электронного  мозга  такая
задача может оказаться формулой невозможного. Ведь логичного решения  нет!
Только бы не было предусмотрено возможности случайного выбора...
   Машина  напряженно   работала.   Вспыхивали   разноцветными   огоньками
рисованные схемы. Панель за панелью, блок за блоком включались  в  решение
задачи: какую из двенадцати выбрать? До сих пор машина "знала" только  два
случая: включать все башенки или ни одной. Да или нет. Наличие импульса во
всех двенадцати системах, или его отсутствие. Единица или ноль на двоичном
языке программы. Но одну из двенадцати...
   Определила ли машина, что решение лежит  вне  логики?  Может  быть.  Но
отказаться от работы она не могла: не позволял сигнал опасности.
   - Нам тут больше делать нечего, - с торжеством сказал Новиков.
   Разведчики переплыли ров и возвратились в рощу.
   Надвигался  вечер,  светло-зеленое  небо  быстро  темнело,   его,   как
гигантскую перфокарту, прокололи первые звезды.
   Резницкий лежал на спине и отыскивал среди звездной  россыпи  маленькую
звездочку на периферии Галактики. Звездочку  под  милым  сердцу  названием
Солнце. Вот она! Над самым горизонтом... А вокруг нее,  невидимый  отсюда,
мчится в черной бездне голубой шар Земли.  Чудесная  зеленая  планета!  Ее
населяют разумные и веселые люди, способные не только на логичные, но и на
нелогичные поступки, способные пожертвовать жизнью ради общего  блага,  во
имя Знания. Они  не  нуждаются  в  искусственном  колпаке.  Они  дружат  с
животными, и ласковые  собаки,  закрутив  бубликом  рудиментарные  хвосты,
дожидаются у  калиток  своих  обожаемых  владельцев.  Там,  к  величайшему
счастью для человечества, большинство не дало меньшинству поработить  себя
и заменить покорными роботами. Там  машины  разумно  служат  людям,  а  не
властвуют над ними...
   - Сергей Сергеич, - негромко окликнул его  Новиков.  -  Я  очень  хочу,
чтобы вы... Ну, забудьте о моем вчерашнем...
   Резницкий не дал ему договорить.
   - Конечно, Алеша. Уже забыл,  -  быстро  ответил  он.  -  И,  помолчав,
добавил: Надо пойти к вездеходу.
   - Подождем немного. - Новиков принялся ходить взад и вперед,  размышляя
вслух: - Решить задачу Центр не может. Отказаться от нее  тоже  не  может.
Значит, он будет  наращивать  мощность  мышления  за  счет  резервов.  Это
логично... Энергетическая база у него огромная, но не безграничная. Значит
резервы иссякнут. И тогда... Что ж, другого выхода у него нет:  он  начнет
подключать энергию с других участков. Да, только так...
   - А вдруг питание защитного поля неприкосновенно? - спросил Резницкий.
   - Насколько я понял схему, неприкосновенен  только  источник  мощности,
предназначенной для синтезаторов пищи. Кстати, не мешает нам поужинать.
   Кормушки исправно выдали им по желтому диску. Вообще,  ничего  пока  не
переменилось. Светился ночной воздух, пролетели  по  своим  делам  роботы.
Обитатели рощи укладывались спать на мягкую траву, не знакомую с  утренней
росой. Но машина, оберегающая  их  никчемное  существование,  работала  на
полную мощность, решая формулу невозможного, работала, чтобы  уберечь  эти
жалкие существа от выдуманной опасности, и тем самым  приближая  опасность
подлинную...
   Разведчики пошли к границе защитного поля. Невидимая стена оказалась на
месте.
   - Давайте поспим, - предложил Резницкий. - Видимо, еще не скоро.
   - Ну, что ж, - согласился Новиков.
   Но сон не шел. Сомнения снова начали одолевать разведчиков.  Резницкий,
чтобы отвлечься от беспокойных мыслей раскрыл блокнот,  стал  приводить  в
порядок записи. Новиков ворочался с боку на бок, поглядывал на часы.
   - Сергей Сергеич, - позвал он вдруг. - Вы не замечаете? По-моему, стало
прохладней.
   - Н-не замечаю.
   - Значит, показалось...
   Резницкий снова углубился в записи. "Какой у них цикл дыхания во  время
сна, подумал он. Надо, пожалуй, уточнить..."
   Он встал и направился к  ближайшему  обитателю  рощи.  Что  это?  Серые
существа, оказывается, не спали. Они,  жалобно  повизгивая,  собирались  в
кучки, жались друг к другу. А ведь верно, заметно похолодало...
