что-то  вроде:  "Вот
отъелся,  боров  старый".  Когда  лысина  монаха  воздвиглась над  краем
обрыва,  дрожащие руки вцепились в  камни,  послушники просто рухнули на
камни, отдыхать.
     Отец Петр вытер рукавом лысину,  перевел дух, посмотрел на дышащих,
словно рыбы на берегу, мальчишек, и махнул рукой:
     - Ладно,  оставайтесь,  пойду один.  Ждите с  победой.  Увидите что
необычное, креститесь. Да оборонит вас Господь.
     Башня встретила темнотой и тишиной.  Да,  не таким представлял отец
Петр  обиталище нечистой  силы.  Но  истинный сын  матери-церкви  всегда
найдет  объяснение козням нечистого:  "Затаились,  гады!".  Поднял крест
повыше,  откашлялся,  и смело шагнул под темные своды.  В стороне тут же
кто-то  мерзко захихикал.  Выскочившее из  угла эхо запрыгало по  башне,
усиливая звук,  и хихиканье звучало долго-долго,  затем, превратившись в
еле различимый рокот, стихло. Отец Петр крестился раз за разом, его била
мелкая дрожь. И тут тьма ожила.
     Со  всех  сторон  полезли мерзкие,  кривляющиеся хари,  сатанинский
хохот загремел,  как море в бурю.  Демоны, ужасные, уродливые, рогатые и
безрогие,  волосатые и бесстыдно безволосые, закружились вокруг монаха в
сатанинском хороводе.  Сверкали острые клыки,  слюна капала с  высунутых
языков, острые когти рассекали воздух.
     От  ужаса отец Петр едва не  лишился чувств,  осел на  пол,  закрыл
глаза,  и забормотал молитву.  Однако это помогало мало. Хохот и визг не
умолкали,  он  чувствовал,  что  когти  исчадий ада  вот-вот  вонзятся в
беззащитное тело.  Не выдержав ужаса, вскочил и кинулся туда, где должен
был быть выход.  Но  выхода не  было,  словно черный занавес закрыл арку
выхода,  сделав  ее  неотличимой от  стен.  Шабаш  тем  временем  только
усилился. Появились демоницы женского пола, при виде которых сыну святой
матери-церкви стало совсем плохо, демонские дамы бесстыдно обнажали свои
прелести,  и делали,  (в его,  монаха,  сторону!), явно призывные жесты.
Закричал в ужасе, почувствовал, что по ноге стекает нечто теплое. "Вот и
все",  -  мелькнула мысль.  -  "Куда мне  до  Мартина Турского".  Сам не
заметил,  как  в  руке оказался нож,  что  монах обычно носил под рясой.
Лезвие казалось черным во мгле Башни. "Вот и все" - клинок легко вошел в
грудь,  словно в масло.  Не дождаться послушникам духовного пастыря,  не
дождаться...

     [Я не веду счета,  но уже больше сотни двуногих,  нет -  людей, так
они называют себя, приходили ко мне. Приходили, отдавали мне свою жизнь,
свою кровь,  немного от себя.  Во мне становится все больше и  больше от
них,  людей,  я  знаю как это -  быть,  и  все чаще задумываюсь о  такой
человеческой проблеме, как это - не быть, и не нахожу ответа...]



			    Дмитрий Казаков
			      Дитя света.

