Юлий БУРКИН

                        ВИКА В ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ МИРЕ

                   (опыт компиляции из двух дневников)


                                Но кто знал, что он провод,
                                Пока не включили ток?
                                                        Борис Гребенщиков.

                                ... - За искренний союз Моцарта и Сальери.
                                - Постой!..
                                                               А.С.Пушкин.

                                 "...а любовь часто оборачивается печалью,
                              но становится от  этого  еще  прекрасней,  -
                              эльф помолчал...
                                                            Дж.Р.Р.Толкиен



                          ПРЕДИСЛОВИЕ СОСТАВИТЕЛЯ

     Композиция  нижеследующего  текста  невнимательному  читателю   может
показаться нелогичной,  даже  сумбурной.  На  самом  же  деле,  построение
повествования подчинено строгой логике, позволяющей в  эффективнейшей,  по
возможности, полноте использовать те материалы (в большей части письменные
и в меньшей - устные), владельцем которых я являюсь.
     В качестве "пролога"  я  поместил  устный  рассказ  моего  старинного
приятеля Андрея Летова о том, как впервые увидел он Павла Игнатьевича Годи
и познакомился с ним. Далее я публикую отрывки из дневников Летова и Вики,
которые передал мне сам Андрей. (Если бы и рассказ  о  знакомстве  с  Годи
присутствовал  в   дневнике   Летова,   я,   естественно,   предпочел   бы
воспользоваться первоисточником, однако дневник начат им  позднее,  отчего
мне и пришлось положиться на собственную память.)
     Должен предупредить, что,  называя  рукопись  Летова  "дневником",  я
несколько отступаю от истины. На самом же деле  это  -  хронологически  не
выстроенные, разрозненные текстовые наброски, скорее -  "записки",  нежели
дневник. Опустив большую его часть, в данную публикацию я включил лишь  те
его фрагменты, которые имеют отношение  к  П.И.  Годи  и  к  драматическим
событиям, в развязке которых непосредственное участие принял я сам.
     "Дневник Вики", напротив,  является  "собственно  дневником".  Это  -
скрупулезно,  в  строгой  хронологии  запечатленные  на  бумаге   события,
происходившие в небогатой ими  жизни  девушки.  Вряд  ли  кого-то  мог  бы
заинтересовать этот непритязательный документ (многие девушки - от  14  до
19, примерно, лет ведут дневники), если бы не тот факт, что Вика  -  автор
его - была одним из основных действующих  лиц  пресловутой  драматической,
если не сказать жуткой истории.
     С одной стороны,  чтобы  не  утомлять  читателя  некоторой,  присущей
"Дневнику Вики" монотонностью, с другой - чтобы проследить самому  и  дать
читателю  полнее  ощутить,  как  неосознанно,  но  неотвратимо  сближаясь,
героями одной развязки неожиданно становятся изначально столь далекие друг
от  друга  авторы  "двух  дневников",  главы  рукописей  я  решил   давать
поочередно, композиционно их переплетая.
     Конец повествования по структуре симметричен началу: в  "эпилоге"  я,
вновь по памяти, с уст самого Летова передаю то, что сам он уже  не  успел
записать, а  в  "послесловии  составителя"  рассказываю  о  тех  событиях,
свидетелем и участником которых стал уже лично я.
     Как видите, структура достаточно логична. Что же касается правдивости
содержания, то я гарантирую ее лишь  в  послесловии.  В  остальных  частях
читатель  сам  волен  определить  степень  своего  доверия  авторам  "двух
дневников".

     P.S. Кому-то может  показаться  невероятным  сам  факт  существования
дневников: действительно, ведение подобного документа  -  занятие  в  наше
время не слишком популярное. Но на  эту  предполагаемую  претензию  отвечу
так: именно наличие дневников и прояснило для  меня  (хотя,  считаю,  и  в
недостаточной степени), сущность происшедшего. Именно они и стали причиной
появления данного текста. Если бы я сначала ВЫБРАЛ персонажей, а уж  затем
выяснилось, что они еще и ведут дневники, это, пожалуй, действительно было
бы невероятно. Но случилось наоборот: две  эти  тетрадки  долго  без  дела
болтались в моем столе, время от времени я разглядывал и перелистывал  их,
но  лишь  недавно  сумел   достаточно   глубоко   прочувствовать,   скорее
мистическую, нежели реальную связь, существующую между ними,  окончательно
выстроил для себя цепь событий, описанных в них (как бы с разных сторон) и
ощутил настоятельную потребность поведать о ней широкому кругу.



