ого дервиша.
   - И  все  же,  чем  может  быть  вызвана  такая  мутация?  -  продолжал
рассуждать вслух профессор. - В конце концов, ничто в этом мире не  бывает
случайным.
   - Не понимаешь? - как-то странно взглянул на него Алекси.
   - Чего?
   - Вспомни, где я работаю!
   Профессор прекрасно знал, где работает этот чудаковатый старший научный
сотрудник, но не сразу понял, при чем тут рождение чудо-ребенка.
   - Мне ведь приходится иметь дело с редкими радиоактивными  изотопами...
И часто - без  всякой  защиты.  Количества  у  нас  очень  незначительные,
радиация ничтожная. И все же - чем черт не шутит?  Природа!  Много  ли  мы
знаем об истинных ее движущих силах?
   - Да, ясно! - с облегчением  сказал  профессор.  -  Это  все-таки  хоть
что-то объясняет.
   Он явно развеселился. Но неужели до сих  пор  он  считал,  что  тут  не
обошлось без дьявольских козней? Или божеских, все равно. Это неожиданное,
необъяснимое, сверхчеловеческое существо, слишком совершенное,  чтобы  его
просто можно было счесть некой игрой природы! Но разве не сам он  говорил,
что мутации вовсе не так уж слепы, как может показаться на первый взгляд?
   - Как ты его назовешь? - спросил он.
   - Анастас!
   - Ну и имя!
   - Анастас - значит "воскресший"... Разве он не  воскрес  в  материнской
утробе, словно феникс?
   Так мальчик получил имя,  которое  позже  для  краткости  переделали  в
Несси.



4

   Для  наблюдения  за   развитием   Несси   был   создан   особый   совет
ученых-специалистов, которому предстояло сделать из  него  по  возможности
научно значимые констатации и выводы. Вначале совет, несмотря  на  всякого
рода драматические ситуации, взялся за дело с большим энтузиазмом. Надежды
были  так  велики,  что  их  просто  страшно  было  выразить  словами.  Но
постепенно   настроение   ученых   явно   изменилось.   Термин   "мутация"
употреблялся все реже и реже, пока наконец совершенно не исчез из обихода.
На смену ему пришло другое, гораздо более модное словечко - "акселерация",
не только звучавшее скромней и  безобидней,  но  и  ничего  фактически  не
значившее. Оно приводило в трепет и недоумение  лишь  нынешних  родителей,
особенно матерей, которым слишком рано приходилось задумываться о  половой
гигиене своих дочек.
   С  точки  зрения  анатомии  Несси  был  точной  копией  любого  другого
человека, даже аппендикс  у  него  был  на  месте.  Единственное  различие
состояло в том, что он развивался значительно быстрее остальных детей. Но,
как мы уже говорили, в наше время этим никого  не  удивишь.  В  странах  с
более высоким жизненным уровнем дети раньше начинают говорить, ходить, они
быстрее растут, быстрее развиваются умственно.
   И все же в случае с Несси  ученые  столкнулись  отнюдь  не  с  типичным
проявлением акселерации,  которая  в  конечном  счете  представляет  собой
вполне  терпимое  отклонение  от  нормы.  Развитие  этого   ребенка   было
необыкновенным, потрясающим. Уже на втором месяце Несси заговорил,  причем
вполне сносно и правильно. Не было никаких "ба-ба-ба" и "ма-ма-ма", как  у
других детей. Довольно долго он бормотал что-то непонятное, бессвязное, но
все же до странности напоминающее человеческую речь, пока однажды из этого
невразумительного хаоса  внезапно  не  вырвались  обычнейшие  человеческие
слова, к тому же безукоризненно произнесенные.
   - Хочу есть! - заявил он.
   Рядом не было никого, кроме  матери.  Корнелия  прямо-таки  подскочила,
ошеломленная неожиданной репликой. Надо сказать, что  она  была,  пожалуй,
единственным  человеком,  равнодушным  к  этому  удивительному   младенцу,
никогда не ласкала его, не прижимала к груди, не шептала нежных  слов.  На
сына она смотрела с каким-то страхом, с  трудом  заставляла  себя  к  нему
прикасаться, даже отказалась кормить. После родов Корнелия  не  ожила,  не
стала веселей,  не  почувствовала,  как  это  бывает  со  всеми  матерями,
великого облегчения и душевного подъема,  а,  наоборот,  стала  еще  более
унылой и озабоченной. Едва оправившись  от  неожиданности,  она  торопливо
схватила бутылочку с молоком.
