знаете,
что я не умею ни любить, ни ненавидеть. Тем более завидовать. У  меня  нет
чувств, сударь!
   - Да, чувств у вас нет! - мрачно кивнул философ. - Но и совести тоже.
   - Может, вы и правы! - ответил Несси, и впервые в голосе его прозвучало
что-то вроде оживления. - Совести у меня действительно нет - разумеется, в
том нелепом смысле, в каком обычно употребляют это  слово.  Как  суеверие,
как страх перед неведомыми силами или мстительными божествами. Но  у  меня
есть своя мера, по которой я сужу о людях, и  она  прежде  всего  разумна.
Подумайте сами - он был моим единственным другом. Он один относился ко мне
с каким-то вниманием. И потом, каждый из нас занимался своим  делом,  наши
пути нигде не пересекались...
   - Тогда почему вы его убили?
   Несси помолчал.
   - С логической  точки  зрения  возможна  лишь  одна  причина,  господин
Кавендиш.  Если  во  мне  пробудилось  что-то  человеческое.  Какое-нибудь
чувство, страсть, болезненная амбиция.
   Кавендиш молчал. Он знал, что молодой человек прав. Как всегда,  логика
его была безупречна. И так как философ молчал, Несси заговорил снова:
   - Вас ввела в заблуждение  ваша  наивная  буржуазная  теория,  господин
Кавендиш. Я не допускаю,  что  разум  может  мешать  большим  человеческим
чувствам. По крайней мере тем, какие утверждают ваши крупнейшие  писатели.
Абсурдно думать, что внутри самого сознания  его  положительные  категории
вступают в противоречие и  взаимно  отрицают  друг  друга.  Это  алогично.
Человечество  действительно  может  погибнуть,  но  не  от  разума,  а  от
собственной глупости.
   - К сожалению, история не подтверждает  вашей  элементарной  логики!  -
сказал философ, но голос его прозвучал уже не так уверенно.
   - Не люблю я этой отвратительной науки, господин Кавендиш,  которую  вы
называете историей. Я просто ее не понимаю. История чего? История насилия,
жестокостей, садизма. Особенно в эту последнюю  войну.  Чем  они  вызваны?
Конечно же, грубыми, примитивными чувствами и страстями человека.
   Кавендиш энергично помотал головой.
   - В этом ваша главная ошибка, -  сказал  он.  -  Жестокость  и  насилие
никогда  не  базируются  на  чувствах.  Наоборот,  они   означают   полную
бесчувственность.
   - Послушайте, что я вам скажу! - уже с некоторым  нетерпением  возразил
Несси. - Вы напрасно приписываете человечеству то, что присуще лишь вашему
отвратительному общественному строю.
   Тут произошло неожиданное. Кавендиш побагровел, словно перед припадком,
и, не сдерживаясь, закричал:
   - Я вовсе не буржуазный ученый, запомните  это!..  Я  глубоко  ненавижу
любой  строй,  основанный  на  насилии  и  несправедливости.  И  это  тоже
запомните. Лучше объясните, зачем вы убили Кирилла? А тогда я  вам  скажу,
кто вы и какому строю принадлежите!
   Несси окинул его презрительным взглядом.
   - Возможно лишь одно разумное объяснение - для того, чтобы разбудить  в
себе человека! - ответил он. - Какого ни есть. И как бы он ни назывался!
   Кавендиш вдруг скорчился, словно его ударили в живот. И больше  за  всю
дорогу не проронил ни слова. Лишь когда машина остановилась  у  гостиницы,
он неохотно проговорил:
   - Я улечу завтра с первым же самолетом, господин Алексиев. Мы больше не
увидимся. И вот что  мне  хотелось  бы  сказать  вам  напоследок...  -  Он
замялся. - В этой жизни вас может спасти лишь одно - любовь.  Постарайтесь
влюбиться.
   В первый момент Несси просто не поверил своим ушам.  Рехнулся  он,  что
ли, этот человек? Но Кавендиш выглядел таким грустным и  подавленным,  что
Несси только пробормотал:
   - К сожалению, господин Кавендиш, это последнее, что  я  могу  сделать.
Чтобы не сказать, невозможное.
   - Нет, возможное! - горячо воскликнул Кавендиш. - Вы ошибаетесь. Я  вам
сейчас объясню. - Он беспомощно огляделся, потом  сказал:  -  Зайдемте  на
минутку!.. Я вам объясню, да, объясню!..
   Пока шофер занимался вещами, они прошли в дневной бар и сели за  столик
в сторонке. Было пусто и прохладно, обе барменши, занятые каким-то  своим,
явно увлекательным разговором, даже не взглянули  в  сторону  посетителей.
