голову  использовать
влияние, которое могло оказаться посильней, - влияние  миссис  Эвенджелины
Скорбит. Все знали, на какое  самопожертвование  способна  была  почтенная
вдова, когда дело касалось Дж.Т.Мастона,  как  безгранично  была  она  ему
предана и какое горячее участие она принимала в его судьбе.
   Поэтому,  посоветовавшись  между  собой,  члены  комиссии  предоставили
миссис  Эвенджелине  Скорбит  право  посещать   заключенного,   когда   ей
вздумается. Разве выстрел чудовищной пушки был для нее менее  опасен,  чем
для остальных обитателей Земли? Разве ее богатый дом в  Нью-Парке  не  так
пострадает от грозной катастрофы, как бедная хижина лесного  охотника  или
шалаш индейца в прериях? Разве дело не шло о ее жизни,  так  же  как  и  о
жизни бедного якута или неведомого  обитателя  какого-нибудь  островка  на
Тихом океане?
   Вот это и объяснил ей председатель комиссии, вот  потому  он  и  просил
миссис Скорбит употребить свое влияние на Дж.Т.Мастона.
   Если, наконец, он заговорит, если он согласится сказать, где  находится
председатель Барбикен и капитан Николь, если он укажет, где они (а  вместе
с ними и многочисленный штат рабочих,  которых  они,  вероятно,  увезли  с
собой) ведут свои подготовительные работы, - то еще не поздно  отправиться
на  поиски,  выследить  обоих  и  положить  конец   страхам   и   тревогам
человечества.
   Итак, миссис Эвенджелина Скорбит получила доступ в тюрьму. Больше всего
на свете она желала вновь видеть Дж.Т.Мастона, которого  руки  полицейских
так грубо оторвали от мирной жизни в его коттедже.
   Но,  должно  быть,  плохо  знали  решительную   Эвенджелину   те,   кто
предполагал, что она окажется рабой своих человеческих слабостей!  И  если
бы 9 апреля,  когда  миссис  Скорбит  впервые  вошла  в  тюремную  камеру,
чье-нибудь нескромное ухо приникло к замочной скважине, вот что -  не  без
некоторого изумления - услыхал бы подслушивающий:
   - Наконец-то, дорогой Мастон, я снова вижу вас!
   - Это вы, миссис Скорбит!
   - Да, мой друг. Целых  четыре  недели,  четыре  долгих  недели  длилась
разлука...
   - То есть как раз двадцать восемь дней пять часов и сорок пять минут, -
сказал Дж.Т.Мастон, взглянув на свои часы.
   - Наконец-то мы опять вместе!
   - Но как вас допустили ко мне, дорогая миссис Скорбит?
   - С условием, что я буду воздействовать всей своей безграничной любовью
на того, кто мне ее внушает...
   - Что? Эвенджелина! - воскликнул Дж.Т.Мастон. - Вы решаетесь давать мне
такие советы?! Вы могли подумать, что я предам наших друзей!..
   - Дорогой Мастон! Неужели  вы  так  дурно  думаете  обо  мне?  Я  стану
уговаривать вас жертвовать честью ради безопасности? Я стану  толкать  вас
на поступок, который мог бы покрыть  позором  жизнь,  всецело  посвященную
глубоким размышлениям о высших проблемах механики?!
   - Ну вот  и  хорошо,  миссис  Скорбит!  Я  рад  видеть  в  вас  прежнюю
великодушную акционершу нашей Компании! Нет, я  никогда  не  сомневался  в
вашем мужестве.
   - Благодарю вас, дорогой Мастон!
   - Ну, а мне самому... разгласить тайну нашего дела,  указать,  в  какой
точке земного шара состоится наш чудесный выстрел, выдать тайну,  которую,
к счастью, мне  удалось  скрыть,  так  сказать,  в  глубине  самого  себя,
позволить этим варварам пуститься по следам наших  друзей  и  прервать  их
работу, сулящую нам и славу и деньги?!. Нет, лучше мне умереть!
   - О, благороднейший Мастон! - воскликнула миссис Эвенджелина Скорбит.
   Эти два существа, тесно связанные своей преданностью одному и  тому  же
делу, оба увлеченные им до безумия, не могли не понять друг друга.
   - Нет, никогда, никогда не узнать им, какая страна предназначена  моими
вычислениями для совершения в ней великого замысла! - добавил Дж.Т.Мастон.
- Пусть меня убивают, если угодно, но им не вырвать у меня этой тайны!
