; она 
увидела, что глаза его закрыты, лоб и вся внутренность шлема 
испачканы кровью. Когда его тело свободно скатилось на панель 
управления, она увидела вмятину в его шлеме. Сирокко попыталась 
обхватить Билла за бедра, затем ее руки скользнули по его икре, по 
ботинку, но он падал, падал в блестящий стеклянный пролом.
	Сирокко пришла в чувство под панелью управления. Она потрясла 
головой, не в состоянии вспомнить, что привело ее туда. Но сила 
торможения сейчас уже была не так велика. Фемида успешно привела 
"Властелина Колец", или вернее то, что от него осталось, к скорости 
своего вращения.
	Не было слышно никаких разговоров. Через передатчик в ее шлеме 
доносилось прерывистое дыхание, но ни единого слова не было слышно. 
Говорить было не о чем; вопли и проклятия истощились. Сирокко 
поднялась на ноги, схватилась за край люка над головой и подтянулась 
сквозь него в хаос.
	Не горела ни одна лампочка, но сквозь большой разрыв в стене 
солнечный свет освещал поломанное оборудование. Сирокко двинулась 
через обломки, и одетые в костюмы фигуры уходили с ее пути. В голове у 
нее пульсировало. Один глаз заплыл и закрылся.
	Нанесенный ущерб был огромен, потребовалось бы немало 
времени, чтобы привести все в порядок, с тем чтобы они могли 
отправиться в путь.
	-  Мне нужен исчерпывающий доклад от всех отделений,-  сказала 
Сирокко, ни к кому не обращаясь конкретно.-  Этот корабль никогда не 
предназначался для такого рода испытаний.
	Стояли только трое из слушавших ее. Один человек стоял в углу на 
коленях, держа руку другого, похороненного под обломками.
	-  Я не могу двинуть ногами. Они не шевелятся.
	-  Кто это сказал? -  закричала Сирокко, пытаясь потряхиванием 
головы отогнать головокружение, но от этого ей стало лишь хуже.-  
Калвин, посмотри за ранеными, пока я посмотрю, что можно сделать с 
кораблем.
	-  Будет сделано, капитан.
	Никто не двинулся с места, и Сирокко спросила себя, почему. Все 
они наблюдали за ней. Почему?
	-  Если я понадоблюсь, я буду в своей кабине. Я не совсем... 
хорошо себя чувствую.
	Одна из фигур шагнула в ее сторону. Сирокко двинулась, пытаясь 
избежать встречи с фигурой, и ее ступня проскочила между досками. 
Боль пронзила ногу.
	-  Оно заходит, вон там. Видишь? Теперь оно позади нас.
	-  Где? Я ничего не вижу. О, Боже. Я вижу его.
	-  Кто это говорит? Мне нужна тишина на этом канале!
	-  Оглянись! Он позади тебя!
	-  Кто это сказал? -  Сирокко покрылась испариной. Что-то ползло 
позади нее, она ощущала это, это было одно из тех существ, которые 
заползают к вам в спальню, как только выключается свет. Не крыса, 
хуже, что-то, что не имело лица, лишь слизь и холод, смерть, холодные и 
влажные руки. Сирокко блуждала взглядом в красных потемках и вдруг 
увидела извивающуюся змею, ползущую через пятно солнечного света 
впереди нее.
	Было очень тихо. Почему так тихо?
	Ее рука обхватила что-то твердое. Она подняла его и начала 
рубить вверх и вниз, еще и еще, пока существо вспыхивало в поле зрения.
	Оно не было мертвым. Что-то обвилось вокруг ее талии и начало 
сдавливать.
	Фигуры в костюмах подпрыгнули и кинулись врассыпную в тесном 
пространстве, но щупальца выстрелили волокнами, которые вонзались 
как горячая смола. Комната была опутана ими, что-то держало Сирокко 
за ноги и пыталось растянуть ее как дужку. Ее пронзала боль, какой она 
еще никогда не испытывала, но она продолжала рубить щупальца, пока 
сознание не покинуло ее.


Глава 4

	Было темно.
	Даже за этот кусочек негативных знаний можно было уцепиться. 
Осознание того, что обволакивающая темнота была результатом 
отсутствия чего-то, называемого светом, значило для нее больше, чем 
могла она когда-то поверить -  тогда, когда время состояло для нее из 
последовательных моментов, подобных бусинкам, нанизанным на 
шнурок. Теперь же бусинки просыпались сквозь ее пальцы. Они 
переставлялись в бесплодной попытке обусловить причинную связь.
