ело только ему свойственные преимущества.
   Во-первых, Сергей Ладко не был  вымышленной  личностью.  Он  существовал,
если только ружейная пуля, пущенная в Ладко при его отъезде  из  Рущука,  не
прекратила навсегда его существование. Хотя Стрига и хвалился, что уничтожил
своего врага, в действительности он этого не знал. Да это было и  не  важно.
Если вздумают производить розыск в  Рущуке  и  окажется,  что  Ладко  мертв,
полиция не поймет, почему на  него  пало  обвинение.  Если  же  лоцман  жив,
следователи найдут  человека  из  плоти  и  крови  с  такой  безукоризненной
репутацией, что дело, по всей  вероятности,  этим  и  кончится.  Тогда,  без
сомнения, начнут искать тех, кто имеет несчастье быть его однофамильцем. Но,
прежде чем просеют через решето всех Ладко  в  мире,  много  воды  утечет  в
Дунае!
   Если же  случайно  подозрения  против  Сергея  Ладко  пробьют  броню  его
честности, это будет для Стриги вдвойне счастливый результат. Бандиту всегда
приятно, когда вместо него судят другого; помимо  того,  подмена  будет  еще
приятнее и потому, что он питал к своей жертве смертельную ненависть.
   Быть может, эти рассуждения были не  вполне  справедливы,  но  отсутствие
Сергея Ладко делало их логичными, так как никто не знал  его  патриотической
миссии. Почему лоцман исчез незаметно? Местная бригада  речной  полиции  уже
начала как раз задавать себе этот вопрос в то время, когда Карл Драгош,  как
ему показалось,  открыл  истину;  а  как  известно,  если  полиция  начинает
задавать себе вопросы, она редко отвечает на них благожелательно.
   Итак, положение разъяснено читателю во всей его драматической  сложности.
Длинная цепь преступлений,  которые  плохо  осведомленные  люди  приписывают
некоему Ладко из Рущука; исчезнувший из  родного  города  лоцман  с  той  же
фамилией, которого в Рущуке начинают подозревать, правда, пока еще смутно; в
это же время за сотни километров оттуда Ладко, обвиняемый Драгошем на основе
серьезных улик, скрывается под маской рыболова Илиа Бруша; и,  в  завершение
всего, Стрига, принимающий после каждого преступления  свое  подлинное  имя,
чтобы свободно разъезжать по Дунаю.
   Существенное условие безопасности для преступников - исчезновение  всяких
компрометирующих следов в самое короткое время.  Вот  почему  в  этот  вечер
вновь захваченную добычу, как обычно, упрятали в тайник. Шум погрузки слышал
настоящий Сергей Ладко в своей темнице,  в  том  самом  подводном  трюме,  в
глубине которого к нему не могла прийти никакая человеческая помощь.  Затем,
поставив на место пол,  люди  поднялись  на  палубу.  Теперь  полиция  могла
являться.
   Было около трех часов утра. Экипаж судна,  утомленный  тревогами  этой  и
предыдущей ночи, крайне нуждался в отдыхе, но об этом не могло быть и  речи.
Стрига, желая поскорее удалиться от места последнего преступления,  приказал
пуститься в путь, пользуясь наступающим рассветом; приказ был  выполнен  без
ропота, так как каждый понимал его резонность.
   Пока  поднимали  якорь  и  выводили  шаланду  на  середину  реки,  Стрига
осведомился о подробностях утренней операции.
   - Он был совсем один, - ответил Титча. - Драгош сразу запутался  в  сеть,
как простая щука.
   - Видел он вас?
   - Не думаю. У него были другие заботы.
   - Не сопротивлялся он?
   - Попробовал, каналья. Пришлось его пристукнуть, чтобы успокоить.
   - Но ты его не убил? - живо спросил Стрига.
   - Совсем нет! Только оглушил. Я этим воспользовался,  чтобы  связать  его
покрепче. Я еще не кончил упаковку, как он не мог бы  позвать  ни  папу,  ни
маму.
   - А теперь?
   - Он в трюме, понятно, с двойным дном.
   - Знает он, куда его перенесли?
   - Ну, тогда он чересчур большой хитрец, - объявил Титча с грубым  смехом.
- Я ведь не забыл ни затычки во рту, ни повязки на глазах. Их убрали  только
в трюме. Там, если ему угодно, он .может  распевать  романсы  и  восхищаться
пейзажем.