   - Пусть и маня убьют вместе с вами! -  воскликнула  миссис  Эвенджелина
Скорбит. - Я тоже не вымолвлю ни слова...
   - К счастью, дорогая Эвенджелина, они  не  знают,  что  вам  эта  тайна
известна!
   - Неужели вы думаете, дорогой Мастон, что я способна выдать ее,  потому
что я слабая женщина? Предать наших друзей и вас? Нет, мой друг, и еще раз
нет! Пусть эти пошлые люди поднимут против вас всех и вся, пусть весь  мир
придет сюда, в эту камеру, чтобы вырвать у вас тайну... что ж!  Я  буду  с
вами, и нашим утешением будет сознание, что мы умираем вместе!
   И если этим можно утешиться, то Мастону не стоило и мечтать об утешении
более приятном, чем умереть в объятиях миссис Эвенджелины Скорбит!
   Так заканчивалась их беседа всякий раз, когда эта превосходная  женщина
навещала узника.
   А когда члены Комиссии по  расследованию  спрашивали  ее  о  результате
свидания, она отвечала:
   - Пока ничего... Может быть, со временем мне удастся добиться...
   О женское коварство!
   "Со временем!" - говорила она. Но время шагало большими шагами.  Недели
мчались, как дни, дни - как часы, а часы - как минуты.
   Наступил  май.  Миссис  Эвенджелина  Скорбит  ничего  не  добилась   от
Дж.Т.Мастона, а если уж такой сильной женщине пришлось потерпеть  неудачу,
то никто другой уже не смел рассчитывать  на  успех  у  него.  Но  неужели
оставалось лишь  покорно  ждать  ужасного  несчастья?  Неужели  так  и  не
представится случая предотвратить его?
   Нет и  нет!  В  подобных  обстоятельствах  бездействие  недопустимо.  И
представители европейских государств стали еще деятельней, чем когда-либо.
Между ними  и  членами  комиссии,  которых  теперь  винили  во  всем,  шла
настоящая война. Вялый Якоб  Янсен,  несмотря  на  мирный  нрав,  присущий
голландцам, ежедневно осыпал членов комиссии бранью и упреками.  Полковник
Борис Карков вызвал на дуэль секретаря комиссии. Дуэль, правда,  кончилась
тем, что он только ранил своего противника. Майор Донеллан не брался ни за
огнестрельное, ни за холодное оружие, - это против английских  обычаев,  -
но зато в присутствии секретаря Дина Тудринка он, по всем правилам  бокса,
обменялся десятком кулачных ударов с  Уильямом  С.Форстером,  флегматичным
владельцем рыбных складов,  подставным  агентом  Арктической  промышленной
компании, который в сущности не имел ровно никакого отношения к делу.
   Действительно,  весь  мир  считал  американцев  из  Соединенных  Штатов
ответственными за поступки самого  прославленного  их  соотечественника  -
Импи Барбикена. Уже толковали о том, чтобы отозвать посланников и  послов,
аккредитованных  при  неосмотрительном  вашингтонском   правительстве,   и
объявить ему войну.
   Несчастные Соединенные Штаты! Они ничего так не  хотели,  как  изловить
Барбикена и Кo! Напрасно они заявляли, что Европа, Азия, Африка и  Океания
могут с полным правом сами засадить его, где бы он ни нашелся, - их  никто
не желал и слушать. А  место,  где  председатель  Пушечного  клуба  и  его
коллега занимались подготовкой своей проклятой операции, так и  оставалось
неизвестным.
   Европейские державы твердили одно:
   - В ваших руках Дж.Т.Мастон - их соучастник! Ведь Дж.Т.Мастон знает все
о Барбикене. Заставьте же Дж.Т.Мастона говорить.
   Заставить говорить Дж.Т.Мастона! Легче было вырвать слово из  уст  бога
молчания  Гарпократа  или  из  уст   директора   Нью-йоркского   института
глухонемых!
   Всеобщая тревога все усиливалась, а  с  нею  нарастало  и  раздражение;
наконец  некоторые  практичные  люди  вспомнили,  что   здесь   могли   бы
пригодиться средневековые пытки, например, "испанский сапог" палача, клещи
и  расплавленный  свинец,  которые  развязывали   язык   самому   упрямому
молчальнику, а также кипящее масло, испытание водой, дыба и т.д.
   Почему бы не воспользоваться этими средствами?  Ведь  в  былые  времена
суд, не задумываясь, применял их в делах значительно менее  важных,  очень
мало затрагивавших интересы народов.
