- Тем лучше! - Несси даже улыбнулся.
   - Он тоже студент, учится вместе со мной. Но он родился в Африке.
   - Негр? - удивился Несси.
   - Почему негр? Но даже если и так, то что? -  Нежный  голосок  зазвенел
почти враждебно.
   - Разумеется, ничего.
   - Видите ли, они немного более ревнивы, чем мы. Вот и все!  -  добавила
она с облегчением.
   Несси внезапно поднялся.
   - Тогда нам больше не о чем говорить! - сказал он. - Но, по-моему, если
человек живет в чужой стране, то должен по крайней  мере  считаться  с  ее
нравами.
   - Но он очень хорошо воспитан! - порывисто воскликнула девушка.
   - Слава богу! И все же подумайте. Мне кажется, я тоже хорошо  воспитан.
Я, например, никогда в жизни никого и ни в  чем  не  ограничивал!..  Всего
хорошего!..
   И, не протянув ей  руки,  Несси  направился  к  двери.  Но  в  прихожей
все-таки оба одновременно остановились.
   - Я даже не узнал, как вас зовут! - сказал он.
   - Рени.
   - Что ж,  Рени,  желаю  приятно  провести  время  в  Африке.  Раз  дело
настолько серьезно.
   - Не будьте злым! - сказала она.
   Потом, поколебавшись, добавила:
   - Почему бы вам не зайти ко мне в среду?.. У меня день рождения.
   - В котором часу?
   - В семь, восемь, когда захотите.
   - Спасибо, подумаю.
   И,  кивнув  ей  на  прощание,  Несси  вышел  на   пыльную,   давно   не
подметавшуюся лестницу.



3

   В среду. Четыре дня оставалось до этой среды. Впервые с тех пор, как он
себя помнил, его разум отказывался принять  решение.  Это  было  настолько
невероятно, что просто повергало его  в  какое-то  внутреннее  оцепенение.
Сейчас Несси напоминал сам себе странную и беспомощную счетную машину. Все
клавиши нажаты, слышно приглушенное жужжание механизмов, нет  только  того
завершающего щелчка, за которым следует результат.  Он  так  и  не  решил,
пойдет в среду на день рождения или  останется  дома.  Разум  подсказывал,
что,  если  приложить  известные  усилия,  можно  добиться  любой,   самой
недоступной женщины. С какой  стати  Рени  считать  исключением?  В  конце
концов, он просто обязан  приложить  эти  усилия,  хотя  бы  во  имя  того
неписаного ритуала, который определяет границы приличий. Но впервые что-то
в нем противилось трезвой оценке разума - может быть, чувство собственного
достоинства, о существовании которого он не имел никакого понятия.  И  что
это за африканский парень, ставший ему поперек дороги?  Неужели  он  может
равняться с ним,  с  Несси!  А  если  любовь  и  вправду  так  слепа,  как
утверждают глупцы, то, уж во всяком случае, не  он  будет  блуждать  в  ее
лабиринтах. Однако ощущение пустоты, возникшее в  нем,  когда  он  впервые
увидел Рени,  разрасталось.  Несси  казалось,  что  он  ощущает  ее  почти
физически - может быть, в груди, где-то рядом с сердцем. Он еще  не  знал,
что это -  область  человеческих  страданий,  темное  и  ужасное  царство,
населенное мрачными тенями и образами.
   Первую ночь Несси спал всего два часа. Проснулся, как всегда,  легко  и
чувствовал себя вполне выспавшимся, только  на  грудь,  словно  громадная,
невидимая  кошка,  давила  пустота.  Он   даже   попытался   прогнать   ее
бессознательным жестом, но  пустота  осталась.  Тогда  он  встал  и,  чуть
испуганный, подошел к окну. Окно напротив было открыто, на мгновение Несси
поразила мысль, что она живет так близко. Затем он снова лег,  но  заснуть
больше не удалось.
   Вторую ночь он не спал вообще. И все-таки чувствовал себя бодро, голова
была ясной, как всегда. Нет, не как всегда. Но понять, в чем тут  разница,
он был не в силах. Казалось, где-то глубоко в нем таилось нечто натянутое,
как тетива, и, как тетива, готовое каждое мгновение спустить стрелу. Может
быть,  именно  это  ощущение  напряженности   мешало   ему   заснуть.   Но
расслабиться он не мог, как ни хотелось.
   И снова Несси пропустил свою утреннюю прогулку, казавшуюся  ему  теперь
совершенно бессмысленной. И, естественно,  столкнулся  в  холле  с  отцом,
который, увидев сына, порядком удивился. Несси показалось даже,  что  отец
бессознательно отшатнулся от него, но потом остановился.
