дет речь. В прошлый раз вы  говорили,
что зерно посажено, теперь, что удобрена почва. Как это - удобрена? Чем?!
     - К сожалению,  вправе  только  намекнуть.  Чем  удобрено?  Стечением
обстоятельств, если хотите.
     - Да уж, - возмутился я, - намек более чем прозрачный.
     - Все, что могу, милейший, - невозмутимо парировал он.
     - Скажите хотя бы, это снова имеет отношение к Вике?
     - Ну вот, - ответил он, - а прикидывались  дурачком.  Ладно,  хватит.
Вам, между прочим, шах, любезнейший.
     И все. Больше я  не  добился  от  него  ни  слова  на  эту  тему.  Он
положительно невыносим.



                         ДНЕВНИК ВИКИ. 16 НОЯБРЯ

     Два дня  ходила  я,  как  пришибленная.  В  первый  день  распечатала
отцовскую бутылку водки-"НЗ" и потихоньку ее вытянула. Я не  люблю,  когда
мне плохо! Я не умею гордиться тем, что способна переносить боль.  Нет,  я
хочу избавиться от боли. Я делаю все, чтобы только ее не было.
     И  к  концу  дня  я  сумела  захмелеть  и  отупеть   настолько,   что
почувствовала себя почти хорошо. В одной комнате у меня орал телевизор,  в
другой - магнитофон ("Нау"), а я шарахалась  то  туда,  то  сюда,  иногда,
приоткрыв дверь балкона, курила, иногда пыталась читать книжку.
     Несколько раз звонил телефон, но я не брала трубку. Причем ухитрялась
даже не вздрагивать, не гнать от себя мысль  -  "это  он,  это  он!..",  а
только приподнимала брови и напевала сама себе вслух: "Телефончик  звонит,
телефончик..." и продолжала как ни в  чем  не  бывало  слоняться  по  ЭТОЙ
ЧЕРТОВОЙ КВАРТИРЕ.
     Правда, в последнее время я, кажется, вошла во вкус половой жизни (ну
и переходики у меня!). Раньше, как в  пословице  -  "аппетит  приходил  во
время еды", а теперь у меня иногда желание появляется само  по  себе  (без
всяких  причин  или  с  причинами).  А  ведь  только  с  одним   человеком
ассоциируется у меня это чувство.  Оно-то  и  выводило  меня  все-таки  из
равновесия эти два дня. А еще -  мысль  о  задержке  месячных.  Похоже,  я
залетела. А ему об этом сказать не успела. Не для того, чтобы разжалобить,
а для того, чтобы он помог  мне  куда-то  пойти,  обратиться  к  какому-то
врачу... Он все-таки старше и опытнее меня. А теперь придется все самой. Я
как-то растерялась. И страшно немного. И не дай бог затянуть: надо,  чтобы
ничего не узнала мама...
     Я и сейчас ему ничего не сказала.
     Да, сейчас  он  тут,  рядом  со  мной,  спит  как  младенец.  Никаких
угрызений совести. Класс! А я вот все не могу заснуть. И пишу.
     Вообще,  почему  я  пишу?  Зачем  я  веду  этот  дневник?  Стало  уже
привычкой. Даже необходимостью. Наверное, так мне  проще  понять,  что  со
мной происходит. Пока я пишу, все раскладывается по полочкам.
     И вот сейчас я подробно изложу, как он  снова  оказался  со  мной.  И
пойму наконец, рада я этому или нет.
     Так вот. Брожу я так, мешком пустым стукнутая, из комнаты в  комнату,
подвывая то магнитофону, то  телевизору,  как  вдруг  -  звонок  в  дверь.
Подошла, открыла. Здрас-сьте! Он.  "Как  живой".  "Его  превосходительство
любил домашних птиц...".
     - А-а-а, - говорю я, - заходите, заходите, Виктор Алексеевич, милости
просим. Чем обязаны?
     Я думала, он скажет  что-нибудь  типа  "не  паясничай..."  Или  сходу
начнет наезжать на меня: "С кем ты целовалась?.." (Я  всегда  чувствовала,
что он очень ревнивый.) Но вместо этого он сказал:
     - Прости меня.
     Я слегка опешила, хотя сразу не остыла, конечно, и решила: "Сейчас он
продолжит: "Я  все  тебе  объясню...",  а  я  тогда  отвечу:  "Ничего  мне
объяснять не надо...". Но и этого ничего не случилось. Он снова повторил:
     - Прости.
     И мы стояли, молча глядя друг на друга, а потом он повернулся и пошел
вниз по лестнице. И тогда я позвала его:
     - Постой.