     Сумрак царит над городом, тихий, печальный, утренний сумрак. Но вот
словно огненной кистью мазнули по  туманному горизонту.  Пламя за  краем
мира разгорается,  словно невидимые великаны разожгли там костер, и лихо
подкидывают в  него  огромные бревна.  Огонь  растет,  приобретает форму
полукруга,  и  вскоре  становится  видно,  что  земля  беременна  яйцом,
огромным,  огненным.  И вот уже бремя успешно разрешилось, новорожденное
пылающее колесо солнечного диска катится по небосклону.
     Мне с  крыши самого высокого здания в городе очень хорошо наблюдать
за  восходом.  Солнечные лучи  постепенно освещают  город,  проникают на
узкие  улицы,  падают  на  приземистые,  без  окон,  дома,  заставляя их
обитателей,  которые наивно считают,  что  они,  именно они хозяева этой
земли,  задергивать занавеси у  дверей.  Дабы ни единый луч ненавистного
света не  проник в  жилище.  Ибо  сейчас мое  время,  мое и  только мое.
Дневные сторожа в  плотных масках и  мешковатых комбинезонах не в  счет,
ибо  как  они смешны в  своих попытках проникнуть в  недоступный им  мир
света.
     Я   всегда  покидаю  убежище  перед  восходом,   дабы  полюбоваться
очередным  возрождением  светила,   которому  молюсь  и  прошу  силы,  а
обитатели города проклинают,  слишком ярок и жарок для них,  детей ночи,
свет его.  Сейчас, как обычно, как каждый день, я прыгну вперед, прямо в
бездну,  и мягко полечу над городом,  медленно планируя и греясь в лучах
восходящего светила.  Греясь,  нежась,  купаясь в  прохладном,  бодрящем
воздухе утра,  я буду выбирать,  я буду долго и тщательно выбирать район
для охоты.  Буду решать,  посетить ли мне бедные кварталы за рекой,  что
сейчас исполинской змеей серебрится прямо подо мной,  или же  полететь к
горе,  к жилищам аристократии.  В бедные дома проникнуть легче,  но пища
там дурна и плохо насыщает тело.  В дома знатных проникнуть тяжелее,  но
там я могу получить лучшую пищу,  которую только можно себе представить.
Вкусив ее,  я становлюсь сыт и силен, и несколько суток могу не выходить
на промысел, не боясь голода.
     Солнце сегодня сияет ярко,  туч нет,  и я решаюсь. Какие могут быть
преграды для меня,  рожденного свободным?  Пусть будет квартал на холме,
на самой его вершине.  Предвкушение приключения щекочет мне сердце,  и я
заливисто смеюсь прямо в небе,  сумасшедшей птицей кувыркаясь в небесной
лазури,  которую не видят, просто не способны увидеть существа, что спят
сейчас внизу, спят и дрожат от страха, видя во сне меня.
     Приземляюсь на  крышу дома на перекрестке,  осматриваюсь.  Сторожей
поблизости нет,  но  у  особняка,  что  мне  приглянулся,  большого,  из
розового камня,  наверняка есть своя стража.  Бесшумно планирую, облетая
дом по кругу.  Никого,  ага,  вот.  В будке у входа дремлет, опершись на
дубину,  здоровенный детина.  Что  дремлет -  видно по  позе,  лицо  его
закрывает плотная маска,  тело -  в плотном комбинезоне.  Мягко,  словно
перышко,  опускаюсь на землю рядом с будкой.  Охранник не слышит меня. И
лишь  когда безжалостные руки  срывают с  него маску,  и  ослепительный,
обжигающий свет бьет прямо в глаза,  он просыпается,  пытается крикнуть,
но поздно.  Бесформенным кулем рушится тяжелое тело на землю.  О, нет, я
его не убил.  Зачем? Его пища мне не интересна, он лишь преграда на пути
