и,
тот,  который  иногда  приносит к  нам  на  острова прохладу из  далеких
студеных морей.  Да, как же это было чудесно, оставить внизу свое тело и
обрести свободу,  самую большую свободу, которую может пожелать человек.
Воздушным столбом ринуться вверх,  к престолу неба, до которого не могут
долететь самые  могучие ветры.  Умчаться так  высоко,  что  оттуда  наши
острова кажутся лишь россыпью зеленовато-коричневых камешков на странном
голубом песке.  Рухнуть внутрь  самого себя,  разделить себя  на  тысячу
маленьких ветров,  собраться вновь  в  единый ревущий поток  и  ринуться
вниз,  к воде.  Промчаться над морем,  срывая пену с самых высоких волн,
набрать скорость и обрушиться на побережье, заставляя волны обезумевшими
китами биться в берег, песчинки на пляже кружиться в сумасшедшем танце и
пальмы -  склонять свои зеленые верхушки. Нестись по лесу, срывая аромат
с  цветов и топорща перья птицам и,  наконец,  невиданной змеей обвиться
вокруг священной горы, повторяя все прихотливые изгибы. Путь Ветра много
давал своим последователям,  кахуна Ветра были самыми могучими из  всех,
но и многое он от них требовал. Более десяти жарких сезонов прошло после
того,  как я был избран Ветром,  прежде чем был допущен к испытанию. Еще
надо сказать,  что  ветер с  полудня,  который приносит ураганы на  наши
острова,   выбирали  лишь   самые   талантливые  из   учеников  Ветра  и
пользовались они этой силой очень осторожно.  При рождении на  моем теле
были  найдены все  знаки,  необходимые для  хорошего Мбату-Мане и  сразу
после Дарования Имени меня забрал на обучение старый Каи-тангата,  самый
сильный на  тот момент из  Ловцов Ветра.  Бури тогда еще не обходили наш
остров,  но благодаря могуществу Каи-тангата и его собратьев они не были
столь разрушительны для  всего архипелага,  как сейчас.  Вместе со  мной
испытание должны были проходить еще двое учеников. Один - Карики, учился
вместе со мной,  еще один, звали его Моэа, учился у другого наставника и
как  говорили кахуна,  не  было  на  островах более  сильного колдуна за
последние пять десятков поколений, со времен Хина Белой Акулы, о котором
я  вам уже рассказывал.  Именно из-за Моэа все и  произошло,  из-за него
пресекся путь  Ветра,  из-за  него ураганы обходят стороной наш  остров.
Моэа,  которому достался могучий ветер с  полудня,  должен был проходить
испытание первым.  Испытание проводили в середине жаркого сезона,  когда
безветрие стоит целыми днями. Ученик должен вызвать свой ветер, показать
свою  силу,  обуздать его  и  после  этого  выстоять в  схватке Ветра  с
наставником.  Что это такое?  И не спрашивайте -  ведь я так и не прошел
испытания.  Моэа лег на землю,  на ложе из особых трав,  как предписывал
обряд, а я и Карики сели около него - сторожить тело, один у ног, другой
у головы. Неподалеку от нас сидя расположились трое наставников - все на
тот момент посвященные кахуна Ветра.  Зрители,  как всегда, толпились на
изрядном отдалении от  места посвящения.  Сначала все  шло как положено,
Моэа  почти  сразу перестал дышать,  войдя в  транс.  Вскоре пожаловал и
вызванный им ураган. Конечно не такой, как настоящий, который охватывает
своими крыльями все Тувуаи сразу, оставляя лишь наш остров, нет, это был
ураган только для нашего острова,  на других продолжало светить солнце и
ветра почти не  было.  Ураган ответил на зов и  Моэа начал его укрощать:
ветер  то  дул  со  страшной  силой,  постоянно  меняя  направление,  то
прекращался совсем,  тучи заволокли небо над островом, в воздухе носился
песок с  пляжа вперемешку с  листьями пальм и  брызгами с моря.  И как я
понял потом,  Моэа  оказался слишком талантлив,  слишком силен,  слишком
сильно ушел в  Ветер и  не захотел возвращаться,  расставаясь с небесной
свободой и могуществом. Любому приятно ощутить себя могучим, свободным и
бессмертным -  почти  богом.  А  в  тот  момент  я  и  Карики  закричали
одновременно:  тело Моэа начало светиться,  от  него шло  сильное,  ясно
различимое даже  в  мельтешении урагана сияние  яркого  небесно-голубого
цвета.  Я обернулся в сторону наставников и обомлел,  они все трое,  ВСЕ
ТРОЕ! были в трансе, хотя обычно для испытания ученика хватало и одного.
Видимо они пытались вернуть Моэа,  но это оказалось даже им не под силу.
Тело Моэа постепенно начало таять, растворяться в воздухе, сначала кожа,
потом мясо и кости.  Именно в тот момент я и поседел, в один миг, совсем
молодым,  именно после этого меня и  прозвали:  Тафаки,  Меченый Ветром.
Только шаманская выучка удержала меня тогда от позорного бегства. Вскоре
Моэа целиком растворился в  воздухе,  почти сразу прекратился и ураган -
ветер стих,  море успокоилось,  тучи исчезли. Когда мы пришли в себя, то
первым делом кинулись к наставникам -  они были мертвы.  Ураган, которым
стал  Моэа,  попросту утащил их  души с  собой,  когда они  пытались его
остановить.  С  тех  пор  некому больше ловить ветер  в  паруса рыбачьих
лодок,  некому усмирять ураганы,  закончился путь Ветра и  людям в  море
приходится рассчитывать только на  свои  силы  да  на  мастерство кахуна
Акулы.  Что?  - Мы? - Мы даже не прошли посвящение. И ураганы после того
года стали обходить наш  остров стороной.  Наверное,  Моэа не  до  конца
потерял память, когда слился в одно целое с могучим ветром, наверное, он
помнит тот остров, где он родился, где жили его предки, то место, где он
стал тем, что он есть сейчас и именно эта память мешает ему обрушить всю
мощь свирепой бури на наш остров.
     - Да,  он  помнит  -  повторил старик  и  ветер,  неизвестно откуда
взявшийся посреди жаркого безмолвия ветер,  ласково взъерошил совершенно
седые волосы Тафаки, Меченого Ветром и умчался прочь.