	Ничего не требовало контекста. Для темноты ничего не значило 
воспоминание о свете. Это воспоминание угасало.
	Это случилось раньше и повторялось сейчас. Иногда это 
отождествлялось с бесплотным сознанием. Гораздо чаще это было 
только осознание.
	Она находилась в брюхе зверя.
	(Вот только какого?)
	Она не могла вспомнить. Это придет. Такое обычно происходит, 
если ждать достаточно долго. И ожидание было легким. Тысячелетие 
было не хуже, чем миллисекунды нахождения здесь. Наслоение времени 
было гибелью.
	Ее звали Сирокко.
	(Что за Сирокко?)
	"Шар-рок-о. Это горячий ветер из пустыни, или старая модель 
"Фольксвагена". Ма никогда не говорила мне, что она имела в виду". Это 
был ее стандартный ответ. Она вспомнила, как говорила это. Могла 
даже чувствовать неуловимое движение губ, произносящих эти 
бессмысленные слова.
	Зови меня "капитан Джонс".
	(Капитан чего?)
	Исследовательского космического корабля "Властелин Колец", 
корабля для глубокого исследования космического пространства, 
корабля, направляющегося к Сатурну с семью астронавтами на борту. 
Одна из них была Габи Плоджит...
	(Кто...)
	...и... другой был... Билл...
	(что опять за имя?)
	Это вертелось на кончике ее языка. Язык был мягкий, толстый... 
его можно было обнаружить во рту, который был...
	Он был у нее только что, но что это за только что?
	Что-то вроде света. Все, что бы то ни было.


	Темно. Была ли она здесь раньше? Да, разумеется, ну так что же; 
продолжать думать, не позволять мысли ускользать. Не было никакого 
света, не было больше ничего, но что это "больше ничего?"
	Не было запаха. Не было вкуса. Не было ощущения 
прикосновения. Не было никакого ощущения тела. Не было даже 
ощущения паралича.
	Сирокко! Ее звали Сирокко.
	"Властелин Колец". Сатурн. Фемида. Билл.
	Все в одночасье вернулось, как будто промелькнуло мгновение, и 
она опять ожила. Она подумала, что сойдет с ума от нахлынувших 
впечатлений, и вместе с этим пришли другие, более поздние 
воспоминания. Это случилось раньше. Она вспоминала, но 
воспоминания ускользали от нее. Это сводило ее с ума, это повторялось 
вновь и вновь.
	Она знала, что ее способность постичь происшедшее 
незначительна, но что еще она могла сделать. Она знала, где находится и 
знала характер проблемы.
	Этот феномен исследовался на протяжении последнего столетия. 
Человека помещали в неопреновый костюм, закрывали ему глаза, 
помещали его руки и ноги в такое положение, что он не мог коснуться 
себя, устраняли все окружающие звуки и оставляли его плавать в теплой 
воде. Невесомость, даже лучше. Происходит очищение, подобно 
внутривенному питанию при отсутствии запахов, за исключением, когда 
они не являются и в самом деле необходимыми.
	Результаты были удивительными. Многие из первых объектов 
были проходящие испытания пилоты -  хорошо тренированные, 
полагающиеся на собственные силы, здравомыслящие люди. Двадцать 
четыре часа лишения органов чувств превращали их в людей с детской 
психикой. Дальнейшее пребывание в таком состоянии было опасным. 
Сознание начинало постепенно реагировать лишь на несколько 
раздражителей: сердцебиение, запах неопрена и тяжесть воды.
	Сирокко была знакома с этими опытами. Она сама подвергалась 
на двенадцать часов потере чувственных восприятий. Она знала, что, 
если хорошо постарается, то сможет восстановить дыхание. Это было 
нечто, что она была в состоянии контролировать; нарушить ритм при 
желании. Она попыталась дышать быстрее, попробовала кашлянуть. Она 
ничего не почувствовала.
	Потом пришло ощущение давления. Ничего больше. 
Сосредоточиваясь постепенно то на одной, то на другой мышце, 
изолируя ее от других, мысленно воображая ее местоположение и 
назначение, она пыталась пошевелить этими мускулами. Резкого, 
дергающего усилия двинуть губой оказалось достаточно. Это 
доказывало, что она ничего не может, на нее начал надвигаться страх 
смерти.