к цели. Я его усыпил, и он будет крепко спать до самого захода.
     Дверь заперта,  на  ней обнаруживаются полосы священного дерева Ух,
что,  по  преданиям,  смертельно для подобных мне.  Ох уж эти мне глупые
суеверия!  Легко прохожу сквозь толстые доски, сквозь занавес за ними. В
доме тьма,  в которой плохо вижу уже я.  Щелкаю пальцами, клубок пламени
возникает  из  ничего,   и   маленьким  солнцем  повисает  над  головой.
Осматриваюсь,  широкая лестница ведет наверх,  к жилым покоям,  как и во
всех  богатых  домах.  Никакого  разнообразия,  слабовато с  фантазией у
порождений тьмы.
     Ни  одна ступенька не треснула под ногами,  пылинка не шелохнулась.
Много дает свет своим детям.  Коридор,  двери. За этими дверями спят те,
кто  сегодня отдадут мне свою пищу.  Один,  может два.  Но  сначала надо
осмотреться.  Заглядываю сквозь дверь в одну из комнат.  На широком ложе
раскинулись двое  -  пожилая пара.  Да,  не  лучший выбор.  В  следующей
комнате спит могучий мужчина,  от храпа дрожат стены, и колеблется полог
над  кроватью.   В  третьей  -   девушка,  нежная,  трогательная,  губки
приоткрыты.   В  неверном  свете  огненного  шара  она  показалась  даже
красивой,  но я знаю,  выведи ее на солнце, вся красота исчезнет, сдутая
бесстрастным светом,  станет видна серая кожа, огромные, ужасно огромные
глаза. Брр! Но для меня - в самый раз.
     Уменьшаю шар примерно вдвое.  Подхожу,  легко,  без шума, откидываю
одеяло. Словно любовник, нежно отодвигаю воротник сорочки, обнажая шею и
часть  плеча.   Азарт  охватывает  меня.   Голод,  словно  дикий  зверь,
вырвавшийся из клетки,  толкает меня:  действуй,  быстрее, быстрее! Тихо
смеюсь,  наклоняюсь, одним укусом прокусываю кожу ночного создания. Жду.
Слюна с моих клыков проникает в кровь жертвы и усыпляет ее. Девушка, что
вроде заворочалась от моих прикосновений,  вновь расслабляется,  засыпая
очень крепко.  Улыбается во  сне,  я  смеюсь еще раз,  хотя очень трудно
смеяться, сомкнув челюсти на шее жертвы.
     Надкусываю сильнее,  делаю первый глоток.  Вот она,  пища! Кровавый
поток омывает горло, течет по пищеводу, освежая, словно вода по пустыне.
Тепло разливается по телу,  блаженное тепло сытости. Сосу и сосу, тихо и
осторожно.  Лишь через час отрываюсь от источника, глажу ранку пальцами.
И она закрывается, зарастает мгновенно. На шее девушки остаются лишь две
небольшие точки,  словно  от  уколов  древесным шипом.  Вечером  девушка
проснется со  слабостью,  будет жаловаться на жажду и  головную боль,  а
через два дня умрет.  После моих укусов не  выживают.  Но мне все равно,
они лишь пища.  Тяжелый, сытый, медленно поднимаюсь, просачиваюсь сквозь
дверь.
     Улица  встречает  солнцем  и  щебетанием  птиц.  Незадачливый страж
громко храпит,  ноги его в  толстых обмотках торчат из  будки.  Взлететь
удалось лишь со второй попытки, и медленно, переваливаясь с боку на бок,
словно толстый гусь,  лечу к убежищу.  Там,  там прячусь я, когда темно,
когда я плохо вижу, когда не могу летать, и столь беспомощен, что до сих
пор удивляюсь,  как эти дуралеи не поймали меня за те пятьсот лет, что я
пью их кровь.  Капелька крови срывается с одного из клыков.  Я улыбаюсь,
капли - не жалко, особенно после столь сытной трапезы...



