы и что он, Метро, был
достоин презрения, ибо кражей книг добывал деньги. Ему захотелось рухнуть
на колени и исповедаться старику в своих прегрешениях, ибо те, другие, кто
прятал книги на своем теле, и те, кто лил свинец, и те, кто с огромным
трудом изготавливал бумагу, и те, кто медленно умирал в тюрьмах
Информационной полиции или косил водоросли в глубинах моря, или выращивал
салат в иссушающем зное пустыни, как и этот доверившийся ему старик, все
работали на одну идею, готовили восстание и крах Нового Возрождения. А он,
Метро, думал в это время только о деньгах и был в этом солидарен с Новым
Возрождением, ибо извлекал доход из запрета. Но в то же время, подумал
Метро, он был необходимым звеном подполья: без таких, как он, книги
никогда не обретут запаха типографской краски, не увидят света.
- Вы нам поможете? - просто спросил он, еще не веря, - вы разрешите нам
воспользоваться Информаторием, одолжите нам свои книги и, быть может,
разрешите собираться у вас в доме?
- Это опасно?
- Опасно, - признался Метро.
- А как они организованы?
Метро с удивлением поглядел на него:
- Понятия не имею. Стараюсь знать как можно меньше. Я отдаю им свои...
находки и больше ничем не занимаюсь.
- Сеть, - обронил старик.
Теперь он смотрел в пустоту. Метро показалось, что старик избегает его
взгляда. Наконец Варин решился.
- Можете приходить столько, сколько хотите, - произнес он. - Можете
переснимать любые издания. Я буду запрашивать их для вас. Я стану одним из
вас.
Он повел подбородком в сторону Метро и вдруг стал подобием благородных
старцев, что издревле вставали на защиту идеи.
- Свобода, - промолвил он.
Он смаковал это слово, как вишню в коньяке, и Метро показалось, что он
даже выплюнет косточку.
- Свобода, - повторил старик. Его руки лепили в воздухе воображаемое
чудо. - Свобода - вещь тяжкая. Каждая книга, каждая библиотека имеет свой
собственный вес свободы. Каждый экран, каждая антенна, каждый провод,
напротив, связывает вас и заковывает в цепи. Они, конечно, нужны. Но мы не
должны от них зависеть.
Он почти рыдал.
- Знаете ли вы, господин Корнель, на что способны некоторые люди ради
того, чтобы прочитать книгу? Терзал ли вас, господин Корнель, голод
знания?
Плечи Метро ссутулились. Он проглотил слюну и глянул на часы.
- Мне пора, - смущенно сказал он.
Он помедлил, но встал.
- Благодарю вас. Я приду снова.
И бросил прощальный взгляд на книги.
- Вам лучше выйти через заднюю дверь, - предупредил старик.
Метро последовал за ним. Когда дверь распахнулась в ночь, он увидел,
что ему надо пробежать двадцать шагов, чтобы укрыться в тени гигантских
зданий. Каждое километр в длину, столько же в высоту, и столько же в
ширину. Миллиард кубических метров. Миллион обитателей. Без единой книги,
настоящей книги. Метро пожал протянутую руку и исчез в темноте.
Старик закрыл дверь и прислушался: шум шагов слабел и вскоре затих
вовсе. Он запер дверь на двойной оборот ключа, потом вернулся в
библиотеку. Он перестал волочить ноги. Но запястья его дрожали. Дрожь
усилилась, охватила руки, затем тело, потом пошла на убыль. Но запястья
продолжали дрожать, пока он набирал номер.
- Алло, - сказал он.
На экране возник человек в форме. Лицо его было не выразительнее дна
фарфоровой чашки.
- Он только что вышел, - пробормотал старик. - Он ни о чем не
догадывается. У него есть камера и магнитофон. Он записал "Рассуждение о
методе..." Декарта. И наверняка передаст книгу сегодня же вечером. Лучше
его арестовать сразу.
Варин остановился, перевел дух.
- Браво, профессор, - сказал человек в форме. - Нет, мы не станем
арестовывать его сегодня вечером. Теперь мы знаем, что он связан с сетью.
Мы проследим за ним. И надеемся захватить всю банду разом. Быть может,
даже...
- Что?
- Быть может, мы разрешим ему вернуться к вам?.. Быть может, окажется
полезным и вам проникнуть в эту сеть? Вы сможете войти к ним в доверие.
Если мы арестуем его сейчас, мы не узнаем ничего. Почти ничего...
- Я не смогу, - испуганно пролепетал старик. - Нет, нет, вы же мне
сказали, всего один раз...
- Вы - прекрасный актер, профессор. Вам это не составит труда. А они
так глупы... Вам ли не знать их. Тесты, которые вы разработали...
- Двадцать лет назад, - сказал Варин. - Это было после Войны... Я
больше не смогу.
- Сможете, профессор. Вы же хотите прочесть книги, которые заказали?
- Утопистов XIX века, - хрипло пробормотал профессор Варин. -
Анархистов... коммунистов... Информаторий по-прежнему отказывает мне в
них.
Полицейский усмехнулся.
- Они сейчас классифицируются. Вы их получите. Попозже.
- Вы обещали!
Лицо полицейского посуровело.
- Я же сказал, вы их получите. Почему вы так хотите прочесть их?
- Я стар. Я не могу долго ждать. Я хочу знать, что они думали о
будущем.
