спиной к берегу, он устремил взгляд на реку. Его мысль улетела в  Рущук.  Он
видел свою жену, свой дом, веселый, полный песен... Нет, он не  жалел  ни  о
чем.  Он  снова  пожертвует  своим  счастьем  для  блага  родины,  если  это
понадобится... И,  однако,  как  он  страдал,  что  такая  горестная  жертва
принесена  бесполезно!  Революция  вспыхнула  преждевременно  и  безжалостно
раздавлена. Сколько лет суждено еще Болгарии изнывать под игом  угнетателей?
И, если он  сможет  пересечь  границу,  найдет  ли  ту,  которую  любит?  Не
захватили ли ее турки, как заложницу, как жену одного из своих  непримиримых
противников?. Если это так, что они сделали с Натчей?.
   Увы! Следы этой скромной семейной драмы затеряются среди грозных событий,
потрясающих балканскую область. Кому какое дело до  несчастья  двух  существ
среди всеобщего народного отчаяния? Свирепые орды наводнили  полуостров.  От
дикого топота лошадей дрожит земля, и даже самые бедные деревушки опустошены
войной.
   Против турецкого колосса поднялись два  пигмея  -  Сербия  и  Черногория.
Сможет ли этот Давид победить Голиафа19? Ладко  понимал,  до  какой  степени
неравны силы, и возлагал надежды на  отца  всех  славян,  великого  русского
царя, который, быть может, соблаговолит  протянуть  мощную  руку  на  помощь
угнетенным сынам.
   Погруженный в свои мысли,  Сергей  Ладко  совершенно  забыл  о  том,  где
находится. По берегу мог промаршировать целый полк, а он  бы  не  обернулся.
Тем более он не  заметил  приближения  трех  людей,  которые  подкрадывались
сверху с большой осторожностью.
   Но, если Ладко их не видел, они его прекрасно заметили, как только  баржа
показалась из-за поворота  реки.  Трое  тотчас  остановились  и  стали  тихо
совещаться.
   Один из этих троих уже представлен читателю в венской гавани  под  именем
Титчи. Это он в сопровождении спутника крался за Карлом Драгошем, пока сыщик
в свою  очередь  выслеживал  Илиа  Бруша;  а  тот  шел  посетить  одного  из
посредников, принимавших участие в доставке оружия в Болгарию. Если читатель
помнит, слежка привела обоих шпионов к барже; уверившись,  что.  они  узнали
плавучее обиталище полицейского, люди удалились с намерением извлечь  пользу
из этого открытия. Теперь они решили осуществить свой проект.
   Три человека затаились в прибрежной траве и  оттуда  следили  за  Сергеем
Ладко. А тот, погруженный в размышления, не подозревал об их присутствии и о
грозившей ему опасности. А опасность в самом деле была велика, так как люди,
скрывавшиеся в засаде, состояли в шайке  преступников,  грабивших  дунайскую
область, и не очень-то приятно было встретиться с ними в  темном  уголке.  В
этой банде Титча играл значительную роль; он являлся первым  после  атамана,
"подвиги" которого доставили лоцману  Ладко  незаслуженно  постыдную  славу.
Двое других, Сакман и Церланг, были простыми исполнителями.

   - Это он! - пробормотал Титча, останавливая жестом сообщников, как только
перед .ними открылась баржа.
   - Драгош? - спросил Сакман.
   - Да.
   - Ты уверен в этом?
   - Абсолютно.
   - Но ведь лица не видно, а только спину, - возразил Церланг.
   - Мне не к чему смотреть ему в лицо, - сказал Титча.  -  Я  его  лица  не
знаю, я едва заметил его в Вене.
   - Так как же...
   - Но я превосходно знаю судно, -  перебил  Титча,-  я  его  очень  хорошо
рассмотрел, пока я и Ладко скрывались в толпе. Я уверен, что не ошибаюсь.
   - Тогда за дело! - сказал один из людей.
   - За дело, - согласился Титча, развертывая узел. который держал в руках.
   Лоцман даже не подозревал, что за ним подсматривают. Он не  заметил,  как
приблизились трое врагов; он не слышал их шагов, заглушенных густой  травой.
Погруженный в мечты, он мысленно спешил по реке к Натче и родной стране.
   Внезапно множество крепких веревок сразу обвилось вокруг него,  ослепило,
оглушило, парализовало его члены.