   Стрига молча ухмыльнулся. Титча продолжал:
   - Я сделал все по твоему приказу, но куда это нас заведет?
   - По крайней мере приведет в расстройство бригаду, лишенную начальника, -
ответил Стрига. Титча пожал плечами.
   - Назначат другого, - сказал он.
   - Не спорю, но новый, быть может, будет хуже того, которого мы  схватили.
И, во всяком случае, мы сможем договориться.  При  надобности  мы  потребуем
паспорта, которые нам необходимы. Очень важно сохранить его живым.
   - Он жив, - заверил Титча.
   - А подумал ты накормить его?
   - Черт... - Титча почесал в  затылке.  -  Совсем  об  этом  позабыли.  Но
двенадцать часов воздержания никому не повредят, и я отнесу ему обед,  когда
мы тронемся... Если только ты не захочешь отнести сам и кстати посмотреть на
него.
   - Нет, - быстро возразил Стрига. - Я предпочитаю, чтобы он меня не видел.
Я его знаю, а он меня нет. Это - козырь, которого я не хочу терять.
   - Ты можешь надеть маску.
   - Это не пройдет с Драгошем. Он. не нуждается в том, чтобы  видеть  лицо.
Он узнает человека по росту, ширине плеч и другим приметам.
   - Значит, это на свою голову я должен носить ему, пищу!
   - Нужно же кому-то это делать... Впрочем,  Драгош  сейчас  не  опасен,  а
когда станет опасен снова, мы уже скроемся.
   - Аминь! - сказал Титча.
   - Пока, - начал опять Стрига, - надо держать его в коробке. Но  не  очень
долго, иначе он умрет от удушья. Поднимите его  в  каюту  на  палубе,  когда
минуем Будапешт, завтра утром после моего отъезда.
   - Ты намерен оставить нас? - спросил Титча.
   - Да, - отвечал Стрига. - Я буду время от времени покидать шаланду, чтобы
собирать сведения на берегу. Я узнаю, что говорят о нашем последнем  деле  и
об исчезновении Драгоша.
   - А если тебя сцапают? - возразил Титча.
   -  Опасности  нет.  Никто  меня  не  знает,  а  речная   полиция   должна
бездействовать. Но вообще я появлюсь в совершенно новом виде.
   - В каком?
   - В виде знаменитого Илиа Бруша, знатного рыболова и лауреата  "Дунайской
лиги".
   - Вот это мысль!
   - Превосходная! У меня лодка Илиа Бруша. Я заимствую его шкуру по примеру
Карла Драгоша.
   - А если у тебя попросят рыбу?
   - Я ее куплю, если понадобится, чтобы продать.
   - У тебя есть ответ на все.
   - Еще бы, черт возьми!
   На этом разговор  прекратился.  Шаланда  плыла  по  течению.  Дул  легкий
ветерок с севера, который стал попутным, когда  чуть  выше  Визеграда  Дунай
повернул к югу. До этого, напротив, северный ветер сильно задерживал  судно,
и Стрига, спеша удалиться от места своих преступлений, приказал грести двумя
длинными веслами, которые помогали спускаться против ветра.
   Потребовалось три часа,  чтобы  пройти  десять  километров  и  достигнуть
первого изгиба реки, потом еще два часа шаланда следовала по дуге, описанной
Дунаем, прежде чем он начинает свободно течь на  юг.  Немного  выше  Вайцена
греблю, наконец, прекратили, и ход судна под парусом значительно ускорился.
   Около одиннадцати часов миновали  Сентендре,  куда  будто  бы  собирались
отправиться возчики Кайзерлик и Фогель в предыдущую ночь. Не было и  речи  о
том, чтобы остановиться, и шаланда продолжала держать путь к  Будапешту,  до
которого оставалось еще километров тридцать.
   По мере того как спускались вниз, вид берегов становился  более  суровым.
Увеличивалось  количество  тенистых  зеленых  островов,  иногда  разделяемых
узкими  каналами,  где  нельзя  было  пройти  шаландам  и  проходили  только
увеселительные яхты.
   В этой части Дуная судоходство становится довольно бойким. Часто на  реке
бывает тесно, так как ее ложе сжато между первыми отрогами Норрийских Альп и
последними  холмами  Карпат.  Иногда   случаются   посадки   на   мель   или
столкновения, если внимание лоцмана отвлечется хотя бы  ненадолго.  Впрочем,
такие происшествия не опасны и сводятся просто к потере времени. Но  сколько
криков и споров при таких приключениях!