Впрочем, те и не собирались ничего заказывать. Лицо Кавендиша, и бледное и
багровое сразу, напоминало ломоть пражской ветчины.
   - Я хочу объяснить вам ваш сон, - заговорил он возбужденно. - Помните -
киты и  белый  айсберг?  Поймите  меня  правильно,  я  не  фрейдист.  Даже
наоборот. И все  же  в  некотором  отношении  Фрейд  был  прав  сновидения
выражают  какую-то  часть  скрытой  сущности  человека.  Его  подавленного
духовного мира. Вы знаете, что означает ваш сон?
   - По-моему, ничего! - неохотно ответил Несси. - Просто картина.
   -  Но  что  вызвало  эту  картину  из  вашего  подсознания?  Из   вашей
генетической памяти? Вероятно, какое-то  внутреннее  напряжение.  Какая-то
потребность. Эта потребность, по-моему, называется жаждой красоты.
   Несси неуверенно взглянул на  него.  Жажда  красоты?  Это,  похоже,  не
лишено смысла. Кавендиш,  словно  почувствовав  его  колебания,  оживленно
продолжал:
   - Подумайте,  подумайте!  Разве  ваше  сновидение  не  поражает  именно
красотой? Вспомните! Белое и голубое в их безмерной  чистоте!  И  плывущие
киты!  Что  может  быть  мощней,  царственней,  прекраснее  их   движений?
Величественная, вечная картина! С тех пор как вы это  рассказали,  она  не
выходит у меня из головы.
   - Допустим. Я только не понимаю, что общего у этой картины с любовью?
   - Как - что общего? - чуть не закричал Кавендиш. - Любовь и  красота  -
два почти равноценных понятия.
   - Не верю, - ответил Несси. - Любовь - одна из самых примитивных уловок
природы. Правда, для этой цели  она  иногда  и  в  самом  деле  использует
красоту.  Но  не  всегда,  а  сейчас  все  чаще  предпочитает  безобразие,
деформацию, извращение.
   - Да, это верно. Но это относится к уже  испорченным  людям.  Внутренне
опустошенным. Лишь вы имеете удивительную возможность начать все  сначала.
Или вернее - впервые. И вы начнете именно с красоты - как  львы,  павлины,
жеребцы, горлицы. Поймите, это заложено в вас. И  ищет  своего  выражения.
Найдите его! - Кавендиш говорил уже вдохновенно. -  Это  ваш  единственный
шанс.
   Об этом разговоре Несси вспомнит в час своей трагической смерти.  Зачем
Кавендиш повел его по этому пути? Ангел он или сатана? Хотел он спасти или
погубить?



2

   Внешне жизнь никак  не  изменилась.  Он  вставал  рано,  пробегал  свой
утренний кросс, с  педантичной  точностью  появлялся  на  пороге  залитого
солнцем кабинета. И словно бы не замечал ни  пустоты,  ни  глухой  тишины,
окружавшей его. Никто не спросил у него, что же  все-таки  случилось,  как
погиб его друг, - ни шефы, ни коллеги. Может быть, инстинктивно страшились
узнать правду. А может быть, просто не желали вмешиваться  в  чужие  дела,
тем более столь трагические.
   И все же в его жизни кое-что изменилось. Он больше не работал. Нет,  не
совсем - кое-что он все-таки делал, но неохотно,  с  ощущением  внутренней
пустоты. Иногда он часами сидел перед закрытой зеленой папкой, думал.  Вид
у него становился все более отрешенным, глаза - все  более  безжалостными.
Впервые он думал о себе. Кто он такой, в  сущности?  Почему  не  похож  на
других людей? До сих пор на эти вопросы у  него  был  готовый,  неизменный
ответ - отличие лишь в том, что он  намного  обогнал,  перерос  остальных.
Может быть, пройдут века, и все станут похожи на него - и по разуму  и  по
внутренней силе. Так он думал раньше. Но сейчас это его убеждение, похоже,
поколебалось. В сущности, у Несси не было многого из  того,  чем  обладали
другие. Так, например, у Несси не было детства. Может быть,  и  вправду  в
этом нежном возрасте образуется  именно  то,  чего  ему  так  не  хватает?
Чувства? Воображение? Или совесть, которой, как все единодушно утверждают,
у него нет и в помине?
