Да, лучшего напарника для практики не найти.
   Он, Морозов, не закрывал глаза на собственные недостатки. Знал, что  не
всегда доставляет людям - особенно преподавателям - радость.  Сказывались,
должно быть, некоторые особенности воспитания. Уж  очень  большую  свободу
предоставлял ему отец.
   У отца был магнитофон -  громоздкое,  тяжелое  изделие  прошлого  века.
Прокручивая  старинные  звукозаписи,  Алеша  однажды  услышал:  высокий  и
какой-то  отчаянно  лихой  голос  протяжно  пропел:   "Солдатушки,   бравы
ребятушки, а где ваши жены?" И тут же грянул хор хриплых мужских  голосов:
"Наши же-о-ны - ружья заряжены, вот где наши жены!"  Грозная  удаль  песни
потрясла Алешу. Он представил себе: идут походным  строем  усачи-богатыри,
горят их медные кивера, мерно покачиваются за плечами длинные ружья.  Жены
- ружья заряжены... Сестры - сабли востры... Что за удивительные слова!
   Поразившую его  песню  Алеша  переписал  на  кристаллофон  -  так  было
положено  начало  коллекции  старинных  солдатских  песен.  Он   увлеченно
разыскивал их в архивах и фонотеках. А если попадались ему в книгах тексты
песен, не сопровождаемые нотной записью, то Алеша  сам  сочинял  музыку  и
записывал на кристалл с собственного голоса.
   Отец прочил его в историки или искусствоведы, но  Алеша  избрал  другой
путь.
   И вот он сидит в десантном скафандре на вершине горы  Гюйгенса,  и  под
ним бело-черный мир Луны, резко ограниченный близким горизонтом, а над ним
горят звезды.
   Тени  на  лунных  равнинах  медленно,  почти   незаметно   для   глаза,
удлинялись,  солнце  низко  нависло  над  горизонтом  -  наступал   вечер,
предвестник долгой двухнедельной ночи.


   Нет в Солнечной системе города более тесного и плотного  по  населению,
чем Селеногорск. Строго говоря, это и не  город  вовсе,  а  длинный  узкий
коридор, пробитый в склоне кратера  Эратосфена,  и  ответвления  от  этого
коридора, жилые и служебные отсеки. Самое людное место  лунной  столицы  -
предшлюзовой вестибюль. Вечно  здесь,  у  дверей  диспетчерской,  толпятся
пилоты рейсовых кораблей,  техники  космодромной  команды.  То  и  дело  с
маслянистым шипением раздвигаются двери шлюза, впуская вновь прибывших или
выпуская уходящих в рейс. Не умолкает в вестибюле гул голосов. Беспрерывно
щелкает у стойки бара автомат, отмеряя в подставленные стаканы  освежающий
витакол. Вспыхивают и гаснут  табло,  указывая  номера  очередных  рейсов,
передавая извещения ССМП - Службы Состояния Межпланетного Пространства - и
противометеоритной службы, распоряжения начальника Космофлота и  директора
обсерватории,  настойчивые  призывы  селеногорского  коменданта  экономить
энергию и придерживаться графика питания в столовой.
   Федор Чернышев вышел  из  диспетчерской  и  бочком,  вежливо  раздвигая
толпу, направился к шлюзу. За ним поспешал его штурман.
   -  Виноват,  -  приговаривал  Чернышев,  прокладывая  себе  дорогу.   -
Посторонись,  дружок.  Что  это  сегодня  набралось   так   много?   Съезд
профсоюзов, что ли, у вас?
   - Здесь курсанты, Федор, - сказал  руководитель  практики,  выходя  ему
навстречу.
   - О! Здравствуй, Ян, - Чернышев широко улыбнулся  старому  товарищу.  -
Рад тебя видеть. Извини, нет времени поговорить, ухожу в рейс к Юпитеру.
   Он двинулся дальше, курсанты расступались перед ним, и тут он, приметив
Морозова, остановился.
   - Алексей, ты?