   - Этого я не хочу! - еще более ясно и четко заявил Несси.
   - Чего ж тебе дать?
   - Каши!
   Рассказ Корнелии, как и следовало  ожидать,  произвел  в  научном  мире
настоящую сенсацию. Несси и вправду ел много и жадно и рос не по  дням,  а
по часам, становясь все красивей и великолепней. В три месяца он  выглядел
как годовалый. И тогда же  встал  на  ноги  и  пошел.  Ходил  он  с  очень
серьезным, даже сердитым видом, часто спотыкался, но никогда  не  пробовал
ползать, как это делают другие дети. Говорил Несси мало,  но  почти  сразу
стал составлять довольно сложные предложения: "Мама, у меня  болит  живот"
или "Здесь очень жарко". Ученых, наблюдавших за ним, не выносил,  встречал
их хмуро и враждебно,  особенно  если  их  было  больше  двух.  А  как-то,
вглядевшись в одного смиренного лысоватого педагога, почти грубо заявил:
   - Ты уходи!
   - Почему? - серьезно спросил председатель совета.
   - Он мне не нравится.
   - Почему? Можешь сказать поточнее?
   - А зачем он меня разглядывает?
   - Дело в том, что  ты  не  такой,  как  другие  дети!  -  Ученый  почти
смутился.
   - Знаю! - коротко ответил Несси. - Что из того?
   И это говорил годовалый ребенок! Члены комиссии  были  единодушны  -  у
Несси  исключительный  ум.  Через  год  они  утверждали,  что  ум  у  него
колоссальный, несвойственный даже взрослым.  К  этому  времени  Несси  уже
свободно читал и считал не хуже счетной машинки. Так что, если  ум  его  и
представлял собой какое-то чудо,  то  чудо  прежде  всего  математическое.
Эксперты-математики  с  удовлетворением  отметили,  что  знания  Несси  не
уступают знаниям гимназиста, не говоря уж о  его  памяти,  которая  просто
невероятна.
   И все-таки ученых мужей всерьез  смущали  некоторые  на  первый  взгляд
мелочи. С каждым днем Несси становился все более недружелюбным,  замкнутым
и молчаливым. Он много читал, но не отличался особой любознательностью. Не
проявлял никаких умений или дарований. Да и воображения у него  словно  бы
не было никакого - впрочем, может, ученым это просто казалось. Потому  что
иногда он все же задавал нелепые, но такие естественные для детей вопросы:
"Почему самолеты не машут крыльями?", "Почему лебеди не тонут?"
   Похоже,  у  Несси  не  было  даже  инстинктов.  Он  страшно   удивился,
обнаружив, что горячий утюг или конфорка  плиты  могут  обжечь  пальцы.  И
поверил в это  только  после  многократных  опытов.  Но  особенно  большая
неожиданность  произошла,  когда  Несси  привезли  на  курорт.   Корнелия,
разумеется, на пляж не пошла - она и представить себе не могла, что  можно
появиться на людях в каком-то там купальнике. Так что Алекси выпала  честь
сопровождать мальчика к морю. Нельзя сказать, что оно произвело  на  Несен
большое впечатление. Гораздо сильнее поразило  его  невероятное  волосатое
отцовское тело. Мальчик скептически, даже с некоторым отвращением  оглядел
его, потом спросил:
   - Ты почему такой волосатый?
   - Бывает! - неохотно отозвался  Алекси.  -  Знаешь  ведь,  что  человек
произошел от обезьяны?..
   - Во всяком случае, ты больше похож на  собаку!  -  бесцеремонно  изрек
сын.
   Алекси обиженно забрался под зонтик.  Оставшись  в  одиночестве,  Несси
небрежно направился к морю. Здесь было мелко, и он спокойно,  без  всякого
колебания вошел в воду. Вначале мальчик словно бы  удивился  ее  прохладе.
Однако, заметив, что люди не обращают на это никакого  внимания,  двинулся
дальше. Вода уже доходила ему до шеи, но Несси все так же невозмутимо  шел
вперед. Когда вода коснулась его подбородка, Алекси вдруг поднял голову  и
понял, чем это может кончиться. Как безумный, он бросился в воду и  настиг
Несси, когда над поверхностью виднелись одни лишь его темно-русые  волосы.
Вытащив сына, Алекси тут же впервые в жизни закатил ему пощечину,  которую
тот, как потом выяснилось, не забыл до конца жизни. Но  сейчас  он  только
мрачно взглянул на отца и спросил:
   - Ты почему меня ударил?