			    Дмитрий Казаков
			  Веревка для Фенрира
	 Фантастический бред на тему скандинавской мифологии.


                                    "Ой, нэ так это было, совсэм нэ так"
                                                            И. В. Сталин

     - Опять этот волчара мне  Слейпнира напугал!!  -  рев  Одина сотряс
стены,  с  потолка посыпались щепки  и  древесная труха.  Локи  опасливо
глянул вверх и ответил успокаивающе:
     - Да не ори ты так,  Игг,  глотку надорвешь, Валаскьяльв развалишь,
да и конь твой от Фенрира ускакал.
     - Ускакал,  точно,  ускакал. Только кто мне его теперь от медвежьей
болезни вылечит?  Ты что ли? Что это за боевой конь - погромче крикнешь,
он  и  того,  обделается и  трясется как  осиновый лист.  А  конюшню кто
починит? Опять к этим, к цвергам идти.
     - Ты  отстал от жизни,  Отец Павших.  Сейчас модно цвергов называть
гномами.  Это  название придумал один  обитатель Мидгарда -  Толкуин или
Толкиан, не помню точно.
     - Ты в сторону не уходи,  не увиливай, - Один сдвинул брови, - пора
твоего пащенка на  цепь сажать,  больно проказлив стал.  Скоро все здесь
разнесет.
     - Ладно тебе Хрофт,  гневаться. Успокойся. Это всего лишь маленький
волчонок и вреда от него ...
     - Маленький?!  -  забывшись,  Один вновь повысил голос.  Послышался
треск. По одному из столбов, подпирающих потолок, прошла трещина.
     - Вот проклятье!  Уже и покричать нельзя.  Все разваливается. А все
ты  да  твое отродье.  Ростом он  уже больше тех зверей,  на которых так
любит охотиться Улль, ну тех, с бивнями. Что говоришь? Любил? Кончились?
Десять тысяч лет назад? Опять вывертываешься, братец. Короче говоря, кто
у Тора козлов сожрал?  Он их потом по косточкам собирал, чтобы пешком не
ходить.  Кто  Слейпнира гоняет,  как ас  улитку?  Кто Фрейю до  обморока
напугал,  взявшись за  ней в  бане подглядывать?  Молчишь?  И  правильно
делаешь.  Потому что  все  это  Фенрир натворил,  эта здоровенная наглая
волчья морда.  И  хотя я лично против волков ничего не имею,  -  Один на
мгновенье перекинулся в  серого зверя и  щелкнул зубастой пастью,  -  но
Фенрира пора сажать на цепь. А вот как это сделать, ты и подумай.
     - Почему я?  Ты что братец,  сдурел?  Я свое чадо, пусть даже столь
мерзостное, на цепь сажать не буду.
     - А  кто?  Самый могучий из  нас  Тор,  но  и  его силы не  хватает
справиться с  Волком.  Тут  нужна хитрость.  Самый хитрый -  ты,  тебе и
действовать, - весьма довольный своим решением, Один откинулся на спинку
кресла и отхлебнул из большого медного кубка.  Локи принюхался.  Судя по
запаху,  в  посудине была  водка,  напиток,  который привез из  Мидгарда
Браги.  Напившись этой  самой водки,  Браги обычно начинал декламировать
стихи  на  весь  Асгард.  Поскольку это  часто происходило ночью,  новая
привычка поэта никому не понравилась, в отличие от водки, которая быстро
прижилась на столах асов рядом с привычными пивом и элем.
     - Ладно,  -  мрачно буркнул хитроумный ас,  - займусь - и с мрачной
миной слез с кресла.

