ал.
   - Если бы все было так, как вы рассказываете, то любая жидкость лилась бы
мимо вашего рта!
   - Ну, знаете! Тогда, простите, вам неизвестен закон тяготения.
   - То есть?
   - Жидкость никогда не выльется из-за своей тяжести.
   - Куда же она, по вашему. притягивается?
   - Вон туда, вверх.
   - Вы снова показываете вниз!
   - Я уже вам объяснял...
   - Ах, да.
   Начальник был  сообразительным,  образованным человеком.  Он  вытащил  из
кармана газету.
   - Ну-ка, почитайте, что здесь написано?
   - "Атнеднопсеррок огешан илисорпоп ым"...
   - Вы читаете с нижнего правого угла, справа налево вверх???
   - А как же иначе?
   - И вам все это понятно?
   - Конечно. Мой мозг сразу же поворачивает текст, как надо.
   - Предметы не переворачивает, а текст переворачивает? Странно.
   - Ничего  странного.  Может  быть,  это  своего рода  компенсация за  мою
физическую нормальность.
   - Вы считаете это нормальным - видеть все вверх ногами?
   - Повторяю, именно это и нормально. А вот то, как видят остальные...
   - Значит, по-вашему, мы ненормальные? Но нас ведь большинство!
   - Ну это еще не аргумент...
   Регулировщик задал мучавший его вопрос.
   - Скажите, а вы не пытались приспособиться ко всем...
   - Что вы имеете в виду?
   - Ну, чтобы ваш низ стал верхом, и так далее?
   - О, да, конечно, конечно. В молодости.
   - И что вы для этого делали?
   - Занимался акробатикой.  Пытался ходить на руках.  Как йог, часами стоял
на голове.
   - Ну и как?
   - Просто  мне  несколько раз  наступили на  руки.  Простите,  опять  ваши
ботинки...
   Начальник и Регулировщик умолкли.
   Затем Регулировщик сказал:
   - Я вас немного провожу. Осторожно, здесь у нас наверху, то есть на вашем
низу,  болтается люстра.  Слишком низко.  Не заденьте ее ногами. А вообще-то
очень странный случай.  Гм.  Что вы видите,  когда идете со мной? Ах, вы уже
говорили.  Ботинки.  Знаете,  я,  между прочим,  пишу диссертацию. Вы бы мне
могли помочь.  Редкий случай в  правовой практике.  Вы  бы  не разрешили мне
как-нибудь зайти к вам? Просто потолковать поподробнее...
   - Отчего же, пожалуйста. Запишите адрес.
   - А как вас лучше разыскать?
   - Я  живу вон в  том семиэтажном доме,  на  последнем этаже.  Лучше всего
заходить с крыши, через второе окно от правого угла...
   Регулировщик исчез в темноте.
   "Знание - сила", 1964, ‘ 12.



   Анатолий Днепров.
   Лунная соната.

   I
   Над космодромом разнесся голос диспетчера:
   - Пассажирам,  отправляющимся в сторону Луны рейсом два ноль семь, занять
место в роллере. К старту корабля машина отходит через пять минут.
   Объявление повторили три раза. Ольга посмотрела мне в глаза:
   - Ну же, Владо! Будь хоть чуточку веселее!
   Ее лицо сияло от радости. Оно просто излучало свет, точно так, как тогда,
когда я первый раз увидел ее рядом с "Людвигом".
   Товарищи повернулись к нам спиной и образовали плотный круг.  Они решили,
что  нам  пора прощаться по-настоящему...  Я  крепко сжал руку Ольги и  стал
смотреть через ее  плечо на  зеленый горизонт,  где  возвышалась серебристая
громада корабля.  Его  острый нос был обращен прямо к  Солнцу,  и  просто не
верилось, что именно в полдень он отправляется на Луну...
   - Скажи, что мы будем друзьями, Владо, - прошептала Ольга.
   - Что-то вы долго!  И  вдобавок шепчетесь.  Герка,  не жми так сильно мне
руку!
   Это из круга кричал наш друг, Сережа Самойлов. Он-то думал, что знает про
меня и Ольгу все.
   - Мы останемся друзьями? - спросила она. Я кивнул головой.
   -Молодец, Владо. До свидания.
   - Ну, нацеловались? - нетерпеливо кричал Сережа.
   - Да, - ответил я. - Оля, передай привет Георгию.
   - Обязательно, - ответила девушка. Улыбаясь, она пошла по ступенькам вниз
к площадке, где стоял голубой роллер.
   Роллер укатил к  стартовой площадке,  а  мы  продолжали стоять на  месте,
глядя на серебристую громаду.