   - Неужели ты, дурень этакий, не понимаешь, что чуть не утонул?
   - Что значит утонул? - спросил мальчик без всякого признака страха.
   - Легкие, которыми мы дышим, наполняются водой и человек задыхается.
   - Как же они могут наполниться? - не понял Несси. - Ведь рот у меня был
закрыт?
   - Но ты б его обязательно открыл...  Потому  что  захотел  бы  глотнуть
воздуха.
   - Глупости! - презрительно хмыкнул Несси. -  Что  я,  не  знаю  разницы
между водой и воздухом?
   - Это делается инстинктивно, дурень!
   - Если ты еще раз назовешь меня дурнем, я в тебя плюну! -  сухо  сказал
Несси.
   Но Алекси торопливо вытащил мальчика на песок,  все  еще  встревоженный
его неожиданным поступком. Впрочем, почему неожиданным, это было вполне  в
его стиле. Как и немедленно последовавший вопрос:
   - Что все-таки значит - инстинкт? Я то  и  дело  слышу  это  непонятное
слово.
   Как всегда, вопрос был задан без особого любопытства. Но  на  этот  раз
Алекси понял, что обязан ответить.
   - Инстинкт - врожденное поведение животных...
   - Но я не животное.
   - Подожди, не торопись. У людей тоже есть инстинкты, хотя  и  не  столь
многочисленные. Инстинкт самосохранения спасает человека там, где  ему  не
хватает опыта... Как  в  этом  случае  с  морем,  например.  Что-то  вроде
безусловного рефлекса. Человек подчиняется ему, не раздумывая.
   - Я всегда думаю! - сказал мальчик. - И мне кажется, что  этого  вполне
достаточно.
   - Недостаточно! - закричал отец. - Не вытащи я тебя, ты бы утонул...
   На этот раз Несси задумался надолго.
   - Кажется, у меня и правда совсем нет инстинктов, - сказал  он.  -  Это
значит, что я не человек?
   Тут Алекси впервые недоуменно вгляделся в красивое бесчувственное  лицо
сына. И впервые сердце у него сжалось от нежности и  сострадания  к  этому
чудо-ребенку, который,  вероятно,  был  гораздо  беспомощней  остальных  -
обычных людей.
   - Нет, конечно, - мягко ответил он. - У человека  инстинкты  постепенно
уступают место разуму и сознанию.
   Лицо мальчика вдруг оживилось.
   - А может, я сверхчеловек? - спросил он. - Раз я обогнал людей  даже  в
отношении инстинктов.
   Алекси недовольно нахмурился.
   - Не люблю я это слово, - ответил он. - Потому что люди,  которые  себя
так называют, обычно стоят даже ниже животных.
   В то лето Несси еще раз смертельно напугал родителей. Семья отправилась
на прогулку в Аладжа-монастырь близ Варны. По дороге Несси вдруг  рванулся
в сторону, и, когда вновь появился, в  его  руке  извивалась  полуметровая
змея. Правда, мальчик держал ее за горло, так что та не могла его ужалить,
но Корнелия при виде этой ужасной картины тут же лишилась чувств.  Алекси,
растерявшись, не знал, кому раньше прийти  на  помощь.  Рядом  без  чувств
лежала жена, а его сын по-прежнему держал перед  собой  змею,  с  холодной
злобой глядя ей прямо в глаза. В  сущности,  Несси  не  испытывал  к  змее
никакой ненависти. Просто ему не хотелось уступать. В конце  концов,  ведь
она была в его власти, а не наоборот.
   - Несси! Брось немедленно! - вне себя крикнул Алекси.
   Мальчик взглянул на него с недоумением. Почему  люди  впадают  в  такие
нечеловеческие состояния? Что же оно такое - то,  что  заставляет  их  так
резко менять свое поведение? - понять было невозможно. Сам Несси никогда и
ни при каких обстоятельствах не терял  душевного  равновесия.  Мальчик  на
секунду задумался, потом недовольно отшвырнул добычу.  Змея  изогнулась  в
воздухе, шлепнулась на землю и мгновенно исчезла. Корнелия  уже  пришла  в
себя и, наверное, решила, что ей что-то привиделось, настолько спокойным и
невозмутимым выглядел Несси. Алекси подошел к нему, кадык  его  прыгал  от
возмущения.
   - Слушай, ты что, не знаешь, что такое змея?
   - Конечно, знаю.
   А знаешь, что она ядовитая?
   - Это ведь уж, - ответил мальчик. - А ужи не ядовиты.
