у,  как
тогда у Юпитера..." И она ровным, звучным голосом дала  ему  инструкцию  -
какой нужен массаж, какие транквилизаторы,  какие  психологические  приемы
отвлечения внимания. Она держалась великолепно, и Морозов,  остановившись,
взял ее за плечи и сказал: "Тонечка, ты можешь быть уверена... Я не  спущу
с него  глаз..."  -  "Знаю,  Алеша...  -  Тут  голос  ее  дрогнул,  и  она
отвернулась, чтобы скрыть слезы. - Так все хорошо  у  нас  было,  пока  на
Володю не нашло... - сказала она, двинувшись дальше по аллее. - Лавровский
давно оставил его в покое, и я уже думала, что теперь... И вдруг  на  него
нашло... и никакими словами,  никакой  лаской...  такое  дикое  упрямство,
какого я и не подозревала в нем..."
   -  ...Никуда  от  самого  себя  не  денешься,  -  говорил   между   тем
Заостровцев, - никуда не денешься, и я понял, что мне не отсидеться  дома.
Пусть хоть в сорок лет, но я должен, понимаешь, должен - перед  памятью  о
родителях, перед самим собой, - должен что-то сделать на этой планете. Вот
почему я рвался  в  экспедицию.  Вот  почему  прошу  тебя  -  не  торопись
отказывать.
   Он сидел ссутулясь, скрестив на  груди  длинные  руки,  и  его  взгляд,
устремленный куда-то в темный угол каюты, был исполнен упрямой  решимости.
Темная прядь косо закрывала его лоб.
   - Что именно ты собираешься делать на Плутоне? - спросил Морозов.
   - Короткову вряд ли удастся объясниться с этим... ну, который проявляет
интерес к фильмам. Я внимательно просмотрел  вчерашние  Гришины  пленки  и
подумал, может быть, я сумею что-то понять...
   Тут  вспомнилось  Морозову:  ясный  голубой  день,  и  синее  море,   и
Заостровцев в  оранжевом  гидрокостюме  висит  над  потопленной  подводной
лодкой.
   "Аланды, милые Аланды, неужели вы были в моей жизни?.."
   - Иначе говоря, ты намереваешься вступить с этим аборигеном в мысленный
контакт?
   - Звуковой речи  у  них  нет,  но  они,  безусловно,  как-то  общаются,
обмениваются информацией, - поднял  глаза  на  друга  Заостровцев.  -  Да,
вероятно, направленной мыслью... В общем, надо попробовать, Алеша. Пока мы
крутимся по орбите, мне нечего делать на корабле. Ты только  присмотри  за
системой  регенерации  воздуха,  в  определенные  часы   будешь   включать
вентиляцию...
   - Если я тебя отпущу, то пойду с тобой.
   - Нет, Алеша, ты начальник экспедиции, твое место здесь.
   - Чейс заменит меня. - Морозов поднялся. - А я пойду  с  тобой.  Баркли
заболел, и я все  равно  собирался  идти,  чтобы  продолжить  исследование
города. Покойной ночи, Володя.


   Со странным чувством смотрел Морозов, как стекаются аборигены к Дереву.
Как будто не пролетело пятнадцати лет и он все  еще  стоит  тут,  плечо  к
плечу с Лавровским, пораженный открывшимся зрелищем, и  сейчас  Лавровский
крикнет: "Почему вы не снимаете?"
   Но не было Лавровского - рядом стоял Володя Заостровцев,  молчаливый  и
серьезный. Стоял,  подавшись  вперед,  будто  готовый  кинуться  в  драку,
Станислав Коротков. Оператор Грегори Станко, ведя киносъемку, передвигался
вдоль длинной вереницы аборигенов.
   Плутоняне  заряжались,  поочередно  припадая   контактной   пряжкой   к
концевому блоку нижней ветви Дерева. А к Дереву подползали "поезда" и,  не
останавливаясь, текли по стволу и ветвям.  Несколько  ветвей,  согнувшись,
упирались концами в грунт. И вон уже стоит одна  отделившаяся,  и  по  ней
тоже текут энергоблоки...