   - Да. - Лицо у  Морозова  было  напряженное,  он  избегал  смотреть  на
Чернышева.
   - Когда на Землю собираешься?
   - Вот, ждем рейсового...
   - Захватишь письмо для Марты?
   - Могу, - тихо ответил Морозов.
   Чернышев порылся в карманах пилотской куртки, вытащил кассету,  зарядил
ее, поднес ко рту и начал  наговаривать  письмо.  Вокруг  тесно  стояли  и
сидели люди.  Чернышев  ничего  не  замечал.  Выпрямившись  во  весь  свой
гигантский рост, сбив с белокурой  головы  подшлемник,  он  говорил  слова
любви и нежности. Он  говорил  негромко,  но  в  вестибюле  вдруг  умолкли
разговоры, стало тихо, и  в  эту  тишину  отчетливо  падало  каждое  слово
чернышевского письма.
   Запищали радиовызовы, замигал сигнальный огонек  радиофона,  вшитого  в
куртку Чернышева. Затем из динамика широкого оповещения прозвучала  трель,
требующая внимания. Сердитый голос диспетчера произнес:
   - Командир Чернышев, почему задерживаете старт?
   - Ничего не надо, ничего не важно, -  продолжал  говорить  Чернышев,  -
только видеть тебя, только слышать твой голос...
   Пожилой диспетчер выглянул из-за двери.
   - Командир Чернышев, что это значит? Вы ломаете график полетов.
   - Когда ты ходишь босиком по траве, я  хочу  быть  травой...  Когда  ты
смеешься, я хочу быть ветром, чтобы разнести твой смех на всю вселенную...
   Диспетчер оторопело смотрел на Чернышева.
   - Кончаю. Надо идти в рейс. До встречи, Марта!
   Чернышев протянул кассету Морозову.
   - Не потеряй, - сказал он. - Спрячь хорошенько.
   Морозов стоял красный, растерянный под устремленными на него взглядами.
Кассета словно бы обожгла руку, он поскорее сунул ее в карман.
   Чернышев  кивнул  штурману,  оба  они  скрылись  в  шлюзе.   Диспетчер,
пробормотав что-то о своенравии пилотов и о графике, тоже ушел к себе.
   А часом позже курсанты, облаченные в скафандры обычного  типа,  гурьбой
стояли у кромки космодрома Луна-2 в ожидании посадки на рейсовый  корабль.
Перед ними простиралась  спекшаяся  от  плазмы  равнина,  залитая  сильным
светом прожекторов. Тут и там высились корабли. Оранжевыми жуками  сновали
по космодрому вездеходы, ползли транспортеры с грузами.
   Солнце давно уже зашло, ледяная лунная  ночь  вступила  в  свои  права.
Невысоко  над  зубцами  Апеннинского  хребта  стояла   Земля,   наполовину
утонувшая в тени. На освещенной стороне ее огромного диска шла вечная игра
облаков. Прекрасная переливчатая голубизна - на  ней  отдыхал  глаз  после
утомительного черно-белого однообразия лунного мира.
   Что поделывает сейчас там Буров? - подумал  Морозов.  Работает,  должно
быть, в вычислительном центре. Или спорит с  Костей  Веригиным,  изобличая
его в узости мышления и не давая бедному Косте рта раскрыть. А может,  они
бродят по саду Учебного центра втроем... с Мартой...  Или,  скорее  всего,
вчетвером -  Марта  в  последнее  время  подружилась  с  Инной  Храмцовой,
миловидной хрупкой медичкой, к которой, стоит ей показаться на  улице,  со
всех ног бегут кошки,  обитающие  в  городке.  В  сумочке  у  Инны  всегда
припасена еда для кошек и белок, корм для голубей  и  скворцов,  и  собаки
тоже ее обожают.
   Они идут вчетвером, ребята острят наперебой, и тополя  осыпают  на  них
душистый пух, от которого щекочет в носу, и Марта посмеивается и  защищает
Костю от нападок Ильи. Вот они выходят на набережную, перед ними  вечерний
морской простор, и Марта глядит на далекий серп Луны и замирает при  мысли
о Федоре...
