глаза,  живой  взгляд
которых вряд ли говорил о плохом зрении.
   Сыщик не мог не подумать об этой странности, так  как  привык  размышлять
надо всем, что привлекало его внимание. Размышления Драгоша еще не пришли  к
концу, как голубые глаза снова исчезли  под  темным  занавесом,  который  их
обычно скрывал.
   Бесполезно говорить, что Илиа Бруш в этот день больше не удил.  Тщательно
перевязав рану, он собрал удочки. Пока  лодка  плыла  вниз  по  течению,  ее
пассажиры позавтракали.
   Незадолго до этого они  миновали  подножие  Калем-берга,  горы  в  триста
пятьдесят метров высотой, вершина которой господствует над Веной. Теперь чем
ниже они спускались,  тем  больше  оживление  берегов  говорило  о  близости
большого города. Сначала шли деревни, чем дальше, тем ближе одна  к  другой.
Потом заводы стали загрязнять небо дымом своих высоких труб. Скоро Илиа Бруш
и его компаньон заметили на берегу несколько фиакров, которые  придали  этой
пригородной местности совершенно городской вид.
   В первые часы после полудня баржа оставила  позади  Нусдорф,  пункт,  где
останавливаются паровые суда из-за своей  осадки.  Для  скромного  суденышка
рыболова не существовало таких препятствий. Впрочем, на нем не было, как  на
пароходах, пассажиров, которые потребовали бы, чтобы их перевезли по  каналу
в центр города.
   Ничем не стесненный в своих действиях, Илиа Бруш плыл по главному  рукаву
Дуная. Около четырех часов он остановился у берега и зацепил якорь  за  одно
из деревьев  Пратера,  знаменитого  парка,  который  для  Вены  то  же,  что
Булонский лес для Парижа.
   - Что у вас с глазами, господин Бруш? - спросил в это время Карл  Драгош,
который после случая с очками не произнес ни одного слова.
   Илиа Бруш прервал работу и обернулся к пассажиру.
   - С глазами? - повторил он вопросительным тоном.
   - Да, с глазами, - сказал господин Иегер. - Ведь, я полагаю,  вы  не  для
удовольствия носите эти темные очки?
   - Ах, - молвил Илиа Бруш, - мои очки?.. У меня слабое зрение, и свет  мне
вреден, вот и все.
   Слабое зрение?.. С такими глазами!..
   Дав объяснение, Илиа Бруш закончил  устанавливать  баржу  на  якорь.  Его
пассажир смотрел на него с задумчивым видом.
   охотники и дичь
   В это послеполуденное  августовское  время  несколько  гуляющих  оживляли
набережную Дуная,  которая  образует  на  северо-востоке  оконечность  парка
Пратер. Дожидались ли эти гуляющие Илиа Бруша?  Вероятно,  потому  что  этот
последний предупредил через  газеты  о  месте  и  о  вероятном  часе  своего
прибытия.  Но  как  эти   любопытные,   рассеянные   по   такому   обширному
пространству, узнают баржу, которая ничем не привлечет их внимание?
   Илиа Бруш предвидел эту трудность. Как только его суденышко причалило, он
поспешил прикрепить к мачте большой плакат, на котором было написано:  "Илиа
Бруш, лауреат  "Дунайской  лиги".  Потом  на  кровле  каюты  он  устроил  из
пойманной утром рыбы нечто вроде выставки, где щука заняла почетное место.
   Эта реклама в американском вкусе имела немедленный  результат.  Несколько
зевак остановились против баржи и глазели  на  нее  от  нечего  делать.  Эти
первые зеваки привлекли других. Сборище быстро приняло  такие  размеры,  что
подлинно интересующиеся не могли его не  заметить.  Одни  стали  собираться,
видя, что все люди спешат в одном и том же направлении, а другие, следуя  их
примеру, побежали сами не зная почему. Менее чем через четверть часа пятьсот
человек собрались возле баржи. Илиа Бруш даже не мечтал о таком успехе.
   Между публикой и рыболовом не замедлил завязаться разговор.
   - Господин Илиа Бруш? - спросил один из присутствующих.
   - К вашим услугам, - отвечал спрошенный.
   -  Позвольте  представиться.  Клавдиус  Рот,  один  из  ваших  коллег  по
"Дунайской лиге".
   - Очень приятно, господин Рот!
   - Здесь, впрочем, несколько наших коллег. Вот господа Ханиш, Тьетце, Гуго
Цвидинек, не считая тех, с которыми я незнаком.
   - Я, например, Матиаш Касселик из Будапешта, - сказал один из зрителей.
