упрямым,
как баран: так осторожно вынул пробку, что даже не зашипело. Мы  чокнулись
и выпили. Тут только я немного почувствовала праздник.
     А минут через двадцать мама и говорит: "Ну ладно, вы как хотите, а  я
пошла спать". "Я тоже, пожалуй", - говорит  отец.  "Спать?!  В  новогоднюю
ночь?!" - я чуть не заорала от возмущения, но тут заметила, как  они  друг
на друга глянули, вроде бы мельком, и до меня доехало сразу, что совсем не
спать они пошли. И я сказала  только,  чтобы  они  не  догадались,  что  я
догадалась: "Засони", - и стала дальше смотреть концерт.
     А когда они ушли, мне стало себя ужасно жалко: у  всех  кто-то  есть,
только  у  меня   совсем   никого   нету.   В   новогоднюю   ночь   сидеть
одной-одинешенькой и пялиться в ящик. Повеситься  можно.  Наверное,  я  во
всем мире одна такая одинокая и несчастная. Захотелось поговорить  хоть  с
кем-то. И тогда я вспомнила про картонную карточку  в  кармане  куртки.  Я
вышла в прихожую,  достала  эту  карточку  и  прочла:  "Ведерников  Виктор
Алексеевич, адвокат. Раб. тел. 22-12-38; дом. тел. 44-20-01".
     Я тогда еще не знала (хотя,  наверное,  знала,  только  забыла),  что
адвокат - это тот, кто защищает, и мне стало немного  неприятно,  что  мой
новый знакомый как-то связан с судом, значит - с милицией, там, с  тюрьмой
(так я решила). Но я все-таки набрала его домашний номер.
     Трубку сняли сразу: "Да?" А я  еще  не  успела  придумать,  что  буду
говорить, потому довольно долго молчала, и на том  конце  провода  молчали
тоже. Наконец, я сказала, не найдя ничего умнее: "С  Новым  годом",  и  он
сразу  ответил:  "Спасибо...  Вы  -  та  девушка,  с  которой  мы  сегодня
познакомились? Из автобуса". "Да. Я подумала, что  вам,  наверное,  сейчас
очень одиноко". "Вы - добрая девушка". "А вы правда - один?" "Правда. Если
я сейчас подъеду к вашему дому, вы выйдете?" "Нет,  нет,  не  надо.  Я  же
сказала". "Я подумал, может, вы передумали..."  "Нет".  "Тогда,  извините.
Как вас хотя бы звать?" "Вика". "Вика?! Не может быть". "Как это, не может
быть, если меня так зовут". "Да, да, это я сам с собой..."
     И вот примерно в этом же духе (совсем ни о чем) мы проболтали  с  ним
минут сорок (я, кажется, становлюсь писательницей: конечно же, я не  могла
запомнить весь этот диалог и сейчас сочинила его на ходу; но примерно  так
все и было). В конце концов мы  договорились  до  того,  что  я  пообещала
позвонить ему завтра. Да, а на вопрос "почему вы один?" он  ответил:  "Это
длинная история. И довольно скучная".
     Я позвонила ему 1-го в четыре часа, и мы договорились встретиться  на
остановке, на той самой - около гастронома.
     Я узнала его сразу. Длинное некрасивое лицо. Некрасивое, пока  он  не
начал говорить. Я даже успела слегка разочароваться - в моей памяти он был
все-таки чуть-чуть посимпатичнее, но стоило ему произнести несколько слов,
и все изменилось. (Позже, еще много дней, повторялось то же самое: когда я
его не видела, он помнился  мне  чуть  ли  не  красавцем,  при  встрече  я
просто-таки злилась на него за то, что он такой страшный;  но  стоило  нам
немного поговорить, и  я  начинала  смотреть  на  него  какими-то  другими
глазами; вижу, что страшный, но... красивый.)
     Короче, я узнала его сразу. И он меня тоже.