   Федор Чернышев. Человек, посягнувший на святая святых  -  космофлотский
график полетов. Черт, как он стоял, никого и ничего не замечая  вокруг,  и
наговаривал письмо... Он, Морозов, не сумел бы так, куда там...
   Морозов поднял левую руку, посмотрел на приборный щиток,  прикрепленный
к рукаву  скафандра.  Часы,  компас,  термометры,  контроль  дыхания.  Все
нормально. Температура тела тридцать шесть и шесть. Температура окружающей
среды минус девяносто семь по Цельсию.
   Ах, господин Андерс Цельсиус, почтенный вдумчивый  швед,  вы  в  тысяча
семьсот каком-нибудь году, попивая кофе, размышляли, наверно,  о  будущем.
Каким оно вам казалось, господин  Цельсиус?  Зеленым  полем,  по  которому
прыгают, как мячи, чугунные  ядра  шведских  пушек?  Пыльной  дорогой,  по
которой  топают  тяжелые   ботфорты?   Уж   наверное   кто-то   из   ваших
родственников, дядюшка например, какой-нибудь Карл-Густав  Цельсий  шел  в
цепи, нацеливаясь железным багинетом в брюхо моего пращура - какого-нибудь
Гаврилы Морозова. А может, он был не Гаврилой, а моим тезкой -  Алехой,  и
его погнали на войну, и он топал по пыльному проселку и  орал  по  приказу
капрала  бодрящую  песню...  "Наши  жены  -  ружья  заряжены..."  Впрочем,
господин Цельсий, вас интересовало другое. Вы исследовали связь  магнитной
стрелки с полярными сияниями. Вы предложили стоградусную шкалу термометра.
Только вы, сударь, за ноль взяли кипение, а за сто -  замерзание.  Хорошо,
что ваш современник Карл Линней перевернул вашу шкалу  вверх  головой.  Из
своей  обсерватории  вы  направляли   на   Луну   астрономическую   трубу,
усовершенствованную мингером Христианом Гюйгенсом, - и, конечно, вам  и  в
голову не приходило, что спустя три века на этой  самой  Луне  будут  жить
люди... что  в  предшлюзовом  вестибюле  лунной  столицы  встанет,  широко
расставив ноги, белобрысый гигант-космонавт.
   Нет, господин Цельсий, плохо вы мне помогаете. Совсем плохо...


   На столе коротко прогудел видеофон. Буров не обратил на вызов  никакого
внимания. Он лежал на диване, закинув руки за шею, и думал. Весь  день  он
сегодня не выходил из своей комнаты в общежитии. Ни на лекцию не пошел, ни
в вычислительном центре  не  работал,  ни  к  очередному  самоэкзамену  не
готовился. Лежал и думал. Рядом, на низком столике, среди книг  и  пленок,
стояла коробочка с ментоловыми пастилками - Буров грыз их одну за  другой.
Перед глазами у  него  висела  огромная  таблица,  сделанная  им  самим  и
понятная ему одному. В эту таблицу было вложено многое: основные  сведения
из астрофизики,  закодированные  опять-таки  самим  Буровым  разработанным
кодом, проблемы "ближние" и "дальние" и сроки их изучения, и еще тут  были
знаки, отражающие "процесс самонаблюдения", и какие-то загадочные рисунки,
о  которых  Веригин  говорил,  посмеиваясь,  что  это   запись   буровских
сновидений.
   Опять прогудел вызов. Буров выхватил из-под головы подушку, запустил ею
в видеофон, но не попал. Он встал,  и  диван  тотчас  бесшумно  убрался  в
стену.