   - Алеша! - крикнул Резницкий. - Вставайте! Климатическая  установка  не
работает!
   Радостно взволнованные, разведчики побежали к защитной зоне. Стена была
на месте.
   Они возвратились в рощу.
   - Теперь у них жизнь пойдет похуже,  -  сказал  Новиков.  -  Без  нянек
придется пожить.
   - Мне их жаль, - признался Резницкий.
   - А мне ничуть. Пища для них гарантирована, а в остальном  ну,  что  ж,
пусть снова начинают привыкать к труду...
   - Посмотрите-ка на этого деятеля.
   Одно из серых существ стояло у дерева с крупными  широкими  листьями  и
пыталось спрятаться от прохлады под лист.  Но  лист  рос  слишком  высоко.
Тогда оно потянуло лист к себе.
   - Видите? Хочет оторвать. Ничего-ничего, дело пойдет. Просто они ужасно
обленились, а теперь придется поработать. Ба, да  это  Севастьян,  у  него
карандаш в лапе.
   Утро застало разведчиков у стены. Бледные от волнения и бессонницы, они
то и дело пробовали выйти из зоны, но гнетущая сила тяжести отбрасывала их
назад, и тревога камнем лежала на сердце.
   - Пошли к вездеходу, свяжемся с кораблем, - сказал Резницкий.
   Новиков не ответил. В тысячный раз он, протянув руки  вперед,  вошел  в
защитное поле. Тяжесть заставила его пригнуться. Он хотел было  отступить,
но вдруг почувствовал, что нагрузка ослабевает. Шагнул вперед -  ничего...
еще шаг, еще...
   - Ур-ра! - заорал Новиков и,  вскинув  руки,  побежал  сквозь  защитную
зону, которой больше не существовало.


   Вертолет был готов к полету. Прошин озабоченно  возился  у  автопилота,
настраивая его на заданный курс. Хорошо еще, что  он  успел  запеленговать
место, откуда разведчики вызывали его в последний раз. Сейчас  он  полетит
туда и посмотрит сам, что можно сделать.
   Двое быстро шли по склону рыжего холма.
   - Минуточку, Алеша, - сказал Резницкий и полез наверх.
   С вершины холма он оглядел фиолетовую рощу.  Утренний  ветерок  колыхал
ветви деревьев, среди которых бродили серые существа. Отсюда, с холма, они
казались особенно маленькими и беззащитными.
   Новиков тронул Сергея Сергеевича за локоть:
   - Будет вам.
   - Они вымрут, Алеша.
   - Приспособятся. Планета, в общем, теплая, они привыкнут. Ну,  конечно,
те, кто послабее, погибнут. А  за  этого  парня,  Севастьяна,  я  спокоен.
Накидал на себя листьев и ничего, не замерз. Он и шалаш сделает. Голова  у
него варит.
   - Да, - сказал Резницкий. - Севастьян не дурак.
   - Ну, вот видите... Придется им  второй  раз  пройти  путь  эволюции...
Вначале поможет инстинкт самосохранения, а там и мышление появится...
   Разведчики стали спускаться к  площадке,  на  которой  стоял  вездеход.
Вдруг они разом остановились. С неба  донесся  ровный  гул,  он  нарастал,
нарастал... Разведчики кинулись обратно на  вершину  холма.  Они  прыгали,
кричали и размахивали руками. Вертолет сделал над ними  круг  и  пошел  на
снижение.



    Евгений Войскунский.
    Командировка

   -----------------------------------------------------------------------
   С сайта журнала "Если".
   -----------------------------------------------------------------------


   Я сидел за компьютером, сочиняя  отчет  о  вчерашней  пресс-конференции
Кимвалова.  Пресс-конференция   была   скучнейшая   (все   понимали,   что
предложенный  Кимваловым  новый  налог  на  развитие  культуры  -   пустая
фантазия), но если ты работаешь в отделе информации "Большой  газеты",  то
изволь писать этот отчет, причем писать  так,  чтобы  те,  кто  будет  его
читать, хотя  бы  не  испытывали  отвращения  к  печатному  слову.  Взять,
например, и  вписать  как  бы  между  прочим:  "А  костюмчик  на  товарище
Кимвалове, невзирая  на  скудные  средства  культуры,  тянул  долларов  на
триста".
   -  Дима,  -  заглянула  в  комнату  розоволицая   секретарша   главного
редактора, - быстренько к шефу.
   Ну, быстренько - это пусть шеф бегает, если хочет. Я не заяц.  Сохраняя
достоинство, я неспешно прошел по  коридору,  перекидываясь  словечками  с
коллегами, вышедшими из своих отделов покурить.