     - Ко мне в гости? - спросил он.
     - А это безопасно? - ответила я  вопросом  на  вопрос,  и  мне  очень
понравилось, как у меня это лихо и по-взрослому  вышло.  Но  он  этого  не
оценил, а даже наоборот - усмехнулся, как над потешным детским словечком и
ответил нарочито торжественно:
     - Даю слово. - И стал ловить машину.
     Мы молча проехали до района теплоцентрали. Почти  молча.  Он  изредка
задавал мне короткие вопросы, типа: "в каком  классе  учишься?",  "Боишься
меня?" или "Давай, на "ты"?", а я односложно отвечала "да"  или  "нет".  Я
понимала, что выгляжу туповатой пэтэушницей, но, сказать по правде,  я  на
самом деле так боялась, что не слишком-то и  желала  производить  на  него
впечатление. Вообще, не знаю, зачем  я  с  ним  поехала.  От  скуки  и  от
любопытства я могу сотворить что угодно. Во всяком случае, это не  "любовь
с первого взгляда". Мне нравятся мальчики совсем другого типа.
     "Мальчики..." Нашла мальчика!..
     Это была двухкомнатная квартира, обставленная не слишком бедно, но  и
не сказать, чтобы роскошно. Виктор (мы с ним перешли-таки на  "ты")  пошел
на кухню, минут двадцать  там  покопался,  а  потом  вернулся  с  какой-то
досточкой вместо подноса, на которой стояли тарелочки с ветчиной,  салатом
из помидоров и неполная бутылка шампанского.
     - Глупо было вчера в одиночку пить, - кивнул он на бутылку.
     - Как-то странно... - начала я, но он мягко меня оборвал:
     - Давай договоримся. Ты не должна меня бояться. Ничего плохого я тебе
не сделаю, я же обещал. Во всяком случае, сегодня - точно (при этом он так
посмотрел на меня, что я сразу подумала: "Сегодня, может, он ничего  и  не
сделает, но больше к нему приходить нельзя"). А  раз  тебе  не  надо  меня
бояться, то не стоит и говорить, что ты не пьешь шампанского или,  что  ты
сказала маме, что через час будешь дома. Расслабься.
     Все. Устала писать, даже рука занемела. Ну ладно, допишу хотя бы  про
этот вечер, чтобы потом не мучиться. Короче, все было нормально. Мы с  ним
болтали без перерыва. Он знает кучу анекдотов, разных шуток-прибауток, и я
хохотала до упаду. И  приятно  было,  что,  когда  говорила  я,  он  очень
серьезно меня выслушивал, и вообще вел себя наравне.
     И все-таки мы с ним целовались. Но так смешно. После каждого раза  он
очень долго извинялся и оправдывался, а я  говорила,  что  "еще  раз  и  я
обижусь, и уйду". А потом и на самом деле мне уже стало пора домой,  а  то
мама начала бы волноваться, и  я  сказала  ему  об  этом,  и  он  не  стал
возражать и помог мне  одеть  куртку.  (Мне  никто  еще  не  помогал  так;
мальчики иногда пробуют, но у них это как-то глупо выходит, а вот когда он
держал куртку, а я всовывала руки в рукава,  я  сразу  почувствовала  себя
настоящей дамой). Он снова поймал  тачку  и  отвез  меня  к  самому  дому.
Договорились созвониться.
     Все. Потом еще много чего произошло, но я в другой раз напишу,  а  то
рука сейчас отвалится точно.



                            ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА

     Однажды Годи поразил меня своей просто средневековой жестокостью,  не
слишком тщательно обряженной в одежды логики и закона.
     В тот день я пришел к нему часов в  восемь.  Он  торопливо  открыл  и
бросил:
     - Посидите в гостиной, сударь, я занят важным делом и буду рад,  если
вы станете моим зрителем, а, возможно, и помощником.