   Буров пошарил в стенном шкафу, вытащил дорожную сумку и поставил ее  на
стул. Затем сгреб рассыпанные по столу кассеты  с  микрофильмами,  рабочие
пленки и побросал их в сумку.  Туда  же  отправился  табулятор.  Некоторое
время Буров стоял в раздумье, перелистывая толстый том с крупным тиснением
"ТАУ". В горле неприятно  щипало:  наглотался  ментола.  Потом,  захлопнув
книгу, Буров залез на стул и начал отшпиливать от таблицы кнопки.
   Тут в дверь постучали.
   - Ты дома? - Костя Веригин просунул  в  приоткрывшуюся  дверь  круглую,
коротко стриженную голову. - Дома, -  сказал  он  кому-то  в  коридоре.  -
Полюбуйтесь: кажется, собирается залезть на потолок.
   Вслед за Костей в комнату вошли Марта Роосаар и Инна Храмцова.
   - Илья, почему не отвечаешь на вызовы? -  сказала  Марта  с  порога.  -
Безобразие какое. Битый час тебя разыскиваем.
   - А что случилось? -  спросил  он,  продолжая  отшпиливать  таблицу.  -
Приближается цунами?
   - Ни капли не остроумно! - Марта тряхнула золотой копной волос. - Через
полчаса начнется вечер споров у философов. Мы вчера еще сговорились  пойти
- ты забыл?
   - Не забыл. Просто передумал.
   - Почему?
   - Почему, почему... Потому что - в священном писании, что ли,  сказано?
- ненавистны мне пиры ваши.
   - Какие пиры? Что за чепуху ты  несешь,  Илья?  Слезь,  пожалуйста,  со
стула!
   Буров, не отвечая, выковырял  последнюю  кнопку,  таблица  с  шуршанием
перегнулась пополам. Спрыгнув со  стула.  Буров  принялся  за  нижний  ряд
кнопок.
   -  Помочь  тебе?  -  спросила  Инна  и,  не  дожидаясь  ответа,   стала
отшпиливать таблицу с другой стороны.
   - Добрая душа, -  пробормотал  Буров.  -  Возьми  ментоловую  конфетку,
больше нечем тебя отблагодарить.
   - Может быть, ты объяснишь, Илья,  что  происходит?  -  сказала  Марта,
пройдясь по комнате и остановившись перед  раскрытой  дорожной  сумкой.  -
Куда это ты собрался? Впрочем, не отвечай, если не хочешь.
   - Ну почему же, - сказал Буров, аккуратно складывая таблицу. - Я  ухожу
из института, вот и все.
   - Ты что - шутишь? - Веригин изумленно воззрился на друга.
   - Никогда в жизни не говорил серьезней.
   - У тебя было объяснение с  Шандором?  -  догадался  Веригин.  -  Из-за
статьи?
   - Допустим.
   - Илья, это просто смешно, - сказала Марта. - Ты  написал  обидную  для
Шандора статью, а теперь демонстративно  уходишь  из  института.  Как  это
понять?
   - Разъ-яс-няю, - подчеркнуто  ответил  Буров.  -  А  -  учитель  Шандор
достаточно умен, чтобы не обижаться на меня. Б - в моем уходе  нет  ничего
демонстративного, я ухожу просто потому, что в институте мне больше нечего
делать.
   - "Нечего делать"! Как не стыдно говорить такое!
   - Представь себе -  не  стыдно.  Я  отношусь  к  Шандору  с  величайшим
пиететом. Он научил меня мыслить самостоятельно, и дальше я пойду сам.  Не
вижу в этом ничего постыдного.
   - Илья, подумай как следует, - сказал огорченный Веригин.  -  Последний
курс, последняя практика. Сделать глупость легче, чем потом исправить ее.
   - Дорогой мой Костя, последняя практика мне не нужна, потому что  я  не
буду сидеть  в  обсерватории  у  большого  инкрата.  Фактография  меня  не
привлекает.
   - А что тебя привлекает?
   Тут в приоткрытую дверь заглянула невысокая,  плотно  сбитая  загорелая
девушка. Произнесла звучным голосом:
   - Вся честная компания в сборе?
   - Заходи, Тоня, - отозвалась Марта.
