ь ему аппендикс, этот  ненужный  и
вредный придаток слепой кишки. Лежа на операционном столе, мой  духовный
пациент, помнится, не возражал против того извращения образа  и  подобия
божия, которое я произвел  своим  ножом,  вырезая  частицу  епископского
тела. Разве этого  не  было?  -  спросил  Сальватор,  глядя  в  упор  на
епископа.
   Хуан  де  Гарсилассо  сидел  неподвижно.  Только  бледные  щеки   его
чуть-чуть порозовели и слегка дрожали тонкие пальцы.
   - И не было ли другого случая, в то  время,  когда  я  еще  занимался
частной практикой и производил операции омолаживания? Не обращался ли ко
мне с просьбой омолодить его почтенный прокурор сеньор Ау густо де...
   При этих словах прокурор хотел было запротестовать, но слова его были
заглушены смехом публики.
   - Я прошу вас не отвлекаться, - сурово сказал председатель.
   - Эта просьба была бы гораздо уместнее в  отношении  самого  суда,  -
ответил Сальватор. - Не я, а суд так  поставил  вопрос.  Разве  кое-кого
здесь не испугала  мысль,  что  все  присутствующие  здесь  -  вчерашние
обезьяны или даже рыбы, получившие возможность говорить и  слушать,  так
как их жаберные дуги превратились в органы речи и  слуха?  Ну,  если  не
обезьяны,  не  рыбы,  то  их  потомки.  -  И,  обращаясь  к   прокурору,
проявлявшему признаки нетерпения, Сальватор сказал:
   - Успокойтесь! Я не собираюсь здесь с  кем-либо  спорить  или  читать
лекции по теории эволюции. - И, сделав паузу, Сальватор сказал:
   - Беда не в том, что человек произошел от животного, а в том, что  он
не перестал  быть  животным...  Грубым,  злым,  неразумным.  Мой  ученый
коллега напрасно пугал вас. Он мог бы не говорить о развитии зародыша. Я
не прибегал ни к воздействию на зародыш, ни к скрещиваю  животных.  Я  -
хирург. Моим единственным орудием был нож. И как хирургу мне приходилось
помогать  людям,  лечить  их.  Оперируя  больных,  я  должен  был  часто
производить пересадку тканей, органов,  желез.  Чтобы  усовершенствовать
этот метод, я занялся опытами пересадки тканей у животных.
   Подолгу наблюдал я  оперированных  животных  у  себя  в  лаборатории,
стремясь выяснить, изучить, что происходит с органами, перенесенными  на
новое, иногда необычное даже  место.  Когда  мои  наблюдения  кончались,
животное переселялось  в  сад.  Так  создался  у  меня  этот  сад-музей.
Особенно меня увлекла проблема обмена и пересадки  тканей  между  далеко
стоящими животными: например, между рыбами и млекопитающими, и наоборот.
И здесь мне удалось достичь того, что ученые считают вообще  немыслимым.
Что же тут необычайного? То, что сделал я сегодня, завтра  будут  делать
рядовые  хирурги.  Профессору  Шейну  должны  быть  известны   последние
операции немецкого хирурга  Зауербруха.  Ему  удалось  заменить  больное
бедро голенью.
   - Но Ихтиандр? - спросил эксперт.
   - Да, Ихтиандр - это моя гордость. При операции  Ихтиандра  трудность
заключалась не только в  технике.  Я  должен  был  изменить  всю  работу
человеческого  организма.  Шесть  обезьян  погибло  на   предварительных
опытах, прежде чем я добился цели и мог оперировать ребенка, не опасаясь
за его жизнь.
   - В чем же заключалась эта операция? - спросил председатель.
   -  Я  пересадил  ребенку  жабры  молодой  акулы,  и  ребенок  получил
возможность жить на земле и под водою.
   Среди публики послышались возгласы удивления.  Корреспонденты  газет,
присутствовавшие  в  зале,  бросились  к  телефонам,  торопясь  сообщить
редакциям эту новость.
   - Позже мне удалось достигнуть еще  большего  успеха.  Моя  последняя
работа - земноводная обезьяна, которую вы видели, может жить  без  вреда
для здоровья неопределенное долгое время как на земле, так и под  водою.
А Ихтиандр может прожить без воды не более  трех-четырех  суток.  Долгое
пребывание на земле без воды для него вредно: легкие  переутомляются,  а
жабры подсыхают, и Ихтиандр начинает испытывать колющие боли в боках.  К
сожалению, во время моего отъезда Ихтиандр  нарушал  установленный  мною
режим. Он слишком долго оставался на воздухе, переутомил свои легкие,  и
у него развилась серьезная болезнь. Равновесие в его организме нарушено,
и он должен большую часть времени проводить в воде. Из  человека-амфибии
он превращается в человека-рыбу...