   Порывисто вскочив, он  инстинктивно  бился  в  напрасных  усилиях,  когда
жестокий удар по голове ошеломил его и сбросил на дно  баржи.  Он,  впрочем,
успел заметить, что запутался в ячейках рыболовной сети, какими  иногда  сам
ловил рыбу.
   Когда Сергей Ладко вышел из полуоцепенения, он уже не был  опутан  сетью.
Его связали крепкой веревкой, и он не мог  пошевельнуться;  затычка  во  рту
должна была заглушать его  крики,  непроницаемая  повязка  закрывала  глаза.
Первым  чувством  Сергея  Ладко,  когда  он  вернулся   к   сознанию,   было
непередаваемое изумление. Что с ним произошло? Что означало это необъяснимое
нападение и что с ним хотят сделать? В одном он был по крайней мере  уверен:
если бы его собирались убить, это было бы уже сделано. Раз  он  еще  в  этом
мире, значит, на его жизнь не покушаются, и нападающие, кто бы они ни  были,
только хотели завладеть его особой.
   Но зачем, какая цель в таком захвате?
   Ответить на вопрос было нелегко. Грабители? Они не стали бы  трудиться  и
так старательно упаковывать жертву, когда удар ножа был бы быстрее и вернее.
Впрочем, какие  это  жалкие,  должно  быть,  грабители,  если  их  привлекло
содержимое бедной баржи!
   Мщение?  Это  еще  более  невозможно.  У  Илиа  Бруша  не  было   врагов.
Единственные враги  Ладко,  турки,  не  могли  подозревать,  что  болгарский
патриот скрывается под именем рыболова, а если бы даже узнали  об  этом,  не
такой он был важной персоной, чтобы они рискнули на это насилие  так  далеко
от границы, в центре Австрийской империи. Кроме того, турки умертвили бы его
с большим вероятием, чем простые разбойники.
   Убедившись, что в данный момент  тайна  неразрешима,  Сергей  Ладко,  как
человек дела, перестал об этом раздумывать и стал наблюдать за  событиями  и
искать средства возвратить свободу, если только будет возможно.
   По правде говоря, его положение  не  способствовало  наблюдениям.  Крепко
обмотанный веревкой, он совсем не мог двигаться, а повязка  закрывала  глаза
так плотно, что он не мог бы отличить дня от ночи.  Весь  уйдя  в  слух,  он
убедился, что лежит на дне судна, своего, без  сомнения,  и  что  это  судно
быстро движется под усилиями крепких рук. Он явственно слышал скрип весел об
уключины и плеск воды о борта судна.
   Куда направлялась баржа? Такова была вторая задача, которую  он  разрешил
довольно легко,  определив  заметную  разницу  температур  своего  левого  и
правого бока. Толчки, которые  испытывала  баржа  при  каждом  ударе  весел,
показали, что  он  лежал  в  направлении  движения,  а  в  момент  нападения
неизвестных солнце еще не удалилось от меридиана, Ладко без труда  заключил,
что половина его туловища находится в тени от борта лодки и что она плывет с
востока на запад, следуя, таким образом, по течению, как и в то время, когда
она повиновалась законному владельцу.
   Те, кто держал его в своей власти, не обменялись ни словом.  Шум  людских
голосов не достигал его слуха, кроме "ха!" гребцов, налегающих на весла. Это
молчаливое плавание продолжалось часа полтора, когда солнечные лучи упали на
его лицо, и он понял, что повернули к югу. Лоцман не удивился.  Превосходное
знание малейших извилин реки дало ему  понять,  что  они  плывут  мимо  горы
Пилиш. Скоро они направятся на восток, потом на север до того места,  откуда
Дунай начинает спускаться на Балканский полуостров.
   Эти предвидения оправдались только частично. В момент, когда Сергей Ладко
рассчитывал, что они достигли  середины  бухты  Пилиш,  шум  весел  внезапно
прекратился. Баржа поплыла по течению, и раздался грубый голос.
   - Примите крюк, - приказал один из находившихся в лодке.
   Почти тотчас же послышался удар, за  которым  последовал  скрип  борта  о
твердую поверхность, а затем Сергея Ладко подняли и стали передавать из  рук
в руки.