   - Почему ты ничего не рассказал мне о Кирилле? - мрачно спросил Алекси.
   - Да ты ж его вообще ни разу не видел!
   - Ну и что? Люди же мы все-таки? Неужели нас должно  интересовать  лишь
то, что мы видим?
   Несси только пожал плечами и хотел было обойти отца.  Но  Алекси  вдруг
загородил ему дорогу, как дуб, внезапно выросший посреди комнаты.
   - Я хочу знать, что случилось! - гневно потребовал он.
   - А я откуда знаю! - Несси в свою очередь повысил голос.  -  Тебе  ведь
известно, в людях я не разбираюсь... Или, по-твоему,  я  тоже  человек?  -
добавил он неожиданно для себя самого.
   - Не в чем тут разбираться... Я просто хочу знать, как он упал...
   -  Как  упал?..  Да  просто  наклонился  над  парапетом...  И  вероятно
поскользнулся... Он был здорово пьян.
   - Пьян?.. Говорят, он вообще не пил.
   - Что ты этим хочешь сказать? -  взорвался  Несси.  -  Что  это  я  его
столкнул?.. Это ты хочешь сказать?
   Алекси опомнился. И только тут понял,  что  в  нем  уже  таилось  нечто
похожее на эту мысль. Но, услышав слова сына, он пришел в ужас.
   - Нет, нет! - воскликнул он. - Просто меня потряс  этот  случай.  Такой
спокойный, уравновешенный парень... И вообще, - такой нормальный...
   - Нормальный! - презрительно буркнул Несси. - Что значит  "нормальный"?
Я не знаю, где она у людей, эта граница. И есть ли она вообще!
   На третью ночь Несси тоже никак не мог заснуть. Лежал на узкой  кровати
и думал. Вспомнились  слова,  сказанные  им  отцу.  Интересно,  что  такое
безумие? Наверное, это когда разум  не  может  выдержать  напряжения.  Все
равно какого - напряжения ужаса или  безнадежного  ожидания,  монотонности
или пустоты. Напряжения бесконечной прямой. Или круга. Но  все  же  какого
именно? Он встал, подошел к окну. Внутренние часы подсказали время  -  без
четверти два. Минутой больше или меньше - значения не имело.
   Ее окно светилось. Стена комнаты отражала слабое  зеленоватое  округлое
сияние. Возможно - от ночника. Свет струился слева - там,  в  углу,  стоял
диван. Наверное,  читает  лежа.  Роман  или  учебник.  Хотя  вряд  ли,  до
экзаменов еще далеко. Девушки вроде Рени в такое время могут читать только
романы. Несси по-прежнему не представлял себе, как это люди читают  книги,
заранее зная, что в них все выдумано.
   Вдруг в комнате словно бы возникло какое-то движение. Яснее  всего  оно
чувствовалось на экране невидимой стены. Сияние трепетало, мерцало,  потом
на нем возникла огромная - словно бок мамонта - тень. А  может,  это  были
две тени, которые, не в силах разлучиться,  сливались  друг  с  другом?  У
Несси перехватило дыхание. Вдруг на стене ясно обрисовалась фигура,  может
быть, женщины с очень пышными волосами. Но у  Рени  волосы  были  гладкие.
Потом тень исчезла в невидимой части стены. Несси ждал, все так  же  не  в
силах вздохнуть. Но больше ничего не случилось, только  погас  свет.  Окно
внезапно ослепло, как и все остальные на темном фасаде здания.
   Наследующий день Несси появился на  работе  такой  же,  как  всегда,  -
непроницаемый,  безупречный.  Может,  чуть  бледнее  обычного,  что  было,
правда, почти незаметно. Сел на свое  место,  аккуратно  вытащил  папку  в
блестящей обложке. Но папка оказалась пустой. Накануне  он  закончил  все,
что ему надо было сделать. Почему ему не принесли новых  заданий?  Забыли?
Позвонить кому-нибудь из шефов? Но Несси тут же отказался от этой мысли. А
вдруг он для них и в самом деле не человек, а машина? Никто  не  думает  о
машине, если в ней нет необходимости. Машина не  может  сама  искать  себе
дело. А работать вхолостую может? Нет, ни одна.
   Рабочий день кончился, и с ним как будто кончилось  все.  Несси  больше
ничего не ждал, ни к чему  не  стремился.  Телефон  молчал,  но  Несси  не
притрагивался к нему,  даже  если  тихий  стон  его  звонка  и  раздавался
случайно в безлюдной квартире. Теперь и  отец  возвращался  поздно.  Несси
иногда слышал среди ночи его тяжелые неуверенные шаги. Дом был пуст.