				  ***

     Ночь  Локи  провел без  сна.  Ворочался с  боку  на  бок,  пока  не
проснулась Сигюн, и не заявила, что он, скотина этакая, мешает ей спать.
Локи не стал спорить со сварливой супругой,  оделся и отправился бродить
по ночному Асгарду.  Когда рассвело,  и Соль вывела своих огненных коней
на небосклон,  план был уже готов. Оставалось только добыть цепь. Именно
за ней рано поутру и отправился Локи к Ньерду.
     Обиталище  Ньерда  носит  название  Ноатун  и   представляет  собой
огромное  беспорядочное  скопище  разномастных  зданий,  большей  частью
складов.  Ведь все,  что тонет в  морской пучине,  достается ее владыке,
Ньерду. Как домовитый и рачительный хозяин, Ньерд не оставляет добро без
присмотра.  Все поступающее регистрируется и складируется. И многие века
слуги Ньерда строят новые и новые склады, а море все собирает и собирает
щедрую дань для своего повелителя.
     Несмотря на хваленую хитрость,  Локи быстро заблудился в  лабиринте
складов.  Вскоре ему  надоело бродить среди  высоких глухих стен.  Чтобы
привлечь внимание к  своей  персоне,  Локи  не  стал  кричать,  звать на
помощь,  он просто поджег ближайший склад.  Пламя весело затрещало,  дым
столбом поднялся к  небесам.  Издалека почти  сразу  раздались тревожные
крики.  Они  постепенно приближались и  вскоре из-за  угла  с  топотом и
лязгом выбежали слуги Ньерда с ведрами, топорами и лопатами. Когда слуги
потушили пламя, Локи вышел из-за угла и надменно заявил:
     - Эй, вы, низкорожденные. Отведите меня к хозяину.
     С   помощью  расторопных  служителей  Локи  добрался  до   входа  в
собственно жилые покои Ноатуна.  Зайдя в  главный зал,  он обнаружил там
хозяина, который завтракал.
     - А, это ты, Лофт, - промямлил Ньерд с набитым ртом, - заходи. Есть
хочешь? Нет? Тогда подожди, я закончу.
     Локи  уселся  на  табурет с  высокой спинкой и  стал  ждать,  когда
Повелитель Морей  закончит трапезу.  Только когда  последняя кость  была
обглодана,  последний кубок допит и Ньерд с довольным урчанием откинулся
в кресле, Локи перешел к делу:
     - Скажи мне,  Ньерд,  правду ли  говорят,  что ты  самый богатый из
асов?
     - Да,  так говорят,  -  ответил Ньерд,  настороженно блестя глазами
из-под насупленных бровей. Он хорошо помнил прошлые выходки сегодняшнего
гостя и опасался подвоха.
     - И в твоих складах есть все, что угодно?
     - Если чего-то  нет у  меня,  значит,  нет больше нигде,  -  хозяин
горделиво приосанился.
     - Мне нужна цепь, огромная прочная цепь.
     - Позволь полюбопытствовать - зачем?
     - Надо Фенрира на привязь посадить. Всем уже его выходки надоели.
     - Для такого дела я  тебе Локи,  ничего не пожалею,  -  обрадовался
Ньерд, хлопнул в ладоши, и крикнул слугам: - Эй, бездельники, живо в 376
склад и принесите мне оттуда корабельную цепь.
     - Ну и память! - восхитился Локи.
     - Не жалуюсь. Но ту цепь трудно забыть, такая огромная.
     Цепь  превзошла все  ожидания  Локи.  Огромная,  звенья  толщиной в
человеческое туловище, сделана из прочного металла. Длины ее должно было
хватить даже для такой большой собачонки,  как Фенрир.  Не  удержавшись,
Локи спросил:
     - Откуда у тебя это чудовище?
     - Да  корабль  один  затонул.   Как-то  раз  у   Ермундганда  спина
зачесалась,  он и  почесал об этот корабль.  Назывался корабль "Татаник"
или как-то похоже.