   - А я, - прибавил другой, - Вильгельм Бикель из Вены.
   - Я восхищен, господа, что оказался среди  знакомых!  -  воскликнул  Илиа
Бруш.
   Вопросы и ответы быстро чередовались. Разговор сделался всеобщим.
   - Как плыли, господин Бруш?
   - Превосходно.
   - Быстро, во всяком случае. Вас не ждали так скоро'.
   - Однако я уже пятнадцать дней в пути.
   - Да, но ведь так далеко от Донауэшингена до Вены!
   -  Около  девятисот  километров,  что  в  среднем  составляет  шестьдесят
километров в сутки.
   - Течение делает их едва ли не в двадцать четыре часа.
   - Это зависит от местности.
   - Верно. А ваша рыба? Легко ли вы ее продаете?
   - Прекрасно.
   - Тогда вы довольны?
   - Очень доволен.
   - Сегодня у вас отличный улов. Особенно великолепна щука.
   - Да, она в самом деле, не плоха.
   - Сколько за щуку?
   - Как вам будет угодно уплатить. Я хотел бы, с вашего позволения, пустить
рыбу с аукциона, оставив щуку к концу.
   - На закуску! - пояснил один шутник.
   - Превосходная идея! - вскричал господин Рот. -  Покупатель  щуки  вместо
того, чтобы съесть мясо, может, если захочет, сделать чучело  на  память  об
Илиа Бруше.
   Эта маленькая речь имела большой успех,  и  оживленный  аукцион  начался.
Четверть часа спустя рыболов положил в карман кругленькую сумму;  знаменитая
щука принесла не менее тридцати пяти флоринов.
   Когда продажа закончилась, между лауреатом и его почитателями продолжался
разговор. Узнав о прошлом, они интересовались его  намерениями  на  будущее.
Илиа
   Бруш отвечал, впрочем, любезно и объявил, не делая из этого секрета,  что
он посвятит следующий день Вене и завтра вечером  остановится  на  ночлег  в
Пресбурге.
   Мало-помалу с  приближением  вечера  количество  любопытных  уменьшалось,
каждый спешил обедать. Принужденный подумать и  о  своем  обеде,  Илиа  Бруш
исчез в каюте, предоставив публике восхищаться пассажиром.
   Вот  почему  двое  гуляющих,  привлеченных  сборищем,  которое  все   еще
насчитывало сотню людей, заметили только Карла  Драгоша,  одиноко  сидевшего
под плакатом, возвещавшим для  всеобщего  сведения  имя  и  звание  лауреата
"Дунайской лиги".
   Один из вновь пришедших был  высокий  детина  лет  тридцати,  с  широкими
плечами, с  волосами  и  бородой  того  белокурого  цвета,  который  кажется
достоянием  славянской  расы;  другой,   тоже   крепкий   по   внешности   и
замечательный необычайной шириной  плеч,  казался  старше,  и  его  седеющие
волосы показывали, что ему перевалило за сорок.
   При первом взгляде, который младший из двух бросил на баржу, он  задрожал
и, быстро отступив, увлек за собой компаньона.
   - Это он, - молвил младший глухим голосом, как только  они  выбрались  из
толпы.
   - Ты думаешь?
   - Конечно! Разве ты не узнал?
   - Как я его узнаю,  если  я  никогда  его  не  видел!  Последовал  момент
молчания. Оба собеседника размышляли.
   - Он один в барже? - спросил старший.
   - Совершенно один.
   - И это баржа Илиа Бруша?
   - Ошибиться невозможно. Фамилия написана на плакате.
   - Тогда это непонятно.
   После нового молчания заговорил младший:
   - Значит, это он делает такое путешествие с большим шумом под именем Илиа
Бруша?,
   - С какой целью?
   Человек с белокурой бородой пожал плечами:
   - С целью, проехать по Дунаю инкогнито, это ясно.
   - Черт - сказал старший из компаньонов.
   - Это меня не удивляет,-заметил другой. - Драгош - хитрец, и его  замысел
превосходно удался бы, если бы случай не привел нас сюда.
   Старший из собеседников еще не совсем убедился.
   - Так бывает только в романах, - пробормотал он сквозь зубы.
   - Правильно, Титча, правильно, - согласился  его  товарищ,  -  но  Драгош
любит романтические приемы. Мы, впрочем, выведем дело начистоту.  Около  нас
говорили, что баржа останется завтра в  Вене  на  весь  день.  Нам  придется
вернуться. Если Драгош еще будет тут, значит это он влез в шкуру Илиа Бруша.
