Тетя Эллен говорила, там был другой парень, но все лопнуло. Мама с  горя
и ухватилась за отца. Я понимаю, нехорошо так говорить, но дело давнишнее.
   - Понимаю, - тихо сказал Гибсон; кажется,  он  действительно  понял.  -
Расскажите мне еще о своей матери.
   - Ее папа - мой дедушка - был там профессором. Кажется, она всегда жила
в Кембридже и поступила на исторический. Ну, это вам совсем неинтересно.
   - Нет, интересно, - сказал Гибсон, и Джимми продолжал.
   Можно было догадаться, что тетя Эллен отличалась болтливостью, а Джимми
- хорошей памятью.
   Это был один из бесчисленных университетских романов, разве что немного
посерьезней. На последнем  семестре  мать  Джимми  влюбилась  в  какого-то
студента, оба потеряли голову,  и  все  шло  прекрасно,  только  она  была
немножко старше его. Но вдруг что-то случилось. Студент заболел и уехал.
   - Мама так и не опомнилась. В нее как раз был влюблен  другой  студент,
вот она за него и выскочила. Конечно, папу жалко,  он  ведь  про  того  не
знал. Что с вами, мистер Гибсон? Устали?
   Гибсон с трудом улыбнулся.
   - Так, бывает, - сказал он. - Что-то мне нехорошо. Сейчас пройдет.
   Хотел бы он, чтоб это было  правдой!  Все  эти  недели  он  думал,  что
застрахован надежно от ударов. А от судьбы не ушел. Двадцать  лет  куда-то
исчезли, и он встал лицом к лицу со своим прошлым.


   - Что-то с Мартином неладно, -  произнес  Бредли.  -  Может,  по  Земле
стосковался?
   - Да, - кивнул Норден, -  что-то  с  ним  случилось.  Надо  бы  доктору
сказать.
   - По-моему, не стоит, - ответил Бредли. - Вряд ли  это  можно  вылечить
таблетками. Оставь его в покое, пускай сам справляется.
   - Может, ты и прав, - ворчливо сказал Норден. - Надеюсь,  он  не  будет
справляться слишком долго.
   Гибсон справлялся почти неделю. Когда он узнал, что Джимми - сын Кэтлин
Морган, он был ошеломлен. Теперь он немного пришел в себя,  и  его  мучило
другое. Он злился, что такая вещь случилась  именно  с  ним  -  это  самым
гнусным образом нарушало все законы  вероятности.  Он  ни  за  что  бы  не
допустил ничего подобного в своих книгах. Но жизнь удивительно  безвкусна,
ничего тут не поделаешь.
   Ребяческое раздражение проходило, сменяясь более  глубокой  досадой.  И
чувства, которые, как он  думал,  были  похоронены  под  двадцатью  годами
лихорадочной деятельности, всплывали на поверхность, словно  глубоководные
чудища, выброшенные взрывом подводной лодки. На  Земле  он  бы  увернулся,
снова ринулся в толчею; но здесь он оказался в ловушке,  и  деваться  было
некуда.
   Бесполезно было притворяться, что ничего не изменилось. Бесполезно было
говорить себе: "Я же знал, что  у  Кэтлин  и  Джеральда  есть  сын.  Какая
разница!" Разница была большая. Он знал: всякий раз, как он увидит Джимми,
он подумает о прошлом и, что еще хуже, подумает о будущем  -  о  том,  что
могло быть. Теперь важнее всего было  взглянуть  в  лицо  фактам  и  найти
выход. Гибсон хорошо знал, что для этого есть только один способ.


   Джимми возвращался с  южного  полушария  по  наблюдательной  галерее  и
увидел Гибсона, который сидел у  иллюминатора  и  смотрел  на  звезды.  Он
подумал было, что Гибсон не заметил его, и решил пройти потише, чтобы  ему
не помешать. Но Гибсон его окликнул:
   - Джимми, у вас есть время?