   В этот вечер Несси поставил стул не у самого окна, а чуть  подальше,  в
глубине комнаты. Погода стояла жаркая.  В  комнату  лился  уличный  запах,
тяжелый, как стоялая вода  в  канале.  Но  Несси  не  замечал  ничего,  он
смотрел. Ее окно было  темным,  пустота  за  стеклами  -  недосягаема  для
взгляда. Так он просидел почти до рассвета, не сомкнув век, ни на  миг  не
переставая думать. Но в ту ночь она вообще не вернулась домой.



4

   Уже второй день он шел по  грязному  дну  ущелья.  Снова  яркое  солнце
слепило его своим блеском. Все в теснине  еще  напоминало  о  стихии,  так
внезапно обрушившейся на их маленький,  скрытый  в  пещерах  мирок.  Давно
засохла  простиравшаяся  от  берега  к  берегу  и  выше  тина,  засохла  и
потрескалась, как его пятки, как кожа на его иссушенном, израненном  лице.
Он шагал босой по этой густой и липкой тине, усеянной острыми  кремнями  и
костями погибших животных, спотыкался и падал, но не останавливался ни  на
мгновение. Большая вода схлынула так же внезапно, как и пришла,  уничтожив
на своем пути все живое и неживое. Сорвала с  корней  деревья,  с  тяжелым
грохотом выворотила гладкие валуны и острые камни. Он знал, что найдет ее,
хотя бы пришлось идти вот так до конца  дней.  Может  быть,  потому  и  не
спускал глаз с орлов и вороньих стай, сидящих на скалах.  Как  и  он,  они
искали, как и он, находили. Много людей его племени унесла  Большая  вода.
Завидев рывшихся в тине орлов или грязных  воронов  с  кривыми  блестящими
клювами, он как безумный бросался  к  ним,  швырял  камни,  хрипел.  Птицы
равнодушно взлетали, опускались где-нибудь поблизости, не мигая,  смотрели
на него круглыми, безучастными глазами. Они знали, что человек никогда  не
нападает, как гиены или волки. И не боялись  за  добычу  -  сколько  может
съесть один человек? А  человек  то  и  дело  останавливался,  лихорадочно
осматривал раздувшиеся  от  жары  трупы.  Иногда  вытирал  лицо  тому  или
другому. Потом шел дальше, все так же глухо и отчаянно хрипя.
   Единственный из всего племени, остался он в живых и теперь шел  по  дну
ущелья - искал свою жену. Единственный из всего племени - грязный, весь  в
трещинах, как тина, полный отчаяния.
   Вначале как будто не было ничего  страшного.  Снаружи  бушевал  ливень,
молнии вспарывали темноту. Но люди не боялись, они были надежно  укрыты  в
глубине своей пещеры, где жили все, кто был  ему  близок,  кого  он  знал.
Только жена то и дело  поглядывала  на  узкое  отверстие,  вспыхивавшее  и
угасавшее, вспыхивавшее и угасавшее. Страшный гул несся оттуда.  Это  река
волочила камни и обломки скал. Он поднимал  свою  тяжелую  растрескавшуюся
ладонь и гладил ее по голове. Ни у одной женщины в племени не  было  таких
блестящих, таких мягких волос. Дождь лил два дня, на третий вода поднялась
необычно высоко, ее гул не давал им покоя ни днем ни ночью. Однако он  был
совершенно спокоен. Из поколения в поколение передавались  в  его  племени
сказания о грозах и наводнениях. И ни в одном ни слова  о  том,  что  вода
достигла пещер, залила их, даже самые нижние. Жена пусть себе  боится,  ей
можно. Но он знал, что не имеет права бояться  -  даже  медведей,  которые
иногда с глухим ревом пробирались в пещеры.  Он  только  поднимал  руку  и
гладил ее по волосам, да и то если рядом никого не было.
   Вода хлынула в их маленькую пещеру на  рассвете  четвертого  дня.  Люди
заметили это, лишь когда на них  внезапно  обрушились  холодные,  режущие,
словно сотни кремневых осколков, струи. Они бросились к  выходу,  но  было
уже  поздно.  До  полного  изнеможения  боролись  люди  с  водой,  пытаясь
выбраться на берег. Он крепко держал жену, но бушующий поток вырвал  ее  у
него из рук, отбросил далеко в  сторону.  Лицо  ее  на  мгновение  светлым
пятном мелькнуло среди волн и исчезло. Это был конец. Как он  добрался  до
берега, он не помнил.