   Эти дочерние конструкции не нравились Морозову. Он сфотографировал  их,
чтобы к концу дня сделать новый снимок и уточнить скорость их роста. Затем
скомандовал садиться в вездеход. Грегори в своей машине поехал  на  юг,  к
Драммонду  -  приближалось  время  телепередачи  на  Землю.   А   Морозов,
Заостровцев и Коротков в другом вездеходе направились  к  подножию  горной
гряды - к месту, где Баркли обнаружил погребенный город.
   Так он,  Морозов,  решил:  не  "распылять"  группу,  держаться  вместе,
втроем. Они двинулись с вибраторами в руках  вдоль  хребта,  к  северу  от
местности, разведанной Баркли, сверяясь с составленной им картой. Медленно
шли они по твердому грунту, неуклюже перепрыгивая через мелкие  трещины  и
обходя крупные и глубокие. Спустя несколько часов вернулись к вездеходу, в
кабине  сняли  ленты  с  самописцев  сейсмографа.  Правильное  чередование
выступов и впадин не  оставляло  сомнений:  здесь  простирался  город.  Он
занимал площадь  не  менее  десяти  квадратных  километров,  как  прикинул
Морозов, и до северной его границы они еще не дошли.
   Отметив на карте разведанную часть города, Морозов  призадумался.  Идти
дальше на север вдоль хребта?  Но  город  может  еще  тянуться  на  многие
километры. А времени мало. Дерево растет быстро, и эти ветви, отделяющиеся
от него... Не столько понимал  Морозов,  сколько  чутьем  угадывал:  более
всего опасны эти ветви.
   - Вот что. Предлагаю прекратить сейсморазведку города. Давайте вернемся
сюда, - указал Морозов точку  на  карте,  где  начинался  открытый  Баркли
тоннель. - Отсюда тоннель тянется на восток, к городу. Попробуем  пойти  в
обратном направлении и посмотрим, куда он приведет.
   - Баркли хотел  это  сделать,  -  сказал  Коротков,  вытянув  из  горла
скафандра крепкую мускулистую шею и разглядывая карту. -  Он  считал,  что
тоннель ведет к тау-станции.
   Морозов провел на карте прямую, продолжающую тоннель в  противоположном
направлении.
   - Похоже, что так. - И сверившись с репитером  гирокомпаса:  -  Значит,
пойдем курсом двести шестьдесят пять. Почти строго на запад.  У  тебя  нет
возражений, Володя?
   Заостровцев качнул головой. Он и двух слов не вымолвил  сегодня  с  той
минуты, как десантная лодка на восходе солнца мягко  приземлилась  в  этой
сумрачной  долине.  Его  высокий  лоб,  к  которому  будто  был   приклеен
аккуратный черный зачес,  покрывали  капельки  пота.  От  еды  Заостровцев
отказался, только выпил чашку кофе. Да и  Морозову  не  хотелось  есть,  с
трудом заставил он себя проглотить бутерброд с куском  холодного  мяса.  А
Коротков поел хорошо, у него-то аппетит был несокрушимый.
   Морозов подогнал вездеход к тому месту, где Баркли  начал  исследование
тоннеля. Снова сверился с картой. Потом все трое вышли из машины. Коротков
установил экран, запустил кинопроектор, и - в который уже раз! - в  черном
небе  Плутона  высветилось   пестрыми,   нездешними,   бегущими   красками
квадратное окно.