   Тот подошел, присел рядом с ним и вскоре узнал столько правды,  сколько
Гибсон счел нужным ему сообщить.
   - Я хочу вам кое-что сказать, Джимми,  -  начал  Гибсон.  -  Только  не
перебивайте меня и ничего не спрашивайте, пока я не кончу.
   Когда я был моложе вас, я хотел быть инженером. Я еще не выбрал  точно,
чем именно я буду заниматься, и решил пять лет  изучать  общую  прикладную
физику, тогда это было в новинку. Учился я хорошо. Два курса. А на третьем
влюбился. Влюбиться в студенческие годы и хорошо и плохо, все  зависит  от
обстоятельств.  Если  это  действительно  серьезно,  любовь  может   стать
стимулом, вы будете работать блестяще, захотите всех  перегнать.  А  может
случиться иначе - вся наука пойдет к черту! Так было со мной.
   "Правду ли говорят, - думал Гибсон, - что человек ничего не  забывает?"
Он видел совершенно отчетливо листок, прикнопленный к факультетской  доске
объявлений: "Декан вызывает студента  М.Гибсона  на  3:00".  Конечно,  ему
пришлось ждать до 3:15, но дело не в этом. Было бы  лучше,  если  б  декан
окатил его презрением или наорал. В памяти стояли нечеловечески аккуратный
кабинет, ровные ряды книг и секретарша в углу, делающая вид, что ничего не
слышит  (только  сейчас  ему  пришло  в  голову,  что,  может  быть,   она
действительно не слушала - для нее это не было так ново, как для него).
   Он стыдился признаться самому  себе,  что  больше  всего  его  огорчали
блестящие успехи  Кэтлин.  Когда  он  узнал  ее  отметки,  он  избегал  ее
несколько дней; а когда они встретились, он видел  в  ней  только  причину
провала. Был ли он действительно влюблен, если так  легко  пожертвовал  ею
ради уважения к себе? Он свалил на нее свои неудачи. Дальше все пошло само
собой. Они  поссорились  на  велосипедной  прогулке  и  вернулись  разными
дорогами. Потом были нераспечатанные, а может, и ненаписанные  письма.  Он
хотел встретиться с ней, чтобы попрощаться в последний  свой  кембриджский
день. Но ей не успели передать, и, хотя он ждал до последней  минуты,  она
не пришла. Поезд, набитый веселыми студентами, отошел от Кембриджа. С  тех
пор он ее не видел.
   Не стоило рассказывать Джимми  о  темных  месяцах  пыток.  Незачем  ему
знать, что стоит за фразой: "У меня был нервный срыв, и  мне  посоветовали
бросить университет". Это доктор Ивенс убедил  его  писать,  и  результаты
удивили  их  обоих.  (Мало  кто  знал,  что  его  первая  книга  посвящена
психиатру. Что ж, Рахманинов поступил так же с концертом си-минор.)
   Гибсон  кончил  и  сам  удивился,  как  напряженно  он   ждет   ответа.
Посочувствует Джимми, рассердится,  растеряется?  Вдруг  ему  стало  важно
завоевать любовь и уважение этого мальчика - важнее всего на свете. Он  не
видел лица Джимми, тот был в тени; и ему показалось, что ответа нет  целую
вечность.
   - Я должен все обдумать, - сказал Джимми почти без выражения. -  Сейчас
я не знаю, что сказать.
   И ушел. Но многого Гибсон не рассказал Джимми, а многого не знал и сам.



7

   - С ума посходили! - бушевал Норден (в  эту  минуту  он  был  похож  на
негодующего викинга). - Господи, там и сесть нельзя  как  следует.  Сейчас
соединюсь с Главным и подниму скандал.
   - Я бы на твоем месте не соединялся, - протянул Бредли. -  Ты  что,  не
заметил? Распоряжение не с Земли, а прямо от Главного. Может, он  и  любит
покомандовать, но без оснований ничего не делает.