   - Ладно, - сказал я, - пойду...
   Меня никто не пытался остановить. Всем было все понятно, во всяком случае
они так думали.  Уже на верхней террасе парка я почувствовал,  как вздрогнул
воздух,  как широкими, упругими волнами покатился во все стороны гул могучих
двигателей.  Я  остановился и посмотрел на зеленый горизонт.  Низенькие липы
выбросили свои кроны в  сторону от центра стартовой площадки,  а серебристая
сигара закачалась в  клубах черного дыма и  начала подниматься вверх.  Через
мгновенье пронзительный визг  рассек горячий воздух,  и  космический аппарат
исчез в ослепительной голубизне неба.
   ...Я люблю эту дорогу среди зеленых холмов. Когда-то мне казалось, что ей
нет конца,  как нет конца человеческому счастью. На ее обочине росли молодые
липы, а дальше начинались холмы, пологие, округлые, как будто здесь когда-то
закопали гигантские шары,  и  в  течение веков они  погружались в  землю все
глубже и глубже.  Я люблю эту дорогу,  я бродил по ней много раз -  и тогда,
когда,  как  сегодня,  над ней перелетали посвистывающие птицы,  и  когда по
капюшону моего плаща барабанил осенний дождь,  и  когда из-за  холмов на нее
гурьбой выходили мальчишки и усердно стучали лыжами об асфальт,  чтобы сбить
снег...
   Мимо меня промчался автобус и кто-то,  наверное Галя Войн, высунув голову
в окно крикнул:
   - Владо, не заблудись!
   ...Первый раз,  когда мы  пошли с  Олей  к  космодрому,  она  недоверчиво
спросила:
   - А вы знаете, куда ведет эта дорога?
   Она и  не подозревала,  что я прошел по ней сотни раз.  И много-много раз
суждено было нам теперь пройти по ней вдвоем.  А однажды ночью мы свернули с
асфальта в сторону и вышли на Большое озеро, в котором отражалась луна.
   Я никогда не забуду той ночи.
   II
   "Когда на сердце тоскливо,  иди к людям".  Я не помню, кто это сказал, но
нужно,  чтобы на сердце действительно было тоскливо, дабы понять правду этих
слов. Первый, кто попался мне в лаборатории, был Герман Зоннельгардт.
   - Они  хотят  разломать  "Людвига".  Вы  должны  немедленно вмешаться,  -
торопливо проговорил он, теребя борт моей куртки.
   - Зачем? - удивился я.
   - Спросите их, этих чудаков из ВЦ.
   - Не  давайте им  ломать "Людвига",  Владо Андреевич,  -  жалобно просили
девушки.  -  Если им нужно установить новую машину, можно для этого выделить
помещение на тринадцатом этаже. Там, в одной аудитории вот уже год как лежит
архив, давным-давно переписанный на цилиндры.
   Я-то  знал,  что  спасти "Людвига" мне  не  удастся,  но  к  руководителю
вычислительного центра все же пошел. Он меня встретил лукавой улыбкой.
   - Садитесь,  Владо,  и  давайте сделаем вид,  будто  мы  обсуждаем судьбу
"Людвига". Как улетела Ольга?
   - Хорошо,  -  ответил я и попытался улыбнуться. - А все же, нельзя ли его
оставить на месте?
   - Что вы,  Владо Андреевич! - удивленно развел он руками. - Такое старье.
Всего полмиллиона операций в секунду.  Да нас засмеют,  когда узнают,  что у
нас хранится такой музейный экспонат.
   - У  машины  хорошая  память  и  богатые записи...  -  попробовал было  я
возражать.
   - Но ведь ей уже почти сто лет,  и сделали ее когда-то чуть ли не вручную
для обучения вычислителей и программистов.  Тронь ее -  и она развалится. Ее
схему дополняли в течение десятилетий, и сейчас она превратилась в неуклюжее
уродливое  чудовище,   к  которому  там  и  сям  прицеплены  всякие  блочки,
дешефраторчики и так далее. Да что я вам рассказываю, вы и сами это знаете.
   Я вздохнул.
   - Значит, будем ломать?
   - Конечно.
   Я вышел из кабинета. Меня провожал Герман. Он, расхваливал старую машину,
все еще надеялся, что ее можно будет сохранить.
   - Кстати, вы не знаете, почему машина называется "Людвигом"? - спросил я.
Герман остановился, на минутку задумался, и затем ответил:
   - Знаете,  Владо, я никогда над этим не думал. Мне известно одно: так она
называется уже  не  менее семидесяти лет.  В  библиотеке мне попалась старая
работа, выполненная на "Людвиге" в 1975 году. Уже тогда у машины было имя.