   Морозов же и  Заостровцев,  ведя  перед  собой  вибраторы  сейсмографа,
прямиком направились к  мерцающему  светлячку  Дерева.  Аборигены  шли  им
навстречу или обгоняли длинными прыжками.  Они  не  обращали  внимания  на
разведчиков. Но Заостровцев останавливался  то  и  дело,  вертел  головой,
будто его окликали, напряженно всматривался. Морозов тоже  останавливался,
ждал. Не торопил друга. Вон появился абориген с  палкой,  "жезлоносец",  и
сразу, как по команде, ускорилось движение других аборигенов. Ну как же  -
начальство пришло... Кто он  все-таки,  в  каких  отношениях  с  мохнатыми
работниками пребывает?  Рабовладелец?  Надсмотрщик?  Жрец  энергетического
храма? Морозов смотрел на плоское серое лицо "жезлоносца", на широкий нос,
будто раздавленный боксерским ударом, на узкие недобрые глаза, -  но  ведь
это разумное существо, а разуму свойственно стремление _понять_, почему же
плутоняне решительно отказываются от малейшей  попытки  понимания,  почему
предвзято, априорно враждебны? Он мысленно ставил себя на  их  место,  как
делал это уже не раз: вот прилетели незваные гости, непохожие, чужие,  они
разгуливают по моей земле, - должен ли я их ненавидеть за непохожесть,  за
чуждость? Но подстановка не  получалась,  была  неправомерной:  невозможно
человеку выпрыгнуть из собственной шкуры.
   В шлемофоне запищал сигнал вызова,  Морозов  ответил  и  услышал  голос
Драммонда, прерываемый бурным дыханием:
   - Нападение! Морозов, они напали на нас, их было больше десятка...  Они
накинулись внезапно и разрядили четырех роботов. Четырех!
   - Отправляйтесь в десантную лодку, Драммонд! Нет, погодите. Вы доложили
Чейсу?
   Уйдя вместо заболевшего  Баркли  в  десант,  Морозов  временно  передал
командование экспедицией Чейсу. Сегодня распоряжается Чейс, и он, Морозов,
не должен вмешиваться.
   - Разумеется, доложил. Чейс требует продолжать разведку.
   - Сейчас я с ним переговорю, а потом вызову вас.
   Морозов оставил Заостровцева рядом с Коротковым, велев не  отходить  ни
на шаг, а сам поспешил в кабину вездехода к  рации.  Оставались  считанные
минуты до очередного вхождения  корабля  в  радиотень,  надо  было  успеть
связаться. Чейс ответил на вызов сразу.
   - Да, я приказал продолжать разведку, -  сказал  он  своим  хрипловатым
грубым голосом. - У Драммонда осталось еще пять штук...
   - Не стоит рисковать последними автоматами, Роджер. Уж очень  они  ярят
плутонян. Предлагаю отозвать Драммонда.
   - Будь по-вашему, - проворчал Чейс.  -  В  конце  концов  вы  начальник
экспедиции...
   Его  голос  удалялся,  корабль  заходил  в  радиотень.  Морозов  вызвал
Драммонда и передал приказание: немедленно  ехать  к  Черных,  укрыться  в
лодке и ожидать прибытия основной группы.
   Он вышел из вездехода и увидел: Заостровцев стоял возле  экрана,  стоял
неподвижно, только чуть шевелилась рука в  перчатке,  -  и  это  медленное
шевеление, будто поиск невидимой опоры, мгновенно перенесло мысль Морозова
в далекое прошлое, в тот сумасшедший рейс, когда танкер "Апшерон" ослеп  в
Ю-поле и практикант Заостровцев, вот так же медленно шевеля пальцами,  как
бы на ощупь выводил корабль из беды, из гибели..
   Абориген с палкой-разрядником в руке стоял против Заостровцева,  против
экрана, это, конечно, и был тот самый - Единственный Зритель. Он ничем  не
отличался от  своих  соплеменников-"жезлоносцев":  ни  цветом  шерсти,  ни
формой пряжки, поблескивающей в свете экрана, ни чертами лица.