     Я почувствовал себя польщенным, а от того - неуверенным:
     - Буду рад служить вам, но смогу ли я?..
     - Коль скоро "будете рады", никаких "но"  и  быть  не  может.  Сидите
здесь, наблюдайте за всем,  что  произойдет,  а  когда  я  вас  попрошу  -
поможете мне. Вот, пока -  книжку  почитайте,  -  сунул  он  мне  под  нос
какой-то  полусгнивший  фолиант  и  вернулся  в  мастерскую.  Усевшись  на
кушетку, я открыл то, что он порекомендовал мне для чтения  и  понял,  что
при всем желании  не  смогу  развлечься  таким  образом:  я  не  читаю  на
санскрите. Когда  Годи  выкидывает  подобные  штучки,  невозможно  сказать
уверенно, действительно он столь невнимателен или это шутка.
     Из  мастерской  доносились  громкие   неприятные   звуки   -   скрип,
пронзительный писк мокрой тряпки о стекло, булькающе-сосущее чавканье...
     Годи выглянул из-за двери. "Скучаете? - спросил он. - Вот вам Джино -
общайтесь". - И повесил Джино вниз головой на люстру. Тот вперился в  меня
недобрым немигающим взглядом и превратил  рот  в  тончайшую  презрительную
нить. Я, не выдержав, отвел глаза.
     И тут в мастерской раздался оглушительный грохот, и из двери  повалил
густой сизый дым, пахнущий жженым волосом.  Я  вскочил,  но  Годи,  словно
увидев это, крикнул из-за двери:
     - Все нормально. Сидите.
     Я опустился обратно на кушетку, но тут же снова вскочил,  потому  что
из мастерской, пошатываясь, вышел абсолютно голый Годи и, дойдя до кресла,
упал в него. Голый Годи озирался.
     В этот момент из мастерской  выскочил  второй  Годи  -  одетый  -  и,
обогнув  кресло,  сел  напротив  своего  двойника.   Он   был   возбужден,
холерическая улыбка блуждала  по  его  устам.  Голый  перестал  озираться,
остановив взгляд на одетом.
     - Я... это, мне... -  мямлил  он,  указывая  дрожащим  пальцем  перед
собой. - Зачем? - неожиданно вполне членораздельно спросил он, и я увидел,
как глаза его наполнились влагой. - Зачем? За-за... - Повторил он, и слезы
щедрыми струйками покатились по его щекам.
     Годи одетый (я буду называть его просто Годи, так как к тому  времени
уже разобрался, что как раз он - настоящий, а  второй,  голый  -  двойник)
резко оборвал его вопросом:
     - Как тебя звать?
     Тот, хлюпая носом, утер лицо ладонью.
     - Па-па... Я - Па-вел, - произнес он по  слогам,  но  тут  же  твердо
повторил: - Я - Павел!
     - Ты Павел, - покивал головой Годи. - А отчество твое?
     - Павел Игнатьевич, - неуверенно ответил двойник.
     - Так-так, - сказал Годи, усмехаясь.  -  А  живешь  ты,  стало  быть,
здесь?
     - Да, - кивнул двойник слегка затравленно, - я  -  здесь.  А  вы?  Вы
живете где? Здесь? И вы?.. - Он, кажется пришел в замешательство. Но вдруг
в его затянутых доселе туманной пеленой  глазах  стало  появляться  вполне
осмысленное выражение.
     - Ах да, опыт, - сказал он. - Я сделал опыт...
     Годи резко поднялся, обошел голого, остановился  у  него  за  спиной,
быстрым движением вынул из-под полы сюртука длинный кинжал (раньше я видел
его на стене гостиной и, трогая  лезвие,  поражался  его  остроте),  держа
двумя руками, занес его над  головой  двойника  и  что  есть  силы  ударил
острием в шею, загнав кинжал по рукоять.
     Двойник захрипел, изо рта его брызнула кровавая пена,  и,  корчась  в
судорогах, он рухнул на пол.