   Шаландой, где Стрига был капитаном,  следовало  управлять  очень  хорошо.
Размеры ее были значительны, так как водоизмещение превышало двести тонн. На
палубе находилась надстройка -  спардек,  передняя  часть  его  образовывала
рубку, где помещался экипаж. Впереди на мачте поднимали национальный флаг, а
у кормы был укреплен длинный брус, при помощи которого поворачивали руль.
   Оживление на реке все увеличивалось, как всегда  при  подходе  к  большим
городам.  Легкие  паровые  или  парусные  суда  с  гуляющими  или  туристами
скользили между островами.  Вдали  дым  фабричных  труб  затемнил  горизонт,
указывая на приближение к предместьям Будапешта.
   В этот момент произошло странное событие. По знаку Стриги Титча прошел  в
рубку с одним из членов  экипажа.  Они  скоро  возвратились,  ведя  стройную
женщину, черты лица которой под повязкой нельзя  было  рассмотреть.  Женщина
шла между двумя конвоирами с руками, связанными за  спиной,  и  не  пыталась
сопротивляться, очевидно зная по опыту, что  это  бесполезно.  Она  послушно
спустилась по лестнице в трюм, а затем в отделение с двойным дном, и над ней
захлопнулся трап.
   После этого Титча и его компаньон возвратились к, своим делам.
   Около трех часов пополудни шаланда оказалась против набережной венгерской
столицы. Направо  развертывалась  Буда,  старинный  турецкий  город;  налево
современный город Пешт. В ту эпоху Буда была одним из  старинных  живописных
городов,  которые  начинают  исчезать  в  наши   дни   при   торжестве   все
уравнивающего  прогресса.  Напротив,  Пешт,  хотя  его  значение  уже  стало
немаловажным, тогда еще  не  достиг  того  удивительного  развития,  которое
сделало его одной  из  самых  значительных  и  прекрасных  столиц  Восточной
Европы.
   На обоих берегах, и в особенности на левом, следовали друг за другом дома
с аркадами  и  террасами,  над  которыми  возвышались  позолоченные  солнцем
колокольни  церквей;  длинная  цепь   набережных   отличалась   величием   и
благородством.
   Экипаж  шаланды  не  обращал  внимания  на  это  очаровательное  зрелище.
Плавание мимо Будапешта могло грозить этим  сомнительным  людям  неприятными
сюрпризами, и они следили только за рекой, где  скрещивались  многочисленные
суда.  Эта  благоразумная  осторожность  позволила  Стриге   заблаговременно
различить среди других лодку с четырьмя людьми, которая направлялась прямо к
шаланде. Узнав катер речной полиции, он мигнул Титче, который без дальнейших
объяснений ринулся в трюм.
   Стрига не ошибся. Через несколько  минут  катер  причалил  к  судну.  Два
человека поднялись на борт.
   - Капитан? - спросил один из вновь прибывших.
   - Это я, - отвечал Стрига, выходя вперед.
   - Ваше имя?
   - Иван Стрига.
   - Национальность?
   - Болгарин.
   - Откуда судно?
   - Из Вены.
   - Куда?
   - В Галац.
   - Его владелец?
   - Господин Константинеско из Галаца.
   - Груженая?
   - Нет ничего. Возвращаемся пустыми.
   - Ваши бумаги?
   - Вот они,-сказал Стрига, вручая чиновнику необходимые документы.
   - Все в порядке,  -  одобрил  тот,  возвращая  бумаги  после  тщательного
рассмотрения. - Мы заглянем в ваш трюм.
   - Прошу вас, - пригласил Стрига. - Осмелюсь только заметить, что это  уже
четвертое посещение после нашего отплытия из Вены. Очень неприятно.
   Полицейский  снял  с  себя  жестом  личную  ответственность  за  приказы,
исполнителем которых он являлся,  и,  не  отвечая,  спустился  по  лестнице.
Сойдя, он сделал несколько шагов по  трюму,  окинул  его  взглядом  и  вновь
поднялся. Ему  не  пришло  в  голову,  что  под  его  ногами  находятся  два
человеческих существа, мужчина и  женщина,  бессильные  позвать  на  помощь.
Осмотр не мог быть более добросовестным и  долгим.  Шаланда,  действительно,
оказалась совершенно пустой, не приходилось перерывать груз, что значительно
упрощало дело.