   Морозов сделал несколько шагов, чтобы ближе встать к  Заостровцеву.  Не
вспугнуть бы аборигена, не помешать... Не верилось, что эти двое  вступили
в общение, что они понимают друг друга...  Лицо  Заостровцева  за  стеклом
шлема было сонным, глаза полуприкрыты...


   ...Слепящая вспышка  света  и  -  огонь,  огонь,  огонь.  Горы  стекают
огненным потоком. В огонь превращаются камни и строения, леса и пустыни  -
все пространство.
   Все сожжено. Безмолвие. Гибель.
   Нет. Не все. В черном замкнутом подземелье копошатся  фигурки.  Сколько
их? Очень слабый свет, трудно понять. Кажется, их немного.
   Это глубокий колодец, да, он должен быть глубоким.  Потому  что  именно
здесь находится... что это? Нечто разветвленное... нет, скорее это  похоже
на корни... массивные корни какого-то растения.
   Непонятно. Непонятно.
   Они торопятся, эти фигурки в подземелье, они что-то делают беспрерывно,
настойчиво. Как будто кольца, да,  мелкие  колечки,  наборы  колец  иногда
поблескивают у них в руках.
   Их становится меньше. Всего несколько живых фигурок. Да и как им выжить
в этом колодце, где наверняка уже нечем  дышать  и  нечего  есть?  Сколько
проходит времени? Месяц, год, десятилетие?
   Лестница. Они лезут по лестнице -  куда?!  На  поверхность?  Но  там  -
сожженная пустыня, оплавленная земля, над которой - вечная  ночь  и  холод
Открытого Пространства. Куда они лезут, эти пятеро, -  на  верную  гибель?
Последний раз взглянуть на черное небо и звезды?
   Нет. Круглая площадка в шахте. Отсюда вдруг - луч!  Плавится  грунт,  и
все дальше уходит куда-то вбок пробиваемый лучом тоннель.
   Теперь их трое. Трое выходят из тоннеля. Они  долго  стоят  под  черным
небом,  под  немигающими,  сдвинутыми,  незнакомыми  звездами.  Стоят   на
застывшем лавовом поле, под которым навеки погребен их город.
   Дерево. Невысокое, слабо  светящееся  в  вечной  ночи.  Дерево,  вокруг
которого ходят фигурки. О, их много! Гораздо больше, чем  было  вначале  в
подземелье. Что-то они переносят. Вот и на склоне горы они что-то  делают.
Там вспыхивают и гаснут огоньки.
   Огоньки, огоньки. Теперь они перебегают  по  всей  долине.  Выплескивая
струи огня, мерно  идут  какие-то  круглоголовые,  будто  в  металлических
шлемах, будто в латах  стальных,  прямоугольные,  несокрушимые.  Они  идут
ровной шеренгой - от края до края мерное неудержимое движение.  Невозможно
остановить. Надо остановить! Они несут гибель.  Устилают  долину  трупами.
Они уничтожат всех, кто жив, если их не остановить.
   Остановить - но как?
   Огненный смерч - вначале медленно,  потом,  словно  раскручиваясь,  все
быстрее, быстрее, быстрее...


   Заостровцев вскинул голову, раскрыл глаза. Единственный Зритель уходил,
пятился. На него наступал,  подняв  руку  с  зажатым  разрядником,  другой
абориген. Бурая шерсть у этого "жезлоносца" отливала сединой, и седым  был
венчик волос вокруг лысой головы. Потом оба понеслись прочь.


   Драммонд устремил на Морозова холодный взгляд.
   - Он все это видел? - спросил недоверчиво. - Не может  быть.  Этого  не
может быть, чтобы человек воспринимал, как в кино, чужие мысли. Я не верю.
   - А вы уверены, что человек располагает  всего  лишь  пятью  чувствами?
Впрочем, я вас понимаю, Драммонд. Я бы, наверно, и сам не поверил, если  б
не знал Заостровцева... если б однажды не был свидетелем  его  необычайных
способностей.  Короче  говоря,  могу   вас   заверить,   что   Заостровцев
действительно видел.