     - Ну вот, молодой человек, - обратился Годи ко мне, - сейчас мне  без
вашей помощи не обойтись.
     Меня охватил ужас, и к горлу подкатила тошнота. Мне  хотелось  бежать
прочь из этой страшной комнаты. Но ноги не слушались,  и  я  не  мог  даже
подняться.
     А голый человек, только что, как бык на бойне,  заколотый  Годи,  еще
корчился на полу.
     - Ну же, сударь, - повторил убийца, словно не понимая  причины  моего
волнения, - быстрее, сделайте  одолжение,  помогите  мне  занести  тело  в
мастерскую. А то, чего доброго, зайдет кто-нибудь, не правильно поймет...
     И я повиновался. Мы отволокли затихшую жертву в мастерскую и положили
на верстак, застланный клеенкой. Годи включил дисковую пилу и я понял, что
он намерен расчленить тело. Я не мог, да и  не  желал  присутствовать  при
этом; выйдя в гостиную, я попытался  открыть  входную  дверь,  но  она  не
поддалась (видно, в замке есть какой-то секрет). А для того, чтобы позвать
Годи на помощь, мне надо было вернуться в мастерскую, я же  не  мог  этого
сделать: мне с лихвой хватало звуков.
     Не в  силах  придумать  что-либо  более  подходящее  и,  почувствовав
дурноту, я рухнул на  ту  самую  кушетку,  с  которой  наблюдал  описанную
отвратительную сцену.
     По гудению воздуха в трубе, я понял, что Годи растопил свою маленькую
домну и, по-видимому, сжигает сейчас части раскромсанного  тела.  Потом  в
мастерской журчала вода. И вскоре он вышел - переодетый в чистое, умытый и
причесанный. Он сначала мельком глянул на меня,  затем  пригляделся  более
внимательно, а потом сказал с досадой в голосе:
     - Ох, простите, сударь. Я кажется не учел утонченности вашей  психики
и нарушил какие-то ваши этические установки?
     - Зачем вы его убили?
     - А зачем вам два Годи? - искренне удивился он.
     - Тогда зачем вы его создали? - настаивал я.
     - Чтобы убедиться, что могу это. Нормальный эксперимент.
     - Чудовищный, жестокий эксперимент.
     - Вовсе нет. Три часа назад этого существа на свете не  существовало,
и вот его снова нет. Я не нарушил равновесия мировых  сил,  а  значит,  не
нарушил и никаких запретов. Я убил? Кого? Да его и не было никогда.
     - Не надо было его создавать. Но уж  если  так  случилось,  следовало
оставить его.
     - Чтобы назавтра он начал претендовать на мой дом, на мое  имущество,
на мое имя, в конце концов?
     - Но ведь это ВЫ создали его.
     - Э-э, милейший, да я вижу, вы ничего не поняли.  Это  же  был  Годи.
Павел Игнатьевич - собственной персоной, без подделки,  без  халтуры.  Это
был Я - от и до. Каждая молекула, каждая мысль совпадала  с  моими.  А  уж
себя я знаю. Единственной возможностью избежать крупных неприятностей было
воспользоваться  его  слабостью  или  растерянностью.  Уж  поверьте.   Еще
немного, стоило ему прийти в себя, одеться, и уже никто из нас двоих (а  о
вас я и не говорю) не смог бы уверенно сказать, кто кого создал.  Да  даже
если бы мы и оставили ему какую-то помету,  в  своих  мыслях,  по  природе
своей, он бы все равно был самым настоящим Годи, я, повторяю, в работе  не
халтурю. К сожалению, доселе в мире существовал один я. Я к этому  привык,
да и мир - тоже. Если бы я мог, я создал бы под своего двойника  еще  один
мир, но это, к сожалению, мне не по силам. Пока.  Значит,  одного  из  нас
следовало уничтожить.