   - Разрешите задать подсудимому вопрос, - сказал прокурор, обращаясь к
председателю.  -  Каким  образом   пришла   Сальватору   мысль   создать
человека-амфибию и какие цели он преследовал?
   - Мысль все та  же  -  человек  не  совершенен.  Получив  в  процессе
эволюционного развития  большие  преимущества  по  сравнению  со  своими
животными предками, человек вместе с тем потерял  многое  из  того,  что
имел на низших стадиях животного развития. Так, жизнь  в  воде  дала  бы
человеку огромные  преимущества.  Почему  бы  не  вернуть  человеку  эту
возможность? Из истории развития  животных  мы  знаем,  что  все  земные
животные и птицы произошли от водных - вышли из океана.  Мы  знаем,  что
некоторые наземные животные снова вернулись в воду. Дельфин  был  рыбой,
вышел на сушу, стал млекопитающим животным, но потом  вернулся  в  воду,
хотя и остался, как и кит, млекопитающим. И кит и дельфин дышат легкими.
Можно было дельфину помочь стать двоякодышащей амфибией. Ихтиандр просил
меня об этом: тогда его друг - дельфин Лидинг - мог бы оставаться с  ним
долгое время под водой. Я собирался  сделать  дельфину  такую  операцию.
Первая рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не  мог  не
чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди проникли
в океан, жизнь стала бы совершенно иной. Тогда люди  легко  победили  бы
могучую стихию - воду. Вы знаете, что это за стихия, какая это мощь?  Вы
знаете, что площадь океана равна тремстам  шестидесяти  одному  миллиону
пятидесяти тысячам квадратных километров?  Больше  семи  десятых  земной
поверхности составляет пространство водной пустыни. Но эта пустыня с  ее
неистощимыми запасами пищи  и  промышленного  сырья  могла  бы  вместить
миллионы, миллиарды человек. Больше трехсот шестидесяти одного  миллиона
квадратных километров - это только площадь, поверхность.  Но  ведь  люди
могли бы расположиться по нескольким подводным этажам.  Миллиарды  людей
без тесноты и давки могли бы разместиться в океане.
   А  его  мощность!  Вы  знаете,  что  воды  океана  поглощают  энергию
солнечного тепла, равную мощности семидесяти девяти миллиардов лошадиных
сил? Если бы не отдача тепла воздуху и прочие теплопотери,  океан  давно
закипел бы. Практически беспредельный запас энергии. Как он используется
сухопутным человечеством? Почти никак.
   А мощность морских  течений!  Один  Гольфстрим  вместе  с  Флоридским
течением двигают девяносто один миллиард тонн воды в час. Это  тысячи  в
три больше, чем несет большая река. И это лишь одно из морских  течений!
Как они используются сухопутным человечеством? Почти никак.
   А мощность волн и приливов! Вы знаете,  что  сила  ударов,  наносимых
волнами, бывает равна тридцати восьми  тысячам  килограммов  -  тридцати
восьми тоннам на  квадратный  метр  поверхности,  высота  взбросов  волн
достигает сорока трех метров, и при этом волна может поднять до миллиона
килограммов, - например, обломков скал, -  а  приливы  достигают  высоты
более  чем  шестнадцать  метров  -  высоты  четырехэтажного  дома.   Как
человечество использует эти силы? Почти никак.
   На суше живые существа не могут подняться высоко над  поверхностью  и
не проникают очень глубоко внутрь ее. В океане жизнь всюду - от экватора
до полюсов, от поверхности до глубин почти в десять километров.
   Как же мы используем беспредельные богатства океанов? Ловим рыбу -  я
бы сказал, снимаем улов только с самой верхней пленки  океана,  оставляя
совершенно неиспользованными глубины. Собираем губки,  кораллы,  жемчуг,
водоросли - и только.
   Мы производим под водою кое-какие работы: устанавливаем опоры  мостов
и плотин, поднимаем затонувшие корабли - и только! Но  и  это  делаем  с
большим трудом, с большим  риском,  нередко  с  человеческими  жертвами.
Несчастный земной человек, который на второй  минуте  уже  погибает  под
водой! Какие тут работы?
   Иное дело, если бы человек без скафандра,  без  кислородных  приборов
мог жить и работать под водой.
