только тело. На  его
изуродованном лице, сыто облизываясь, сидела летучая мышь. Может быть  это
фантазия, но мне показалось,  что  она  стала  чуть  ли  не  вдвое  больше
прежнего размера. Поглядев на нас умными хитрыми  глазками,  она  еще  раз
облизнулась и лениво приникла к рваной дыре в горле Мережко.
     - Все, бегом отсюда, - скомандовал Виктор и поволок меня из  комнаты.
Я еле перебирала ногами.
     ...Он привел меня к какому-то своему другу, и мы  до  утра  курили  и
пили чай. Меня колотило. Виктор успокаивал меня, но я видела,  что  ему  и
самому не по себе. Еще бы. Мы обсуждали происшедшее так и  эдак  и  решили
рано утром поймать перед школой Наташу и серьезно  поговорить,  чтобы  она
держала язык за зубами. Еще я спросила: "А наши отпечатки пальцев?" Виктор
ответил:  "Ты  слишком  хорошо  думаешь  о  наших  ментах.  Это  тебе   не
Лос-Анджелес". Потом я позвонила Годи - поблагодарить. И он сказал, что  с
Наташей он меры примет. А после того, что произошло я ему верю.
     ...Все. Все. Все. Мне невыносимо было даже вспоминать это, а  не  то,
что уж писать. Но раз я веду дневник, не могла я этого  не  записать.  Да,
это ужасная история. Но она - пожалуй самое заметное происшествие  в  моей
жизни.
     У меня такое ощущение,  что  после  всего  этого  я  не  дам  к  себе
притронуться ни одному мужчине.



                            ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА

     Джино вернулся часов в пять утра.  И  тут  же  Годи  пришел  в  себя.
Блаженно  потягиваясь  и  разминая  затекшие  члены,  он  изысканно   меня
поблагодарил, а на  мою  просьбу  рассказать,  в  чем  же  все-таки  суть,
ответил,  что  это,  мол,  не  его  тайна,  чем  страшно  меня   разозлил.
"Единственное, что я могу сказать -  все  закончилось  как  нельзя  лучше.
Порок, так сказать, наказан, - закончил он, явно ерничая, - а  добродетель
восторжествовала. Хотите кофе?"
     В это время зазвонил телефон. Годи снял трубку:
     -  Да?..  Да  что  вы,  не  за  что.  Мне  и  самому  это   доставило
удовольствие; так что мы - квиты. Его? Джино. Хорошо, передам.  А  чердак?
Про чердак вы забыли? Вот  если  бы  вы  в  последний  момент  не  открыли
дверь...  Откуда  знаю?  Ну,  это  уже  мои   маленькие   хитрости.   Нет,
неприятностей не будет.  Про  ключ  гардеробщица  забудет.  Наташа?  Тоже
забудет. Ну, сударыня, вы меня недооцениваете. Спите спокойно.  Да  не  за
что, не за что; я же сказал, мне было приятно и самому...  И  ему  привет?
Обязательно, обязательно... Хорошо... До встречи.
     И он, положив трубку, обернулся ко мне:
     - Звонила ваша симпатия. И вам, между прочим, привет передавала.  Она
действительно мила. Даже очень мила. - Он  как-то  нехорошо  усмехнулся  и
закончил: - Боюсь, даже СЛИШКОМ мила.