   - Назови хоть одно!
   Бредли пожал плечами.
   - Скоро узнаем, - сказал он.


   Доктор Скотт сообщил новости Гибсону, когда тот заканчивал статью.
   - Слыхали? - кричал он, переводя  дух.  -  Приказано  идти  на  Деймос!
Норден рвет и мечет - можем задержаться на целый день.
   - Почему?
   - Никто не знает. Мы спрашивали, они не говорят.
   Гибсон почесал за ухом и быстро перебрал с десяток  гипотез.  Он  знал,
что Фобос - внутренний спутник - служит посадочной  площадкой  со  времени
первого марсианского рейса.  Всего  шесть  тысяч  километров  от  планеты,
притяжение - меньше чем одна тысячная земного, чего же лучше!
   До конца рейса оставалось меньше недели. Марс  был  уже  не  точкой,  а
диском, и немало деталей можно было увидеть невооруженным  глазом.  Гибсон
попросил  большую  карту  (по  системе  Меркатора)  и  принялся  заучивать
основные названия, лет сто назад придуманные астрономами, которые вряд  ли
могли себе представить, что плоды их фантазии  станут  бытом.  Однако  как
одарены  были  старые  картографы,  как  удачно  черпали  они  из  кладезя
мифологии!  Стоило  прочитать  на  карте:  Девкалион,  Элизиум,   Аркадия,
Атлантида, Утопия, Эос - и билось от волнения сердце.  Мартин  мог  сидеть
над картой часами, смакуя эти слова.
   За каждой едой они обсуждали, что будут делать,  высадившись  на  Марс.
Планы Гибсона укладывались в два слова: увидеть побольше.  Он  рассчитывал
узнать за два месяца целую планету; правда, Бредли заверял его не раз, что
для Марса хватит с избытком и двух дней.
   Предпосадочные треволнения  отвлекли  Гибсона  от  личных  проблем.  Он
встречался с Джимми раз десять на дню - и случайно, и за столом, - но  тот
не возобновлял разговора. Сперва он решил было, что Джимми его сторонится,
но вскоре понял, что не прав. Джимми просто был очень  занят,  как  и  вся
команда, - Норден хотел привести космолет в безупречном состоянии.
   Странно было снова ощущать свой вес и слышать  гул  двигателей.  "Арес"
снизил скорость. Последние искусные изменения курса заняли  больше  суток.
Когда курс был выправлен, Марс уже стал для них в десять раз крупнее,  чем
Луна  для  Земли,  а  движение  Фобоса  и  Деймоса  можно  было  заметить,
понаблюдав несколько минут.
   Гибсон никогда не думал, что великие марсианские пустыни такие красные.
В сущности, слово "красные" не могло  передать  всего  богатства  оттенков
медленно растущего диска. Одни его части были  почти  багровые,  другие  -
изжелта-бурые, а чаще всего встречался цвет припорошенного пылью кирпича.
   В южном полушарии была поздняя весна, и полярная шапка  уменьшилась  до
нескольких ослепительно белых пятен: снег упорно не таял  там,  где  почва
повыше. Между полюсом и  пустыней  тянулась  широкая  полоса  растений,  в
основном голубовато-зеленая. Вообще же на пестром диске Марса  можно  было
найти любой оттенок.
   "Арес" входил на орбиту Деймоса с относительной  скоростью  меньше  чем
тысяча километров в час. Маленький спутник рос и рос, пока не стал для них
таким же большим, как Марс. Но  в  отличие  от  Марса  здесь  не  было  ни
красных, ни зеленых тонов - только темная мешанина гор или скал,  торчащих
под самыми разными углами (тяготения на Деймосе почти не было).