			    Дмитрий Казаков
			       Ненависть

     Ветер,  налетевший с  льдистого моря,  свирепо кусает  спину,  и  я
недовольно  ворчу,  оглядываясь.  Ветру  мое  ворчание  мало  интересно,
напоследок пройдясь ледяными лапами по  затылку,  он  улетает.  На  пути
воздушного хулигана вихрится поземка.  Снега  вокруг  много,  до  самого
горизонта  тянутся  покрытые  сугробами горы  -  огромные,  равнодушные.
Чахлые деревца,  засыпанные белым крошевом,  не  оживляют пейзаж.  Снег,
стылый ветер и  мрак -  вот  мои спутники уже много лет и  навсегда,  до
самой смерти.  Среди них  моя  жизнь не  стоит ничего.  Только ненависть
клокочет  в   животе  обжигающим  варевом,   словно  задавленная  песня,
возвращая мне ощущение жизни.  Дыхание изо рта рвется горячее,  а  глаза
мои, я знаю это, начинают светиться багровым пламенем. Но вокруг пусто и
тихо,  лишь  откуда-то  с  заката доносится унылый волчий вой,  и  пламя
ненависти угасает,  покрывается пеплом  равнодушия.  Но  угли  под  этим
пеплом не  погаснут никогда.  Я  иду дальше,  и  снег ехидно хрустит под
ногами. Звуки зимы - единственное, что не изменилось с тех времен, когда
я родился...

     Я родился давно,  очень давно, в те времена, когда лик земли еще не
оскверняли нынешние  ее  владыки,  грязные  порождения неизвестно какого
ада.  Как дивно тогда было жить.  Горы с тех пор состарились,  согнулись
под тяжестью прошедших веков.  А тогда они были молоды и высоки. Мир был
прекрасен,  воздух -  чист и прозрачен,  вода рек и озер - благоуханна и
нежна.  Дождей  всегда выпадало столько,  сколько надо,  солнце не  жгло
летом, а зимой не бывало свирепых морозов. Так было. Мир царил на земле,
мы жили, не зная бед, весело и свободно. По бескрайним лесам возвышались
прекрасные жилища эльфов,  выращенные,  словно деревья.  Опушки заселяли
добродушные  невысоклики,  обитатели  нор,  в  привольных  степях  южнее
обитали    орки.    Предгорья    принадлежали   гномам.    Мое    племя,
немногочисленное, но гордое, бродило там, где лес переходит в тундру...