                                  ПРОЛОГ

     Летов спешил, хотя и сознавал прекрасно, что спешить смысла нет.  Вся
эта неделя была кошмаром, и те четверть  часа,  которые  он  мог  выгадать
сейчас своей поспешностью, не меняли ровным  счетом  ничего.  Но  удержать
себя было трудно.
     Тот, кто дал ему адрес, говорил, что, не суля никаких гарантий,  Годи
берет деньги вперед. Но  помогает  он  гораздо  чаще,  чем  признает  свое
бессилие, и, зная это, люди раскошеливаются,  особо  не  артачась.  Летова
гнало вперед воспоминание: остекленевшие дикие глаза, с  которыми  Милочка
кинулась на него сегодняшним утром.
     Теплый вечер ласкал кожу, притупляя сосущий вакуум внутри.  На  мосту
некие придурки пытались обманом выманить рыбу на сушу. Почти все встречные
- пары.  Этот  факт  слегка  расслабил  Летова  и  навел  его  на  досужие
профессионально-языковедческие размышления.  "Коллектив,  -  думал  он,  -
делает человека бесполым. Это отражено и в  грамматике.  Вот  фраза:  "Шла
пара - он и она", во множественном  числе  она  превращается  в  полнейшую
чушь: "Шли пары - они и они"... Это рассуждение в свою  очередь  заставило
его задуматься о своем коллективе. И он еще раз убедился в верности своего
тезиса. Взять ту же Милочку. Он работает с  ней  больше  года,  но  всегда
относился к ней как к исполнительному, "удобному  в  обращении"  БЕСПОЛОМУ
(хоть и милому) существу.  И  лишь  неделю  назад,  будучи  гостем  на  ее
именинах, он понял, почему ее  имя  не  смогло  превратиться  в  банальное
"Людочка". Он вспомнил тепло ее кожи, ощущаемое во  время  танца  пальцами
сквозь материю платья. Вспомнил мечтательный свет звезд, отраженный в саду
ее глазами... Но тут  же  он  вспомнил  и  продолжение  -  сегодняшнюю  ее
истерику с царапанием ногтями его щек и совершенно сумасшедшими воплями...
И вновь ускорил шаг.
     Розовый  особняк.  Ощущая  набухающее  волнение,  Летов  поднялся  по
лестнице и, увидев на двери  металлическую  пластину  с  надписью:  "Павел
Игнатьевич Годи, психотерапевт", не почувствовал облегчения,  а  напротив,
разволновался еще сильнее. И позвонил.
     Но в этот миг - миг между решением нажать на кнопку  звонка  и  самим
звонком - уместилась маленькая синяя вечность.
     - Войдите, - раздался из-за двери низкий, хорошо поставленный  голос,
- открыто.
     Летов повернул ручку и шагнул внутрь.
     Годи оказался высоким худощавым пожилым  мужчиной  с  копной  длинных
седых волос. В его внешности - и в этих клоунских космах,  и  в  смуглости
морщинистой кожи, а в особенности - в густоте неожиданно черных  бровей  -
во всем ощущалась некая дешевая театральность, и Летова  охватило  смутное
недоверие, какое он испытывал к  приезжим  циркачам,  а  из  местных  -  к
поэтам, членам разнокалиберных литобъединений. Для полной неубедительности
Годи не хватало только банта на шее или колпака звездочета на голове.
     - Не стесняйтесь, сударь,  -  продолжил  хозяин  все  тем  же  полным
дешевого пафоса голосом, - и простите за то, что  не  включаю  в  коридоре
свет: этого не любит Джино. - И он погладил нечто  бесформенное,  но  явно
живое, тут только замеченное Летовым на плече хозяина. Летов пригляделся и
с брезгливым чувством уяснил, что Джино -  летучая  мышь.  И  вот  эта,  в
общем-то, тоже дешево-театральная деталь,  которая,  казалось  бы,  должна
была укрепить в его душе отношение к Годи, как к  водевильному  прохвосту,
отчего-то,   напротив,   неожиданно   убедила   Летова    в    подлинности
сверхъестественных способностей  стоящего  перед  ним  человека.  Возможно
потому, что  где-то  он  читал:  летучие  мыши  В  ПРИНЦИПЕ  НЕ  ПОДДАЮТСЯ
дрессировке; а может быть, потому, что маленькая сморщенная  рожица  Джино
была уж очень злобной и хитрой.
     - Добрый  вечер...  -  начал  было  Летов,  но  Годи  взмахом  ладони
остановил его:
     - Не спешите, друг мой, не спешите. О делах не говорят с порога. Если
позволите, я приготовлю кофе. За  чашечкой  и  поведаете  о  целях  своего