   - И что мы сделаем в этом случае? - спросил Титча.
   Его собеседник ответил не сразу.
   - Мы посмотрим, - молвил он.
   Оба удалились в сторону  города,  оставив  баржу,  окруженную  все  более
рассеивающейся публикой.
   Ночь прошла спокойно для Илиа Бруша и его пассажира. Когда этот последний
вышел из каюты,  он  увидел,  что  Бруш  собирается  подвергнуть  рыболовные
принадлежности основательной проверке.
   - Хорошая погода, господин Бруш,-сказал Карл Драгош вместо приветствия.
   - Хорошая погода, господин Иегер, - согласился Илиа Бруш.
   - Не  рассчитываете  ли  вы  ею  воспользоваться,  господин  Бруш,  чтобы
посетить город?
   - Честное слово, нет, господин Иегер. Я не любопытен по  природе  и  буду
занят целый день. После двух недель  плавания  не  мешает  навести  немножко
порядка.
   - Как хотите, господин Бруш! А я не намерен подражать вашему равнодушию и
думаю остаться на берегу до вечера.
   - И хорошо сделаете, господин Иегер, - одобрил Илиа Бруш, - потому что вы
ведь венский житель. Быть может, у вас тут семья, которая рада будет увидеть
вас.
   - Заблуждение, господин Бруш, я - холостяк.
   - Тем хуже, господин Иегер, тем хуже. Даже и вдвоем не  так  легко  нести
жизненную ношу. Карл Драгош разразился хохотом.
   - Черт возьми, господин Бруш, вы невесело настроены сегодня утром!
   - Я всегда таков, господин Иегер, - ответил рыболов. -.Но  пусть  это  не
мешает вам забавляться как можно лучше.
   - Я попытаюсь, господин Бруш, - сказал Карл Драгош, удаляясь.
   Идя по Пратеру, он вышел на  Главную  аллею,  место  прогулок  элегантных
венцев в хорошую погоду. Но в августе, в тот час, Главная аллея  была  почти
пустынна, и он мог ускорять шаги, не теснясь в толпе.
   Но все же  там  было  достаточно  публики,  и  Драгош  не  заметил  двоих
прогуливающихся, с которыми встретился, когда миновал Константиновский холм,
искусственное   возвышение,   которым   постарались   придать   разнообразие
перспективе Пратера. Не обращая внимания  на  двоих  гуляющих,  Карл  Драгош
спокойно продолжал свой путь и десять минут спустя вошел в маленькое кафе на
круглой площади "Пратер Штерн"17. Его там ждали. Один  из  посетителей,  уже
сидевший за столом, поднялся, увидев его, и подошел встретить.
   - Здравствуй, Ульман!-сказал Карл Драгош.
   - Здравствуйте, сударь! - ответил Фридрих Ульман.
   - Все еще ничего нового?
   - Ничего.
   - Это хорошо. На этот раз у нас в распоряжении целый  день,  и  мы  зрело
обсудим, что нам делать.
   Если Карл Драгош не заметил двоих гуляющих по Главной аллее,  то  они,  -
как раз те два субъекта, которых накануне случай привел к барже Илиа  Бруша,
- наоборот, превосходно видели его. Одновременно они сделали крутой поворот,
разминувшись с начальником  дунайской  полиции,  и  последовали  за  ним  на
достаточном расстоянии, чтобы не быть  замеченными.  Когда  Драгош  исчез  в
маленьком кафе, они вошли в такое же заведение,  расположенное  напротив,  с
другой стороны круга, решив оставаться в  засаде,  если  понадобится,  целый
день.
   Их терпение подверглось большому  испытанию.  Потратив  несколько  часов,
чтобы подробно договориться о будущих действиях, Драгош и  Ульман  не  спеша
позавтракали. Окончив завтрак и желая покинуть душную залу,  они  устроились
на свежем воздухе и  приказали  подать  по  чашке  кофе,  которое  сделалось
необходимым заключением каждой еды. Они уже начали  наслаждаться  им,  когда
внезапно  Карл  Драгош  сделал  жест  удивления  и,  словно  не  желая  быть
замеченным,  быстро  скрылся  в  глубине  ресторана,  откуда  через  оконные
занавески стал наблюдать за человеком, пересекавшим площадь.
   - Это он, прокляни меня боже!-бормотал  Драгош,  следя  глазами  за  Илиа
Брушем.
   И в самом деле, это был Илиа Бруш, которого легко было узнать по  бритому
лицу, темным очкам и волосам, черным, как у южного итальянца.