   Вошел в кабинет главного. Над  ним,  над  его  гладкой,  отполированной
временем лысиной, висел плакат: "Входи смело, но не вздумай трепаться".
   - Рассохин, - сказал главный, - вот пришло письмо из  Приморска.  Хотят
втихую продать "Пожарского".
   - "Пожарского"? - переспросил я. - А, этот крейсер  недостроенный...  А
кому продать?
   - А черт их знает. Не то Чили, не то Перу.
   Ух ты! В моих  мыслях  понеслись  коричневолицые  гаучо  в  широкополых
шляпах, размахивая лассо. Уж  так  устроена  моя  голова,  что  ассоциации
возникают мгновенно. Впрочем, осадил я себя,  гаучо  -  не  в  Перу,  а  в
Аргентине. Да и на кой ляд им, гаучо, крейсер в пампасах?
   - Надо откликнуться, - продолжал шеф. -  В  главкомате  военно-морского
флота  уклоняются  от  ответа  на  прямой  вопрос.   Так   вот:   оформляй
командировку и лети в Приморск.
   Совсем некстати была эта командировка. Как раз на сегодняшний  вечер  я
назначил решительное объяснение с Настей Перепелкиной (Ракитиной, как  она
подписывает свои кино- и телеобозрения). Уж я ей все выскажу - больше года
она мне морочит голову. Видите ли, я моложе на целых семь лет, ах, ах!  Ну
и что, если на каких-то шесть с половиной лет я моложе? Это  нисколько  не
заметно. У меня усы отпущены (недавно) и рост сто восемьдесят, а то, что у
меня "наивное выражение", Настя просто придумала, чтобы подразнить меня. А
вот она в своей короткой джинсовой юбочке, с копной рыжих волос,  пущенных
по спине, никак не выглядит  на  свои  тридцать  два.  Напускает  на  себя
многоопытность, а всего-то и есть у нее опыт неудачного замужества - ну  и
что? Почти все молодые женщины теперь разведены. Такая у  нас  сумасшедшая
жизнь, ничего устойчивого, под ногами как бы одни зыбучие пески.  Вам  так
не кажется?  Прежде  чем  идти  в  канцелярию  выправлять  командировочное
удостоверение, я заглянул в отдел культуры. Все ихние бабы были на месте -
сидели в клубах табачного дыма.
   - Мадемуазель Ракитина, - позвал я, - выйдите на минутку.
   Настя вышла с сигаретой меж пальцев и уставила на меня  свои  серые,  в
черных ободках ресниц, глаза.
   - Плохая новость, - сказал я, взяв ее за руку  и  подведя  к  фикусу  в
деревянной кадке. - Я улетаю в Приморск.
   - В Приморск? - В ее глазах мелькнуло удивление. - А зачем?
   - Там возня вокруг недостроенного крейсера.
   - Слышала. Сегодня сообщили, что туда вылетает Головань.
   - Шут с ним. А плохо то, что мы расстаемся не меньше чем на неделю. Нам
надо серьезно поговорить.
   - Ну, неделя - это немного, - улыбнулась Настя и сунула сигарету в свой
красивый, подведенный лиловой помадой рот. - Прилетишь, Димочка,  тогда  и
поговорим.
   В  самолете  я  повнимательнее  прочитал  письмо,  выдернувшее  меня  в
командировку.  Писал  некто  Валентин  Сорочкин,   журналист   из   газеты
"Приморское слово". За высокопарными фразами  о  России,  великой  морской
державе  и  все  такое,  стояла  простая  по   нынешним   временам   вещь:
недостроенный авианосец "Дмитрий Пожарский" по причине  пустой  казны  уже
одиннадцатый год стоит у заводской  стенки  и  тихо  гниет.  Администрация
Приморска во главе с мэром Родриго Ибаньесом Сидоренко  вознамерилась  его
продать,  с  каковой   целью   вступила   в   переговоры   с   главкоматом
военно-морского флота, а также - по сведениям из неофициального  источника
- с некоей латиноамериканской страной, возможно,  Чили,  возжелавшей  оный
крейсер  купить.  Разумеется,  администрация   Приморска   понимает,   что
вырученные деньги уйдут в федеральную казну, но на какую-то их толику  все
же возлагает надежды. Пусть хоть немного,  но  лучше,  чем  ничего,  а  то
судостроительный завод простаивает, et cetera, et cetera, дальше мне  было
неинтересно, хотя писал этот Сорочкин  весьма  дельно,  правда,  несколько
витиевато - типичный провинциальный журналист.