   Я  не  заметил,  как  опустел вычислительный центр,  как потемнели окна и
зажглись  панели  дневного  света.  Я  открыл  окно  и  посмотрел туда,  где
кончались скрывающиеся за  тополями жилые  постройки и  начиналось холмистое
поле.  Совсем низко над горизонтом поднималась Луна, и было немного страшно,
что Ольга улетела, казалось, куда-то совсем в другую сторону.
   Зеленые холмы за городом покрылись туманом, седеющим в лунном свете. Было
очень тихо.
   - Ну вот, Людвиг, мы и остались одни... - пробормотал я, подходя к старой
машине.  На  исцарапанном пульте  горела красная неоновая лампочка,  которая
означала,  что память машины включена и  что она продолжает впитывать в себя
все,  что говорят и делают возле нее люди.  - Мне очень тяжело, Людвиг. Если
бы ты знал,  как я люблю Ольгу.  Молчишь? Да, ты очень несовершенная машина.
За сто лет тебя так и  не научили говорить.  Может быть потому,  что ты нем,
мне сейчас с тобой хорошо. Иногда так хочется, чтобы никто не перебивал.
   Серые  стойки  машины  покрылись пылью,  изоляция на  кабелях  почернела,
переходники поржавели. Мне стало еще грустнее. Вот здесь, у этого сумматора,
наши глаза встретились впервые. Ольга мне тогда сказала:
   -А я-то думала, что у вас не машина, а фантазия. Что это такое? Похоже на
сушильные ящики. А это что?
   - Это ее память.
   - Ну, знаете! Если у вашей машины память имеет такой вид...
   - О памяти судят не по ее виду, - возразил я.
   - А мне все равно. Я люблю все красивое. Вы можете мне помочь?
   Ольга работала в Институте биометрии. Это и привело ее ко мне.
   - С  такой памятью,  наверное,  на  вычисления понадобятся десять лет,  -
ворчала  она,  пока  я  на  клавиатуре набирал  программу ее  задачки.  -  А
профессор Павлов требует ответ послезавтра.
   - Вот ответ, - сказал я, подавая ей табличку с цифрами.
   Ольга подозрительно посмотрела на меня, потом расхохоталась.
   - Вы шутите!
   - Нисколько.  Проверьте сами. Кстати, а вот и график. На нем вся экология
вашего  царства  водорослей,   как  на  ладони.  Точку  равновесия  "Людвиг"
подчеркнул красными чернилами.  Он очень вежливый, наш "Людвиг", даже тогда,
когда о нем отзываются непочтительно.
   Ольга немного смутилась и виновато посмотрела на ящик с памятью.
   - Разрешите, я приду вечером и смахну с машины пыль, - сказала она.
   С  того вечера мы  стали с  ней  встречаться.  Она была воплощением самой
жизни, так прекрасна она была.
   - Владо,  мне надоело идти,  -  обычно говорила она во время прогулки.  -
Давай побежим.
   И  мы  бежали  вдоль  асфальтовой дороги к  космодрому наперегонки,  пока
наконец кто-нибудь из нас не отставал, чаще всего я.
   - Ну,  что выдохся,  а!  -  дразнила она меня. - Владо, а правда, что при
помощи машины можно узнать, что делается в душе человека?
   - А для чего это нужно, узнавать, что делается в душе человека?
   - Ну, так, ради интереса.
   - Наверное, можно. Только не нужно.
   Она взяла меня за руку и проговорила:
   - А мне очень хотелось бы узнать, что делается в твоей душе.
   Я очень смутился.
   - Впрочем, я и без машины догадываюсь, что с тобой!
   - Если догадываешься, то лучше не говори.
   Как-то  Ольга  не  приходила несколько дней,  а  когда  пришла,  то  была
печальна и задумчива.
   - Что с тобой, Оля? - спросил я.
   - Спроси "Людвига". Он ведь у тебя все знает.
   Она невесело усмехнулась.  Мы взялись за руки и  прошлись до космодрома и
обратно.
   - Сколько времени летит ракета до Луны, - спросила она.
   - В зависимости от трассы. Часов двадцать пять - тридцать.
   - Как долго.
   На следующий день она пришла веселой и радостной.
   - Владо,  идем танцевать! Я хочу сегодня танцевать. Целую ночь! До самого
утра!
   Но  мы  не  танцевали до  самого утра.  Зал молодежного кафе только начал
заполняться народом, как вдруг Ольга схватила меня за руку и закричала.
   - Посмотри в окно! Какое чудо на улице. Пойдем на нашу любимую дорогу.