   Алекси только махнул рукой и бросился к жене. Она все так же  испуганно
глядела на мальчика. Мальчик тоже  глядел  на  нее  -  пренебрежительно  и
равнодушно. Тогда Корнелия опустила голову и впервые заплакала  -  тихо  и
безутешно. Без всхлипов, почти без слез, просто  беззвучно  изливала  свою
боль.
   Возможно, была и другая причина. За  последний  год  Алекси  словно  бы
забыл о жене, настолько он был увлечен сыном. Вначале он просто не находил
себе места от радости и все  время  пребывал  в  таком  упоении,  что,  не
замечая странного состояния жены, до поздней ночи донимал ее разговорами о
чуде, посетившем их дом. Они создали современного Адама,  который  положит
начало новой породе людей,  некоего  сверхгения  -  таков  был  постоянный
лейтмотив его рассуждении. Но  шли  месяцы,  энтузиазм  Алекси  постепенно
угасал, он становился все более задумчивым и рассеянным. И по-прежнему  не
замечал жены, которая была уже прозрачней воздуха.  Но  не  это  пугало  и
угнетало Корнелию, не это делало столь безысходной ее тоску.  Она  боялась
собственного сына.
   В этом Алекси убедился, еще когда они были на Золотых песках.  Уже  там
он скорее догадался, чем понял - Корнелия вообще перестала спать по ночам.
С каждым днем она становилась все бледней, печальней и  беспомощней.  Пока
однажды его не разбудил тихий плач, такой горький, жалобный  и  отчаянный,
что он похолодел.
   - Что с тобой. Корнелия? - испуганно спросил он.
   - Давай вернемся в Софию! - умоляюще прошептала она.
   - Конечно. Завтра же... Если тебе здесь плохо...
   - С тобой мне всюду хорошо, Алекси, - ответила она.
   - В чем же дело?
   - Не могу я спать в одной комнате с этим мальчиком.
   Действительно, она уже несколько месяцев как  спала  отдельно.  Правда,
занятый сыном, Алекси  тогда  не  обратил  на  это  внимания.  Но  сейчас,
пораженный ее словами, он спросил:
   - Да ты понимаешь, что говоришь, Корнелия? Как это не можешь?
   - Не знаю!.. - беспомощно ответила она. - Я его просто боюсь.
   Алекси ничего не ответил. Теперь уже он и сам до утра не  смыкал  глаз,
изо всех сил стараясь проникнуть в  смысл  ее  странных  слов.  Иногда  на
какие-то мгновения это ему вроде бы удавалось - истина вот-вот готова была
обрушиться  на  него  всей  своей  мощью.  Потом  он  как  будто   куда-то
проваливался, ничего не помнил и ничего не понимал. Никогда еще Алекси  не
испытывал такого странного состояния, порой  ему  даже  казалось,  что  он
помешался. Рассказать ей правду? Нет, будет  еще  хуже,  гораздо,  гораздо
хуже. А он теперь должен заботиться только о ней - ни о ком  и  ни  о  чем
другом. Только о ней.
   К рассвету Алекси наконец уснул. Разбудило его  жаркое  летнее  солнце,
светившее ему прямо в кровать. Он  уже  забыл  о  своих  ночных  кошмарах.
Осталась лишь уверенность, что, если он  не  хочет  потерять  жену,  нужно
немедленно возвращаться в Софию. Больше ничего  он  не  знал  и  знать  не
хотел. Причины  его  уже  не  интересовали,  все  равно  постичь  их  было
невозможно. Они действительно уехали в тот же день.  И  единственное,  что
ему осталось от этих тягостных часов,  был  робкий,  полный  благодарности
взгляд жены.



5

   Первые несколько недель, казалось, все было в порядке, словно  внезапно
вернулось доброе старое время, когда Несси еще не было  на  свете.  Алекси
вновь готовил вкусные,  тонко  приправленные  мясные  блюда,  которыми  он
славился среди коллег. Стиральная машина просто пела под  его  руками.  На
поблекшем грустном лице Корнелии стала изредка появляться бледная  улыбка.
Это еще больше вдохновило Алекси, и как-то он сам сводил жену в театр,  не
поинтересовавшись даже, на что. Но давали  "Видения"  Ибсена,  и  Корнелия
вернулась домой совсем расстроенная, хотя внешне никак этого не  проявила.