визита. (Позже Андрей ни разу не видел, чтобы Годи  был  столь  любезен  с
посетителем и пришел к выводу, что тот с  самого  начала  выделил  его  из
общей массы.)
     Не найдя возражений, Летов  молча  прошел  в  сумеречную  комнату  со
стенами, увешанными экзотическими трофеями и в  ожидании  удалившегося  на
кухню хозяина увяз в древнем, ненормальной мягкости, кресле.
     Годи  вернулся   с   дымящимся   подносом,   расположился   напротив,
указательным пальцем левой руки почесал Джино  под  крылом  и,  пристально
глядя Летову в глаза, произнес требующее продолжения слово: "Итак..."
     - Я  работаю  в  университете,  -  начал  тот,  -  на  кафедре  общей
филологии. - Годи покачал головой так, словно  эта  информация  имела  для
него колоссальное значение. - У нас есть машинистка - Людмила  Краснова  -
довольно милая женщина, живет одна с четырехлетним сыном. Мы иногда  шутим
друг с другом и для смеху корчим из себя  влюбленных,  но  на  самом  деле
отношения у нас с ней чисто дружеские. У  нас  с  ней  никогда  ничего  не
было... и не собиралось.
     - Кофе стынет, - внезапно сообщил, перебив его, Годи.
     - Спасибо, - Летов взял чашечку, и, отхлебнув,  продолжил:  -  И  вот
угораздило меня пойти к ней на именины. Это было  четырнадцатого  августа,
то  есть,  неделю  назад.  Она  пригласила  всю  кафедру.  Попили,  поели,
потанцевали... Один  раз  Милочка  попросила  меня  проводить  ее  в  сад:
захотела покурить, а чтобы на кафедре знали, что она курит - не хотела. Мы
выходили с ней минут на пятнадцать. И все. Честное слово!
     - Я пока что и не пытаюсь уличить вас во лжи.
     - Да, простите.  Мне  слишком  часто  за  последние  дни  приходилось
доказывать... Так вот. Именины были  в  пятницу,  а  в  понедельник  утром
Милочка подошла ко мне и говорит: "Андрюша, ты разберись со своей подругой
- она у тебя слишком ревнивая". Я, конечно, не  понял  ничего  и  попросил
объяснить, о чем, собственно, речь.  Оказывается,  в  воскресенье  вечером
Милочке позвонила какая-то женщина и  пыталась  завязать  с  ней  душевный
разговор на тему: "Оставьте в покое моего Андрюшу, у нас с ним серьезно, а
вы - лезете..."
     Я сначала подумал, Милочка шутит. Но она уверяла, что все так и было,
и я решил, что пошутил кто-то другой - с нами обоими. Потому что ни с  кем
у меня  ничего  серьезного  сейчас  нет.  Но  Милочка  мне,  по-моему,  не
поверила.
     А позавчера приходит - и сразу ко мне:  "Твоя  подруга  уже  достала.
Истеричка какая-то. Плачет, умоляет с тобой порвать..." Тут я  уже  ничего
не понимал. Глупая шутка неприятно затягивалась.
     В среду и в четверг ничего подобного не  повторялось.  Но  в  пятницу
Милочка влетела  на  кафедру  с  красными  от  бессонницы  глазами,  сходу
подскочила ко мне и принялась хлестать по щекам. Я пытался уклониться,  но
она вцепилась мне в волосы. Короче, устроила настоящий скандал...
     Неожиданно, когда прозвучало  слово  "скандал",  встрепенулся  Джино,
хлопая и шурша крыльями, покинул плечо хозяина, достиг незажженной люстры,
уцепился когтями за одну из ее изогнутых металлических трубок  с  плафоном
и, в оцепенении, повис вниз головой.
     Опасливо поглядывая на Джино, Летов продолжил свой рассказ:
     - А после  выяснилось  вот  что.  В  четверг  вечером  Милочке  снова
позвонили. На этот раз моя самозваная "подруга" уже не просила ее оставить
меня и не рыдала в трубку. Вместо того она спокойно и решительно  заявила:
"Я жду от Андрея ребенка. Но он избегает меня и продолжает  встречаться  с
вами А раз это так далеко у вас  зашло,  значит,  я  должна  буду  сделать
аборт. Выходит, вы убиваете моего ребенка. Тогда и я убью вашего; вот  что
я решила. Мне терять нечего. А не убью, так изуродую: я ему в лицо  серной
кислотой плесну, у меня ее на работе много. Слава богу, вы меня не знаете,
так что, когда я вас с сыном на улице подкараулю, вы и глазом моргнуть  не
успеете". И бросила трубку.
     Милочка промаялась всю ночь, не успокаиваясь ни на  минуту,  несмотря