   Он  все  чаще  сидел  в  маленьком  квартальном  скверике,  внимательно
наблюдая за бегавшими по аллеям детьми,  -  за  детьми,  которые  кричали,
толкались, вырывали друг у друга игрушки, дрались, а затем дружно ревели -
и побитые, и драчуны. Несси просто не мог понять, почему все это  вызывает
у взрослых такое умиление. В сущности, думал он, дети ничем не  отличаются
от взрослых, только ведут они себя гораздо откровеннее. Что стоящее  может
сложиться в этой стихии озорства и пакостей?
   И Несси потерял к детям всякий интерес. Не стоило на них тратить время,
ничего для себя полезного он тут найти не мог. В задумчивости стоял он  по
утрам у окна, глубоко и сильно дышал. Скорее по  привычке  -  до  чего  же
глупо заботиться об этом жалком и тленном теле,  которое  время  рано  или
поздно все равно упрячет в могилу. Все можно обмануть в этом  мире,  думал
он,  нет  лишь  способов  исправить  рецепт,   в   котором   расписано   и
предопределено все - до последнего камешка в почках. Ночи  стали  длиннее,
заря уже не освещала улицу, в пустых глазницах окон таился мрак.  Ее  окна
Несси, с тех пор как вернулся, ни разу  не  видел  открытым  -  завешенное
изнутри пожелтевшими газетами, оно напоминало глаз, затянутый катарактой и
способный разглядеть лишь мутный отблеск рассвета. Потом  Несси  завязывал
шнурки на безупречно белых кедах и отдавался  своему  ежедневному  убогому
развлечению. Ничего не случалось в эти ранние часы. Лишь  однажды,  слегка
ошарашенный, он остановился посреди  аллеи.  Из  кустов  выскочила  тощая,
ободранная кошка и, прошмыгнув у самых его ног, мельком  бросила  на  него
ничего не  выражающий  взгляд  круглых  желтых  глаз.  Но  внимание  Несси
привлекла не  кошка  -  в  зубах  у  нее  безжизненно  болтался  маленький
окровавленный  бельчонок,  наверное  мертвый.  Волнение  охватило   Несси,
слабое, еле заметное волнение, которое ему суждено было - он этого не знал
- запомнить надолго. Потом кошка со своей добычей исчезла в кустах.
   Так прошло дней десять - все, как один, пустые,  бессмысленные,  словно
он вдруг оказался на дне давно высохшего колодца, откуда не видно  ничего,
кроме  маленького  кружка  неба  над   головой,   неизменно   синего,   но
безнадежного. Однажды он заметил, что ее окно открыто  -  видимо,  девушка
вернулась. Ничего нельзя было разглядеть  в  комнате  -  ни  человеческого
присутствия, ни хоть какого-то движения. Да и что он мог там увидеть? Свое
спасение, как слащаво выразился Кавендиш? И все же он  вновь  почувствовал
легкое волнение, точно такое же, как при виде мертвого бельчонка. А может,
и правда, что смерть и любовь идут рядом, как иногда пишут в своих  книгах
глупцы писатели?
   В тот день случилось первое чудо -  Несси  отменил  утреннюю  прогулку.
Просто взял и остался дома. Мрак в ее комнате медленно редел,  из  небытия
выплывали  мебель  и  другие  предметы.  Он  ждал.  Ждал   спокойно,   без
напряжения, но все же с какой-то внутренней затаенностью,  которой  раньше
никогда не испытывал. Наверное, жук-муравьед вот так же ждет  муравьев  на
дне" своей песчаной норки. Так ящерицы, леопарды, удавы ждут добычу - свою
насущную пищу. Лишь к шести часам он заметил в комнате какое-то  движение,
словно тени  и  свет  поменялись  местами.  Вдруг  в  полумраке  мелькнули
вскинутые вверх красивые белые руки - наверное,  девушка  одевалась.  Лишь
после этого появилась в окне и она сама, в желтом платьице, непричесанная,
может быть, невыспавшаяся. Откровенно, без стеснения, не пряча под ладонью
рот, зевнула. Блеснули белые чистые зубы.
   Несси наблюдал за ней, затаив дыхание. Она и в самом деле была красива,
сейчас он это видел как нельзя лучше. Волосы у нее были цвета темной меди,
кожа очень белая, глаза голубые или,  может,  зеленоватые  с  очень  ясным
блеском,  впрочем,  вероятно,  это  был  отсвет  утреннего  неба.   Ничего
особенного, девушка стояла бесцельно  и  равнодушно,  лицо  ее  светилось.