   Момент посадки невозможно  было  заметить  -  только  внезапная  тишина
сообщила Гибсону, что двигатели не работают и рейс  окончен.  Конечно,  до
Марса оставалось еще  двадцать  тысяч  километров.  Но  для  "Ареса"  рейс
окончился - на Марс их переправит маленькая ракета. А с крохотной  каютой,
служившей ему жильем столько недель, придется очень скоро расстаться.
   Он поспешил с  галереи  в  рубку,  куда  нарочно  не  заходил  все  эти
хлопотливые часы. Ходить было  труднее  -  даже  незначительное  тяготение
Деймоса мешало ему. С трудом верилось, что три месяца назад его так мучила
невесомость.  Теперь  она  казалась  ему  нормой.  Как   быстро,   однако,
приспосабливается человеческий организм!
   Команда сидела у стола; вид у всех был важный и гордый.
   - Вы как раз вовремя, - весело  сказал  Норден.  -  Мы  тут  собираемся
попировать. Тащите сюда камеру. Щелкните нас, когда мы  поднимем  тост  за
нашу посудину.
   - Не выпейте все без меня! - сказал Гибсон и отправился за "лейкой".
   Когда он вернулся, доктор Скотт ставил весьма интересный опыт.
   - Надоело вытряхивать, - говорил он. - Налью по-человечески  в  стакан.
Посмотрим, сколько это займет времени.
   - Пока ты будешь лить, пиво выдохнется, - предупредил Маккей. - Сейчас,
сейчас... "g" примерно 0,5 см/сек2, ты льешь с высоты... - И он погрузился
в расчеты.
   Тем временем опыт шел полным ходом. Скотт поднял жестянку над  стаканом
(в первый раз за три месяца слово "над"  хоть  что-то  значило)  -  и  вот
неописуемо медленно,  словно  густой  сироп,  потекла  янтарная  жидкость.
Казалось, прошли годы, прежде чем тонкая струя коснулась дна.
   - ...по моим подсчетам, сто двадцать секунд, - провозгласил Маккей.
   - Пересчитай, - откликнулся Скотт. - Пиво  уже  в  стакане.  А  у  тебя
выходит - две минуты!
   - Что, что? - удивился астрогатор (он только сейчас заметил,  что  опыт
кончен), быстро подсчитал снова - и расплылся от радости: ошибка  нашлась.
- Вот идиот! Плохо считаю в уме... Двенадцать секунд, конечно.
   - И этот человек доставил нас на Марс! - ужаснулся кто-то.
   Больше никто не отважился повторить опыт. Пиво вытряхивали, как обычно,
жестянку за жестянкой, и за столом становилось все веселей. Доктор  Скотт,
блеснув памятью, продекламировал от начала до  конца  эпопею,  которую  не
часто доводится слышать пассажирам космолетов. Начиналась она словами:
   Шел космолет "Венера"...
   Гибсон  следил  за  похождениями  команды  как  нельзя   более   удачно
названного  космолета,  пока  не  устал  от  духоты  и  шума.   Он   решил
проветриться  и  почти  автоматически  направился  на  галерею,  к  своему
наблюдательному пункту.
   Ему пришлось прикрепиться ремнями - ничтожное притяжение Деймоса мешало
ему сидеть. Марс был в третьей четверти и медленно  рос.  На  четырнадцать
тысяч  километров  ближе  к  нему,  на  темном  фоне  неосвещенной  части,
ослепительно сверкал Фобос. Гибсону хотелось бы узнать, что же творится на
маленькой внутренней луне. Ну ничего, ждать недолго! А пока  что  невредно
поупражняться в аэрографии. Вон там...
   - Мистер Гибсон!
   Он удивленно оглянулся.
   - А, Джимми! Вы тоже устали?
   Раскрасневшийся Джимми, как и он  сам,  явно  нуждался  в  воздухе.  Не
совсем твердо он сел в  кресло  и  уставился  на  Марс.  Потом  сокрушенно
покачал головой.
   - Большой какой-то, - сказал он, ни к кому не обращаясь.