   Действительно было  чудо.  Вечная  тишина  опустилась на  зеленые  холмы.
Воздух  был  напоен  запахом  горячих  полевых  трав  и  влажной  земли,   а
серебристое от  лунного света  небо  опустилось низко-низко.  Стоило  пройти
всего несколько шагов,  подняться на холм, и, казалось, можно было коснуться
рукой кромки сияющего облака.
   - Пошли в поле, - прошептала она.
   Все было как во сне,  и  я не помню,  как мы оказались на берегу Большого
озера.  С западной стороны, где находился водный стадион, доносилась музыка,
а  здесь берег был  совершенно диким,  и  только узкий бетонированный мостик
среди высоких камышей напоминал о  том,  что  кто-то  позаботился,  чтобы по
озерным джунглям можно было совершать прогулки. Несколько минут мы шли среди
зарослей. Потом мы оказались на самом краю мостика, почти на середине озера.
   - Смотри,  Владо,  вон она! - крикнула Ольга, показав на отражение Луны в
слегка волнующейся воде, - как я хочу туда!..
   - Я хочу тебе сказать, Оля...
   - Не надо,  Владо.  Завтра я улетаю.  Я очень люблю одного человека.  Его
зовут Георгий... Ты ведь его знаешь. И он там, - она показала на Луну.
   Обратно мы шли молча и  мне страшно было взглянуть ей в  глаза.  Я хотел,
чтобы  облака  заволокли  Луну.   Когда  на  мгновенье  это  происходило,  я
облегченно вздыхал.
   Прощаясь, Ольга задержала мою руку в своей.
   - Прости меня,  Владо.  Я  должна была  бы  об  этом сказать тебе раньше.
Прости меня. Ты такой хороший, верный друг, а я такая глупая...
   ...Я никому не говорил об этом ни слова. Только тебе, Людвиг, и то только
потому, что скоро тебя не будет...
   III
   Через  неделю  после  отлета  Ольги  ко   мне   в   лабораторию  прибежал
запыхавшийся Сережка.
   - Владо, готовь стихи!
   - Какие, кому?
   - Самые наилучшие, человеку, находящемуся в небе.
   - Ничего не понимаю.
   - Чудак.   Завтра  столетие  со   дня  открытия  трассы  Земля  -   Луна.
Торжественные вечера, народные праздники, гулянье и так далее. А кроме того,
- радиосвязь с Луной.
   Я вздрогнул.
   - Разве ты не хочешь поговорить с Ольгой?
   Я пожал плечами, не зная, что мне ответить.
   - Ты какой-то странный, Владо, честное слово. Впрочем, как знаешь. Только
для  разговора тебе нужно прийти между семью и  девятью вечера в  Управление
космической связи,  седьмой этаж, комната семьсот. Я зарезервировал для тебя
пять минут.
   Несколько минут я ходил по комнате,  думая,  что мне делать.  Что делать,
что делать?
   - Что мне делать,  Людвиг?  -  спросил я старую машину. Конечно, я должен
сказать Ольге то, что не было сказано. Но как? Какими словами?
   - Я люблю Ольгу, Людвиг! Как мне сказать ей об этом?..
   ...Я  подошел к пульту управления и повернул ручку экстремального поиска.
Затем я  включил систему самопрограммирования и всю память машины.  "Людвиг"
загудел, как бы сообщая мне, что он готов выполнить любое задание.
   Ряд черных клавишей с полуистертыми надписями:  "Диф. уравнен." "Интегр."
"Эконом.  задачи",  "Промышл.".  Я  нашел слово наименее истертое временем и
нажал на клавишу...
   "Старик  работает медленно,  очень  медленно",  -  подумал  я,  глядя  на
неподвижный барабан. Наконец, он завертелся
   IV
   Когда   на   следующий  день   я   передал   небольшой  моточек   провода
девушке-оператору, она удивилась.
   - А говорить вы не будете?
   -Нет.
   - Кому передать?
   - Ольге Алехиной, биофизическая база.
   Девушка вставила катушку в проигрыватель и нагнулась над микрофоном.
   - Вызываем биофизическую базу, Ольгу Алехину.
   Во всех динамиках,  расставленных в  зале ожидания,  послышался шорох,  а
затем раздался голос, который звучал гулко, как в огромном пустом зале:
   - Ее фамилия теперь не Алехина, а Карено. Сейчас она в кратере Коперника,
на квартире своего мужа Георгия Карено. Говорить будете?
   Я яростно завертел головой. Девушка-оператор сказала:
   - Ведено проиграть для нее запись. Включите квартиру. Алло, Ольга Карено,
алло...