Видимо, она просто радовалась ясному  утру,  инстинктивно  глотая  свежий,
прохладный воздух, еще не испорченный тяжелыми дневными  испарениями.  Ему
она казалась непостижимой. Он  еще  не  знал  самой  простой  истины,  что
по-настоящему красивы лишь далекие и непостижимые  вещи  -  звезды,  снега
Килиманджаро, озера Тянь-Шаня. И женщины - пока они далеки  и  недоступны.
Эта, правда, была не так уж далеко, но между ними зияла улица, в этот  час
еще холодная и темная, как пропасть. Потом девушка исчезла.
   Еще два раза Несси пропустил свою утреннюю прогулку. И оба раза девушка
появлялась у окна только на минутку - взглянуть на  утреннее  небо,  потом
исчезала. На второй раз ему показалось, что она поглядела  на  него  -  не
мельком, нет, это длилось гораздо дольше - силился потом он вспомнить.  Он
ни разу не видел, чтобы она вышла на улицу. Вероятно, студентка  и  сейчас
усиленно готовится к осенней сессии - что другое мог он предположить?
   Затем Несси шел на работу - неудовлетворенный, опустошенный.  Раскрывая
папку, равнодушно глядел на страницы. Может, это и есть  начало  любви?  И
тут же с отвращением отбрасывал эту мысль. Даже  если  и  так,  он  должен
сопротивляться. Любовь казалась ему чем-то неестественным  и  примитивным,
каким-то обманом, заблуждением, грубой деформацией сознания.  И  наверное,
чем-то похожей на опьянение, на мертвого бельчонка в зубах у кошки. Хорошо
бы заставить себя забыть ее окно и спокойно  заниматься  своим  делом.  Но
можно ли спокойно заниматься делом, к которому не лежит  душа?  Формулы  и
цифры  казались  ему  теперь   просто   безвкусной   соломой,   изрыгаемой
металлической пастью соломорезки.
   К тому же он давно знал - если  хочешь  от  чего-то  избавиться,  лучше
всего это пережить. Тогда что ему мешает познакомиться с девушкой?  Приняв
такое решение, он вдруг почувствовал облегчение, словно полдела  было  уже
сделано. Собственно говоря, раньше он так не поступал.  Несси  никогда  не
бросался на свою добычу, словно ягуар, и  не  преследовал  ее  до  полного
изнеможения, как шакалы. Ему достаточно было, словно  муравьеду,  высунуть
свой влажный язык,  и  к  нему  тут  же  приклеивались  десятки  муравьев.
Оставалось только  проглотить.  Почему  бы  ему  не  пойти  прямым  путем?
Настоящие полководцы не ищут обходных маневров.
   Итак, однажды утром Несси позвонил  у  дверей  квартиры,  где,  по  его
расчетам, должна была жить девушка. Вскоре  послышались  легкие  шаги,  на
пороге появилась она. Лицо ее озаряла широкая радостная улыбка,  мгновенно
угасшая при виде Несси. Очевидно, она ждала кого-то другого,  и  внезапное
появление незнакомца ее удивило. На ней было все то же желтое платьице,  в
котором, вероятно, она ходила только  дома.  Босая,  непричесанная,  может
быть, даже неумытая, девушка, казалось, только что проснулась.  Как  можно
было не смутиться? Она  невольно,  словно  что-то  ее  потянуло,  подалась
назад, возможно собираясь захлопнуть дверь перед самым носом  неожиданного
посетителя. Но Несси ее опередил.
   - Меня зовут Анастас Алексиев... - начал он.
   - Да, я вас знаю, - перебила девушка.
   - Знаете?
   - Но вы ведь живете напротив. - Она улыбнулась.  -  Я  тоже  математик,
пока еще, конечно, студентка.
   Непонятно почему, Несси это  не  понравилось.  Возможно.  он  не  любил
женщин, занимающихся чисто мужскими науками.
   - Чудесно, - ответил он. - Знаете ли, в сущности, я... хотел... - Он на
секунду растерялся. Такого с ним еще никогда не было.
   - Вы ко мне? - удивленно спросила девушка.
   - Конечно, к вам... Я как раз хотел объяснить...
   - Что ж, входите! - слегка смутившись, пригласила она. -  Входите,  раз
пришли.
   Последние ее слова были не бог весть как радушны. И все же он пошел  за
ней. Сейчас девушка показалась ему гораздо ниже, чем он ожидал, может быть
потому,  что  она  была  босиком.  Они  миновали  темную  прихожую,  холл,
заставленный ветхой, потрескавшейся мебелью.  Чучело  филина,  висевшее  у
двери в ее комнату, встретило его пристальным взглядом  желтых  стеклянных
глаз. Он огляделся. Большая,  довольно  пустая  комната.  Диван,  покрытый
сшитыми овечьими  шкурами,  несколько  провинциальных  вышитых  подушечек,
большой гардероб, вздувшийся с той стороны, где когда-то стояла печка. Два
стула, стол. На столе, как он тут же заметил, лежал  учебник  топологии  с
аккуратно заложенными карандашом страницами. Девушка стояла перед ним  все
еще в некотором смущении.