     Ядовитый воздух ворвался в  легкие,  впился в  них  сотней ядовитых
шипов.  Кашель рвет грудь.  Прокашлявшись, останавливаюсь, принюхиваюсь.
Так и есть,  ветер с заката,  ветер, отравленный теми, кто называет себя
"люди".  Там на западе,  в  некогда благословенных землях,  где мы ранее
жили,  теперь невозможно дышать, невозможно жить. Даже воздух, даже воду
ухитрились загадить они  за  те  века,  что правят миром.  И  мир под их
властью из гостеприимного жилища стал грязной свалкой...

     Когда-то людей не было совсем.  Не было тогда и  ненависти в  наших
сердцах,  ибо мы не знали,  что это такое - ненависть. Знали многое, что
сейчас забыто,  но  ненависти -  не знали.  Год за годом проходили мимо,
одинаковые,  как  листья  на  дереве:  теплое  лето  в  солнечных  лучах
сменялось золотым листопадом осени.  За  осенью приходила мягкая зима  с
пушистыми снегами.  И  весна завершала круг звонкой капелью вперемешку с
птичьими трелями.  Мы жили,  и  мы не менялись,  и  мы не заметили,  как
пришли они,  люди.  Они пришли откуда-то с  юга,  уродливые,  волосатые,
дурно пахнущие.  Поначалу их было немного, и они нас боялись, шарахались
и от эльфов,  и от гномов. Заметив пришельцев, мы посчитали их не более,
чем животными.  Как же мы ошиблись! И ошибку мы поняли тогда, когда люди
начали вырубать леса, чтобы строить...

     Ветер  меняется на  южный.  Облака расходятся,  и  становится видна
луна,   голая  и  мертвая,   словно  череп,  рукой  неведомого  исполина
заброшенный в небеса, череп человека. Да, у людей мы кое-чему научились,
надо отдать им должное. Правда, научились мы тому, чего лучше не знать -
ненависти.   Разбереженная  воспоминаниями,  лава  ненависти  беспокойно
ворочается внутри,  принося боль, но и согревая, не давая просто лечь на
снег и  умереть,  поддавшись холоду и  тоске.  С полудня до меня доходит
запах дыма.  Откуда здесь, в диких местах дым? Ответ один - его принесли
люди.  И  вулкан,  имя которому -  моя душа,  при этом,  столь знакомом,
запахе, начинает извергаться. Обдирающая внутренности лава ползет вверх,
обжигает гортань.  Я  хрипло рычу,  стискивая зубы.  И сюда,  в северную
пустыню,  забрались они,  мерзкие  твари,  нигде  от  них  не  укрыться.
Ненависть толкает на юг,  туда, откуда тянет дымом. Шаги мои тихи, их не
уловит  даже  чуткий  зверь.  Запах  дыма  потихоньку усиливается,  и  я
вспоминаю те времена, когда услышал его впервые...

     Первыми люди  уничтожили эльфов.  Почему?  Просто  потому,  что  те
больше всего на  них походили.  И  люди позавидовали:  как это,  они так
похожи на нас, и почему они столь красивы, мудры, не подвержены болезням
и горестям?  Несправедливо! Такого эти выползки болотной жижи вынести не
смогли.  Конечно, оружие эльфов, их сила и ловкость, магия, превосходили
людские во много раз,  но люди побеждали массой.  Собравшись толпой, они
уничтожали одно  поселение за  другим,  корчились в  пламени живые  дома
эльфов,  и потек по лесу едкий дым от горящей плоти. Этот запах принес с
собой конец старого мира,  и он же преследует меня долгие столетия. Ведь
люди не  могут жить без  того,  чтобы убивать,  и  без вони жить тоже не
могут...

     Ложбина  пересекает путь.  Обхожу  ее  стороной,  пробираясь сквозь
густой кустарник.  Ветви пытаются ухватить меня корявыми тонкими руками,
но не им удержать меня.  Мы,  жители старого мира,  наделены властью над
природой в гораздо большей степени,  чем плоды ошибки Творца,  выкидыши,
увы,  щедрой  утробы  матери-Земли,  которые сейчас владеют мирозданием.
Кустарник остается за спиной, жалобно шелестя, из-за холма огненным оком
выныривает костер. При виде пламени ненависть взрывается внутри слепящей
молнией,  и некоторое время я не вижу ничего, кроме огня, и склоненных к
нему силуэтов...

     После  эльфов пришла очередь невысокликов.  Но  те  оказались умнее
горделивых владык леса.  Они бежали,  не стали ввязываться в  кровавую и
бесполезную войну.  Куда скрылись они, не знает никто. Может, до сих пор
живут они где-либо в потаенных лесах, под землей. Кто знает, может оно и
так,  но  уже несколько тысяч лет я  не  видел ни одного невысоклика.  А
люди?  Люди  осквернили жилища  малорослого народа.  Да,  осквернять они
умеют очень хорошо...