   Гибсон с ним не согласился:
   - Меньше Земли.  И  вообще  ваше  замечание  бессмысленно.  Большой  по
сравнению с чем? Какой он должен быть, по-вашему?
   Джимми долго думал.
   - Не знаю, - печально сказал он. - А все-таки он слишком  большой.  Тут
все слишком большое.
   Беседа заходила в тупик. Гибсон решил изменить тему:
   - Что вы думаете делать на Марсе?
   - Ну, поброжу по Порт-Лоуэллу, выйду наружу, посмотрю пустыни. Хотелось
бы немножко поисследовать.
   Гибсону это понравилось; но  он  знал,  что  для  мало-мальски  ценного
исследования Марса нужны и снаряжение, и опытные спутники. А  Джимми  вряд
ли удастся попасть в научную экспедицию.
   - Я вот что придумал, - сказал он. - Кажется, они должны мне показывать
все, что я захочу. Попробую организовать  поход-другой  в  неисследованные
районы. Пойдете со мной? Может, наткнемся на марсиан.
   Эту присяжную шутку повторяли с тех самых  пор,  как  первые  космолеты
принесли  печальную  весть  об  отсутствии  марсиан.  Однако  многие   еще
надеялись разыскать разумную жизнь в неисследованных районах планеты.
   - Да, - сказал Джимми. - Вот было бы здорово!  И  никто  мне  не  может
запретить. На Марсе я делаю, что хочу. Так в контракте написано.
   Он сказал это воинственно, словно бросил  вызов  начальству,  и  Гибсон
благоразумно промолчал.
   Молчали они несколько минут. Потом очень медленно Джимми  поплыл  вдоль
искривленной стены. Гибсон поймал его и прикрепил ремнями  -  в  сущности,
Джимми мог спать и здесь. У Гибсона уже не было сил тащить его в каюту.
   "Интересно, правда ли, что наша сущность проявляется только во сне?"  -
думал Гибсон. Спящий Джимми выглядел на редкость мирно и кротко; а  может,
его просто красил алый свет Марса? Гибсон все  же  надеялся,  что  это  не
обман зрения. Ведь не случайно Джимми его разыскал. Конечно, сейчас он  не
отвечает за свои действия и наутро, может быть, все забудет... Нет,  решил
Гибсон, Джимми захотел - пусть  еще  не  совсем  сознательно  -  дать  ему
возможность исправиться.
   Он, Гибсон, - на испытании.


   Когда наутро Гибсон проснулся, у него нестерпимо  звенело  в  ушах.  Он
побыстрей оделся - звенело так, словно "Арес" разваливался на куски,  -  и
выбежал в коридор. Там он наткнулся на Маккея, и тот на ходу крикнул  ему:
"Ракета прибыла! Бегите скорей!"
   Гибсон растерянно почесал за ухом.
   - Что ж мне не сказали? - заворчал он и тут же  вспомнил,  что  его  не
добудились и винить некого, кроме себя.
   Он ринулся в каюту и стал швырять как попало вещи в  чемодан.  Космолет
то и дело дергался, и Гибсон не мог понять, в чем тут дело.
   В воздушной камере его ждал озабоченный Норден. Был там и доктор Скотт,
тоже готовый к вылету. Он с превеликой осторожностью держал  металлический
ящик.
   - Счастливого пути! - сказал Норден. - Увидимся дня через два, когда мы
тут все разгрузим. А, чуть не забыл! Подпишите-ка вот это.
   - Что это? - спросил подозрительный Гибсон. - Я  ничего  не  подписываю
без моего агента.
   - Прочитайте, - ухмыльнулся Норден. - Исторический документ.
   На листе превосходной бумаги было начертано:
   "Сим удостоверяется, что Мартин Гибсон был первым пассажиром  космолета
"Арес".
   Внизу, после даты, оставалось место  для  подписей.  Гибсон  размашисто
подписался.