   Сколько сокровищ открыл бы он! Вот Ихтиандр. Он говорил мне...  Но  я
боюсь дразнить демона человеческой алчности. Ихтиандр  приносил  мне  со
дна моря образцы редких металлов и пород. О, не волнуйтесь, он  приносил
мне  совсем  небольшие  образцы,  но  их  залежи  в  океане  могут  быть
огромными.
   А затонувшие сокровища?
   Вспомните  хотя  бы  океанский  пароход  "Лузитания".  Весною  тысяча
девятьсот шестнадцатого года он был потоплен немцами у берегов Ирландии.
Помимо драгоценностей, имевшихся у полутора тысяч  погибших  пассажиров,
на "Лузитании" находились золотые  монеты  на  сто  пятьдесят  миллионов
долларов и золотые слитки  на  пятьдесят  миллионов  долларов.  (В  зале
послышались восклицания.)  Кроме  того,  на  "Лузитании"  хранились  две
шкатулки с брильянтами, которые предполагалось  доставить  в  Амстердам.
Среди брильянтов находился один из лучших  в  мире  -  "Калиф",  стоящий
многие миллионы. Конечно, даже человек, подобный Ихтиандру,  не  мог  бы
опуститься на большую глубину, - для этого пришлось бы создать  человека
(негодующее восклицание прокурора), который смог бы  переносить  высокое
давление, подобно глубоководным рыбам. Впрочем, в этом я тоже не  нахожу
ничего абсолютно невозможного. Но не все сразу.
   - Вы, кажется, приписываете себе  качества  всемогущего  божества?  -
заметил прокурор.
   Сальватор не обратил внимания на это замечание и продолжал:
   - Если бы человек мог жить в воде, то освоение океана,  освоение  его
глубин пошло бы гигантскими шагами.  Море  перестало  бы  быть  для  нас
грозной стихией, требующей человеческих жертв. Нам не пришлось бы больше
оплакивать утопленников.
   Все  присутствующие  в  зале,  казалось,   видели   уже   завоеванный
человечеством подводный мир. Какие выгоды сулило покорение океана!  Даже
председатель не мог удержаться и спросил:
   - Но тогда почему же вы не опубликовали результатов своих опытов?
   - Я не спешил попасть на  скамью  подсудимых,  -  ответил,  улыбаясь,
Сальватор, - и потом я опасался, что мое изобретение в  условиях  нашего
общественного строя принесет больше вреда, чем пользы. Вокруг  Ихтиандра
уже завязалась борьба. Кто донес на меня  из  мести?  Вот  этот  Зурита,
укравший у меня Ихтиандра. А у Зуриты Ихтиандра отняли бы, чего доброго,
генералы и адмиралы, чтобы  заставить  человека-амфибию  топить  военные
корабли. Нет, я не мог Ихтиандра и ихтиандров сделать общим достоянием в
стране, где борьба  и  алчность  обращают  высочайшие  открытия  в  зло,
увеличивая сумму человеческого страдания. Я думал об...
   Сальватор замолчал и, резко изменив тон, продолжал:
   - Впрочем, я не буду говорить об этом. Иначе меня сочтут безумцем.  -
И Сальватор с улыбкой посмотрел на эксперта. -  Нет,  я  отказываюсь  от
чести быть безумцем, хотя бы и гениальным.  Я  не  безумец,  не  маньяк.
Разве я не  осуществил  того,  что  хотел?  Все  мои  работы  вы  видели
собственными глазами. Если вы находите мои действия преступными,  судите
по всей строгости закона. Я не прошу снисхождения.

В ТЮРЬМЕ

   Эксперты,  освидетельствовавшие  Ихтиандра,  должны   были   обратить
внимание не только на физические свойства юноши, но и на  состояние  его
умственных способностей.
   - Какой у нас год? Какой месяц?  Число?  День  недели?  -  спрашивали
эксперты.
   Но Ихтиандр отвечал:
   - Не знаю.
   Он затруднялся в ответах на самые обычные  вопросы.  Но  ненормальным
его назвать нельзя было.  Он  многого  не  знал  благодаря  своеобразным
условиям своего существования и воспитания. Он оставался как бы  большим
ребенком. И эксперты пришли к заключению: "Ихтиандр недееспособен".  Это
освобождало его от  судебной  ответственности.  Суд  прекратил  дело  по
обвинению Ихтиандра и назначил над  ним  опеку.  Два  человека  выразили
желание быть опекуном Ихтиандра: Зурита и Бальтазар.
   Сальватор был прав, утверждая, что Зурита донес на него из мести.  Но
Зурита  не  только  мстил  Сальватору  за   потерю   Ихтиандра.   Зурита
преследовал еще  иную  цель:  он  хотел  снова  завладеть  Ихтиандром  и
стремился стать его опекуном. Зурита не пожалел десятка ценных  жемчужин
и подкупил членов суда и опекунского совета. Теперь Зурита был близок  к
цели.