     ...Короче,  вечером  после  этой  дурацкой  сцены  в  театре  у  него
состоялся очень крутой разговор с женой. Как я поняла,  никогда  раньше  у
них не было такой серьезной ссоры. В театре она видела, что девушка (я, то
бишь) устраивает демонстрацию с поцелуем специально для  ее  мужа  и  дома
спросила скорее шутливо, чем ревниво: "Что это за девица рисовалась  перед
тобой?" Он мог наврать с три короба. В конце концов, любая женщина склонна
в подобной ситуации позволить обмануть себя - во  имя  сохранения  мира  и
уюта. Но он не поддержал этого стремления. Он выложил ей все как есть.  Не
знаю, чего он этим добивался. Если хотел совесть свою очистить,  то  после
этого он должен был вымаливать у нее прощение. А вместо того - собрался  и
ушел.
     Прошлую ночь он провел у товарища - в кухне на раскладушке. Ко мне не
пошел из гордости, хотя и знал, что я все еще  одна.  А  сегодня  все-таки
явился.
     Может быть, он всерьез собрался уйти от нее? Тоже что-то непохоже. Во
всяком случае, он никаких намеков на это не делает. К тому же я  ведь  уже
знаю историю с его дочерью. Он не только любит ее, но еще и чувствует себя
в какой-то мере виноватым в ее болезни (наследственность),  и  вряд  ли  у
него хватит сил бросить ее. А если  хватит,  буду  ли  я  рада  такой  его
способности?  И  станет  ли  он  счастливым?  Или  он  хочет  часть  груза
переложить на меня? Выдержу ли я? Останется ли он прежним, не будет  ли  в
своем поступке  винить  меня  -  осознанно  или  неосознанно.  Буду  ли  я
продолжать любить человека вечно, мучимого угрызениями совести? А вдруг он
не сумеет сделать выбор и будет бегать туда-сюда? Короче, вопрос цепляется
за вопрос. А есть ведь еще и чисто бытовые проблемы. Где жить? На что? Как
ко всему этому отнесется мама? Вопросы не дают мне уснуть. А вот он... Это
называется, "забылся сном праведника".
     Но объясниться нам все-таки пришлось. Не могла я просто  так  забыть,
как он мне врал.
     - А как я должен был себя вести? - восклицал он  риторически.  -  Что
касается моего вранья, то я  просто  не  хотел  тебя  расстраивать.  Перед
"отъездом в командировку" я пообещал ей этот поход в театр, и билеты  были
уже куплены...
     - Ладно, но ты... Ты говорил мне, что у вас с ней нет ничего  общего,
а я видела...
     - Если я играю роль мужа, я должен играть ее до конца. А  что  я  при
этом чувствую, это никого не касается...
     - Это подло.
     - Но так ей лучше. К тому же кто, если не я, выслушает ее?  Кто  хотя
бы сводит в театр или в кино? Кто? Передо мной она ни в чем не виновата...
     - А это подло по отношению ко мне. Зачем же тогда тебе я?  Зачем  все
это?..
     - Затем, что мне-то, мне хорошо только с тобой...
     - А как быть мне? Об этом ты подумал?
     После паузы Виктор ответил, понизив голос:
     - Брось меня. Скажи, что не хочешь меня видеть. Мне будет больно,  но
я пойму тебя. Зачем тебе все эти сложности? Только сделай это  САМА.  А  я
отвечаю за себя, только за себя. В этом деле.
     - Каждый за себя?
     - В этом деле, - повторил он.
     - И тогда ты вернешься к ней?
     - Не знаю. Возможно. Только ведь если мне и раньше  было  тяжело,  то
теперь, когда она все знает, будет вдвойне.
     - Значит, ты ушел совсем?
     - Тоже не знаю. Я хотел бы ответить тебе утвердительно, но для  этого
я должен быть уверен в себе. А я не уверен. Представь, каково  это  будет,
если ты изо дня в день будешь ощущать, что я мучаюсь сознанием вины. И  ты
будешь тоже считать себя в какой-то степени виноватой в этом...
     - Так будет?
     - Да не знаю я, не знаю...
     - И как же ты хочешь жить дальше?
     - Не задумываясь о будущем. У меня есть сегодняшний день. Ты со мной.
Женька (так зовут его дочь) еще ничего не знает. Ты и она - люди,  которых
я люблю больше всего на свете. И сегодня с вами  все  в  порядке.  Значит,
сегодняшний день может быть счастливым.
     - А завтрашний?
     - Думать о нем нет смысла. Все равно я ничего не придумаю.