   - Ну, я пошел, - сказал Норден. - Остальные  снаружи.  Пойдете  мимо  -
попрощаетесь. До Марса!
   Гибсон залез в скафандр; на этот раз он чувствовал себя ветераном.
   - Надеюсь, вы понимаете, - объяснял Скотт, - что, когда все  наладится,
пассажиры будут переходить в ракету по трубе.
   - Они много потеряют, - откликнулся Гибсон.
   Дверь открылась, и они медленно  двинулись  на  Деймос.  Теперь  Гибсон
понял, почему стоял такой звон. Большая  часть  обшивки  южного  полушария
была отодвинута, и  члены  команды  -  все  в  скафандрах  -  выгружали  и
складывали груз. Гибсон понадеялся, что его багаж не  толкнут  нечаянно  в
космос и не сделают, таким образом,  третьим,  самым  маленьким  спутником
Марса.
   Осторожно пробираясь  вслед  за  Скоттом  к  небольшой  ракете,  Гибсон
прощался по радио со своими спутниками.
   - Так-так, - доносился до него голос Бредли. - Всю  работу  свалили  на
нас.
   - Ничего, - засмеялся Гибсон. - Зато вы самые образованные  грузчики  в
Солнечной системе!
   Пилот помог им влезть в ракету. Скафандры они оставили на Деймосе,  для
своих преемников. Это  было  нетрудно:  выйдя  из  скафандров,  они  снова
открыли дверцу тамбура, а остальное сделал  вырвавшийся  на  волю  воздух.
Потом пилот повел их в  кабину,  усадил  в  мягкие  кресла  и  посоветовал
расслабить мышцы.
   Где-то негромко зарычало, что-то вдавило Гибсона в кресло. Утесы и горы
Деймоса понеслись вниз. Гибсон в последний раз увидел "Арес" - серебристые
гантели в жутком нагромождении скал.
   Только второй рывок освободил  их  от  Деймоса.  Сперва  они  двигались
вокруг Марса по свободной орбите. Несколько минут пилот смотрел на приборы
и принимал команды с Марса. Потом он снова нажал на  что-то,  и  двигатели
загрохотали опять. Ракета вырвалась с орбиты Деймоса и падала на Марс. Все
это было межпланетным рейсом в миниатюре. Вместо трех месяцев - три  часа,
и расстояние куда меньше, а в остальном то же самое.
   - Ну вот, - сказал пилот, оставляя пульт и поворачивая к ним сиденье. -
Хорошо тряхануло?
   - Спасибо, неплохо, -  сказал  Гибсон.  -  Сильных  ощущений  маловато.
Слишком плавно.
   - Как там Марс? - спросил Скотт.
   - Да как всегда. Работы - пропасть,  развлечений  -  мало.  Сейчас  вот
строим новый купол. Триста метров в диаметре - прямо как на Земле. Думаем,
как бы в нем устроить облака и дождик.
   - А что такое с Фобосом? - полюбопытствовал Гибсон.
   - Ерунда какая-нибудь. Никто вроде не знает. Народу там масса, - может,
лабораторию строят. Я думаю, решили его пустить под исследования.
   Гибсон был разочарован - рушились лучшие его гипотезы. Если бы  его  не
так занимала приближающаяся планета, он бы,  наверное,  отнесся  к  словам
пилота более критически. Но сейчас ответ его вполне устроил, и он перестал
думать о Фобосе. Надо было расспросить настоящего жителя  Марса  о  многом
другом, чтобы там, на месте, не попадать впросак. Гибсон болезненно  этого
боялся. И два часа подряд пилот метался между приборами и пассажиром.
   До Марса оставалось меньше тысячи  километров,  когда  Гибсон  выпустил
свою жертву и предался созерцанию пейзажа, расстилавшегося  далеко  внизу.
Никто не заметил, в какой именно миг Мар