                              ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


                         ДНЕВНИК ВИКИ. 11 НОЯБРЯ

     Я проснулась оттого, что почувствовала, как e  меня  в  носу  щекочут
чем-то тоненьким. Это, конечно, мог быть только Виктор, но ведь я спала  и
не могла этого  понимать.  Я  одновременно  чихнула  и  проснулась,  а  он
засмеялся и говорит: "Вставай, соня. Кофе стынет". Но сам же  не  дал  мне
встать, а залез под одеяло и сказал только "Какая ты теплая..." Он  вообще
всегда набрасывается на меня как зверь, когда видит, как я просыпаюсь.  Но
это бывает так редко. Ведь для этого нужно быть вместе всю ночь.
     Я не знаю, что он наврал жене в этот раз и не собираюсь узнавать.  Но
спать с ним у себя дома, в моей  постели  было  очень  странно.  Вчера  он
вообще  казался  здесь  ОГРОМНЫМ  И  НЕУМЕСТНЫМ.  А  сегодня  уже  ничего,
привыкла.
     Тут он от того, что родичи на целых две  недели  уехали  к  деду  под
Красноярск, а я впервые со дня нашего знакомства осталась в квартире одна.
И мы с ним по этому случаю устроили небольшую оргию - с бутылкой коньяка и
купленными на остановке шашлыками.
     Это была одна из самых классных оргий, потому что мы были  не  просто
вместе, не просто в постели, не просто пили и любили друг друга, а  еще  и
НИКУДА НЕ СПЕШИЛИ.
     (Виктор пичкает меня своими  любимыми  книгами  типа  Писемского  или
Борхеса,    а    если    я    во    что-то    не    въезжаю,    устраивает
"литературно-аналитические" беседы, и я прямо чувствую, как  за  несколько
месяцев знакомства с ним  изменился  не  только  мой  лексикон,  но  даже,
по-моему, мой стиль мышления.)
     Но это вчера он не спешил, а сегодня - кто его знает.  Я  никогда  не
могу полностью расслабиться, потому что так и слышу  -  "Вик,  мне  сейчас
нужно бежать..."  -  извиняющимся  голосом.  Хоть  я  и  понимаю,  что  он
по-другому не может, что он не виноват, но у меня все равно сразу портится
настроение, как будто я смотрела фильм, а на самом интересном месте  телек
сломался. Как-то я попросила: "Ты уж лучше сразу говори  мне,  во  сколько
уйдешь, чтобы я была готова", но когда при встрече он с постной рожей стал
начинать разговор фразой типа: "Салют.  Я  -  до  четырех  пятнадцати...",
настроение у меня стало портиться не в  конце,  как  раньше,  а  с  самого
начала.
     Ну ладно, я отвлеклась.
     И вот он залез ко мне под одеяло и был очень ласковым и  творил  черт
знает что, откуда только у него фантазия; а я не могла  полностью  уйти  в
это, все вертелась мысль, спешит он сейчас или нет... А  потом,  когда  мы
уже отдыхали, он мне вдруг и  заявляет:  "Между  прочим,  Вика,  в  данный
момент я нахожусь в трехдневной командировке, и в запасе у нас с тобой еще
два дня". Я опять не знала  -  радоваться  мне  или  плакать...  Но  потом
тряхнула головой и улыбнулась ему так, как, я знаю, ему  нравится.  Потому
что я все-таки неисправимая оптимистка и  во  всем  всегда  нахожу  плюсы,
которые уничтожают минусы. Вот так.
     А "его превосходительство"  этих  скачков  в  моем  настроении  и  не
заметил. Он вообще, по-моему, ничего  не  замечает.  Или  предпочитает  не
замечать. Ну и правильно: все равно ведь ничего он тут изменить  не  может
(или не хочет?), а раз так, то лучше и не говорить, и не думать. Мы ведь и
без того вместе проводим в день часа по два-три, не больше, так не хватало
еще  и  это  время  заполнять  тоскливыми  разговорами  на   тему   полной
беспросветности и бесперспективности. (Вообще-то это не моя, а его  мысль,
но тут я с ним согласна.)
     Часто мне хочется просто прекратить  все  это  и  постараться  забыть
навсегда. Но разве это возможно?
     Хотя вот на днях я встретила на улице Наташу Одинцову, а она взглядом
по мне скользнула и мимо прошла, не поздоровавшись. Я  ее  окликнула,  она
остановилась, смотрит на меня недоуменно. Потом  узнала  все-таки,  "А,  -
говорит, - вспомнила тебя: ты на суде была. Ну? Что нужно?" То  есть,  она
начисто забыла и наш разговор, и то как меня в фотолабораторию  привела...
А ведь Годи так и пообещал, только  я  сомневалась  немного.  И  я,  чтобы
проверить, спросила: "Извини, Наташа, Мережко уволился из вашей школы  или
работает?" А она голову вскинула и так  злорадно,  что  мне  даже  страшно
стало, отвечает: "Убили его". "Как? - спрашиваю. - Кто?"  "А  я-то  откуда
знаю. Убили и все. Нашлись добрые люди". - Сказала и дальше пошла.
     Я потом это все Виктору рассказала, он говорит: "Да, что и  говорить,
Годи - мастер. "Не дай господь нам быть  его  врагом..."  (это  -  строчка
Гребенщикова, к которому Виктор неравнодушен).
     Кстати, в данный момент он отправился на кухню подогревать  нам  кофе
и, судя по звукам, уронил там все,  что  только  может  упасть.  А  я  вот
вытащила из-под подушки дневник  и  строчу,  пока  он  хозяйничает.  Потом
появится: голый, в руках - по чашечке, рот до ушей. Дурак  дураком.  Но  я
очень его люблю.
     Черт! Вот он как раз и появился. Закругляюсь.