				  ***

     О  том,  чтобы надеть цепь на Волка силой,  не было и речи,  и Локи
решил  сыграть на  том  чувстве,  что  одинаково присуще асам  и  людям,
йотунам и чудовищам -  на гордыне.  Отыскал он Фенрира у Иггдрасиля,  на
который тот  как  раз загнал кошек Фрейи и  теперь самозабвенно рычал на
них,  прыгая  вокруг  ствола.  Кошки  злобно шипели в  ответ  и  дергали
хвостами, стараясь забраться повыше.
     - Эй,  Фенрир, опять мелочь гоняешь? - осведомился Локи у сына. Тот
мгновенно оставил в покое кошек и развернулся к отцу.
     - Пррривет, - рычание это трудно было назвать дружелюбным.
     - Ладно,  не злись.  Парень ты крупный,  но силы в тебе не так уж и
много.
     - Да ну? - огромный серый хвост дернулся. - Вы от меня, как букашки
от жабы, бегаете.
     - Это чтобы не зашибить тебя ненароком, дурашка. А если хочешь силу
свою доказать,  приходи сюда завтра в  полдень.  Посмотрим,  на  что  ты
способен.
     - Я приду! - и, рявкнув напоследок на кошек, Фенрир убежал.
     На испытание собрались все обитатели Асгарда,  прибыли даже те, кто
был  в  дальних землях.  К  полудню цепь  из  закромов Ньерда  уже  была
обмотана вокруг мирового древа.  Появился Фенрир,  Локи и Тюр,  которого
хитроумный ас уговорил помогать,  замкнули цепь у него на шее. Отбежав к
остальным асам,  Локи  махнул  рукой.  Огромный  зверь  напрягся,  глаза
полыхнули огнем,  когти  впились в  землю,  из  пасти  чудовища вырвался
хриплый рык.  Хеймдалль,  самый остроглазый среди собравшихся,  с ужасом
увидел,  что  звенья в  цепи начинают расползаться,  словно сделанные из
мягкой глины.  Не  успел он  даже вскрикнуть,  как цепь лопнула,  звенья
полетели во все стороны,  Фенрир,  не удержавшись на ногах,  кувыркнулся
через голову.  Дрогнула земля,  асы и  асиньи попадали на землю,  причем
Фрейр свалился прямо на  Фрейю,  что было конечно,  чистой случайностью.
Одину досталось обрывком цепи по  голове,  и  еще  долго после этого дня
украшал лоб Отца Ратей огромный синяк.
     Едва  Локи  поднялся на  ноги,  как  прямо  перед  собой  обнаружил
огромную волчью морду со всеми остальными волчьими частями в придачу:
     - Я  доказал!  Грррр!  -  клокотание было довольным,  глаза Фенрира
светились торжеством.  Как  не  был  ошеломлен Локи,  все  же  он  сумел
вывернуться:
     - Это была только первая проверка. Детские игрушки. На этой цепочке
Тор обычно носит обереги.  Послезавтра приходи на второе испытание.  Там
все будет уже всерьез.
     Волк  с  сомнением наклонил  голову,  распахнул пасть,  являя  миру
великолепный набор кусательно-жевательных принадлежностей:
     - Хоррошо, - и вскоре его не стало.
     - Ну  что Локи,  провалилась твоя затея?  -  Одина поддерживали под
руки Вили и Ве, на лбу его вздувалась огромная шишка, но голос оставался
голосом  гневного  повелителя асов  и  Локи  оставалось только  склонить
голову.
     - Не  гневайся,  Хникар.  К  послезавтрашнему дню  я  придумаю  еще
чего-нибудь.
     - Надеюсь,  что  это  "что-нибудь"  окажется  покрепче.  -  и  Один
направился в  Асгард.  За  ним потянулись остальные асы,  кидая на  Локи
ядовитые взгляды.  "Наконец-то  и  этот хитрец уселся в  лужу" -  думали
боги, украдкой посмеиваясь.

				  ***

     Локи пришлось изрядно побегать по Девятимирью,  но цепь для второго
испытания он все-таки отыскал,  в  Свартальфхейме.  Зачем она была нужна
обитателям Темного Мира,  кого они собирались ей приковывать,  так и  не
узнал Локи от хозяев.  Сделана цепь была из алмазов и крепче нее не было
на свете ничего.  В  качестве ответного дара цверги потребовали нечто из
Мидгарда, носящее странное имя "телефисор".
     - Зачем вам нужен этот "телефисор"? - допытывался Локи.
     - Он показывает разные вещи, - степенно отвечал старший из цвергов,
оглаживая бороду.
     - Ну  и  что?  Лучше  я  вам  волшебное зеркало принесу,  оно  тоже
показывает разные вещи?
     - Нет,  не надо.  Волшебные зеркала уже не в моде.  А "телефисор" -
это  прогресс и  цивилизация.  Неси его  нам.  А  ты,  Лодур,  ничего не
понимаешь ни в прогрессе, ни в цивилизации.
     Согласившись с этим