   Тоня Горина, студентка института связи, вошла танцующей походкой.  Все,
казалось, двигалось в ней - пышно взбитые черные  волосы,  серьги,  брови.
Платье при каждом шаге меняло цвет и как бы рассыпало искорки.
   - К философам на вечер собралась, Тонечка? - спросил Буров.
   - Очень нужны мне философы, у них скучища вечно,  нет,  я  мимо  шла  и
вспомнила. Я днем дежурила, и был разговор  с  Луной-2.  Завтра  утром,  в
восемь с чем-то, наши возвращаются с практики - навигаторы и инженеры.
   - О! Алешка, значит, прилетит, -  оживился  Веригин.  -  Очень  кстати!
Алешка переубедит Илью.
   - Чем же это, интересно, он меня убедит? - тонкие губы  Бурова  приняли
насмешливое выражение. - Историческими параллелями, что ли? - Он  сунул  в
дорожную сумку сложенную таблицу.
   - Больше никаких новостей? - спросила Марта.
   - Больше нет. - Тоня направилась к двери. - Ах, ну да, твой Федор  ушел
в рейс к Юпитеру, разве ты...
   - Знаю, - кивнула Марта. - Я знаю его расписание. Я просто думала...
   - Ясно, ясно. Очень забиты линии связи с Луной, ну просто до отказа,  и
Федору, наверно, не удалось  получить  даже  полуминутного  разговора.  Не
огорчайся, Мартышечка.
   Марта благодарно улыбнулась Тоне.
   - А ты все еще на практике? - спросила Инна. - Что-то затянулась она.
   - Уже не на практике. - Тоня обеими руками взбила прическу, карие глаза
ее смотрели весело, победоносно. - Меня взяли в ССМП на постоянную работу.
   - А как же институт?
   -  Ну  что  -  институт?  У  меня  система  восприятия   низковата.   Я
примитивная! - Тоня засмеялась. - Зато у  меня  дикторский  талант  голос,
выразительность, ну и все такое. Меня  видят  на  экранах  пилоты  дальних
линий, колонисты Марса, вообще люди, оторванные от Земли, так вот -  надо,
чтобы им было приятно видеть и слышать. Тут я выдержала испытания. Чего же
зря занимать место в институте?
   - Тонечка,  прелесть  моя!  -  воскликнул  Буров.  -  Да  ты  вовсе  не
примитивная, ты умница. Разреши поцеловать в щечку.
   - Не разрешаю! - Тоня со смехом выпорхнула за дверь.
   - Что, развеселился, союзницу нашел? - сказал Веригин. - Неубедительно,
Илья. У тебя-то система восприятия повыше, чем у Тони.
   - Тогда давай сформулируем так: я не подхожу ни под  одну  из  нынешних
систем обучения. И на этом закончим разговор.
   Буров выгреб из стенного шкафа еще несколько книг,  рубашек,  кассет  и
побросал их в сумку.
   - Постой, так нельзя, все помнется. - Инна принялась перекладывать вещи
в сумке.
   - Единственный человек, который меня понимает! - Буров потрепал Инну по
плечу. - Что вы приуныли,  ребята?  Все  идет  правильно,  поверьте.  Жаль
покидать привычные стены, это так, но - пора приниматься за дело.
   Помолчали. Потом раздался тоненький голос Инны:
   - Ты хочешь уехать сегодня?
   - Конечно. Чего тянуть?
   - А гонки? Послезавтра гонки, ты ведь собирался...
   - Да, гонки! - Буров остановился посреди комнаты морща в раздумье  лоб.
- Хм, гонки. А верно - погоняться напоследок...


   От места приземления рейсового стали прибывать вертолеты, толпа  лунных
пассажиров направилась к белым террасам космопорта.
   - Вон Алешка! - Марта сбежала с террасы и понеслась навстречу.
   Морозов - высокий, в  сером  летном  комбинезоне,  с  непокрытой  русой
головой - шел, заслонясь ладонью от утреннего солнца, бившего в лицо.