   Когда рыболов повернул на  Кайзер-Иозефштрассе,  Драгош  присоединился  к
Ульману,  оставшемуся  на  террасе,   отдал   приказ   дожидаться,   сколько
потребуется, и устремился по следу.
   Илиа Бруш шел, не думая оглядываться,  со  спокойствием  чистой  совести.
Неторопливым шагом он достиг конца  Кайзер-Иозефштрассе,  потом  через  парк
Аугартен попал в Бригиттенау. Несколько мгновений он  как  будто  колебался,
потом вошел в грязную лавчонку, бедная витрина которой выходила на  одну  из
самых невзрачных улочек этого рабочего района.
   Полчаса спустя он снова появился. Все время незаметно преследуемый Карлом
Драгошем (проходя мимо, тот прочитал вывеску лавки, в  которой  побывал  его
компаньон по путешествию), Илиа Бруш прошел на Рембрандтштрассе, потом,  идя
левым берегом канала, достиг Пратерштрассе и по ней  проследовал  до  круга.
Там он решительно повернул направо и удалился  по  Главной  аллее  под  сень
деревьев Пратера. Очевидно, он возвращался на борт баржи, и Карл Драгош счел
бесполезным продолжать слежку.
   Он вернулся в маленькое кафе, где его ждал верный Фридрих Ульман.
   - Знаешь ли ты еврея по имени Симон Клейн?- спросил сыщик.
   - Конечно, - ответил Ульман.
   - Что он собой представляет?
   -  Мало  хорошего.  Старьевщик,  ростовщик,  при  надобности   укрыватель
краденого; я думаю, это обрисовывает его с головы до ног.

   - Так я и думал, - пробормотал Драгош, казалось, погруженный  в  глубокие
размышления. После недолгого молчания он спросил:  -  Сколько  у  нас  здесь
людей?
   - Около сорока, - ответил Ульман.
   - Этого достаточно. Слушай меня внимательно. Надо похерить все, о чем  мы
говорили сегодня утром. Я меняю план, так  как  чем  дальше,  тем  больше  я
предчувствую, что дело, где бы оно ни произошло, случится при мне.
   - При вас? Я не понимаю.
   - Это тебе ни к чему. Ты расставишь людей попарно по левому берегу  Дуная
через каждые пять километров, начав за двадцать километров  ниже  Пресбурга.
Их единственная цель - наблюдать  за  мной.  Заметив  меня,  последняя  пара
должна опередить переднюю на пять километров и так далее. Понятно?  И  пусть
они не зевают!
   - А я? - спросил Ульман.
   - А ты устраивайся, чтобы не терять меня из виду. Когда я  буду  в  лодке
посреди реки, это не так трудно... Что же  касается  твоих  людей,  то  они,
отправляясь на посты, должны  быть  возможно  лучше  осведомлены.  В  случае
надобности тот пост, который узнает о важном событии, должен назначить место
сбора и предупредить Других.
   - Понятно.
   - Отправляйтесь в путь сегодня вечером, чтобы завтра  я  нашел  людей  на
постах.
   - Они там будут, - сказал Ульман.
   Два или три раза Карл Драгош без устали повторял  свой  план,  и  только,
когда уверился, что подчиненный его превосходно понял, он решил вернуться на
баржу, так как уже наступил вечер.
   В маленьком кафе на противоположной  стороне  площади  двое  гулявших  по
Пратеру не прекращали свою слежку. Они видели, как Драгош вышел из кафе,  но
не поняли причины, потому что Илиа Бруш не привлек их внимания, как и всякий
другой прохожий. Их первое движение было пуститься в погоню, но  присутствие
Фридриха Ульмана их от этого удержало.  Успокоенные,  они  решили  ждать,  в
уверенности, что Карл Драгош .вернется.

   Возвращение сыщика доказало, что они поступили правильно, и, когда Драгош
исчез с Ульманом внутри кафе, они оставались на страже  вплоть  до  момента,
когда начальник полиции и его подчиненный расстались.
   Предоставив Ульману направиться к центру, два субъекта снова  прицепились
к Карлу Драгошу и проследовали за ним по Главной  аллее,  где  утром  шли  в
обратном направлении. После сорокапятиминутной ходьбы они остановились.  Уже
показалась линия деревьев, окаймлявшая берег Дуная. Не  было  сомнений,  что
Драгош возвращается на свое судно.
   - Бесполезно идти дальше, - сказал младший. - Теперь мы знаем,  что  Карл
Драгош и Илиа Бруш одно и то же  лицо.  Доказательства  надежны,  а,  следуя
дальше, мы рискуем, что нас самих заметят.