     Медленно,  пригнувшись,  приближаюсь к  костру.  Пламенный  цветок,
словно чувствуя мое приближение,  шипит и плюется искрами. Растут темные
фигуры около огня,  а  вместе с ними увеличивается и ненависть.  Тяжелым
комом давит на грудь,  от дыхания моего сейчас,  кажется,  сейчас начнет
таять снег. Приходится сдерживать рвотный рефлекс, удерживая раскаленную
блевотину ненависти внутри.  Сдерживаюсь,  и подхожу осторожно. В лунном
свете,   что  обтекает  меня,   боясь  осветить,  хорошо  видно  людское
становище.  Два  жилища из  плотной ткани,  четверо людей перед костром.
Молодые и сильные. Они смеются, звуки далеко разносятся по сугробам. Да,
когда-то  и  мы  много  смеялись.  Особенно  любили  повеселиться жители
предгорий, гномы...

     С гномами люди расправились очень жестоко. Изгнали их из предгорий,
заперли в бесплодных скалах,  заставляя умирать от голода.  Людей к тому
времени стало так много,  что в  открытом бою жители гор точно потерпели
бы поражение. Некоторое время гномов еще терпели, ведь те в обмен на еду
добывали в  горах золото и драгоценные камни.  Но позже людская жадность
взяла верх.  Гномов хватали и  пытали,  пытаясь выведать секреты горного
дела,  расположение самых богатых жил.  На жителей гор охотились, словно
на  диких зверей,  и  вновь стелился над  землей смрад горящей плоти,  и
доносились крики пытаемых.  Но гномы оказались крепче камня, из которого
и родились. Они молчали, ни один ничего не сказал, и их уничтожили...

     Не  в  силах  больше  сдерживаться,  выпускаю  ненависть  на  волю.
Позабыто все, оковы разума сорваны. Хриплый рев оглашает притихшие горы.
Люди у костра мгновенно вскакивают, и четыре пары зрачков расширяются от
ужаса.  Я  знаю,  что  они  видят.  Высокое,  раза в  два выше человека,
мускулистое существо,  покрытое с  головы до ног белым сверкающим мехом.
Багрово  горят  огромные глаза,  а  клыки  в  пасти  поблескивают весьма
недружелюбно.   Я  широко  улыбаюсь,   вкладывая  в  широкий  оскал  всю
ненависть.   Я   уже   знаю,   что   буду  делать.   Вернее  не   я,   а
сконцентрированная во  мне ненависть всех,  кто погиб от людских рук.  Я
лишь наконечник стрелы,  летящей к цели. Медленно иду к костру, четверо,
чьи лица посерели,  не выдерживают, и с воплями бросаются бежать. Слышен
хруст снега под ногами беглецов.  Пусть бегут, я догоню их позже. Сейчас
мне интересны те пятеро, которых я унюхал в одном из тканевых жилищ.

     С  орками они  воевали дольше всего,  ведь  орков тоже было немало.
Кровь текла реками,  делая степь коричневой.  А чем оправдать поголовное
уничтожение побежденных?  Чем?  Вот и возникла людская сказка о том, что
орки были тупыми кровожадными чудовищами. Естественно, таким не место на
земле.  Но ведь не были орки столь плохи, не ели они человеческого мяса,
не нападали первыми,  а воевать выучились у людей.  И в войне этой ушли,
сгинули, подобно остальным...

     Клокочущая лава  в  горле  толкает  вперед.  Легко,  одним  когтем,
разрываю  полог  странного  обиталища,   и   ткань  оседает  бессильными
крыльями.  Внутри - обезумевшие от ужаса, странно одетые люди. Они видят
меня,  и  слитный крик оглашает суровый холодный мир.  Ненависть в  моем
лице протягивает руку,  не торопясь,  наслаждаясь собой.  Крик одного из
людей захлебывается хрипом,  ведь так трудно кричать со  сломанной шеей!
Второй падает,  харкая кровью,  от удара у него переломаны ребра. Огонь,
пылающий во  мне,  не хочет гаснуть,  каждая смерть лишь добавляет жару.
Третий успевает схватить нож,  но  рука  его  повисает сломанной веткой,
бесполезной лезвие  вываливается из  ослабевшей руки.  Я  сильнее  их  и
быстрее,  они даже не соперники мне,  лишь жертвы.  Последним двоим я не
дал легкой смерти,  я  сломал им  ноги.  И  со сломанными ногами оставил
умирать на морозе...