   Ссылаясь на свое  отцовство,  Бальтазар  требовал,  чтобы  опекунские
права предоставили ему. Однако ему не везло. Несмотря  на  все  старания
Ларры, эксперты заявили, что они не могут установить тождества Ихтиандра
с рожденным двадцать  лет  тому  назад  сыном  Бальтазара  на  основании
показания одного только свидетеля - Кристо; к  тому  же  он  был  братом
Бальтазара и потому не внушал экспертам полного доверия.
   Ларра не знал, что в это дело вмешались прокурор и епископ. Бальтазар
как потерпевший, как отец, у которого украли  и  изуродовали  сына,  был
нужен суду во время процесса. Но признать отцовство  Бальтазара,  отдать
ему Ихтиандра - это не входило в расчеты суда и церкви: необходимо  было
совсем избавиться от Ихтиандра.
   Кристо,  переселившийся  к  брату,  начал  беспокоиться  за  него.  В
глубокой задумчивости сидел Бальтазар целыми часами,  забывая  о  сне  и
еде, то вдруг приходил в сильнейшее  возбуждение,  метался  по  лавке  и
кричал: "Сын мой, сын мой!" В такие минуты он начинал  бранить  испанцев
всеми бранными словами, которые только находил  на  всех  известных  ему
языках.
   Однажды после такого припадка Бальтазар неожиданно объявил Кристо:
   - Вот что, брат, я  иду  в  тюрьму.  Мои  лучшие  жемчужины  я  отдам
сторожам, чтобы они позволили мне повидать Ихтиандра. Я поговорю с  ним.
Он сам признает во мне отца. Сын не может не признать отца. В нем должна
заговорить моя кровь.
   Как ни пытался Кристо отговорить брата, ничто не  помогло.  Бальтазар
был непоколебим.
   Бальтазар отправился в тюрьму.
   Упрашивая сторожей, он плакал, валялся у их ног, молил их  и,  усыпав
жемчугом путь от ворот до внутреннего помещения тюрьмы, добрался наконец
до камеры Ихтиандра.
   В этой небольшой камере, скудно освещенной узким  окном  с  решеткой,
было душно и скверно пахло; тюремные сторожа редко меняли воду в баке  и
не трудились убирать гниющую на полу рыбу, которой кормили  необычайного
узника.
   У стены напротив окна стоял железный бак.
   Бальтазар подошел к баку и  посмотрел  на  темную  поверхность  воды,
скрывавшую под собой Ихтиандра.
   - Ихтиандр! - тихо сказал Бальтазар. - Ихтиандр... - еще  раз  позвал
он.
   Поверхность воды подернулась рябью, но юноша не показывался из воды.
   Подождав еще немного, Бальтазар протянул трясущуюся руку  и  погрузил
ее в теплую воду. Рука коснулась плеча.
   Из бака вдруг показалась мокрая голова Ихтиандра. Он  приподнялся  до
плеч и спросил:
   - Кто это? Что вам нужно?
   Бальтазар опустился на колени и, протягивая руки, быстро заговорил:
   - Ихтиандр! К тебе пришел твой отец. Твой настоящий отец. Сальватор -
не отец. Сальватор -  злой  человек.  Он  изуродовал  тебя...  Ихтиандр!
Ихтиандр! Ну, посмотри же на меня  хорошенько.  Неужели  ты  не  узнаешь
своего отца?
   Вода медленно стекала с густых волос юноши на бледное лицо и капала с
подбородка. Печальный, немного удивленный смотрел он на старого индейца.
   - Я не знаю вас, - ответил юноша.
   - Ихтиандр, - закричал Бальтазар, - смотри на меня  хорошенько!  -  И
старый индеец вдруг  схватил  голову  юноши,  привлек  к  себе  и  начал
покрывать поцелуями, проливая горячие слезы.
   Ихтиандр, обороняясь от этой неожиданной ласки, заплескался  в  баке,
проливая воду через край на каменный пол.
   Чья-то рука крепко схватила  Бальтазара  за  шиворот,  приподняла  на
воздух и отбросила в угол. Бальтазар грохнулся на пол, больно ударившись
головой о каменную стену.
   Открыв глаза, Бальтазар увидел, что над ним стоит Зурита. Крепко сжав
кулак правой руки,  Зурита  держал  в  левой  руке  какую-то  бумажку  и
торжественно помахивал ею.