                            ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА

     Сегодня Годи прочел мне маленькую лекцию  о  прививках.  Вообще-то  в
последнее время я стараюсь избегать  этих  его  лекций.  Раньше  мне  были
интересны его россказни об иных мирах, но  потом  я  задумался:  столь  ли
важна для меня эта информация? Если учесть то,  что  я  никогда  не  смогу
проверить  ее  истинность,  то,  что  никто  и  никогда   не   сможет   ею
воспользоваться  в  каких  либо  определенных  целях  и  то,  что   миров,
по-видимому,  бесконечное  множество,  а  значит,  возможно  существование
любого, какой только можно вообразить,  то  слушать  все  истории  -  дело
бессмысленное и даже неинтересное. Эдакий "информационный онанизм".
     Но лекцию о прививках я все-таки выслушал. Оттого, что начал он ее  с
неожиданного упоминания о девушке-недавней нашей гостье.
     Годи встретил  меня  сегодня  крайне  радушно,  усадил  в  кресло  и,
выставив на столик бутылку отличного болгарского вина "Тамянка", заявил:
     - Что ж, отметим начало моего пути к победе...
     - То есть?
     - Сегодня брошенное в душу Вики зерно дало первые всходы.
     Услышав это имя из уст Годи, произнесенное так, словно оно  постоянно
мелькает в наших разговорах, я даже вздрогнул.
     - Какое зерно?
     - О-о, это, сударь, пока что - тайна. Но так трудно удержаться  и  не
похвастаться, если ты чего-то действительно  достиг.  Хотя  это  и  громко
сказано. Пока что это - не  достижение,  а  попавшая  в  морскую  раковину
песчинка, которой только предстоит превратиться в драгоценный перл. Дас-с.
Но не стоит и преуменьшать значение происшедшего. Это  лишь  прививка,  но
знавал я и целую цивилизацию, поставившую себе  целью  именно  посредством
прививки спасать все прочие миры.
     Я не смог удержаться от проявления интереса, а Годи, заметив  его,  с
воодушевлением изложил следующее.
     Оказывается,  подавляющее  большинство   высокоразвитых   цивилизаций
вселенной крайне миролюбиво. Настолько, что даже  и  представить  себе  не
может, что коварством,  жестокостью,  беспричинной  всепоглощающей  злобой
могут отличаться не только дикари, но  и  обладатели  совершенных  наук  и
технологий. Идея того, что  по-настоящему  умный  человек  не  может  быть
недобрым столь глубоко внедрена в психологию целых рас, что  "интеллигенты
планетарного масштаба" становятся напрочь беспомощными  перед  хамством  и
даже прямой агрессией. Высокоразвитые  милитаристские  цивилизации  редки,
но, благодаря непротивлению  окружающих,  они  способны  тиранить  и  даже
уничтожать миры намного большие и сильные, чем сами.
     И вот, дабы подобных случаев было как можно меньше, некий кочующий  в
космосе народ, называющий себя "дрод-допперами"  (сеятелями  осторожности)
перелетает от звезды к звезде, от одной планеты к другой и,  ознакомившись
с возможностями ее обитателей, наносит сокрушительный, но  не  смертельный
термоядерный удар. Зароненные  таким  образом  в  мировоззрение  очередной
цивилизации страх перед пришельцами и недоверие к ним  делает  "добрячков"
бдительными, даже мнительными, что  впоследствии  нередко  спасает  ее  от
неминуемой (до того) гибели.
     - Позвольте, - спросил я, выслушав всю эту околесицу,  -  а  при  чем
тут, простите, Вика?
     - А, - оживился Годи, - с ней история  немного  другая.  Ей  инъекция
сделана не для создания стойкого иммунитета, а наоборот, для  того,  чтобы
болезнь прогрессировала.
     - Какая болезнь? - спросил я, по-моему даже угрожающе.
     - Эта болезнь - сомнение. Эта болезнь - идея ПОКОЯ во что  бы  то  ни
стало. Эта болезнь - жажда забвения. Зерно посажено. И есть первые всходы.