   - Что же теперь делать? - спросил его компаньон с наружностью борца.
   - Мы еще об этом поговорим, - ответил другой. - У меня есть идея.
   Пока два незнакомца  так  усердно  занимались  особой  Карла  Драгоша  и,
удаляясь по направлению к "Пратер  Штерн",  вырабатывали  планы,  исполнение
которых откладывалось не слишком далеко,  сыщик  возвратился  на  баржу,  не
подозревая о том, что за ним самим следили весь этот  день.  Он  нашел  Илиа
Бруша, поглощенного приготовлением обеда, который оба компаньона час  спустя
разделили, как обычно, сидя верхом на скамейке.
   - Ну, господин Иегер, довольны вы прогулкой? - спросил Илиа  Бруш,  когда
трубки начали выпускать тучи дыма.
   - Восхищен, - ответил Карл Драгош. - А вы,  господин  Бруш,  не  изменили
своих намерений и не решились немножко прогуляться по Вене?
   - Нет, господин Иегер, - заверил Илиа Бруш. - Я  здесь  никого  не  знаю.
Пока вы отсутствовали, я даже не выходил на берег.
   - В самом деле?
   - Да, это так. Я не покидал лодки, где у меня, впрочем, хватило работы до
вечера.
   Карл Драгош ничего не сказал.  Мысли,  которые  внушила  ему  явная  ложь
хозяина, он предпочел сохранить при себе, и они разговаривали о  посторонних
вещах, пока не пробил час сна.
   ПОРТРЕТ ЖЕНЩИНЫ
   Был ли Илиа Бруш виновен в предумышленной лжи или  он  изменил  намерения
просто по капризу? Как бы то ни было, то, что он сообщил о себе,  отличалось
исключительной неточностью.
   Отправившись за два часа до рассвета утром 26 августа, он не  остановился
в Пресбурге, хотя объявил об этом накануне. Двадцать часов отчаянной  гребли
привели его к пункту на пятнадцать километров ниже города, и  он  возобновил
свои сверхчеловеческие усилия после краткого отдыха.
   Илиа Бруш не считал себя обязанным объяснять господину Иегеру, почему  он
так  лихорадочно  стремится  ускорить  свое   путешествие,   хотя   интересы
последнего серьезно страдали; а тот, со своей стороны, верный данному слову,
не проявлял никаких признаков досады, которую должен был испытывать от такой
поспешности.
   Занятия Карла Драгоша  отвлекали,  впрочем,  внимание  господина  Иегера.
Маленькие неприятности, которым мог подвергнуться второй, ничего не стоили в
сравнении с заботами первого.
   В это утро, 26 августа, Карл  Драгош  сделал,  в  самом  деле,  еще  одно
наблюдение, совершенно необычное, которое, вместе с  фактами  предшествующих
дней, его глубоко смутило. Случилось это около десяти  часов  утра.  В  этот
момент Карл Драгош, погруженный в размышления, машинально смотрел, как  Илиа
Бруш, стоя на корме  баржи,  греб  с  упорством  рабочего  вола.  Вследствие
извилистости русла, по которому они как раз плыли  к  северо-западу,  солнце
было позади рыболова. Голова его была обнажена, так как,  буквально  истекая
потом, он бросил к ногам меховую шапку, которую обычно носил, и  яркий  свет
проходил насквозь через его обильную черную шевелюру.
   Внезапно Карла Драгоша поразила особенность, самая  странная.  Илиа  Бруш
был брюнетом, но только частично. Черные на  концах,  его  волосы  у  корней
неопровержимо оказывались на протяжении нескольких миллиметров белокурыми.
   Такое различие цвета было ли природным явлением? Возможно. Но  вероятнее,
вовремя не была возобновлена окраска волос.
   Однако, если на этот счет у Карла  Драгоша  было  сомнение,  оно  исчезло
утром следующего дня, потому что волосы Илиа Бруша потеряли двойную окраску.
Рыболов заметил свою небрежность и исправил ее ночью.
   Эти глаза, которые их владелец так тщательно' скрывал  за  непроницаемыми
стеклами,  эта  явная  ложь  на  венской  пристани,  эти  белокурые  волосы,
превращенные в черные, эта непонятная поспешность, не  совместимая  с  целью
путешествия, - все это составляло совокупность улик,  из  которых  следовало
заключить... В самом деле, что же следовало заключить? В конце концов,  Карл
Драгош  ничего  не  знал.  Верно,  что   поведение   Илиа   Бруша   казалось
подозрительным,