   Полицейский возвратился наверх и, не задавая других  вопросов,  отбыл  на
катере осматривать другие суда, а шаланда медленно продолжала путь  вниз  по
реке.
   Когда последние дома Будапешта остались  позади,  пришло  время  заняться
пленницей из трюма. Титча и его компаньон исчезли внизу, затем возвратились,
ведя женщину, которую несколько часов назад запрятали в темницу; теперь  она
снова была водворена в рубке. Из других членов экипажа никто не  обратил  на
этот случай ни малейшего внимания.
   Остановились только ночью между  городами  Эрксин  и  Адони,  в  тридцати
километрах ниже Будапешта, и отплыли на рассвете. В  этот  день  31  августа
спуск по реке перемежался несколькими остановками, во время  которых  Стрига
покидал судно, пользуясь лодкой, захваченной, как полагали бандиты, у  Карла
Драгоша. Не думая скрываться, он причаливал  к  деревням,  представлялся  их
обитателям, как знаменитый  лауреат  "Дунайской  лиги",  заводил  разговоры,
которые ловко направлял на интересующие его темы. Сведения оказывались очень
скудными. Имя Илиа Бруша не было популярным в этих краях. Конечно, в Мохаче,
Апатине, Нейзаце, Землине или Белграде - в этих значительных городах -  дело
будет обстоять иначе. Но Стрига не намеревался рисковать, показываясь там, и
ограничивался собиранием сведений в деревушках, где полиция менее бдительна.
К несчастью, крестьяне вообще не  знали  о  конкурсе  в  Зигмарингене  и  не
любили, когда их расспрашивали. Да, впрочем, от них  ничего  нельзя  было  и
выпытать. Карла Драгоша они знали  не  больше,  чем  Илиа  Бруша,  и  Стрига
напрасно пускал в ход свои дипломатические тонкости.
   Как было условленно накануне, во время  отсутствия  Стриги  Сергея  Ладко
перевели наверх и поместили в маленькой  каюте,  дверь  которой  старательно
закрыли. Может быть, это была излишняя  предосторожность,  так  как  пленник
оставался тщательно связанным.
   Дни от первого до шестого сентября протекли  без  происшествий..  Гонимая
течением  и  попутным  ветром,  шаланда  продолжала  спускаться,  делая   до
шестидесяти километров в  сутки.  Это  расстояние  могло  стать  значительно
больше, если бы не частые остановки, вызываемые отлучками Стриги.
   Если его вылазки и были бесплодными из-за  невозможности  собрать  нужные
сведения, то одну из них Стрига  сделал  выгодной  с  другой  точки  зрения,
пустив в ход свои профессиональные "таланты".
   Это случилось 5 сентября. В этот  день  шаланда  остановилась  на  ночлег
против маленького местечка Шушек;
   Стрига отправился  на  берег,  как  обычно.  Наступил  вечер.  Крестьяне,
которые ложатся спать с солнышком, по большей части уже ушли в свои  жилища.
Стрига разгуливал в одиночестве, когда заметил дом с виду  побогаче  других,
хозяин  которого,  всецело  доверяя  публичной  честности,   оставил   дверь
открытой, а сам ушел куда-то по делам.
   Стрига, не колеблясь, проник в дом, где оказалась  мелочная  лавочка,  на
что указывало наличие полок с товарами. Вытащить из  кассы  дневную  выручку
было делом одного мгновения. Не довольствуясь этой скромной добычей,  бандит
обнаружил во внутренней комнате сундук, открыть который оказалось для Стриги
детской игрой; из него он извлек кругленький  мешочек,  издававший  приятный
металлический звон.
   Так вознагражденный, Стрига поспешил возвратиться на шаланду,  которая  с
рассветом ушла далеко.
   Это было единственное приключение в пути.
   На борту Стригу занимали другие дела. Время от времени он исчезал в рубке
и входил в каюту, расположенную против  той,  где  поместили  Сергея  Ладко.
Иногда его посещение продолжалось всего несколько минут, иногда  значительно
дольше. В последнем случае нередко  на  палубу  доносился  отзвук  жестокого
спора, где можно было различить спокойный голос женщины и  злобный  мужской.
Результат был всегда  одинаков:  полное  равнодушие  экипажа  и  возвращение
разъяренного Стриги, который спешил покинуть судно, чтобы успокоиться.
   Обычно он высаживался на правом берегу. На левом берегу города и  деревни
встречались редко; там до самого горизонта тянулась неизмеримая "пушта"20.