   Меня позабавило имя приморского мэра  -  Родриго  Ибаньес.  Вспомнились
латиноамериканские сериалы, бесконечно крутившиеся на телевидении  в  годы
моего детства, - уж не они ли виноваты  в  том,  что  новорожденным  стали
давать имена героев этих фильмов? Ну да, а  теперь  они  подросли,  заняли
административные и иные должности в государстве Российском,  всегда  чутко
откликавшемся на глупости всякого рода...
   Я-то эти сериалы не смотрел,  а  родители  не  отрывались,  и  особенно
обожала их бабушка Соня. Для нее сериалы были важнее всего на  свете,  она
обливалась слезами, когда с какой-то Алисией поступали  несправедливо  или
кто-то вдруг пропадал. Помню, я дразнил ее, ежедневно спрашивая: "Ну  что,
нашелся Лукас?" - бабушка Соня смотрела  на  меня  сквозь  слезы  и  слабо
отмахивалась. А однажды сказала: "Димочка, что ты можешь  в  этом  понять?
Нам всю жизнь показывали в кино железных борцов. Теперь мы  впервые  видим
простые человеческие чувства".
   Потом сериалы перестали крутить, и вскоре старушка умерла.
   От мыслей о бабушке  меня  отвлек  шум,  возникший  впереди,  в  салоне
первого класса. Кто-то орал на весь самолет:
   - Шо за пойло вы мне принесли, я вас спрашиваю?
   Слышался взволнованный женский голос:
   - Но, товарищ Головань, на базе только такое вино. Это "Массандра".
   - "Массандра"! - гремел Головань. - Деготь, разведенный уксусом, вот шо
это такое! Позовите командира корабля!
   - Но, товарищ Головань, - в женском голосе были слезы,  -  командир  же
ведет самолет...
   - Ведет автопилот! А командира - немедленно ко мне!
   С Голованем не соскучишься, он же не может без  скандала.  Я  вспомнил,
как Настя сказала, что Головань "тоже" летит в Приморск. И, наверное, тоже
по поводу злосчастного крейсера.
   Я закрыл  глаза,  чтобы  подольше  удержать  перед  мысленным  взглядом
Настино лицо.


   В Приморске, едва я ступил на трап, меня объяла такая теплынь, словно я
перенесся в лето. Вот что значит юг. На дворе октябрь, в  Москве  холод  и
слякоть,  а  тут  -  ласковое  солнце.  Легкий  ветерок  совершенно  лишен
московского сволочного упорства.  Стоят,  не  торопясь  облететь,  акации.
Одним словом - юг.
   Голованя  встречала  делегация  со   старательно-радостными   улыбками.
Начался у них целовальный обряд, снова вошедший в моду. А  я  выискивал  в
толпе встречающих Валентина Сорочкина, которому перед вылетом дал  срочную
телеграмму. Почему-то он рисовался мне с маленькой  кудлатой  головкой  на
длинной шее. Обычно такие, длинношеие, обожают совать нос не в свое дело и
склонны строчить обличительные письма.
   Вдруг я увидел картонный квадратик с надписью: "Рассохин, мы вас ждем".
Парень, высоко державший этот квадратик, был белобрыс, синеглаз и улыбчив,
желтые брови домиком.  Шея  была  нормальной  длины.  Его  крепкую  фигуру
облегал джинсовый костюм. Такие типчики, подумал  я,  не  откажут  себе  в
опасном удовольствии покрутить хвост тигру.
   Сорочкин усадил меня в старый обшарпанный "Москвич" и повез в гостиницу
"Приморская". Он не умолкал ни на минуту. Городская  администрация  весьма
встревожена  прилетом  Голованя  -   влиятельного   парламентария,   главы
патриотической фракции, который не раз высказывался за достройку  крейсера
и, конечно, намерен  воспрепятствовать  его  продаже.  Но  Голованя  будут
всячески умасливать.
   Слушая Сорочкина, я поглядывал по сторонам. Когда-то в детстве я был  с
родителями на курорте близ Приморска, и город запомнился пышной зеленью  и
зеленой же горой, на верхушке которой стоял белоколонный ресторан.  Зелень
была и теперь, а ресторана на горе - как не бывало.  Впрочем,  может,  это
была не та гора.
   Над полукруглой  площадью,  уставленной  торговыми  палатками-киосками,
висело огромное полотнище: "100-летию Октября - достойную встречу!"
   Вот и гостиница - дом советских времен с могучими  фигурами  тружеников
серпа и молота  на  тяжелом  фронтоне.  Забронированный  Сорочкиным  номер
оказался вполне приличным - одноместным, с ванной, но без горячей воды.  Я
умылся холодной и, выйдя из ванной, увидел на журнальном  столике  бутылку
вина и рулет, нарезаемый расторопным Сорочкиным.