   Но надо все-таки признаться, что эти  средства,  которые  оправдывались
нравами  прежнего  времени,  не  годится  употреблять  в  век  доброты   и
терпимости,  в  век  столь  гуманный,  как  наш  XIX  век,  ознаменованный
изобретением  магазинных  ружей,  семимиллиметровых  пуль  с   невероятной
дальностью полета, в век, который  в  международных  отношениях  допускает
применение бомб, начиненных мелинитом, робуритом, беллитом,  панкластитом,
меганитом и другими взрывчатыми веществами с окончанием на "ит",  которые,
впрочем, и в сравнении не идут с мели-мелонитом.
   Поэтому Дж.Т.Мастону нечего было бояться пыток  ни  первой,  ни  второй
степени. И оставалась лишь надежда на то, что он, наконец, сам уяснит свою
ответственность и решит заговорить, а если нет  -  то,  может  быть,  хоть
случай скажет за него свое слово.



ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
   в конце которой Мастон дает поистине эпический ответ

   Между тем время двигалось  вперед,  и,  весьма  вероятно,  продвигались
вперед, неведомо где, также и удивительные  работы  Барбикена  и  капитана
Николя.
   Как же все-таки могла совершаться  втайне  постройка  целого  завода  и
сооружение доменных печей, необходимых для отливки орудия  в  миллион  раз
большего, чем двадцатисемисантиметровая морская  пушка,  а  также  снаряда
весом в 180 тысяч тонн? Ведь при этом еще понадобилось  бы  нанять  тысячи
рабочих, понадобилось бы их отправить, устроить на месте.  В  какой  части
Старого или Нового Света Барбикен и Кo могли обосноваться так скрытно, что
этого не заметил никто из живущих по соседству? Может быть, они поселились
на каком-нибудь острове, затерянном в Тихом  океане?  Но  в  наши  дни  не
осталось необитаемых островов, - они все захвачены англичанами. Разве  что
новая Компания открыла его нарочно для этого дела! Предположить, что завод
построен где-нибудь в Арктике или Антарктике, просто нелепо.  Ведь  именно
потому, что к таким широтам нельзя  пробраться,  Арктическая  промышленная
компания и задумала их переместить.
   Впрочем, искать Барбикена и Николя по всем материкам и островам -  даже
относительно доступным - значило бы попусту терять время. Ведь в  записной
книжке, захваченной у секретаря Пушечного клуба, упоминалось, что  выстрел
надо произвести у самого экватора. А в тех местах имеются обитатели,  хотя
и не очень цивилизованные. Если Барбикен и Николь устроились  около  линии
экватора, то во всяком случае не в Америке, - то есть не на  пространстве,
занимаемом Перу и Бразилией, - и не на Зондских островах, не  на  Суматре,
Борнео, Целебесе, не на Новой Гвинее. Если бы там велись подобные  работы,
население знало бы  о  них.  Весьма  вероятно,  что  такие  работы  нельзя
провести  тайно  и  в  Центральной  Африке  -  в  области  великих   озер,
пересекаемой  экватором.  Правда,  остаются  еще  Мальдивские  острова   в
Индийском океане, острова Адмиралтейства, Гилберта, Рождества и  Галапагос
в  Тихом  океане,  остров  Сан-Педро  -  в  Атлантическом.   Но   розыски,
предпринятые во всех этих  местах,  не  привели  ни  к  чему.  Приходилось
довольствоваться смутными предположениями, которыми нельзя было  успокоить
всеобщую тревогу.
   А  что  думал  обо  всем  этом  Альсид  Пьердэ?  Со  свойственной   ему
"въедливостью" он не переставал размышлять о различных сторонах  проблемы.
Чтобы капитан Николь изобрел  сильнейшее  взрывчатое  вещество,  чтобы  он
действительно  открыл  свой  мели-мелонит,  взрывная   мощь   которого   в
три-четыре тысячи раз превышает мощь самых  страшных  взрывчатых  веществ,
применяемых на войне, и который в пять тысяч шестьсот раз сильнее  доброго
старого ружейного пороха наших предков, - это само по себе было бы  весьма
удивительно и даже скоропалительно, рассуждал он, но все же не невозможно.