   - Извините, но мне надо одеться.
   - Пожалуйста!
   Она что-то взяла из гардероба и вышла.  Сейчас  уже  было  неясно,  кто
больше поражен - она или он. Несси с трудом верил  своим  глазам.  Девушка
оказалась не такой уж красивой. Нет,  конечно,  красивой,  но  ни  в  коем
случае не прекрасной. И главное - слишком уж обычной. Только  кожа  у  нее
была по-настоящему хороша - белая, нежная. Но он  не  увидел  в  ней  того
внутреннего света, которым она светилась издали. Может, это и вправду  был
только отблеск рассвета. Глаза тоже обычные - голубые, не поражающие,  как
глаза Фанни, лихорадочным блеском. И  вообще,  ничего  общего  с  Фанни  -
гибкой, сильной, неожиданной. Просто обычная девушка с  руками,  покрытыми
довольно обильным золотистым пушком.
   Через некоторое время девушка вернулась - в  черной  юбке  и  сиреневой
блузке с  открытым  воротом.  На  этот  раз  она  показалась  ему  немного
красивее, тем более что каблучки делали ее чуть выше. Она села против него
на диван со шкурой и провинциальными подушечками, стиснув  колени,  словно
гимназистка. Все это время  в  ее  ясном  взгляде  чувствовался  затаенный
вопрос - что ему здесь надо, зачем он явился? Придется, разумеется,  найти
какое-нибудь приличное объяснение.
   - Вы знаете, что я живу напротив.
   - Да, конечно. Окно в окно.
   - Именно.
   - Я вас тоже видела. А хозяйка сказала мне, кто вы такой.
   Это она здорово сделала, хозяйка. Можно опустить  самую  трудную  часть
объяснений. Но остальное?
   - Знаете, как и всякий математик, я человек позитивного склада.  Я  вас
тоже видел в окно - мелькнете, исчезнете. Кто вы? Мой разум плохо  мирится
с неизвестными. Я привык всегда  искать  ответ  и  решение.  Скажите  мне,
только искренне, вас не тяготит мое присутствие?
   - Нет, конечно! - решительно ответила она.
   Несси чуть было не вздохнул от облегчения. Ему удалось победить в  себе
ее красоту. Теперь  оставалось  победить  сопротивление,  и  все  будет  в
порядке.
   - Как видите, оказалось, что у нас есть общие интересы, - продолжал он.
- Может быть, мы сумеем стать друзьями?
   Он почувствовал, как девушка внутренне  насторожилась.  Лицо  ее  вдруг
стало серьезным, даже слегка озабоченным.
   - Друзьями! - ответила она. - Не слишком ли сильное слово?
   - По-моему, самое обычное в наше время.
   Она ответила  не  сразу.  Потом,  собравшись  с  силами,  -  Несси  это
явственно почувствовал, - спокойно и внятно сказала:
   - Дело в том, что у меня уже есть друг.
   Такой ответ он меньше  всего  ожидал  услышать.  Хотя  что  могло  быть
естественнее? Одиночество не для девушек,  это  же  ясно,  тем  более  для
красивых. Но лишь много, много позже он  понял,  каким  непомерным  и,  по
существу, нелепым  было  его  самомнение.  А  тогда  ему  и  в  голову  не
приходило, что кто-то другой может уже владеть тем, что ему потребовалось.
   Неважно! - ответил он. - У каждого современного человека  есть  друзья.
Или подруги. И разве можно иметь только одного  друга?  Мне  кажется,  это
противоестественно.
   Девушка явно смутилась. Во взгляде ее мелькнула беспомощность.
   - Все зависит от того, что мы в это слово вкладываем.
   - По-моему, оно безгранично. Может содержать все. И ничего. То есть  не
совсем ничего, но достаточно, чтобы оправдать отношения в компании.
   Несси по-прежнему говорил уверенно и спокойно,  но  чувствовал  в  себе
какую-то пустоту, темную и страшноватую, напоминавшую ту бездну у моря.
   - Да, естественно, - сказала девушка. -  Но  мой  друг...  как  бы  это
сказать, он человек особенный. Во-первых, он не болгарин.