на выпитый флакон валерьянки. Какие только картины не лезли ей в голову. В
конце концов, она остановилась на мысли, что все это  из-за  меня,  это  я
что-то плету своей подруге-истеричке, а сам при этом делаю вид, что  вовсе
ни при чем. С этой мыслью, на грани нервного срыва, она и  отправилась  на
работу. И кинулась на меня, только увидев.
     - А вы действительно ни при чем?
     - Да говорю же, я и понятия не имею, кто ей звонит!
     - Хорошо. Больше вам нечего добавить?
     - К сожалению, есть...
     И Летов поведал о том,  как  после  обеда  его  вызвал  к  себе  зав.
кафедрой и "посоветовал" покинуть университет "по  собственному  желанию".
Сколько он не пытался убедить шефа в том, что во всей этой истории нет  не
малейшей его вины, тот только "понимающе" поддакивал, а после  "советовал"
снова...
     - И вы написали заявление?
     - Пока нет. Но ничего другого мне не остается.
     - А вы так дорожите своим местом?
     - Место-то не  ахти.  Лаборант.  Но  мне  -  удобно:  я  готовлюсь  к
защите... Да и люди там  до  последнего  времени  мне  нравились.  Сейчас,
правда, от меня как от чумного  шарахаются:  все  ведь,  наверное,  как  и
Милочка, думают, что я, из любви к  психологическому  садизму,  специально
капаю  на  мозги  какой-то  беременной  истеричке  своими  несуществующими
сексуальными победами...
     - А на самом деле?.. - наклонился Годи  ближе  к  Летову,  а  висящий
поодаль Джино резко открыл глаза и, выпучив их, тоже уставился на него.
     Тот вспылил:
     - Вот что. Я пришел, чтобы вы мне помогли, а  не  устраивали  допрос.
Если вы не верите, то мне тут делать нечего.
     Джино захлопнул веки. Годи откинулся  обратно  на  спинку  кресла.  И
сказал, усмехнувшись:
     - Полно, сударь, не горячитесь. Помочь я вам  постараюсь.  Правда,  я
пока еще не знаю, смогу ли я это сделать. - С этими словами  он  встал.  -
Кстати, сколько вы намерены мне заплатить?
     Летову показалось, что вопрос поставлен несколько некорректно,  да  и
обида еще не прошла, и ответил поэтому уклончиво и слегка вызывающе:
     - А сколько бы вы хотели получить? И за что?
     - Не пристало  вам  торговаться.  -  Годи  с  притворной  сердитостью
сдвинул брови. - Не будь вы типичным порождением нынешней пресной эпохи, я
потребовал бы от вас удовлетворения за то  лишь,  что  на  мой  вопрос  вы
посмели дерзко ответить вопросом...
     Пока он высказывал все это, Летов уже вытянул из внутреннего  кармана
конверт с  приготовленной  суммой  и  протянул  его  ораторствующему.  Тот
моментально осекся, пересчитал деньги, удовлетворенно  кивнул  и,  бросив:
"Ждите", удалился в соседнюю комнату.
     Андрей недоуменно смотрел ему вслед. "Чего ждать-то? -  думал  он,  -
сказал бы когда подойти - завтра или через неделю..." Но мысль эта даже не
успела оформиться, как Годи вернулся в комнату и уселся обратно в кресло.
     - Минина Вера Степановна все это устроила, - сообщил он, -  известный
вам преподаватель фонетики. Зла она к вам не питает, а  преследует  сугубо
практические цели. Осенью у нее из армии приходит  сын;  аттестат  у  него
слабый, да и вообще - оболтус; а поступать надо. Собирается на  рабфак,  а
значит - надо где-то работать. Вот она и хочет пристроить его на  кафедру;
и присмотр будет, и шансы возрастут: через год все его  будут  держать  за
"своего" и вряд ли станут заваливать.  Вот  она  и  освобождает  для  него
место.
     ...Летов был так ошарашен, что  ушел  даже  не  попрощавшись.  Просто
встал, молча проследовал в коридор, натянул кроссовки и  вышел  за  дверь.
Ошарашен он был не столько подлостью Веры Степановны (хотя и этим - тоже),
сколько тем, как быстро и исчерпывающе все объяснил Годи. Откуда он вообще
знает о существовании Мининой?!
     Летов брел  по  ночной  улице,  чувствуя  себя,  пожалуй,  еще  более
подавленным, чем до визита к Годи. А перед внутренним  взором  его  стояли
ехидно вытаращенные глазки летучего мыша Джино.