   - Это вы зря, Валентин, - заметил я. - А может,  я  как  раз  сторонник
продажи крейсера.
   - Это вы так шутите? - хохотнул Сорочкин. -  Наше  местное  полусладкое
вам понравится. Войдите! - крикнул он на стук в дверь.
   Вошел невысокий человек лет пятидесяти, явно пренебрегающий бритьем. На
голове у него косо сидел синий выцветший берет. Помятое лицо с  набрякшими
подглазьями  имело  выражение  немедленной  готовности  постоять  за  свои
попираемые права.
   - Знакомьтесь, - представил Сорочкин. -  Спецкор  "Большой  газеты"  из
Москвы Дмитрий Рассохин.  Главный  строитель  "Пожарского"  Шуршалов  Иван
Евтропович.
   Обменявшись рукопожатием, мы сели за столик. Главный  строитель  быстро
хлопнул стакан местного полусладкого и принялся очень  громко,  словно  на
митинге, поносить нынешние времена,  федеральные  и  городские  власти,  а
также негодяев, норовящих украсть с крейсера все, что на нем есть.
   - Вчера унесли пеленгатор с крыла мостика, - кричал он. - На  кой  черт
им нужен пеленгатор? Нет, тащат все! Подбираются  к  навигационной  рубке,
рубка на запоре, но их не останавливают никакие замки! Воровская страна!
   - Разве крейсер не охраняется? - спросил я и отхлебнул из стакана. Вино
и впрямь было приятное.
   - Охраняется, конечно. Но охрана  -  солдаты  местного  полка,  которым
платят ничтожное  жалованье.  Могут  эти  мальчишечки,  я  вас  спрашиваю,
устоять перед взяткой?! - Голос Шуршалова выдал мощное крещендо.
   - Неужели никого из воров не поймали?
   - Ловили! Я сам неоднократно. Но они  неуязвимы.  Все  равно,  говорят,
крейсер идет на продажу.
   - Сколько примерно нужно денег на достройку?
   -  Четыреста  миллионов.  Главным  образом   -   на   электронику,   на
зенитно-ракетный  комплекс.  По   проекту   крейсер   должен   был   стать
ультрасовременным боевым  кораблем.  А  теперь,  через  столько  лет...  -
Шуршалов горестно махнул рукой и влил в глотку еще полстакана.
   - Если он все равно безнадежно отстал... ну, морально устарел, что  ли,
- сказал я, - то, может, действительно имеет смысл его продать...
   - Ни в коем случае! - Главный строитель трахнул кулаком по  столику.  -
Столько в него вложено труда и... Дайте  средства,  и  мы  сумеем  сделать
вполне боеспособный корабль. Я писал об этом во все  инстанции,  на  самый
верх писал - ни один гусь  не  откликнулся.  Им  плевать  на  крейсер,  на
оборонную мощь, на все  им  плевать,  лишь  бы  усидеть  в  своих  вонючих
креслах.
   - Иван Европович, - начал было я, но он меня перебил:
   - Евтропович!
   - Простите, Иван Евтропович. Сегодня прилетел сюда Головань...
   - Какой Головань?
   - Ну, Игнат Наумович, депутат, председатель фракции...
   - А, Игнат Наумыч. Он же из этих мест, из  Гнилой  слободы.  Ну  и  что
Головань?
   - Он сторонник достройки крейсера. Надо бы вам к нему обратиться.
   - Пробиться, - поправил меня Сорочкин. - Через  кордон  охраны  местных
политиканов.
   - Пробьюсь, - пообещал Шуршалов и яростно поскреб небритый  подбородок.
- А вас, Распопов...
   - Рассохин, - поправил я.
   - Вас попрошу написать  в  газету.  Мы  все  еще,  черт  дери,  великая
держава, хотя и отодвинутая на задворки. Нам нельзя  без  сильного  флота.
Крейсер "Дмитрий Пожарский" должен войти в строй.
   Я подумал, что очерк можно начать с этих слов.
   После его ухода Сорочкин подсел к телефону:
   - Будем теперь отлавливать нашего Ибаньеса.
   - А кто это?
   - Председатель горсовета, по-старому, мэр. Родриго  Ибаньес  Михайлович
Сидоренко. В городе его называют просто: наш Ибаньес.
   Пока он трудился у телефона,  я  подошел  к  окну.  Площадь  отсюда,  с
третьего этажа, выглядела почти как во времена реформ. Горожане  то