Алекси понял и стал к  жене  еще  внимательней.  Теперь  уже  и  он  порой
посматривал на Несси так, словно мальчик и вправду был во всем виноват. Но
Несси  не  обратил  на  это  никакого  внимания.  Ему  давно  надоел  этот
некрасивый,  волосатый  человек,  чье  навязчивое  внимание  тяготило  его
гораздо больше, чем заботы этих тупиц - ученых мужей. Но от них он все  же
хоть что-то узнавал, а от отца - ничего. Для него отец был просто-напросто
ограниченным человеком. Вот мать  -  та  вызывала  у  него  хоть  какой-то
интерес, он и сам не знал, почему. Во всяком случае,  ее  отчужденность  и
холодность импонировали ему гораздо больше.
   Отнюдь не отличаясь наблюдательностью, Несси, однако, заметил, что мать
перестала даже глядеть в его сторону. С каждым днем все более  подавленная
и  задумчивая,  в  их  просторной  квартире  она  казалась  тенью.   После
временного прояснения тучи вновь сгустились. Пока Алекси  был  на  работе,
Корнелия целые дни проводила в  своей  комнате,  погруженная  в  апатию  и
меланхолию, которые порядком испугали бы Алекси, если бы он мог видеть  ее
в таком состоянии. Но при нем она из последних сил, порой даже  чрезмерно,
старалась казаться оживленной, пыталась прислушиваться к  его  разговорам,
иногда и сама роняла несколько слов. Корнелия действительно любила мужа  и
жалела его за то, что ему так не повезло в жизни -  главным  образом,  как
она считала, с женитьбой. К тому  же  именно  в  это  время  перед  Алекси
забрезжило что-то вроде научной удачи, и он рванулся к ней, словно старый,
усталый пес, наконец-то напавший на след косули.  Разочарованный  в  сыне,
измученный вечным страхом  за  жену,  Алекси  отдался  работе  с  какой-то
нечеловеческой страстью, поразившей даже его коллег. Быть может, в эти дни
он впервые в  жизни  поверил,  что  именно  ему  удастся  прославить  свой
институт.
   Но поскольку, как всегда, сил его явно  не  хватало,  он  трудился  как
одержимый, а вечером мозг, разгоряченный непосильной работой, не давал ему
уснуть. Алекси часами вертелся, не сознавая, что рядом, тоже  без  сна,  в
смертельном страхе, как бы он этого не заметил, лежит жена. И  однажды  он
все-таки заметил. Вернее, не он, а его  полное  любви  сердце  -  это  оно
первым прислушалось к бесшумному дыханию, угадало истину.
   - Ты не спишь, Корнелия? - тихонько спросил Алекси.
   - Только что проснулась, - солгала она.
   Алекси не поверил. И внезапно в каком-то внутреннем потрясении осознал,
что снова забыл о ней. Пораженный, он помолчал, а потом заговорил снова:
   - Что с тобой, дорогая? Что тебя мучает?
   Корнелия молчала. Алекси казалось, что она перестала дышать.
   - Ты должна мне сказать, неужели не понимаешь? - умоляюще продолжал он.
- Тебе самой станет легче, вот увидишь.
   Всем сердцем почувствовала Корнелия его доброту и поняла, что больше не
может молчать.
   - Не знаю, Алекси, - беспомощно ответила она. - Я просто чувствую  себя
лишней в этой жизни. Лишней и никому не нужной.  Я  только  отравляю  тебе
жизнь, мешаю, самым ужасным образом убиваю в тебе веру в себя.
   - Но ты же прекрасно знаешь, что это не так! - горячо возразил  Алекси.
- Умоляю, скажи мне настоящую причину. Уж не в Несси ли все дело?
   - Не знаю! - подавленно ответила Корнелия. - Ничего я  не  понимаю.  Но
это началось после его рождения.
   - Что тебя в нем раздражает? Что тебе невыносимо?
   - Я же говорю, Алекси, - не знаю. Может быть, его бесчувственность.  Он
не любит ни меня, ни тебя, ни даже себя самого.  Он  никого  и  ничего  не
любит... Разве это человек? Неужели это мы его породили?  Просто  не  могу
поверить. И это меня пугает, понимаешь?
   - Глупости, милая! - воскликнул Алекси. -  Уж  это-то  не  должно  тебя
тревожить.
   - Почему, Алекси? Прошу тебя, объясни.
   - Но это же так просто, - ответил порядком  приободрившийся  Алекси.  -
Сама видишь, мальчик отличается невероятно сильным,  исключительным  умом.
Пока, по крайней  мере  в  этом  возрасте,  ум  его  доминирует  над  всем
остальным. И подавляет своей мощью все: чувства, инстинкты, страсти. Они у
него есть, только пока никак не могут проявиться.
   - Не знаю! - ответи