     - Выходит, как страус - головой в песок?
     - Выходит. Но другого пути я не вижу.
     - А как же она?..
     - Моя жена? Да, мысль о том, как больно я сделал ей -  мучает.  Но  -
может, это самооправдание, а может, правда - только я очень  надеюсь,  что
когда пройдет шок, она поймет, что и она тяготилась мной,  что  так  будет
лучше для нас обоих.
     - Ты слишком много хочешь от женщины.
     - Я ее знаю...
     - Я тебя совсем не понимаю, - искренне возмутилась я,  -  совсем!  На
твоем месте я бы никогда не поступила так. Ты хочешь быть добрым со всеми,
а на деле - со всеми злой. Не понимаю я тебя, не понимаю.
     Он утвердительно качнул  головой  и  сокрушенно,  без  тени  бравады,
произнес:
     - Я тоже.



                            ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА

     - Вы  никогда  не  обращали  внимания,  Андрей,  на  то,  что  именно
слабейшее на деле часто оказывается сильнейшим? - спросил Годи.
     Высказывание это показалось мне одновременно и туманным, и банальным.
В этом, в общем-то, он весь. Не единожды убеждался я и в банальности, и  в
беспринципности, и в аморальности этого человека, в полной несовместимости
наших взглядов на жизнь, и все-таки я прихожу и прихожу сюда.  "Зачем?"  -
думал я, а Годи, как обычно не замечал  (или  не  хотел  замечать)  эмоций
собеседника и продолжал:
     - Пример - элементарные частицы. Атомная энергия - феномен феноменов.
Мы привыкли к этому явлению, а ведь  вдумайтесь,  энергия,  для  получения
которой раньше было необходимо сжечь тонны угля, скрывается в каждом атоме
этого самого угля, в частичке, невидимой даже под микроскопом...
     Как же он меня достал! Я не выдержал:
     - Павел Игнатьевич, физика - не ваша стихия...
     - О да, это верно. Собственно, не о том я  хочу  сказать,  а  о  силе
человеческих эмоций.
     Я фыркнул.
     - Напрасно иронизируете, мой друг. Вы  даже  и  представить  себе  не
можете, что такое биоэнергетика. Вам, к примеру, не  приходило  в  голову,
что жизнь - это энергия? Нет? А между тем, именно так дело и обстоит.  Но,
как вы, думаю, знаете, чтобы оживить  труп,  не  хватит  энергии  и  целой
электростанции...  И  дело  не  только  в  том,  что  энергия   нужна   не
электрическая, а иная, особая; но и количественно необходимая величина  ее
много выше...
     - Ну и? -  мне  не  терпелось  побыстрее  "закруглить"  этот  нелепый
разговор.
     - Энергия жизни - это одно; но есть и другое - энергия любви.
     - О, боги... - я только что не  застонал.  (Доктор  Ватсон  все  чаще
убеждается в невежестве и бестолковости некогда боготворимого  им  Шерлока
Холмса.)
     - Имеется в виду не та сила, -  Годи  скорчил  постную  физиономию  и
напыщенно провозгласил: - "...с которой тянутся друг к другу сердца  Ромео
и Джульетты", я  говорю  о  силе  в  чисто  физическом,  даже  прикладном,
значении этого слова. Это колоссальная энергия. И  я  должен  ею  владеть.
Более грубая энергия уже подвластна мне: жизнь  я  умею  и  уничтожать,  и
создавать.
     - Ну, уничтожать-то - искусство невеликое.
     - Согласен. Но механизм именно таков. Если вы умеете зажигать  звезды
- вы властелин вселенной, если же пока не можете стоит хотя бы попробовать
научиться гасить их. И сегодня я сделаю первый шаг к всевластью...
     Говоря это, Годи отпер привинченный к полу небольшой  насыпной  сейф,
который доселе никогда при мне  не  вскрывал,  и  вынул  единственное,  но
значительное его содержимое -  оправленный  в  платину  алмаз.  Я  не  мог
отвести глаз от этого искрящегося чуда. Годи много раз повторял  мне,  что
только в тот день, когда состоится какое-то грандиозное магическое действо
с участием этого  камня,  он  сможет  показать  его  мне.  Выходит,  время
настало.
     В этот-то миг и раздался звонок во входную дверь.



                         ДНЕВНИК ВИКИ. 21 НОЯБРЯ

     Мы не были счастливы те дни, которые Виктор жил у меня. Я видела, что
он мучается, хоть и старается вести себя  нарочито  весело.  А  вот  какой
разговор состоялся между нами  вчера.  Не  первый  подобный  разговор,  но
закончился он впервые так определенно.