   Некоторое время молчали. Здесь, в кают-компании, сидел за  обедом  весь
экипаж, кроме Заостровцева и Баркли.
   - Ну и ну, - проскрипел Чейс, помотал бритой головой. - А я все думаю -
почему он, как сядет играть,  так  словно  видит  насквозь  мои  планы?  И
только... э-э... из любезности предлагает ничью... Чертовщина... Все-таки,
Алексей, надо бы отнести  ему  еду.  Подкрепиться  после  такой...  э-э...
работы.
   - Нет. Пусть отлежится в каюте. Ему надо просто расслабиться.  Потом  я
принесу ему кофе.
   А  Коротков,  запив  еду   стаканом   витакола   и   спокойным   жестом
удовлетворенного человека вытерев полные губы, сказал:
   - Тут дивно другое. Я не знал о способностях Владимира  Александровича,
но я работал, хоть и  недолго,  в  лаборатории  Лавровского  и  знаю  Надю
Заостровцеву. Это, скажу я вам, удивительная девочка...
   - Погодите, Станислав, -  сказал  Морозов.  -  Я  думаю,  теперь  можно
понять, почему они с таким упорством атакуют роботов. Эту планету некогда,
может быть, в те времена, когда она,  вытолкнутая  взрывом  своей  звезды,
неслась в Пространстве,  пытались  завоевать.  Вот  эти  круглоголовые,  в
латах,  которые  привиделись  Володе.  Этакая   несокрушимая   македонская
фаланга...
   Тут в кают-компанию вошел Баркли в своей лилово-черной пижаме. Лицо его
было очень бледным и осунувшимся, борода казалась  неопрятно  свалявшейся.
Немигающим взглядом он обвел товарищей по экспедиции, сказал негромко:
   - Пришел пожелать вам... приятного аппетита...
   Коротков подскочил к нему:
   - Вы с ума сошли, Джон. Еще часа не прошло, как я сделал инъекцию...
   - К черту инъекцию! - выкатил на него  глаза  Баркли.  -  Помогите  мне
сесть... Пока я живой, я не стану валяться в  вашем  паршивом  чулане.  Вы
меня поняли?
   - Оставьте его, Станислав, - сказал Морозов. -  Джон,  я  рад,  что  вы
хорошо держитесь. Выпейте витаколу и послушайте, о чем мы тут...
   - О контакте. - Баркли лежал в кресле, задрав бороду и  часто  дыша.  -
Мне вякнул  Коротков,  будто  у  Заостровцева...  был  контакт...  с  этим
мохнатым парнем... Что это  значит?..  Ну,  выкладывайте,  шеф,  или  я...
потеряю терпение...
   Морозов  рассказал  все  сначала,  с  тревогой  посматривая  на  белое,
покрытое испариной лицо планетолога.
   - Ну вот, - заключил он. - Я  думаю,  что  плутоняне  в  наших  роботах
увидели тех, давних завоевателей.  Не  знаю,  есть  ли  у  них  письменная
история, но - достаточно памяти, передаваемой из  поколения  в  поколение,
чтобы опознать грозных врагов. От них  с  трудом  отбились  их  предки,  и
уцелевшие, вероятно, приняли  меры...  Володя  видел  крутящийся  огненный
смерч... Я, правда, не исключаю, что тут в  его  памяти  возникла  картина
гибели "Севастополя" - вы-то по молодости лет ее не помните, наверно, а мы
в детстве смотрели телепередачу с Плутона.
   - Прекрасно помню эту передачу, - сказал Чейс. - Столб огня  наехал  на
"Севастополь" и спалил его в один миг. Я и моргнуть не успел. Столб  огня,
а может, и верно, смерч. Помню,  мой  дед  тогда  сидел  рядом  и  смотрел
передачу, так он, поверите, кинулся было за огнетушителем, ему показалось,
что телевизор вспыхнул...