     Нашему роду они тоже не дали выжить.  До нас,  правда, эта мыслящая
плесень добралась позднее всего,  ибо  мы  занимали северные,  не  очень
удобные для  человека земли.  Но,  не  утолив жажду  крови  уничтожением
других племен,  люди взялись и за нас. Ненависть ко всему, что не "люди"
не давала им покоя. Ордами они выслеживали моих сородичей, ибо мы всегда
жили поодиночке. А убийства они оправдали точно так же, как и в случае с
орками:  мол,  тролли -  это  такие  злобные огромные чудища,  убивающие
людей.  И  мое племя сошло во  тьму,  быстро,  ведь нас никогда не  было
особенно много...

     След  хорошо виден  на  снегу.  Луна  угодливо светит из-за  плеча.
Отпечатки петляют,  то сбиваются в петлю,  то расходятся.  Я иду быстрым
шагом,  но не тороплюсь,  ведь им же некуда бежать, некуда. Они не уйдут
от меня,  от последнего осколка некогда прекрасного мира,  мира, который
благодаря людям сгинул навсегда.  Вот и  один из беглецов,  видимо самый
слабый.  Увидев меня,  он кричит,  и  падает в снег.  Я не трачу сил,  я
просто наступаю на него.  Треск костей и  предсмертный всхлип радуют мне
слух, а ненависть удовлетворенно вздыхает...

     Как  я  спасся  от  уничтожения?  Долгие  годы  скрывался  в  самых
отдаленных уголках тайги, один. Лишь изредка встречал я сородичей, таких
же изгоев,  но в  последние века все реже и реже.  Кто умер от старости,
кого  нашли  люди.  Вероятнее всего  я  последний,  последний тролль,  и
шерсть мою  покрыл иней седины.  Ведь метели почти пяти тысяч зим сыпали
снег мне на макушку...

     Но  теперь я  словно помолодел вдвое.  Откуда только силы  взялись?
Троих  беглецов я  настиг одновременно,  они  устали и  едва  плелись по
снежному  склону.  Беззвучным,  но  смертоносным ураганом обрушиваюсь на
них.  Ненависть не знает,  что такое жалость,  что такое - снисхождение.
Вновь трещат кости,  кровь пятнает снег причудливыми узорами. Последнего
из людей я лишь оглушил. Но и он не встанет, не очнется, а найдет смерть
в объятиях мороза.  Я стою над поверженными, и огонь потихоньку гаснет в
груди,  ненависть  сыто  уползает  в  потаенные пещеры  души.  Наверное,
навсегда.  Ибо там,  на северо-востоке, куда я иду умирать, куда уходили
умирать все тролли, не встретишь людей...

     PS Из газеты "Уральский рабочий", 15 мая 1959 года.
     "Только на  днях удалось обнаружить все тела студентов-политехников
из  пропавшей экспедиции.  Напоминаем,  что  пять тел были найдены еще в
феврале,  через неделю после того, как оборвалась связь. Четыре тела два
дня назад нашли почти в полутора тысячах метров от лагеря. Что заставило
ребят бежать?  Без  вещей,  продуктов.  Почему у  всех  погибших имеются
переломы и ссадины? Почему палатка словно разрезана ножом? Милиция ведет
следствие, но никаких подробностей не сообщается..."

     PSS Гибель отряда студентов Уральского Политехнического Института в
феврале  1959  года  -  реальный  факт.  Загадка  этого  происшествия не
раскрыта до сих пор...



			    Дмитрий Казаков
			    Живое и мертвое.

Интерлюдия 1:  из  доклада президента компании "Intel-Microsoft" на
собрании акционеров 13 сентября 2017 г.

     "Модель электронного мозга,  которую компания планирует запустить в
производство в  следующем  году,  качественно отличается от  предыдущих.
Использование биотехнологий позволило  создать  искусственный интеллект,
превосходящий  во   многом   человеческий.   Машине,   снабженной  таким
компьютером,  не  нужен будет программист и  наладчик.  Электронный мозг
нового  поколения способен к  самообучению в  десятки раз  быстрее,  чем
человек.  Он обладает творческим потенциалом,  конечно,  в  ограниченных
пределах и  способен принимать решения в  условиях постоянных перемен во
внешней среде, гибко реагируя на изменение ее параметров. Оснастив таким
электронным мозгом  автомобили,  заводы,  поезда,  мы  освободим десятки
миллионов людей от монотонного,  скучного труда.  Значительно уменьшится
число аварий, обусловленных человеческим фактором ..."

				  ***

     Чужак