     - Но раз вы сами говорите, что ваш двойник не  был  муляжом,  куклой,
фантомом или чем-то еще, а был самым настоящим человеком -  вами,  выходит
вы все-таки не просто уничтожили плод  эксперимента,  а  совершили  именно
убийство.
     - САМОУБИЙСТВО, молодой человек, не  путайте.  -  Тут  он  вскочил  с
кресла и заявил: - И все. И хватит об этом. Еще раз прошу извинения за то,
что не учел вашей хрупкой нервной конституции. Давайте  же  прекратим  наш
бессмысленный спор и выпьем по чашечке кофе.
     И я снова подчинился ему. Но долго еще нет-нет, да и вспоминался  мне
сползающий с кресла на пол окровавленный голый человек с вонзенным  в  шею
кинжалом.
     В тот вечер я все-таки задал Годи еще один вопрос по тому же  поводу:
"И все-таки, неужели вы создали его только из любопытства?" "Я должен  был
убедиться в том, что я это могу. Но главное, отныне я  не  считаю  себя  в
долгу перед ним, -  Годи  указал  пальцем  вверх.  -  Он  создал  меня.  Я
уничтожил себя. Я-оставшийся принадлежу отныне только себе".
     Позже я не раз убеждался в безыскусной доброте и бескорыстии Годи. Но
я всегда помнил, что доброта для него - не  естественный  душевный  порыв,
хоть и принятый им, хоть и выполняемый им честно, но все же навязанный ему
извне, закон. Если он мог обойти его не нарушая, он спокойно делал это,  и
описанный выше случай служит прекрасной тому иллюстрацией.



                           ДНЕВНИК ВИКИ. 2 МАРТА

     Не знаю почему, вдруг захотелось  сюда  что-нибудь  записать.  Я  уже
поняла, что нормально  вести  дневник  все  равно  не  буду  -  не  хватит
терпения. Но сначала думала, что вообще брошу это дело, а  теперь  решила:
пусть лежит, захочется - запишу что-нибудь. Все равно  потом  будет  легче
вспомнить, что было в промежутках между записями, чем если бы их вообще не
было.
     Сегодня в школе до  меня  докопалась  Инка  с  вопросом,  где  это  я
пропадаю целыми днями. И я все рассказала ей про Виктора. Ведь трудно  все
держать в себе. Она никак не могла поверить, что между  нами  до  сих  пор
ничего не произошло, думала, я стесняюсь, и все наезжала на меня, мол,  да
ладно ты, начала, так ВСЕ рассказывай. Но я врать на себя не  стала.  Хотя
мне странно и самой.
     Я очень привязалась  к  нему.  Я  езжу  в  его  контору  каждый  день
(оказывается, под Новый год у него потому было  пусто  дома,  что  жена  в
ноябре возила куда-то дочку, на  лечение,  что  ли,  и  там  застряла.  Но
теперь-то - все на  месте.  Сразу  мысль:  вот  же  негодяй,  стоило  жене
отлучиться... но я так понимаю, что ему и с ней - одиноко).
     Я знаю, что все это нехорошо, но  в  то  же  время,  мы  ведь  ничего
плохого не делаем. Мне просто нравится разговаривать с ним,  слушать  его.
Он все понимает. Хотя иногда бывает ужасно вредным. К тому  же  мне  стали
интересны  его  адвокатские  дела,  и  я,  наверное,  буду  поступать   на
юридический.
     Его сослуживцы уже привыкли, что я там все  время  торчу,  считается,
что я готовлюсь к поступлению. Во  всяком  случае,  никто  ни  на  что  не
намекает. Когда все уходят, мы остаемся одни и ведем разговоры обо всем на
свете и еще целуемся.  Почему-то  я  не  стесняюсь  его  ни  в  чем,  вот,
например, на днях пожаловалась ему, что у меня растет  грудь  -  буквально
каждый день становится побольше. А он усмехнулся и сказал:  "Мне  бы  твои
проблемы". Это как раз один из тех случаев, когда он меня бесит.