Кто знает, какой прогресс в этом деле сулит нам будущее? Быть может, скоро
найдут средства уничтожать целые армии  на  любом  расстоянии.  Во  всяком
случае, перемещение земной оси посредством отдачи орудия не поставило бы в
тупик французского инженера. Он обращался in petto [в  мыслях  (итал.)]  к
зачинщику всего дела со следующей речью:
   "Разумеется, председатель Барбикен, Земля  отзывается  на  все  толчки,
которые каждодневно происходят на ее  поверхности.  Конечно,  когда  сотни
тысяч людей развлекаются тем, что  выпускают  в  воздух  тысячи  снарядов,
весом в столько-то килограммов, или  миллионы  пуль,  весом  в  столько-то
граммов, когда я просто хожу, прыгаю, вытягиваю руку, даже когда маленький
кровяной шарик прогуливается по моим артериям, - все  это  сказывается  на
массе нашей планеты.  Стало  быть,  и  твоя  большая  пушка,  Барбикен,  в
состоянии нанести нужный удар. Однако - клянусь интегралом!  -  хватит  ли
силы этого удара, чтобы повернуть Землю?  А  надо  признать,  что  скотина
Мастон в своих вычислениях это определенно доказывает".
   Впрочем, Альсид Пьердэ не мог  не  восхищаться  искусными  вычислениями
секретаря Пушечного клуба: члены следственной комиссии не скрывали  их  от
тех  ученых,  которым  они  были  по  силам.  И  Альсид  Пьердэ,  читавший
алгебраические вычисления, как другие  читают  газету,  перечитывал  их  с
истинным удовольствием.
   Но если  эта  "встряска"  случится,  сколько  катастроф  произойдет  на
поверхности  земного  шара!  Страшные  потрясения,  города  в  развалинах,
обвалившиеся горы, миллионы погибших, воды, покинувшие свое ложе и несущие
с собой ужасные бедствия!
   Это будет как бы землетрясение неслыханной силы.
   - Если бы еще, - ворчал Альсид Пьердэ, - если бы  еще  проклятый  порох
капитана Николя оказался недостаточно сильным, можно  было  бы  надеяться,
что снаряд, облетев земной шар, снова упадет на Землю - перед  пушкой  или
позади нее. В таком случае все довольно скоро встанет на свое место, хотя,
впрочем, и тут не обойдется без порядочных бедствий. Но попробуй  положись
на это! Благодаря их мели-мелониту снаряд опишет полуветвь гиперболы и  не
подумает возвращаться к  Земле  ни  с  извинениями  по  поводу  учиненного
беспорядка, ни с предложением расставить все по местам!
   И Альсид Пьердэ размахивал руками, как  семафор,  рискуя  перебить  все
вокруг себя на расстоянии двух метров.
   - Если бы, - говорил он, - узнать место выстрела, я скоро определил бы,
на каких широтах  все  останется  по-прежнему  и  где  смещения  достигнут
максимума. Удалось бы хоть предупредить людей, чтобы они выехали  вовремя,
пока дома и целые города не начнут валиться  им  на  головы.  Но  как  это
узнать?
   И, запустив пальцы в остатки волос, украшавших его череп, он восклицал:
   - Ох, я думаю, что последствия толчка будут  сложней,  чем  можно  себе
представить! Почему бы вулканам не воспользоваться случаем и не  предаться
неистовым извержениям, изрыгая из себя все, что накопилось у них во чреве,
как это случается с пассажирами на корабле во время морской качки?  Почему
бы вздыбившимся водам не ринуться в их кратеры? Черт побери! Тут последуют
такие взрывы, от которых разлетится вся земная машина! А проклятый  Мастон
упрямо молчит! Он, видите ли,  играет  с  нашим  шариком,  пробует  разные
хитрые удары на биллиарде Вселенной!
   Так рассуждал Альсид Пьердэ.  Вскоре  эти  предположения  подхватили  и
стали обсуждать газеты обоих полушарий. Что  по  сравнению  с  бедствиями,
которыми грозит операция Барбикена и Кo, все смерчи, потопы и  наводнения,
иногда опустошающие тот или иной  кусок  Земли!  Это  катастрофы  местного
значения! От них погибает всего несколько тысяч человек, и это  ничуть  не
тревожит покоя неисчислимого количества  оставшихся  в  живых!  Теперь,  с
приближением рокового срока, тревога охватывала даже самых храбрых. Разные
проповедники по всем углам предсказывали конец мира. Можно было  подумать,
будто снова наступал ужасный тысячный год нашей эры, когда люди воображали
себе, что будут заживо ввергнуты в царство мертвых.
   Вспомните только, что происходило  тогда.  Основываясь  на  пророчестве
Апокалипсиса, люди верили,  что  приближается  дань  Страшного  суда.  Все
ожидали знамений  гнева,  предсказанных  в  писании.  Вот-вот  должен  был
появиться сын погибели - Антихрист.