   - Подите вы со своим дедушкой, Роджер, - сказал Баркли, слабо  взмахнув
рукой. - Ни черта вы не хотите понять... И я  не  понимал,  для  чего  они
накапливают тау-энергии больше, чем им нужно... - Его голос окреп,  глаза,
не мигая, смотрели на Морозова. -  А  теперь  понял:  избыточность  -  для
защиты от нападения! Рассчитано на крупный  десант  -  ну,  как  с  этими,
круглоголовыми, - тут огромная нужна энергия, чтобы  сжечь...  Огромная  -
сверх той, что они потребляют для зарядки...
   - Верно, Джон, - кивнул Морозов. - Они предпочитают сбрасывать  излишки
энергии, чем оказаться беззащитными при  нашествии.  Верно,  верно...  Это
логично... И надо  было,  как  Юджин  Моррис,  десятки  лет  наблюдать  за
Плутоном, чтобы обнаружить их уязвимость, их ахиллесову пяту,  -  вот  эти
коротенькие промежутки между разрушением Дерева и новым ростом.
   - Саморазряд. Каждые пятнадцать лет - саморазряд аккумулятора.  Что  вы
там говорили о каких-то корнях в подземелье?
   - Я тоже думаю об этом. Я подумал, что еще  до  катастрофы  существовал
этот колодец, там проводились опыты по аккумуляции  тау-частиц.  Вспомните
из школьного курса: в прошлом веке вот  так  же,  в  глубоких  подземельях
"ловили" нейтрино. Корни, которые привиделись  Володе,  и  были,  наверно,
первыми тау-аккумуляторами.  Во  время  катастрофы  в  подземелье  уцелела
группа ученых. И тут  начинается  самое  поразительное.  Они  приспособили
собственные  организмы   для   зарядки   тау-энергией.   Вероятно,   такие
эксперименты шли и раньше. Может быть, на животных.  А  когда  припекло...
ну, понятно, в общем. Троим удалось выжить.
   - Прекрасный пример, - заметил Коротков. - Уж  если  разум  возник,  то
способен  противостоять  любым   катаклизмам.   Мне   и   раньше   казался
сомнительным тезис о том, что у технически развитых  цивилизаций  короткая
шкала жизни в космическом масштабе. Нет, неограниченно долгая!
   - Бросьте, Станислав! - Баркли устало закрыл глаза.  -  В  природе  нет
ничего неограниченно долгого.
   - В природе нет, согласен. Но ее порождение -  разум  достигает  такого
могущества, что способен выжить, даже если погибнет окружающий мир. Не-ет,
бесконечная длительность психозойской эры - разговор не бесплодный.
   - Разум способен выжить, - сказал Морозов, глядя на  солнечную  лужайку
на стене. - Возможно. Но вот вопрос: какой ценой? У плутонян была,  должно
быть, цивилизация нашего типа. Я хочу сказать  -  техническая,  городская.
Они  выжили,  когда  их  мир  погиб.  Но  -  они  ли   это?   Иная   форма
жизнедеятельности - не повлекла  ли  она  за  собой  иную  психологическую
структуру, иной тип  общественных  отношений,  даже  иной  внешний  облик?
Другая появилась раса, новая цивилизация ничего общего не имеет с прежней.
Вот и получается: шкала жизни у цивилизации все-таки сравнительно коротка.
   - У _данной_ цивилизации, Алексей Михайлович, но не у  цивилизации  как
формы существования разума вообще. Они  стали  другими  -  ну  и  что  же?
Лавровский верно говорил, что за возрастание информации надо  платить.  Да
он и сам заплатил, - ну, это другой разговор.
   - Все тот же... Все тот же, дорогой мой Станислав. Цена выживания, цена
приспособления к другим мирам - нет,  она  не  может  быть  _любой_.  Есть
какие-то пределы... Sumus ut sumus, aut non sumus.
   - Я знаю, что э