                         ДНЕВНИК ВИКИ. 14 НОЯБРЯ

     К чему угодно я была готова, только не к этому. Меня словно  ударили.
Я даже соображаю сейчас плохо. Вообще-то я не слишком чувствительная, и, в
принципе, то, что он может меня разлюбить или я  -  его,  для  меня  -  не
великое открытие. Но что он станет обманывать меня!.. А главное - зачем?!!
Никаких обязательств у нас друг перед другом нет. Были бы мы женаты, тогда
понятно: чувства прошли, а долг остался, тем более - если  дети.  И  тогда
мужчина начинает жить двойной  жизнью  -  чтобы  исправно  выполнять  свои
обязанности перед семьей, не быть подлецом и  оставаться  в  то  же  время
мужчиной. С нами ведь так и было. Мне, во всяком случае, так казалось.  Но
ведь в этом случае обманывают только одну сторону - ей же во благо:  чтобы
не бросать, заботиться и т.п. А он... Я ни-че-го не понимаю.
     Все было так. Мы жили эти дни, как я хотела бы прожить всю жизнь. И я
даже забывала, что все равно придется расстаться. И  нам  не  хотелось  ни
смотреть телевизор, ни читать. Вообще, не знаю, но мне не надоедает просто
лежать с ним. ПРОСТО ЛЕЖАТЬ. Что-то говорить или слушать его тихие слова.
     Ну и вот. А сегодня утром он сказал: "Мне пора". И, наверное, впервые
за последнее время от этих слов мое настроение не испортилось.  Впервые  я
чувствовала, что мне не будет не хватать его довольно долго.
     - Пора, так  пора,  -  сказала  я.  Он  стал  одеваться,  а  я  вдруг
вспомнила, что сегодня Инка с Вадиком отправляется в театр. На  "Коварство
и любовь". Она звонила и звала меня - дня два назад. Тогда я ответила, что
не знаю, смогу ли пойти,  да  не  очень-то  я  и  рвалась,  а  сейчас,  из
вредности наверное, мне ужасно захотелось пойти, и именно с Виктором. Мы с
ним часто бываем  в  кино,  на  концертах,  но  театр  -  это  уже  как-то
"по-настоящему".
     Я знала, что он ответит мне отрицательно, ведь он не был  дома  целых
три дня, и все же спросила: "Ты знаешь, что  театр  на  Таганке  приехал?"
"Да, слышал", - ответил он, застегивая рукава рубашки. "Пойдем сегодня  на
"Коварство и любовь"? Он остановился, как-то  странно  глянул  на  меня  и
спросил: "А почему именно сегодня?" "Инка идет" (они с ней пока что только
заочно, по моим рассказам знакомы). "Нет, знаешь, - сказал он,  -  у  меня
сегодня  вечером  очень  важная  встреча.  Извини,  но  такие  вещи  нужно
планировать заранее".
     Неприятно было, но что уж тут поделаешь. В сущности, он был прав. И я
не стала обижаться. Все-таки мы и так  были  вместе  очень  долго,  а  чем
дольше мы вместе, тем сильнее я становлюсь ЕГО.
     Без него я конечно никуда идти не собиралась, и сказала ему об  этом,
и мы стали прощаться. Но не так-то это просто.
     В конце концов он все-таки ушел. А был уже почти час дня.  Я  встала,
включила телек, побродила по квартире. Посмотрела  на  себя  в  зеркало  и
пришла в  ужас.  Я  же  за  эти  дни  ни  разу  не  красилась  и  даже  не
причесывалась толком. Тем более, на улицу выходить не пришлось.  А  зачем?
Мама мне столько припасов оставила,  как  будто  они  на  полгода  уехали.
Короче, выглядела я ужасно. Тогда я сделала  зарядку,  включила  плойку  и
залезла под душ. Контрастный. А когда вышла, принялась наводить марафет.
     И закончила я это дело часов в пять. И теперь  видела  в  зеркале  не
заспанную клушу, а очень  даже  миленькую  девушку:  и  волосы  -  мягкими
завитками, и губки - пухленькие, как  будто  так  и  хотят  целоваться,  и
глазки блестят... Ой-ой-ой, короче. Мне всегда  поражает,  как  холодно  и
расчетливо может женщина (я, во всяком случае) оценивать свои внешность  и
свои в связи с этим возможности по части охмурения мужчин.  Но,  с  другой
стороны, становясь симпатичной, я и внутри как-то меняюсь.
     Но я отвлеклась. Похоже, я специально тяну время, так мне не  хочется
писать о главном. Но буду последовательна.
     Так я себе понравилась, что стало ужасно обидно, что все  это  -  для
пустой комнаты. И так, расстраиваясь понемногу, я одела еще и  самое  свое
любимое платье (made in USA), от которого Виктор, точнее - от меня в  нем,
просто обалдевает. И вот тогда я расстроилась окончательно.
     А тут позвонил телефон. Я кинулась к нему, но звонила Инка.  "Привет,