- И сделаете все возможное, чтобы получить их?
- Не знаю, - прорыдал Варин.
- Мы дадим их вам, - успокаивающим тоном произнес полицейский. - Мы
дадим их вам. Но книги следует заслужить.
На пол брызнули осколки стекла. Сквозь окно ввалился Метро. Лицо его
было багровым, в руке он сжимал крохотное смертоносное оружие. Он не
сказал ни слова. Профессор повернулся к нему, вскинув руки - его глаза
широко открылись, когда игла вошла в его плоть и принялась терзать сердце.
Полицейский на экране закричал, но далекий механический голос уже ничем не
мог помочь умирающему профессору.
Метро спокойно подошел к полкам и опрокинул их. Книги водопадом
посыпались на пол, раскрылись, заскользили по паркету, теряя закладки,
обложки, засушенные цветы; буквы, казалось, заплясали на страницах, и
книжная лавина почти дотянулась до профессора. Метро вскочил на холм и
принялся яростно топтать книги. В ночи взревели сирены, экран эхом отражал
их вой, но Метро было наплевать. Он вырывал пачки страниц, бросал их в
воздух, и они опадали, как мертвые листья странного осеннего дерева. Затем
Метро выхватил из кармана магнитофон и камеру и бросил их на пол.
- Самые уважаемые профессии земли, - крикнул он, давя их каблуком, -
самые уважаемые профессии земли!..
Он не перестал вопить, даже когда полицейские схватили его.
Жерар Клейн.
Черная магия
-----------------------------------------------------------------------
Gerard Klein. Magie noire.
Сборник "Хронос". Пер. с фр. - Н.Хотинская.
OCR & spellcheck by HarryFan, 2 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Они парили в рубке управления. Безмятежно плавали меж пультами,
перемигивающимися огоньками, звездными картами, приборами. Вокруг них по
прихотливым орбитам носились вещи.
Они парили так уже трое суток. Ели, спали, дышали, читали и
подсчитывали, плавая по рубке.
Звездолет вышел из строя. Корабль, плод трехвековых усилий
астронавтики, двух столетий космических исследований, испытаний и ошибок,
миллионов исписанных и исчерченных листов бумаги, еще хранивший память о
прикосновениях тысяч рабочих рук, заснул посреди бесконечного
пространства.
Они не могли прийти в себя от досады. Их корабль, первый, который люди
решились запустить за пределы орбиты Марса, в полный опасностей пояс
астероидов, первый, покинувший спасительную гавань, очерченную эклиптикой,
первый, созерцавший своими стеклянными очами звезды там, откуда их не
видел никто другой, бесстрастно ждал ремонтного корабля, который не
прилетит никогда. И было бессмысленно что-то ремонтировать самим: они
могли угадать поломку и с первого раза и через тысячу лет.
Каждый час они пытались запустить двигатели, но безуспешно, хотя всякий
раз с надеждой склонялись над приборной панелью, ожидая, что стрелки
датчиков наконец дрогнут - но замершие стрелки даже не колебались. Когда
двигатели начали глохнуть, едва удалось изменить курс и выйти на орбиту
вокруг крохотного далекого Солнца.
С тех пор они ждали в тусклом свете аварийных ламп. Их переполняла
ярость, но все трое избегали резких движений, опасаясь удариться о
металлические переборки; они даже старались глубже дышать, чтобы меньше
крутиться вокруг собственной оси.
- Ну и пессимист же ты, Бартелеми, - хмыкнул Андре.
- Земля далеко.
- Мы должны были улететь еще дальше.
- А затем вернуться.
- И мы вернемся, - примирительно сказал Гийом. - Мы снова возьмемся за
работу и, может, найдем причину аварии.
- Почему бы не разыграть, какой блок испытать теперь?
Гийом бросил монетку. Та пролетела через всю рубку, ударилась в
переборку, отскочила и принялась крутиться крошечной планеткой вокруг
погасшей звезды.
- Судьба решила за нас: не чиним ничего. Играем в карты и ждем.
- Ремонтного грузовика?
Последовало молчание.
- Идиоты, - вдруг взорвался Бартелеми.
- Ты о ком?
- О тех, кто писал статейки, которые я читал перед отлетом. Они
говорили, что человек впадает в безумие, увлекаясь скоростью, что
бессмысленно возить пустые головы со скоростью света, что прогресс
человека тут соответствует его тщеславию. Они говорили, что если хочешь
узнать дорогу - лучше ходить пешком.
- Ну и что?
- Они ничего не поняли. Они считали себя бессмертными. Они думали, что
могут прогуляться до Альдебарана и обратно в скафандре, бросая каждые
десять километров по зернышку риса.
- Быть может, им просто не очень-то хотелось на Альдебаран.
- А потому вместо этих идиотов отправились мы. Чтобы через век-другой
их потомки капали на мозги нашим: кому, мол, нужно завоевание звезд?
Пределы человеку поставлены самой Солнечной системой. Зачем летать быстрее
добрых старых звездолетов? Не лучше ли делать так, как делали всегда?..
- В тебе все еще говорит астронавт, Бартелеми. Успокойся. Ты не любишь
прошлого?
- А за что мне его любить? Я его не знаю.
- Тогда послушай. Известно тебе, что делали на парусных судах во время
штиля пять или шесть веков