   Очевидно, баржа причалила к большому судну,  на  борт  которого  пленника
погрузили, словно тюк. Ладко напрасно  напрягал  слух,  чтобы  уловить  хоть
какие-нибудь слова. Не было сказано ни слова.  Тюремщики  обнаруживали  себя
только прикосновением грубых рук и прерывистым дыханием.  Связанного  Сергея
Ладко дергали туда и сюда, но не лишили возможности размышлять. Его  сначала
подняли,  потом  спустили  по  лестнице,  ступеньки  которой  он  пересчитал
поясницей. По ударам и толчкам он понял,  что  его  протащили  сквозь  узкое
отверстие; наконец, освободив от затычки во рту и  повязки  на  глазах,  его
сбросили, как узел, и над ним, глухо стукнув, захлопнулся трап.
   Прошло много времени,  прежде  чем  Сергей  Ладко.  оглушенный  падением,
пришел в чувство. Он понял, что его положение не  улучшилось,  хотя  к  нему
вернулись речь и слух. Если у него вынули затычку изо рта, это означало, что
его криков никто не услышит, и снятие  повязки  с  глаз  тоже  не  пошло  на
пользу. Напрасно он открыл глаза. Вокруг  была  темнота.  И  какая  темнота!
Пленник, который по последовательно пережитым ощущениям предполагал, что его
поместили в трюм судна, напрасно  старался  уловить  хотя  бы  малейший  луч
света, пробившийся через щель обшивки. Он не различал ничего.  Это  не  была
темнота погреба, где глаз все же может различить смутный свет: это была тьма
полная, абсолютная, какая бывает только в могиле.
   Сколько часов прошло таким образом? Сергей  Ладко  думал,  что  была  уже
полночь, когда до него донесся шум, заглушенный расстоянием. Где-то  бегали,
топали ногами. Потом шум приблизился. Прямо над его головой волочили тяжелые
тюки, и от грузчиков его отделяла всего лишь толщина одной доски.
   Шум еще более приблизился. Теперь говорили возле него,  без  сомнения  за
одной из переборок, разделявших его тюрьму, но  он  не  мог  уловить  смысла
слов.
   Скоро, впрочем, шум прекратился,  и  молчание  снова  водворилось  вокруг
несчастного лоцмана, окруженного непроницаемой тьмой.
   Сергей Ладко заснул.
   ВО ВЛАСТИ ВРАГА
   После того как Карл Драгош  и  его  люди  отступили,  победители  сначала
оставались на месте битвы, готовые сопротивляться новому нападению, а в  это
время повозка удалялась к Дунаю. Прошло достаточное время, чтобы  убедиться,
что полиция удалилась, и банда преступников по приказу атамана  двинулась  в
путь.
   Они скоро достигли реки, протекавшей  всего  в  пятистах  метрах.  Телега
ждала их перед шаландой, темная масса которой виднелась в нескольких  метрах
от берега. Расстояние было невелико, а работников много.  Две  лодки  быстро
перевезли на борт шаланды содержимое повозки.  Она  сейчас  же  удалилась  и
исчезла в  темноте,  и  большинство  сражавшихся  на  поляне  рассеялись  по
окрестностям, получив плату за свою долю добычи. От только что  совершенного
преступления не осталось никаких  следов,  кроме  тюков,  нагроможденных  на
палубе судна, где осталось всего восемь человек.
   В действительности, знаменитая дунайская банда состояла  только  из  этих
восьми  человек.  Распущенные  по   домам   составляли   лишь   малую   долю
бесчисленного количества сообщников, которых  использовали  в  районах,  где
совершалось   преступление.   Эти   последние   никогда    не    участвовали
непосредственно  в  деле  и  только   выполняли   обязанности   носильщиков,
караульщиков или конвоиров с момента, когда нужно было  переправить  к  реке
награбленную добычу.

   Такая организация была очень остроумной. Благодаря ей  банда  располагала
на всем течении Дуная  множеством  соучастников,  мало  понимавших  характер
операций, которым  они  содействовали.  Набранные  из  самого  темного  слоя
общества, очень невежественные, они думали, что участвуют просто в перевозке
контрабанды, и  ни  о  чем  не  допытывались.  Они  не  пытались  установить
какую-нибудь  связь  между  распорядителем   экспедиций,   в   которых   они
участвовали, и знаменитым Ладко, который скрывал от них свое имя и в  то  же
время  как  будто  находил  странное  удовольствие  оставлять  следы  своего
пребывания на месте каждого преступления.