     Я не расспрашиваю его о семье, но, как мне кажется, там у него все  в
порядке, и ничего серьезного он со мной не затевает. Я вообще  не  понимаю
его.
     И вот обо всем этом я и рассказала Инке. А  она  говорит:  "Чего  тут
непонятного? Трахнуть он тебя хочет, вот и все", Я отвечаю: "Чего же тогда
не трахает? Даже не пытается. Сто раз уже мог бы".  "Боится,  наверное,  -
говорит она, - еще подашь в суд, что он тебя изнасиловал. Кто тебя  знает.
Или как  там  еще  про  несовершеннолетних?.."  "Растление  малолетних,  -
припомнила я из уголовного кодекса (моей настольной теперь книги). -  Нет,
это отпадает, он знает, что я в суд не подам". "То есть,  в  принципе,  ты
уже готова?" "Да ничего я не готова! Но если я сама не захочу,  ничего  не
будет. Ну а если уж случится, значит, я этого хотела, тогда и дергаться не
буду.  Но  пока  я  ничего  такого  НЕ  ХОЧУ".  "ПОКА,   -   усмехнувшись,
передразнила Инка с ударением. - И сколько  будет  длиться  твое  "пока"?"
"Ну, не знаю, долго, наверное..." "Не юли, - сказала  она  сурово,  -  все
ясно, как день, - (любит она корчить из себя "роковую женщину"), - никаких
"пока"; ты УЖЕ готова". Я даже разозлилась: "Да я же говорю,  он  сто  раз
мог сделать со мной все, что угодно..." "И на сто первый - сделает.  Он-то
ведь не знает, что ты уже готова. Ты надеюсь, еще  не  говорила  ему,  что
вовсе не обидишься? Ты ему нравишься, но ты маленькая, и он не хочет  тебя
отпугнуть". "И что же, он ждет, пока я вырасту?" "Наверное, он  и  сам  не
знает, чего ждет. Только если ты вовремя не порвешь с ним, рано или поздно
он все-равно не удержится, да и трахнет тебя".  "Дура  ты",  -  говорю  я.
"Сама дура", - ответила она, и мы немного подулись друг на друга. Но потом
я все-таки первая ее спросила: "Слушай, а ты-то откуда так  в  этих  делах
разбираешься?" "У меня, - говорит она, - опыт. Побольше  чем  у  тебя,  во
всяком случае".
     Ой мама! Умру от смеха. Опыт у нее... Сто индийских фильмов и роман с
Вадиком - вот и весь опыт.
     И все-таки, у нее как-то яснее все выходит, чем у меня. А  у  меня  -
сплошной "синий туман" (ненавижу эту песню): чего я хочу?  чего  не  хочу?
чего хочет он? что можно, а что -  нельзя?  что  хорошо,  что  плохо?..  Я
только знаю точно, что мне нравится быть рядом с ним, и ничего дурного  мы
не делаем.
     И все-таки я уже два раза давала себе слово к нему не  приезжать,  но
потом  все  как-то  само  получается:  думаю,  да  ладно,  съезжу,  ничего
страшного; скучно же. Но буду вести себя строго. А когда приезжаю,  только
в кабинет к нему захожу, рот - до ушей, ничего не могу с собой поделать.
     Короче, не знаю!..
     Но главное, я в него НЕ ВЛЮБИЛАСЬ. Это точно.
     Ладно. Посмотрим, что будет дальше. Уроки надо делать.



                            ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА

     На днях Годи немного рассказал мне о себе. Хотел записать  сразу,  да
все не было  времени,  а  сегодня,  когда  я  более  или  менее  свободен,
оказалось, что история его в моем сознании уже оформилась в нечто  похожее
на беллетристический рассказ.
     ...Родился Павел Игнатьевич в