	Она не хотела об этом думать. В то время, как страх смерти как 
конец самосознания, у нее в мозгу мелькнула мысль гораздо более 
страшная. А что, если люди вообще не умирают?
	Что, если после смерти тела остается ~это~? Может быть, 
существует вечная жизнь, и она может протекать в вечном отсутствии 
ощущений?
	Ей хотелось сойти с ума.
	Попытки пошевелиться кончались неудачей. Она отбросила их и 
начала выискивать более свежие воспоминания, надеясь отыскать ключ к 
своему теперешнему состоянию в своих последних сознательных 
секундах на борту "Властелина Колец". Она бы рассмеялась, если была в 
состоянии напрячь для этого мускулы рта. Если она не умерла, 
следовательно, она была захвачена в брюхо зверя, достаточно большого, 
чтобы он был в состоянии проглотить корабль со всей его командой.
	Вскоре Сирокко увидела привлекательную сторону 
происходящего. Если это в самом деле так, если она и в самом деле 
съедена и до сих пор еще жива, то все равно придет смерть. Все что 
угодно было лучше кошмара вечности, чья безбрежная пустота 
расстилалась сейчас перед ней.
	Она нашла возможность рыдать без участия тела. Без слез и 
всхлипываний, без спазмов в горле, Сирокко безнадежно рыдала. Она 
превратилась в ребенка в темноте с невыносимой болью внутри самой 
себя. Она почувствовала, что рассудок опять покидает ее, и была рада 
этому, она прикусила язык.
	Теплая кровь наполнила ее рот. Она плавала в ней с безнадежным 
страхом и жаждой маленькой рыбки в странном соленом море. Она была 
слепым червем, просто ртом с твердыми круглыми зубами и раздутым 
языком, ищущим прекрасного вкуса крови, который будил надежду.
	Она опять неистово прикусила язык и была вознаграждена алой 
струей крови. "Можно ли ощущать на вкус цвет?" -  спрашивала она себя. 
Но это ее не тревожило. Она чувствовала великолепную боль.
	Боль перенесла ее в прошлое. Она подняла лицо от разбитых 
циферблатов и разбросанных осколков ветрового стекла ее маленького 
самолета и почувствовала, как ветер холодит кровь ее открытого рта. 
Она поднесла руку ко рту и вынула два окровавленных зуба. Она 
смотрела на них, не понимая, откуда они появились. Несколькими 
неделями позже, покидая госпиталь, она нашла их в кармане своей 
парки. Она держала их в коробочке на ночном столике то время, пока 
просыпалась под мертвенно-тихий шепот ветра. ~Второй двигатель 
мертв, вокруг и нет ничего, кроме снега и деревьев~.
	Она брала коробочку и трясла ее. ~Я осталась в живых~.
	-  Да, но это произошло несколько лет тому назад,-  напомнила она 
себе.
	Кровь пульсировала у нее в висках. Ей сменяли бинты. Как 
кинематографично. Дьявольски стыдно, что я не могу видеть этого. 
Вокруг выжидательные лица -  между ними быстро снует камера -  за 
кровать падает грязная марля, разматывается слой за слоем -  и затем... 
почему... почему...
	Доктор... она ~прекрасна~.
	Но это не так. Ей говорили то, что она хотела бы услышать. Два 
ужасных кровоподтека и вспухшая красная кожа. Само лицо было цело, 
никаких шрамов, но она была не красивее, чем всегда. Нос все также 
неопределенно напоминал тесак, ну и что? Он не был сломан и ее 
гордость не позволяла ей подвергнуть его космической операции.
	(В душе она ненавидела свой нос и считала, что он наряду с ее 
высоким ростом способствовал назначению ее командиром "Властелина 
Колец". Женщин неохотно назначали на такие должности, но тот, кто 
решил поручить ей эту работу, считал, что это не относится к женщине 
ростом в пять футов и что такой можно доверить командование 
дорогостоящим космическим кораблем).
	Дорогостоящий космический корабль.
	Сирокко, ты опять отклоняешься в сторону. Прикуси язык.
	Она так и сделала и почувствовала вкус крови... и увидела, как 
навстречу ей поднялось замерзшее озеро, подняла голову от 
разлетевшегося вдребезги стекла, осколки которого тут же обрушились в 
нескончаемую бездну. Пояс кресла удерживал ее над бездонной 
пропастью. Тело скользнуло через руины и она потянулась к своим 
ботинкам...