   - Видишь? Приказ о назначении меня опекуном Ихтиандра. Тебе  придется
поискать богатого сынка в другом месте. А этого  юношу  завтра  утром  я
увезу к себе. Понял?
   Бальтазар, лежа на земле, глухо и угрожающе заворчал.
   Но в следующее мгновение Бальтазар вскочил на ноги и с  диким  криком
бросился на своего врага, сбив его с ног.
   Индеец выхватил из рук Зуриты бумажку, сунул себе в рот  и  продолжал
наносить испанцу удары. Завязалась ожесточенная борьба.
   Тюремный сторож, стоявший у  двери  с  ключами  в  руках,  счел  себя
обязанным соблюдать строжайший нейтралитет. Он получил хорошие взятки от
обоих сражающихся и не хотел им мешать. Только когда Зурита начал душить
старика, сторож забеспокоился:
   - Не задушите его!
   Однако рассвирепевший Зурита не обратил внимания  на  предостережение
сторожа, и Бальтазару пришлось бы плохо, если бы в камере  не  появилось
новое лицо.
   -  Прекрасно!  Господин  опекун  тренируется  в  осуществлении  своих
опекунских прав! - послышался голос Сальватора. - Что  же  вы  смотрите?
Или вы не знаете своих обязанностей? - прикрикнул Сальватор  на  сторожа
таким тоном, будто он был начальником тюрьмы.
   Окрик Сальватора подействовал. Сторож бросился разнимать дерущихся.
   На шум прибежали еще другие сторожа,  и  скоро  Зуриту  и  Бальтазара
оттащили в разные стороны.
   Зурита  мог  считать  себя  победителем  в  борьбе.  Но   побежденный
Сальватор был все же  сильнее  своих  соперников.  Даже  здесь,  в  этой
камере,  на  положении  арестанта,  Сальватор  не  переставал  управлять
событиями и людьми.
   - Уведите из камеры  драчунов,  -  приказал  Сальватор,  обращаясь  к
сторожам.  -  Мне  надо  остаться  с  Ихтиандром   наедине   И   сторожа
повиновались. Несмотря на протесты и брань, Зуриту и  Бальтазара  увели.
Дверь камеры захлопнулась.
   Когда в коридоре замолкли удаляющиеся  голоса,  Сальватор  подошел  к
бассейну и сказал Ихтиандру, выглянувшему из воды:
   - Встань, Ихтиандр. Выйди на середину  камеры,  мне  нужно  осмотреть
тебя.
   Юноша повиновался.
   - Вот так, - продолжал Сальватор, - ближе к свету. Дыши. Глубже. Еще.
Не дыши. Так...
   Сальватор постукивал Ихтиандра  по  груди  и  выслушивал  прерывистое
дыхание юноши.
   - Задыхаешься?
   - Да, отец, - отвечал Ихтиандр.
   - Сам виноват, - ответил Сальватор, - тебе нельзя было оставаться так
долго на воздухе.
   Ихтиандр опустил голову и задумался. Потом  вдруг  поднял  голову  и,
посмотрев прямо в глаза Сальватору, спросил:
   - Отец, но почему нельзя? Почему всем можно, а мне нельзя?  Выдержать
этот взгляд, полный скрытого упрека, Сальватору  было  гораздо  труднее,
чем отвечать на суде. Но Сальватор выдержал.
   - Потому что ты обладаешь тем,  чем  не  обладает  ни  один  человек:
способностью  жить  под  водой...  Если  бы  тебе  предоставили   выбор,
Ихтиандр, быть таким, как все, и жить на  земле,  или  жить  только  под
водою, чтобы ты выбрал?
   - Не знаю... - ответил юноша,  подумав.  Ему  одинаково  были  дороги
подводный мир и земля, Гуттиэре. Но Гуттиэре теперь потеряна для него...
   - Теперь я предпочел бы океан, - сказал юноша.
   - Ты еще раньше сделал выбор, Ихтиандр, тем, что своим  непослушанием
нарушил равновесие твоего организма. Теперь ты сможешь жить  только  под
водой.
   - Но не в этой ужасной, грязной воде, отец. Я умру здесь. Я  хочу  на
простор океана!
   Сальватор подавил вздох.
   - Я  сделаю  все,  чтобы  скорее  освободить  тебя  из  этой  тюрьмы,
Ихтиандр. Мужайся! - И, ободряюще похлопав  юношу  по  плечу,  Сальватор
оставил Ихтиандра и пошел в свою камеру.
   Усевшись на табурете у узкого стола, Сальватор глубоко задумался.
   Как всякий  хирург,  он  знал  неудачи.