   Пушта, как по  преимуществу  называют  венгерскую  равнину,  граничит  на
протяжении более чем в сто лье с Трансильванскими горами.
   Железные  дороги,  которые  по  ней  проходят,   пересекают   бесконечные
пространства  пустынных  степей,  обширных  лугов,  бескрайних  болот,   где
изобилует  водяная  дичь.  Пушта  -  это  всегда  щедро  накрытый  стол  для
бесчисленного  количества  четвероногих  гостей,  тысяч  и  тысяч  животных,
составляющих  главное  богатство  венгерского  королевства.  Редко   кое-где
встречаются поля пшеницы или кукурузы.
   Ширина реки становится здесь очень значительной, и ее  течение  разделяют
многочисленные острова и островки. Часто Дунай разделяется  ими  на  длинные
рукава, где поток приобретает довольно большую скорость.
   Эти острова неплодородны. На них растут березы,  осины,  ивы  среди  ила,
наносимого многочисленными наводнениями. Там скашивают много травы, и барки,
нагруженные до краев, перевозят сено на прибрежные фермы.
   6 сентября шаланда стала на якорь с наступлением ночи. Стрига в это время
отсутствовал. Он не рискнул появиться ни  в  Нейзаце,  ни  в  Петервардейне,
многолюдство которых было для него опасным.  Но  он  избрал  для  расспросов
городок Карловиц, расположенный в  двадцати  километрах  ниже.  Он  приказал
шаланде остановиться за два-три лье  от  города  и  ждать  своего  капитана,
который спустится по течению.
   Около девяти часов вечера Стрига  был  еще  недалеко  от  города.  Он  не
торопился. Пустив баржу по воде, он отдался своим  мыслям,  вообще  довольно
приятным. Его уловка вполне удалась. Никто его не  подозревал,  и  ничто  не
мешало собирать сведения. По правде  говоря,  эти  сведения  были  не  очень
богаты. Но всеобщее незнание, граничившее с равнодушием, само по  себе  было
благоприятным признаком. Разумеется, в этой местности ходили только  смутные
слухи о дунайской банде, и никто не знал о существовании  Карла  Драгоша,  а
значит, и его исчезновение не могло никого взволновать.
   С другой стороны, быть может, по причине  исчезновения  начальника,  быть
может,  из-за  бедности  этой  местности   активность   полиции,   казалось,
значительно уменьшилась.  В  течение  нескольких  дней  Стрига  не  встретил
никого, кто имел бы наружность агента, и ничто не  говорило  о  бдительности
речной полиции, такой деятельной за двести - триста километров выше по реке.
   Все шансы были за то, что  шаланда  благополучно  достигнет  цели  своего
путешествия - Черного моря, где ее груз будет передан на известный  пароход.
Завтра они минуют Землин и  Белград.  Нужно  только  плыть  вдоль  сербского
берега, чтобы избежать всяких прискорбных сюрпризов. В самом деле, в  Сербии
из-за войны с Турцией должен  быть  беспорядок,  и  вряд  ли  речные  власти
заинтересуются судном, без груза спускающимся по течению.
   Кто знает? Быть может, это последнее путешествие Стриги. Быть  может,  он
укроется в дальних краях, богатый,  уважаемый  -  и  счастливый,  думал  он,
вспоминая о пленнице, заключенной на судне.
   Таковы были размышления Стриги, когда его взгляд упал на сундуки,  крышки
которых так долго служили кушетками Карлу Драгошу и  его  хозяину.  Внезапно
ему пришла мысль, что вот уже восемь дней он владеет  баржей  и  не  подумал
обследовать ее содержимое.  У  него  было  время  исправить  эту  непонятную
забывчивость.
   Прежде всего он набросился на сундук с правого борта и мигом взломал его.
Он нашел там только белье и одежду, сложенную в порядке. Стрига не  нуждался
в таком старье, он закрыл сундук и принялся за второй.
   Во  втором  сундуке  тоже   оказались   предметы   несложного   хозяйства
рыболова-путешественника, и разочарованный Стрига уже хотел все это бросить,
как вдруг открыл в углу более интересный предмет. От одежды не  было  толку,
но в этом туго набитом портфеле были, по всей вероятности,  бумаги.  И  если
бумаги часто бывают немыми, то в некоторых случаях ничто не может сравниться
с их красноречием.
   Стрига  открыл  портфель,  и  оттуда  вы