   - Да, я слушаю!
   И я услышал музыку.  Ее услышали все,  кто был здесь.  Это была старинная
фортепьянная пьеса.  Мелодия  была  предельно ясной,  искренней,  а  аккорды
создавали  удивительный  мерцающий  фон,   который,   если   закрыть  глаза,
превращался  в  лунный  свет.  Это  была  мягкая  и  грустная  пьеса,  почти
человеческая песня без слов.  Теплота руки Ольги, шорох камыша, качающаяся в
воде  лодка...  Аккорды прятались за  вязь  основной темы,  а  затем властно
выдвигались вперед,  утверждая силу  и  могущество.  Так  было долго,  целую
вечность. И вот музыка замерла.
   - Как это прекрасно!  - воскликнула Ольга. Девушка-оператор встрепенулась
и скороговоркой произнесла:
   - Ваше время истекло. Переходим к следующему корреспонденту.
   Но я  уже ничего не слышал.  Я  быстро шел по коридору,  а  рядом со мной
шагал пожилой, совсем седой человек.
   -Хорошо придумано,  молодой человек,  остроумно!  -  вдруг  сказал он.  Я
остановился и вопросительно посмотрел на него.
   - А что это за музыка?
   - Вы не знаете?
   Я смутился. Откуда мне знать! Ведь это письмо Оле придумал "Людвиг"!
   - Молодой человек,  -  сказал мой попутчик,  - это первая часть Сонаты до
диез   минор,   написанная  в   начале  девятнадцатого  столетия  гениальным
композитором Людвигом  ван  Бетховеном.  Иногда  эту  пьесу  называют Лунной
сонатой.
   И тогда я побежал.  Я бежал через весь город к вычислительному центру.  Я
сталкивался  с   прохожими,   пробирался  сквозь  толпы  праздничных  людей,
вырывался из рук танцующих на улицах и  площадях парней и  девушек,  на ходу
вскакивал в  автобусы и,  совершенно выбившись из  сил,  на лифте взлетел на
десятый этаж.  Я широко распахнул дверь,  своей лаборатории -  и остановился
как  вкопанный.  На  том  месте,  где  раньше  стоял  "Людвиг",  возвышалось
сооружение из блестящего металла и пластической массы.
   "Знание - сила", 1962, ‘ 6.




   Анатолий Днепров.
   Трагедия на улице Парадиз.

   I
   - Жаль,  со времен Раффера никто не занимается палеопатологией, - услышал
я сзади себя сказанные по-французски слова.
   Я повернулся и увидел малопривлекательного субъекта -  не то гида,  не то
полунищего,-  здесь,  в Гизе,  возле пирамид и тех и других было немало.  Но
фраза была непонятной, и я спросил:
   - А что такое палеопатология и кто такой Раффер?
   -Палеопатология,  это наука о заболеваниях древних,  а Раффер - создатель
этой науки. Но она берет начало значительно раньше, с того времени, когда ею
предложил заниматься профессор анатомии в Каире Аллан Смит.
   Я засмеялся:
   - Каких только наук люди не придумали...
   - Да. Палеопатология должна была бы объяснить многое.
   - Что именно? - спросил я.
   - Например,  почему до  сих пор врачам не  удается справиться с  раковыми
заболеваниями.
   Этого, признаться, я меньше всего ожидал. "Интересный прием, - подумал я,
рассматривая незнакомца. - Во всяком случае это не банально".
   Он  был высокого роста,  с  тонкими чертами лица,  с  блестевшими черными
волосами. Они лежали монолитной глыбой на узкой, вытянутой вверх голове. Нос
с горбинкой придавал его сплющенному с обеих сторон лицу сходство с какой-то
птицей.
   - Так  почему  же,  по-вашему,  никто  не  занимается палеопатологией?  -
опросил я.
   - Сложная наука.  Обнаружить на мумиях признаки заболевания,  знаете,  не
так-то легко.  Это может сделать только очень крупный специалист.  Он должен
быть  одновременно  и  хорошим  анатомом,   и  онкологом,   и  биологом,   и
палеонтологом.   Вообще,   такими  делами  может   заниматься  только  очень
эрудированный человек.
   - И  все же  я  не вижу связи между проблемой рака и  этой вашей странной
наукой.
   Француз улыбнулся (я решил,  что он француз, потому что он хорошо говорил
по-французски, и мои попытки перейти на арабский язык ни к чему не привели).
   -Это длинная история.  Если у вас есть время,  я бы мог ее вам рассказать
за... десять пиастров.
   - Все правильно,  -  подум