- говорит, - ну, ты идешь или нет?" И я сразу решила:  "Да,  -  говорю,  -
только одна". "Одна?.." - протянула она  разочарованно,  и  я  догадалась,
почему она так усиленно  меня  приглашала.  Совсем  со  своим  Вадиком  от
ревности сдвинулась. Она хотела, чтобы он посмотрел на  меня  с  Виктором.
Увидел бы и сразу понял, что с таким дядей я не просто так гуляю.  И  стал
бы меня презирать. Или не знаю еще что. Дура, короче. Но я ее,  вообще-то,
понимаю. Поэтому сказала:
     - Слушай, Инка, кончай ты, а? Не нужен мне  твой  Вадик,  не  ссы.  -
(Это, конечно, ужасно, что девушка так выражается,  но  ведь  на  самом-то
деле мы между собой и  не  такие  словечки  употребляем.  И  все  равно  -
написала, а слово это на бумаге как-то "не смотрится").
     - А я и не ссу, - отвечает она, без энтузиазма, правда.
     - Ну не может Виктор сегодня. А мне хочется.  Я  что  виновата?  Я  и
собралась уже. Давай, как раньше - будем просто друзьями, все трое.
     Она помолчала, потом говорит:
     - Ладно. Минут через двадцать мы за тобой зайдем.
     Но они чего-то  прокопались  и  зашли  за  мной  только-только  перед
началом, так что я уже бегала по квартире, рвала и метала. И  мы  схватили
тачку, но все равно еле успели купить мне лишний билетик (за тройную  цену
- Таганка для нашего города - событие) и влетели в зал, когда  уже  начали
гасить свет.
     Спектакль был роскошный: Алла  Демидова,  Золотухин,  Смехов  -  весь
букет. Правда Фердинанда и Луизу играли молодые  и  неизвестные,  но  тоже
очень талантливые актеры, и уже к концу первого действия  у  меня  с  глаз
поплыла краска.
     Но глаза мои  высохли  сразу,  как  только  в  антракте  мы  вышли  в
вестибюль с буфетом.  Перед  стойкой  стоял  Виктор  и,  жуя  пирожное,  с
увлечением разговаривал о чем-то с женой. Я сразу ее  узнала.  Он  мне  ее
описывал. И еще я заметила, что свободная его рука на столике -  лежит  на
ее руке.
     Мне нужно было сделать вид, что я не вижу  его,  но  вместо  этого  я
встала перед ними как вкопанная; стою и глазею. Он заметил меня не  сразу,
но тоже повел себя не так, как следовало бы: замолчал, перестал  жевать  и
испуганно, по-моему, смотрел  на  меня.  И  тут  я  совершила  совсем  уже
идиотский поступок. Отведя от него взгляд,  я  увидела  Вадика  (он  стоял
посередине - между мной и  Инкой).  И  я  вдруг  взяла  и  обняла  его.  И
поцеловала - в губы, взасос. Краем глаза я видела Инку. Она побелела,  как
бумага и демонстративно от нас  отвернулась.  Я  Вадика  отпустила,  а  он
смотрел на меня совершенно ошалевшим взглядом. Я что-то пробормотала вроде
"извини" и, не оглядываясь, прошла вниз по лестнице - в гардероб.
     Но сначала я в туалет  зашла.  А  через  минуту  туда  влетела  Инка.
Оказалось, что она молодец - въехала, что к чему. Она стала трясти меня за
плечи (наверное, у меня вид был такой, будто я собралась падать в обморок)
и говорить: "Да хватит тебе, что особенного, ты же всегда  знала,  что  он
женат". Вот здесь она ничего не понимает. И она сказала  еще:  "Ты  бы  на
него посмотрела... и на нее..." Но тут я вырвалась и пошла одеваться.
     Вот так.
     "Коварство и любовь", короче. Пэтэушный вариант.



                            ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА

     Мы сидели и играли с Годи в шахматы. Вдруг  он  откинулся  на  спинку
кресла и закрыл глаза. И стало видно, какой он старый и усталый.
     Мне было не ясно - то ли он просто  отдыхает,  то  ли  вновь  впал  в
медитативное состояние, посещая духом иные миры. Кто его знает.  Я  просто
сидел и ждал, хотя меня это и злило.  Я  всегда  нервничаю,  когда  с  ним
играю, ведь выигрывает постоянно он.
     Но вот он открыл глаза, провел по лицу ладонью, улыбнулся и сказал:
     - Почва изрядно удобрена.
     Я, естественно, сразу вспомнил нашу давешнюю беседу и догадался,  что
речь опять идет о Вике.
     - Павел Игнатьевич, - обратился я к нему раздраженно, -  секретничать
считается неприличным даже в обществе нескольких человек,  а  уж  говорить
загадками, находясь с собеседником с глазу на глаз - и вовсе бестактно.
     Он откровенно презрительно усмехнулся и ответил:
     - Простите юноша, я беседовал сам с собой.
     - Бросьте, я же понимаю, о чем и