   Их равнодушие менее  удивит  читателя,  если  принять  во  внимание,  что
преступления происходили на всем огромном протяжении Дуная. Волнение публики
посте-. пенно  успокаивалось  после  каждого  из  них.  Зато  в  полицейских
отделениях,  где  собирались  все  жалобы  прибрежных  жителей,  имя   Ладко
приобрело  печальную  известность.  В  городах  мещане  уделяли  ему  особое
внимание из-за жирных заголовков газетных статей, посвященных  Ладко.  Но  в
массе народа, и тем более среди крестьян, он был таким же преступником,  как
и всякий другой, с которым сталкиваются лишь однажды.
   Восемь человек, оставшихся на шаланде, были тесно связаны и  образовывали
настоящую шайку. На своем судне они поднимались и спускались по Дунаю.  Если
где-нибудь  предстояла  выгодная  операция,  они  останавливались,  набирали
сообщников, потом, когда добыча была  в  безопасности  в  плавучем  тайнике,
отправлялись на новые "подвиги".
   Когда  шаланда  наполнялась,  они  спускались   к   Черному   морю,   где
находившийся в их распоряжении пароход ждал в назначенный день. Награбленные
богатства, перевезенные на этом пароходе и добытые  иногда  ценой  убийства,
превращались в честный груз, который вполне  открыто  продавался  в  далеких
странах.
   Это был исключительный  случай,  когда  в  предшествующую  ночь  о  банде
заговорили на таком близком расстоянии от места  совершенного  преступления.
Обычно грабители не допускали такой ошибки: она, в случае повторения,  могла
открыть глаза их несознательным сообщникам. На этот раз  атаман  шайки  имел
особую причину не сразу удалиться, и, если причина была и не та,  какую  ему
приписал Карл Драгош, разговаривая в Ульме  с  Фридрихом  Ульманом,  все  же
личность сыщика играла здесь роль.
   Когда главарь банды,  сопровождаемый  помощником  Титчей,  узнал  в  Вене
Драгоша, за сыщиком начали тайно следить местные  сообщники  шайки,  которые
знали лишь самое существенное, и шаланда плыла  перед  баржей,  опережая  ее
всего на  несколько  километров.  Шпионаж,  очень  затрудненный  в  открытой
местности, наводненной полицейскими, часто прерывался, и случаю было угодно,
чтобы Карла Драгоша и его  хозяина  ни  разу  не  видели  вместе.  Ничто  не
заставляло предполагать, что в барже два обитателя  и,  следовательно,  есть
возможность ошибки.
   Установив такую слежку, атаман бандитов считал себя  хозяином  положения.
Убить сыщика? Он этого не хотел. Он решил им завладеть  хотя  бы  на  время.
Когда Карл Драгош окажется в его  власти,  у  преступника  появится  хорошая
возможность вести переговоры в случае серьезных осложнений.
   Похищение приходилось откладывать в течение нескольких  дней.  Или  баржа
останавливалась  на  ночлег  слишком  близко  от  населенного  пункта,   или
неподалеку оказывались полицейские агенты, рассеянные  по  берегу,  личность
которых легко устанавливал опытный бандит.
   Наконец утром 29 августа обстоятельства оказались вполне  благоприятными.
Буря, которая в предыдущую ночь способствовала банде в  нападении  на  виллу
графа Хагенау, должна была разогнать полицейских, следовавших за начальником
по реке. Вероятно, он на время останется один, без защиты. Этим можно  будет
воспользоваться.
   Как только повозка была нагружена имуществом из виллы,  Титча  выбрал  из
своих  людей  двоих  наиболее  решительных.  Читатель  уже  видел,  как  три
авантюриста выполнили поручение и как лоцман Сергей Ладко стал их  пленником
вместо сыщика Карла Драгоша.
   После этого Титча мог сообщить атаману  об  успешном  исходе  предприятия
лишь немногими краткими словами, сказанными на поляне, в момент, когда взвод
полиции находился поблизости. Разговор на эту тему  обязательно  должен  был
возобновиться на шаланде, но в  ту  пору  было  не  до  того.  Прежде  всего
надлежало скрыться и спрятать многочисленные тюки, разбросанные по палубе, и
,этим немедленно занялись восемь человек,  составлявших  экипаж  судна.  Эти
люди быстро снесли или скатили по  доскам  внутрь  судна  свою  добычу,  что
потребовало всего несколько минут; потом приступили к окончательной укладке.