	Она прикусила язык еще раз, прикусила сильно, и почувствовала, 
как что-то коснулось ее колена. Она сложила два ощущения вместе и 
поняла, что прикоснулась сама к себе.
	Это была оргия в темноте, оргия, которой женщина предавалась 
сама с собой. Она исступленно любила свое вновь обретенное тело. Она 
туго скручивалась, лизала и кусала все части тела, которые только могла 
достать, одновременно щипая и дергая их руками. Она была гладкая и 
безволосая, скользкая, как угорь.
	Когда она попыталась дышать, плотная, почти студенистая 
жидкость заструилась ей в нос. Это не было неприятно; она даже не 
испугалась, когда это произошло.
	И появился звук. Он был очень тихий, это был стук ее сердца. Она 
не могла прикоснуться ни к чему, кроме собственного тела, как ни 
вытягивалась. Какое-то время она пыталась плыть, но не могла сказать, 
продвинулась ли она куда-нибудь.
	Раздумывая над тем, что ей следовало бы предпринять, она 
заснула.
	Процесс пробуждения был неопределенным, постепенным. Какое-
то время она не могла определить, спит ли она еще или уже в сознании. 
Она могла немного поспать, разве не так?
	Подумав об этом, она тут же пришла к мысли -  как она может 
~спать~ в такое время? После того, как эта мысль пришла ей в голову, 
она потеряла уверенность в этом, что вообще спала. Она поняла, что это 
становилось довольно проблематично. Разница в состоянии была 
крошечной, без видимых чувственных различий. Сон, сновидение, сон 
наяву, здравомыслие, сумасшествие, настороженность, дремота; она не 
могла дать определения ни одному из этих состояний. По учащению 
сердцебиения она определяла свой страх. Она знала, что начинает 
сходить с ума. Страшась этого, она цепко держалась за свое "я", которое 
могла воссоздать из вихря сумасшествия.
	Имя: Сирокко Джонс. Возраст: тридцать четыре года. Расовая 
принадлежность: не черная, но, однако, и не белая.
	Она была личностью без гражданства, хотя юридически она была 
американкой, но в действительности являлась членом 
многонационального объединения Третьей Культуры, не имеющих 
национальных корней. В каждом большом городе Земли были 
американские гетто домов массовой застройки, Английские школы, 
дешевые закусочные. Сирокко жила в большинстве из этих городов, они 
немного походили на военные поселения, но были менее безопасными.
	Ее мать была незамужней, она была инженером-консультантом, 
работала на энергетические компании. Она не собиралась заводить 
ребенка, но не учла охранника арабской тюрьмы. Он проявил к ней 
сочувствие после того, как она была арестована во время пограничного 
инцидента между Ираком и Саудовской Аравией. Пока посол вел 
переговоры о ее освобождении, родилась Сирокко. К тому времени на 
пустыню было сброшено несколько ядерных бомб, пограничный 
инцидент перерос в локальную войну, тюрьма была переполнена 
иранскими и бразильскими солдатами. Когда установилось 
политическое равновесие, Сирокко с матерью отправились в Израиль. 
Пятью годами позже мать заболела раком легких, причиной которого 
были радиоактивные осадки. Четырнадцать последующих лет она 
лечилась, и лечение было немногим менее болезненным чем сама 
болезнь.
	Сирокко выросла большой и одинокой, ее единственным другом 
была мать. Она впервые увидела Соединенные Штаты, когда ей было 
двенадцать лет. К этому времени она умела читать и писать, и 
американская система образования не нанесла вреда ее развитию. Ее 
эмоциональное развитие было совершенно иным. Она не легко находила 
друзей, но была преданным другом. У ее матери были твердые 
убеждения относительно того, как следует воспитывать молодую леди, 
они включали наряду с танцами и вокалом также занятия стрельбой и 
каратэ. Внешне у нее не было недостатка в уверенности в себе. Лишь она 
знала, какая неуверенность и ранимость скрывалась за этой 
уверенностью. Но она держала это так глубоко в себе, это был такой ее 
секрет, что ей удалось одурачить психолога НАСА, когда она проходила 
тестирование на командование кораблем.