   Сначала он увидел воронов, что-то терзавших своими громадными  клювами.
Потом - двух одиноких орлов, безуспешно пытавшихся их разогнать. Это  была
она. Он наклонился, корявыми ладонями вытер облепленное  грязью  лицо.  Он
узнал ее сразу, хотя глаза были выклеваны, а грудь  растерзана.  Узнал  по
волосам, потому что ни у одной женщины в племени  не  было  таких  мягких,
блестящих волос. Страшный вопль вырвался  из  пересохшего  горла,  тяжелый
кулак изо всех сил ударил в могучую грудь. Птицы  испуганно  взлетели.  Он
видел, как они, словно черные тени,  качались  в  прозрачном  воздухе.  Но
больше не решался взглянуть на лицо, которое столько  ночей  покоилось  на
его плече...
   ...и проснулся, все еще раздираемый острой, невыносимой болью. Он сидел
на стуле в своей комнате, а древняя боль была  так  жива  и  пронзительна,
словно только что  возникла.  Он  напряг  все  силы,  чтобы  удержать  это
нечеловечески человеческое мгновение, прежде чем оно исчезнет, может быть,
навсегда. И оно исчезло - просто не верилось, что такое  сильное  ощущение
может исчезнуть так молниеносно и так  бесследно.  Он  все  еще  сидел  на
стуле, переполненный настоящим человеческим изумлением. Выходило, что  все
написанное в книгах - правда, гораздо более истинная, чем вся  его  жизнь.
Чем любая жизнь. Несси взглянул на часы, он спал ровно  семь  минут.  Семь
ужасных минут, в течение которых он столько пережил. И столько  вместил  в
себя - как разум его вмещал галактику, все  галактики,  вселенную,  больше
чем вселенную.
   В это утро он никуда не пошел. Лег одетый в  нерасстеленную  кровать  и
лежал так, пока в доме не послышалось слабое движение. Отец  проснулся  и,
вероятно, собирался на работу. Тогда Несси  встал,  умылся  и,  ничего  не
помня, ни о чем не  думая,  вышел  в  холл.  Отец  был  там,  просматривал
утреннюю газету. Несси остановился перед  ним,  лицо  его  было  абсолютно
неподвижно.
   - Папа, где твой финский нож?
   Алекси вздрогнул. Он уже и не помнил, когда Несси называл его "папа".
   - Какой нож? - растерянно спросил он.
   - Тот, которым ты перерезал шнур, - строго ответил Несси.
   Алекси застыл. Действительно, шнур,  на  котором  повесилась  жена,  он
перерезал своим старым туристским ножом.
   - Не знаю, сунул куда-то, - ответил он. - Наверное, в кладовке. А  тебе
он зачем? - вдруг спросил он.
   - Ни за чем. Просто так.
   Сегодня была среда. Всю ночь он думал об  этом  дне.  И  сейчас,  после
сновидения, тоже. Сон заставил его на многое взглянуть  по-иному  -  может
быть, более по-человечески, но и более жестоко.  К  тому  же  человеческое
улетучилось слишком быстро. Надо было как-то его вернуть. Снова  завоевать
его для себя. Ровно в восемь он позвонил в дверь Рени. Нарочно  задержался
на целый час, чтобы все собрались. Девушка, в новом платье,  открыла  ему,
сияя улыбкой, и, ласково взяв за  локоть,  провела  в  комнату.  Он  жадно
всматривался в  ее  лицо,  стараясь  найти  в  нем  что-то  от  того  -  с
выклеванными глазами. Но не находил. Это  лицо  было  веселым,  довольным,
будничным. Чужим. И все  же,  непонятно  почему,  внутренне  ему  близким.
Комната была полна молодежи. Все расселись  где  придется,  большинство  -
прямо на полу,  на  желтых  и  голубых  провинциальных  подушечках,  самые
удачливые - на диване. Только один стул был свободен - вероятно, для самой
Рени.
   - Ты будешь сидеть здесь! - сказала она. - Ты - гость особенный. Сейчас
принесу стакан.
   И выпорхнула из комнаты. Несси осторожно осмотрелся Не следит ли кто за
ним? Похоже, нет. Вокруг, можно сказать, одни дети.  Впрочем,  кто  знает,
есть же агенты-женщины, почему бы не быть и агентам-детям? Он  в  этом  не
слишком разбирался. Девушки  и  парни  продолжали  беззаботно  веселиться,
никто не обращал на Несси никакого внимания. Нет, один из них, похоже,  на
него посматривает. Он? Или другой? В голове у него все спуталось. Кто  он?