     Виктор рассказывал:
     - Раньше было как?  У  меня  была  семья.  Со  своими  сложностями  и
особенностями, но крепкая. Я был хорошим отцом и мужем, а то, чего мне  не
хватало, с избытком восполняла ты.  Это  была  почти  идеальная  гармония:
семья и ты держались в моем сознании в равновесии. И все было  в  порядке.
Но потом... Все труднее было врать и изворачиваться  дома,  все  тягостнее
становились расставания с тобой.
     - Я не специально, - начала было я  оправдываться,  но  он  остановил
меня:
     - Я знаю. Ты ведь не закатывала мне сцен. Просто мы проникали друг  в
друга все глубже, и все труднее становилось эти корни рвать. Но ведь и ТАМ
- тоже мои корни.
     - И что ты предлагаешь?
     - Пока ничего.
     - Тогда выслушай меня. Я знаю, что ты ни в чем не  виноват.  Я  знаю,
что ты мучаешься не меньше моего.  Но  почти  все  время  меня  неотступно
преследует мысль, что ты предаешь меня, что ты используешь  меня,  что  ты
издеваешься надо мной для собственной забавы...
     Виктор перебил меня:
     - Ты и сама понимаешь, что это не так. Но сейчас  я  кое-что  объясню
тебе. Что - сам я  понял  совсем  недавно.  В  нас  глубоко  заложен  этот
инстинкт - поиска идеальной пары. Человека, с которым ты будешь  счастлив,
и дашь счастье ему. И этот инстинкт совершенно не реагирует на  то,  богат
ты или беден, женат или холост, красив или уродлив. То  есть  бывает  так,
что ты находишь свою идеальную пару тогда, когда внешние  условия  уже  не
позволяют вам быть счастливыми. Хотя исконно, генетически, если хочешь, вы
созданы друг для друга. И вот  тогда  то  огромное,  что  возникает  между
людьми, приобретает знак минус.
     - Я поняла, о чем ты. Чем сильнее мы будем  любить  друг  друга,  тем
больше будем страдать.
     - Пожалуй. Но  я  не  говорю,  что  -  обязательно.  Это  только  мои
опасения.
     - Нет, не только. Это правда. Я ведь  чувствую,  как  становится  все
хуже и хуже. Самое лучшее, что могло быть, уже было, а впереди -  какая-то
безвкусная  серая  каша  из  разбитых  надежд   и   косых   взглядов,   из
неустроенности и мучений совести...
     - Но что же делать?
     - Это ТЫ спрашиваешь У МЕНЯ?
     - А ты думаешь, перед лицом судьбы мужчины менее беззащитны?
     - Не знаю. Но я не могу с тобой расстаться по своей воле.
     - И я. Наверное лучше было бы, если бы мы не  встретились  тогда.  Но
случилось так, как случилось, и ничего уже не изменить. Ты  не  обижаешься
на то, что я говорю?
     - Нет. Я думаю точно так же. Но и расстаться - еще больней.
     - Да. Вот если бы мы могли вдруг одновременно разлюбить  друг  друга.
Но это невозможно.
     Мы долго молчали. И вдруг меня осенило:
     - Невозможно?.. Я что-то придумала.



                            ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА

     - Откройте, - кивнул мне Годи, я послушался и через минуту  провел  в
гостиную ту самую девушку - Вику и ее спутника.  Годи  вышел  из  кабинета
навстречу им.
     - Вы готовы? - спросил  он  так,  словно  они  давно  договорились  о
встрече (а может быть так оно и было?). Гости сначала удивленно уставились
на него, но вскоре как будто бы что-то поняли. Закусив губу,  Вика  дважды
кивнула головой.
     - И вы идете на это добровольно?
     - Да, - ответил мужчина за обоих.
     - И вы никогда не обвините меня в том, что я принудил...
     - Глупости, - перебил его мужчина.
     - Что ж, следуйте за мной. - И Годи отворил дверь кабинета.
     Гигантский  алмаз  в  узорной  платиновой  оправе  стоял  на  столике
посередине.
     -  Присаживайтесь,  -  указал  Годи  на  плетеные  стулья,  и   гости
послушались.