                          ПРИМЕЧАНИЕ СОСТАВИТЕЛЯ

     Приведенный выше эпизод Андрей описал мне достаточно подробно. Однако
между ним и тем, что запечатлено в дневнике,  есть  немалое  белое  пятно,
которое Андрей не заполнил устным рассказом. Но я и  без  того  знаю,  что
происходило далее и кратко вам это изложу.
     Андрей убедился в абсолютной верности того, что сказал  ему  Годи.  И
вновь  обратился  к  нему  за  помощью:  как-то  нужно  было  выходить  из
создавшейся  тупиковой  ситуации.  В  результате   мудрого   вмешательства
последнего, Летов остался на кафедре. Однако содеянное Павлом Игнатьевичем
так поразило  его  воображение,  что  из  любопытства  он  стал  частенько
захаживать к Годи, мало-помалу становясь сначала верным его поклонником, а
затем -  помощником  и  другом.  (Хотя,  последнее  определение,  пожалуй,
страдает чрезмерной эмоциональной окрашенностью.)
     Дальнейшее повествование для удобства читателя разбито  мною  на  три
равных по объему части.



                               ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


                         ДНЕВНИК ВИКИ. 26 ДЕКАБРЯ

     Этот Новый год будет самым дебильным Новым годом в моей  жизни.  Надо
же было мне заболеть! Все из-за Вадика с его долбаной любовью. Простояли в
моем подъезде часа, наверное, четыре. Даже не целовались. Не знаю, что  бы
я сделала, если бы он полез. Дала бы по морде или нет? Но все равно  он  -
придурок,  а  не  парень.  Читал  свои  стихи.   Стихи   плохие,   это   я
почувствовала. Но все равно было приятно. Особенно от того, что почти  все
он сочинял специально для меня. И еще он рассказывал  про  своего  лучшего
друга, который от любви разогнался на мацаке и со всей скорости врезался в
стену дома. Разбился, конечно, насмерть. Не знаю, врет  Вадик  или  правду
говорит. Больше похоже, что врет. Точнее - "фантазирует". А может быть,  и
нет. Не знаю. Только в подъезде было довольно холодно, и хоть я и  стояла,
прижавшись спиной к батарее, все-таки  простыла.  И  вот  теперь  лежу  на
животе, как камбала. (Мама поставила банки, и спина у  меня  теперь  будет
вся в пятнах). Лежу и маюсь от безделья. Вот даже дневник взялась  писать.
Я уже сто лет мечтала вести дневник, но каждый раз казалось, что  начинать
уже поздно.
     Пришла мама, стала снимать банки, я отвлеклась, а  потом  перечитала,
что написала и убедилась, какая я глупая. Начала с Нового года, а  кончила
банками. С Новым годом вот что: наш класс уже месяц готовится шикарно  его
встретить  -  на  лыжно-туристической  базе  в  Ново-Белово  (отец   Верки
Богатовой сделал нам коллективную путевку на пять дней). 29-го туда поедет
весь класс, а вернется - 2-го января следующего года. А я телевизор  буду,
как дура, смотреть. С папочкой и мамочкой.
     Главное, я чувствую: буду здорова 31-го или  даже  30-го  как  корова
(хотела написать "здорова как бык",  но  подумала,  что  про  девушку  так
писать  странно,  вот  и  получился  детсадовский  стишок:  "Здорова,  как
корова"). Но, во-первых,  одну  меня  мама  не  отпустит,  а  во-вторых  -
правильно сделает, потому что добраться туда можно только на своей машине.
Наших-то автобус повезет (с завода, где Веркин  папа  работает).  Конечно,
если бы я наехала на отца, он бы, может быть, и  договорился,  чтобы  меня
кто-нибудь отв