О ком идет речь? Среди гостей были иностранцы - две  маленькие  вьетнамки,
нежные, как самые первые весенние крокусы. Кто мог знать, что одной из них
суждено погибнуть? Был  пылкий  перуанец,  в  бурном  потоке  своих  речей
путавший испанские и болгарские слова. Его круглые птичьи глаза  сияли.  И
ему была уготована та же участь. Остальным  тоже,  но  пока  все  они  еще
веселились. Наконец вернулась Рени, принесла белый бумажный  стаканчик  из
тех, в которых продают мороженое, налитый до половины какой-то жидкостью.
   - Это ром! - сказала Рени. - Я еще никогда не пила рома.  Ты  вообще-то
пьешь?
   - Пью, - ответил Несси. - Немного...
   - Говорят, он вкусный.
   - Кто из них твой друг?
   - Узнаешь, - сказала она. - Скоро узнаешь...
   Он подозревал каждого, но доподлинно узнал  это,  лишь  когда  начались
танцы. Они танцевали вдвоем под  аккомпанемент  гитары,  остальные  только
хлопали в такт. Несси не верил своим глазам. Парень был невысок,  возможно
даже ниже Рени, с мелкокудрявыми и пышными, как у женщины,  волосами.  Да,
именно женскую прическу напоминали его пышные  африканские  волосы.  Очень
смуглое, почти без румянца лицо казалось чувствительным и  интеллигентным.
Танцевал он замечательно, невозможно было оторвать  глаз  от  его  легкого
гибкого тела. Все и глядели - гораздо больше на него, чем  на  Рени,  хотя
она  тоже  танцевала  прекрасно.  Так  же,  как  сам  Несси  еще   недавно
превосходил других, этот юноша явно превосходил здесь всех, вообще всех...
может быть...
   Несси вдруг понял, что эти  двое  любят  друг  друга.  Глаза  их  сияли
счастьем, почти жадным - настоящим, идущим изнутри  наслаждением.  Звенела
гитара,  все  громче  хлопали  ладони,  перуанец  что-то  неистово  кричал
по-испански. Он еще не знал, что живет последние минуты.  Но  и  Несси  не
знал этого. Собственно говоря, сейчас он не знал ничего. Он  просто  сунул
руку в карман, вытащил нож и встал. Это было последнее, что  он  запомнил.
Все остальное утонуло в крови, стонах, небытии.



5

   Ужасная новость потрясла город. Казалось бы, древняя страна, пережившая
за свою долгую историю немало войн,  разрушений  и  убийств,  должна  была
привыкнуть к крови. Но то, что случилось в этот спокойный, мирный день,  в
обычной молодежной компании, было не просто ужасно -  это  не  поддавалось
никаким объяснениям. И потому казалось особенно зловещим.  Ведь  и  причин
вроде бы не было никаких. Ни с того ни с сего Анастас выхватил свою ржавую
финку и набросился на незнакомых людей. Убил  троих  и  тяжело  ранил  еще
нескольких. После невероятной борьбы парням удалось наконец повалить его и
крепко связать ремнями.  Когда  прибыла  машина  "скорой  помощи",  врачи,
потрясенные, остановились на пороге. За долгие годы практики они  привыкли
и к крови, и  к  страданиям,  но  такое  увидели  впервые.  Хоть  бы  один
невредимый. Правда, некоторые молодые люди даже  не  сразу  заметили,  что
ранены, - настолько все были потрясены неожиданным нападением  -  в  самый
разгар веселья.
   Пресса откликнулась на это событие лишь кратким  сообщением,  но  город
захлестнула волна слухов, предположений и страха. Никто не  мог  поверить,
что  такое  случилось  в  нашей  стране.  Но  волнения  эти   продолжались
сравнительно недолго. Странная биография Анастаса Алексиева как  будто  бы
объясняла многое. От человека, который родился  не  как  все,  можно  было
ожидать и не такого. Лишь ученые мужи, продолжавшие  наблюдать  за  Несси,
никак не могли оправиться от потрясения. Они-то знали, что по всем законам
разума и практики их питомец абсолютно нормален, может быть, даже слишком.
В конце концов,  еще  неизвестно,  что  считать  ненормальным.  Можно  ли,
скажем, акселерацию считать ненормальным явлением? Очевидно,  нельзя,  раз
она вызывается объективными и постоянно действующими причинами. И  вообще,
а вдруг эта самая акселерация возвещает появление нового вида человека?
   Как и каждое преступ