	-  Ну, и насколько все это было правдой? -  спрашивала себя. Она 
не лгала сама себе. Да, она страшилась ответственности, ложащейся на 
командира корабля. Наверное, все командиры в душе не были 
уверенными в себе, в глубине души они осознавали, что не вполне 
соответствуют возложенным на них обязанностям. Но ее интересовало 
не это. Что, если остальных это не пугает? В таком случае ее секрет 
переставал быть секретом.
	Она задавалась вопросом, как она пришла к командованию 
кораблем, если это было совершенно не то, чего она хотела. А ~чего~ 
она на самом деле хотела?
	~Я хотела бы выбраться отсюда~, пыталась сказать она. ~Я 
хотела бы, чтобы что-нибудь произошло~.
	Вскоре в самом деле что-то произошло.
	Она почувствовала левой рукой стену. А затем то же самое 
почувствовала правой. Стены были теплые, гладкие и упругие, это 
соответствовало ее представлению, что она находится в желудке. Она 
чувствовала, как стены движутся мимо ее пальцев.
	Потом они начали сужаться.
	Она застряла головой вперед в неровном тоннеле. Стены начали 
сокращаться. В первое мгновение она ощутила клаустрофобию. До этого 
ее никогда не волновало ограниченное пространство.
	Стены пульсировали и струились, проталкивая ее вперед, пока 
голова ее не проскользнула через прохладную и грубую ткань. Ее сжало; 
из ее легких хлынула пузырящаяся жидкость, и она закашлялась; делая 
вдох, она обнаружила, что ее рот полон песка. Она опять закашлялась, и 
из легких хлынуло еще больше жидкости, но теперь уже ее плечи были 
свободны, и она нырнула головой в темноту, чтобы рот окончательно не 
забился песком. Она тяжело дышала и отплевывалась, потом начала 
мерно дышать носом.
	Руки ее были ~на~ свободе, затем освободились бока, и Сирокко 
начала выкапываться из окружавшего ее пористого материала. Запах 
напоминал детство, когда они забирались в голый земляной подвал, в 
узкое пространство которого взрослые спускались лишь в случае 
прорыва водопровода. Стоял такой же запах, как, когда ей было девять 
лет и она рылась в грязи.
	Она освободила одну ногу, потом вторую и, повесив голову на 
грудь, начала отдыхать. Дыхание было судорожным.
	Позади ее шеи крошилась и обваливалась земля, она скатывалась 
по ее телу пока почти полностью не засыпала ее. Она была захоронена в 
этой земле, но она была жива. Пора было выгребаться наружу, но не 
было сил пошевелить рукой.
	Преодолевая нахлынувшую панику, она заставила себя подняться 
на ноги. Ее тазобедренные мышцы свело, суставы скрипели, но она 
почувствовала, что масса над ней подалась.
	Ее голова пробилась наружу, к свету и воздуху. Задыхаясь, 
отплевываясь, она вытащила из-под земли одну руку, затем вторую и 
схватилась за что-то, что на ощупь напоминало холодную траву. Она 
выползла из дыры на четвереньках и свалилась от изнеможения. Она 
врывалась пальцами в благословенную землю и беззвучно плакала, пока 
не заснула.
	Сирокко не хотела просыпаться. Она боролась с пробуждением, 
притворяясь спящей. Почувствовав, что трава исчезает и возвращается 
темнота, она быстро открыла глаза.
	В сантиметре от ее носа расстилался бледно-зеленый ковер, 
похожий на траву. Пах он тоже как трава. Это была разновидность 
травы, которую можно найти только на лужайке для игры в гольф. Но 
она была теплее, чем воздух, и Сирокко не могла определить, что же это 
такое было на самом деле. По всей вероятности, это вообще была не 
трава.
	Она потерла ее рукой и снова втянула воздух. Назовем это травой.
	Она села. Что-то лязгнуло, сбив ее с толку. Вокруг ее шеи кругами 
обвивался блестящий металл, другие кольца, поменьше, обвивали ее 
руки и ноги. С основной металлической ленты свисало множество 
странных предметов, скрепленных вместе проволокой. Она сбросила их, 
задаваясь вопросом, где она могла видеть их раньше.
	Было удивительно тяжело сосредоточиться. То, что она держала в 
руках, было настолько запутанным, настолько разнообразным; это была 
слишком большая нагрузка для ее разбегающихся мыслей.
	Потом она сообразила. Это были