   "В последние годы  Х  века,  -  пишет  А.Мартэн,  -  все  остановилось:
развлечения, деловая жизнь, - все, даже земледельческие работы. "Зачем,  -
говорили, - думать о будущем, которого  не  будет?  Подумаем  о  вечности,
которая  наступит  завтра!"  Все  ограничивались  исполнением  дел  первой
необходимости. Люди завещали свои  земли,  свои  замки  монастырям,  желая
приобрести покровителей в  небесном  царстве,  куда  всем  скоро  придется
отправиться.  Многочисленные  дарственные   грамоты   церквам   начинались
словами: "Близится конец мира, и гибель его неминуема..."  Когда  наступил
роковой срок, население бросилось толпами в базилики, часовни,  в  здания,
посвященные богу; охваченные ужасом, люди прислушивались, не звучат  ли  с
неба семь труб семи ангелов последнего суда".
   Как известно, первый день тысячного  года  начался,  а  законы  природы
ничем не были  нарушены.  Но  на  этот  раз  дело  шло  не  о  перевороте,
предсказанном темными библейскими писаниями. Теперь  дело  шло  о  попытке
нарушить равновесие Земли, - попытке, основанной на вычислениях  точных  и
неоспоримых, попытке, которую развитие баллистики и механики делало вполне
исполнимой. На этот раз  море  не  только  не  выдаст  своих  мертвых,  но
миллионами поглотит живых и скроет их в глубине своих новых бездн.
   И хотя в умах человеческих под влиянием новейших идей произошли большие
перемены, тревога доводила людей до потери рассудка, и они, как в тысячном
году, бросались составлять завещания. Никогда еще не  готовились  в  такой
спешке к переходу в лучший мир. Никогда в исповедальни не  тянулись  такие
длинные вереницы грешников! Никогда не давалось столько  отпущений  грехов
in extremis [в последнюю  (перед  смертью)  минуту  (лат.)].  Хотели  даже
просить папу дать своей грамотой общее отпущение грехов всем добрым  людям
на земле, - и не только добрым, но и очень перепуганным.
   При  таких  обстоятельствах  положение  Дж.Т.Мастона  с   каждым   днем
становилось все затруднительней. Миссис Эвенджелина Скорбит трепетала, как
бы он не пал  жертвой  народного  гнева.  Возможно,  теперь  у  нее  самой
мелькала  мысль  посоветовать  ему  произнести   слова,   которые   он   с
беспримерным  упрямством  отказывался  вымолвить.  Но  миссис  Эвенджелина
Скорбит не осмеливалась просить об этом, и хорошо делала.  Она  все  равно
получила бы решительный отказ.
   Понятно, что в Балтиморе, охваченной страхом, становилось  все  трудней
сдерживать  население,  возбуждаемое  многими  американскими  газетами   и
телеграммами "со всех четырех концов  света",  выражаясь  апокалиптическим
языком святого Иоанна Евангелиста, жившего при Домициане.  Наверное,  если
бы Дж.Т.Мастон жил в царствование этого гонителя христиан, его  дело  было
бы решено очень скоро. Его просто отдали бы на растерзание диким зверям. А
он сказал бы только: "Я и так живу среди них!"
   А непоколебимый Дж.Т.Мастон по-прежнему  не  соглашался  указать  место
"x"; ведь стоило ему  только  раскрыть  рот,  и  председатель  Барбикен  с
капитаном Николем были бы лишены возможности продолжать свою работу.
   Все-таки было что-то величественное в таком поединке одного человека  с
целым  миром.  Это  еще  более  поднимало  Дж.Т.Мастона  в  мнении  миссис
Эвенджелины Скорбит и его коллег по Пушечному клубу. Надо сказать,  бравые
вояки, упрямые, как и надлежит отставным артиллеристам, стояли  грудью  за
проект Барбикена и Кo. Секретарь Пушечного клуба достиг такой известности,
что ему, словно знаменитому преступнику, многие коллекционеры  уже  писали
письма, в надежде получить в ответ  несколько  строк,  начертанных  рукой,
которая собиралась перевернуть мир.
   Но хотя положение Мастона и было  величественно,  оно  становилось  все
опасней и опасней.  Вокруг  балтиморской  тюрьмы  днем  и  ночью  толпился
возбужденный народ. Раздавались яростные крики. Взбешенные люди хотели hic