   Инна, Буров и Веригин,  стоявшие  у  балюстрады,  видели,  как  просиял
Морозов. Он подхватил Марту под руку, они  оживленно  заговорили.  Морозов
вытащил из кармана кассету и протянул ей. Было видно, как Марта, торопливо
отойдя в сторонку, вытянула из кассеты крохотный патрончик и сунула себе в
ухо.
   Морозов постоял немного рядом с ней, а потом медленно пошел к  террасе.
Спустя минуту он тряс руку Инны, обрадованно хлопал по плечам  Веригина  и
Бурова.
   -  Какой  красивый,  -  сказала  Инна,  разглядывая   прикрепленный   к
морозовскому  комбинезону  значок  "Лунный   альпинист"   с   изображением
серебряной горы на фоне черного неба. -  Ты  лазил  на  Гюйгенс?  Молодец,
Алеша!
   - А что? - Морозов приосанился. - Мне к лицу, правда ведь?
   -  Истинная  правда,  -  подтвердил  Буров.  -  Значок   придает   тебе
индивидуальность.
   Инна тихонько засмеялась.
   - Я не потому сказала "молодец", что  ты  на  Гюйгенс  вскарабкался,  а
потому, что ты  Марте  письмо  привез.  Это  ведь  от  Федора?  Она  прямо
заждалась...
   Марта все стояла  там,  недалеко  от  террасы,  освещенная  солнцем,  и
неподвижно  глядела  куда-то  вверх.  Кто  не  знал,   что   она   слушает
микропленку, тот удивился бы: вот  стоит  досужая  девушка  и  восторженно
смотрит в пустое небо.
   Морозов отвел от Марты взгляд.
   - Володя! - окликнул он Заостровцева,  как  раз  проходившего  мимо.  -
Подожди немного, вместе домой полетим.
   Но Заостровцев покачал головой и  деловито  сообщил,  что  у  него  нет
времени ждать следующего аэропоезда, так как он  хочет  успеть  посмотреть
учебный фильм "Система стабилизации опоясывающих напряжений при превышении
крейсерской скорости на кораблях класса...".
   - Ладно, ладно, - прервал его Морозов. - Знаю  я  ваши  фильмы  -  одно
название надо полдня выговаривать. Лети. Педант этот Заостровцев -  почище
нашего Кости. Ну, как вы тут, ребята?
   - У нас новость, - сказал Веригин, - Илья уходит из института.
   - То есть как? Что случилось, Илья?
   - Если не возражаешь, поговорим потом, - сказал Буров.
   - Возражаю.
   - Ну, все  равно  -  потом.  Что  за  нескончаемое  письмо  прислал  ей
Чернышев? Марта, скоро ты?
   - Не торопи, - быстро сказала Инна.
   - Она до вечера будет тут стоять и слушать. А нам некогда. Нам с Костей
надо яхту настроить.
   - Не буду я гоняться, - сказал Костя. - У меня самоэкзамен.
   - Ну во-от! Ничего, перенесешь самоэкзамен на другой день.
   - Ах да, завтра спортивный праздник! - вспомнил Морозов.  -  Гонки!  Не
переноси экзамен, Костя. Я выйду с Ильей на дистанцию.
   - Вот и хорошо! - обрадовался Веригин.
   А Буров проворчал:
   - Чего хорошего? Не люблю я ходить с Алешкой. Он варвар,  так  и  лезет
куда не надо.
   - Кого надо обогнать? - деловито спросил Морозов. - Соперники сильные?
   - Из сильных - Дюбуа, - сказал Буров. - У него напарник таитянин, да ты
знаешь, имя у него - не выговоришь. Тори-тери-что-то-такое-мауи-уау.
   - Знаю, упрощенно - Терри. А еще кто?
   - А еще мы с Инной, - раздался голос Марты. Она незаметно  подошла,  ее
зелено-серые  глаза  сияли,  лицо  все  еще  хранило  выражение  какого-то
детского изумления. - Мы пе