Для этого пол трюма был поднят, и в нем оказалось зияющее отверстие  на  том
месте, где следовало бы увидеть воду Дуная. Фонарь, опущенный в  это  второе
отделение, позволял  различать  там  нагромождение  всевозможных  предметов,
которые заполняли лишь часть его. Там  оставалось  достаточно  места,  чтобы
награбленное у графа Хагенау  в  свою  очередь  поместилось  в  оригинальном
тайнике.
   Замечательно  было  устроено,  в  самом  деле,   это   судно,   служившее
одновременно средством транспорта, жилищем и неприкосновенным  складом.  Под
судном, видимым снаружи, было приделано  другое,  меньших  размеров,  палуба
которого образовывала дно первого. Это второе судно, глубиной метра  в  два,
имело такое водоизмещение, что могло нести первое, подняв его на фут или два
над поверхностью воды. Чтобы хитрость  не  разоблачилась,  внутреннее  судно
нагружали балластом,  достаточным,  чтобы  затопить  его  целиком,  так  что
ватерлиния шаланды оказывалась на должном месте.
   Когда  в  тайник  погружали  награбленные  товары,  выбрасывалась   часть
балласта, и осадка судна не изменялась. Поэтому судно, которое  при  средней
нагрузке должно было сидеть в воде едва на фут, погружалось на  семь  футов.
Это не могло представить больших трудностей при плавании по Дунаю  и  только
требовало опытного лоцмана. Такой лоцман у шайки был - Якуб Огул,  еврей  из
Рущука. Прекрасно изучив реку, Якуб Огул мог  соперничать  с  самим  Сергеем
Ладко в прекрасном знании проходов, рукавов и песчаных  мелей;  он  проводил
шаланду уверенной рукой через пороги, усеянные скалами, которые  встречались
на реке.
   Полиция  могла  обыскивать  судно  сколько  угодно.  Она  могла  измерять
внутреннюю и наружную  высоту  шаланды,  не  находя  никакой  разницы.  Даже
измеряя глубину вокруг судна, нельзя было найти подводный тайник  с  меньшим
обводом и линиями, быстро убегавшими вкось. Всякие обследования приводили  к
заключению, что шаланда пустая  и  что  эта  пустая  шаланда  сидит  в  воде
настолько, чтобы только сохранять равновесие.
   В отношении бумаг все предосторожности были  приняты.  Во  всех  случаях,
поднималось ли по реке или спускалось судно, оно или  шло  за  товаром,  или
возвращалось в порт приписки, выгрузив товар. Смотря по обстоятельствам, оно
принадлежало  то  господину  Константинеско,  коммерсанту  из   Галаца,   то
господину Венцелю  Мейеру,  предпринимателю  из  Вены.  Бумаги,  в  изобилии
снабженные казенными печатями, были в  порядке,  и  никому  не  приходило  в
голову их проверять. Впрочем, проверка лишь показала  бы,  что  в  указанных
городах живут некие Константинеско и Венцель Мейер.
   В действительности владелец  назывался  Иваном  Стригой.  Читатель,  быть
может,  помнит,  что  это  имя  принадлежит  одному  из  наименее  достойных
обитателей Рущука, который исчез из города после того, как напрасно  пытался
помешать свадьбе Сергея Ладко и Натчи Грегоревич. О Стриге шли дурные слухи,
и людской голос обвинял его во всевозможных преступлениях.
   На этот раз народная молва  не  ошиблась.  С  семью  негодяями  такой  же
закалки Иван  Стрига  образовал  банду  пиратов,  и  она  уже  долгое  время
разбойничала по обоим берегам Дуная.
   Найти таким образом путь к легкому  обогащению,  это  уже  было  кое-что;
обеспечить себе безопасность - еще лучше. Для этой цели, вместо  того  чтобы
скрывать свое имя и внешность, как сделал  бы  обыкновенный  преступник,  он
решил устроить так, чтобы жертвы его  знали.  Разумеется,  они  узнавали  не
собственное его имя. Нет, то, которое он  с  бесстыдной  ловкостью  оставлял
позади себя, было имя Сергея Ладко.
   Скрываться под  чужим  именем,  совершая  преступления,  давно  известная
уловка, но Стрига очень хитро выбрал себе псевдоним.
   Имя Ладко, как и любое другое имя,  способно  было  создать  путаницу  на
месте преступления и отвести подозрение от действительного виновника; но оно
им