     - А деньги?.. - начал было мужчина (кажется, его  звать  Виктор),  но
Годи сразу же остановил его:
     - Уж простите за банальную сентиментальность, но любовь действительно
не продается и не покупается. И обратный процесс  также  должен  протекать
без  налета  корысти.  Это  -  одно  из   обязательных   условий   чистоты
эксперимента. Видите ли, ваше желание можно было бы исполнить  и  простым,
так сказать, "бытовым" способом - немного гипноза, немного  нелицеприятных
сведений о партнере, о его побуждениях... Я  мог  бы  заставить  вас  даже
забыть имена друг друга. Но лично меня интересует СИНТЕЗ, чистый синтез. -
Годи несло. Если уж он начал говорить, остановить его трудно.  -  Я  учусь
создавать чувства. А для начала -  создавать  их  отсутствие,  как  бы  не
звучало это нелепо...
     Я внимательно  вглядывался  в  их  лица.  Сочетание  растерянности  и
решимости. Мужчина,  услышав  слова  "создавать  их  отсутствие",  положил
ладонь на руку девушке. Она не убрала руку и даже  улыбнулась  ему,  но  я
видел, что улыбка эта далась ей непросто. А Годи все говорил:
     - Представьте: мне нужно создать зернышко  пшеницы.  Можно,  конечно,
его купить, но моя задача - именно СОЗДАТЬ. Однако и в  этом  случае  есть
два варианта: первый - вырастить, сколько угодно; но это путь крестьянина,
на самом деле зернышко создает не он а природа, он  лишь  отслеживает  его
рост. А вот второй путь - путь истины: сотворить из ничего...
     Мужчина нетерпеливо перебил его:
     - Простите, но ваши мотивы нас совершенно не волнуют. Вы  можете  это
сделать? Вы будете это делать?
     - Да-да, - осекся Годи. - Смотрите на кристалл и не отрывайте от него
взгляд, что бы ни случилось. - Затем он  обратился  ко  мне  (я  стоял  на
пороге кабинета): - Войдите и закройте за собой дверь.
     Я послушался, а он добавил:
     - И свет потушите.
     Кабинет погрузился во тьму, и Годи тихо сказал:
     - Не отрывайте глаз от того места, где только что видели кристалл.  И
молчите.
     Тягостная тишина после этих его слов стояла минуты  четыре,  а  затем
раздались  негромкие  слова  заклинания.  Полная  белиберда,  но   в   той
обстановке эти звуки казались внушительными и наполненными если не смысла,
то, во всяком случае, силы. Я точно запомнил первую  фразу,  так  как  она
рефреном повторялась несколько раз: "Шомба-шомба авилла  йомба,  жави-рави
авилла ромба..." Говорил он долго, и минут через двадцать я  заметил,  как
во тьме начало угадываться какое-то неяркое свечение. Точнее  -  два  чуть
мерцающих пятна. Они становились все отчетливее, и стало заметно, что  они
переливаются  легкими  оттенками  разных  цветов  -  светло-розовый,  чуть
зеленоватый, бело-голубой... Свечение набирало силу, и уже было видно, что
это - как бы разноцветные оболочки вокруг голов девушки и мужчины.
     Годи бормотал  все  громче  и  громче,  радужные  волны  сфер-пузырей
становились  все  ярче   и   насыщеннее,   вращаясь   вокруг   голов   все
стремительнее. А  волосы  их  шевелились,  будто  от  ветра,  и  в  них  с
потрескиванием  роились  искры,  словно  бы  электрические,  но   тоже   -
разноцветные.
     В комнате уже настолько посветлело, что я смог разглядеть и Годи.  Он
произносил свои нелепые слова, наложив  на  лицо  узловатые  кисти  рук  с
растопыренными пальцами.
     Радужное вращение приняло бешеный темп,  но  цвета,  вопреки  законам
физики, не  смешались,  превращаясь  в  белый,  а,  несмотря  ни  на  что,
существовали раздельно.
     И в тот миг, когда я услышал, как заклекотал и заскребся в  дверь  за
моей спиной Джино, прямо из глаз девушки и  мужчины  брызнули  в  кристалл
пучки тоненьких ярких, словно лазерные, но не  прямых,  а  ломаных  нитей.
Цвета их быстро менялись, и всполохи синего,  зеленого,  красного  пламени
мигали теперь прямо внутри кристалла. И очень быстро свечение вокруг голов
потускнело, как бы перетекая по этим нитям в алмаз, а вскоре сиял один  он
- до боли в глазах интенсивно и удивительно красиво.
     Годи нагнулся и вынул из-под столика предмет, которого  раньше  я  не
видел никогда - что-то вроде отражателя прожектора  или  чаши,  зеркальной
внутри -  и  установил  его  на  столике.  Затем  осторожно  взял  сияющий
сумасшедшим светом камень  и  положил  его  внутрь  этого  приспособления.
Сде