олню  вашу  просьбу.  Если  это
возможно, - добавил он через паузу. - Дорогая, в какой стадии ребенок?

- В стадии "С", - быстро ответила Динст.

-   Н-да...-   Генерал   почмокал  губами.  -  Профессор  Янш,  возможно
что-нибудь сделать?

-  Из  стадии "С", господин генерал, никто не возвращается, - донесся из
угла бесстрастный голос.

У Гарда упало сердце.

- То есть как это, - сказал он, - не возвращается?!

Дорон  отодвинул  недопитый бокал стерфорда, взял сигарету из гардовской
пачки  и  закурил.  Дина  бросила на него тревожный и удивленный взгляд,
потому что никогда не видела генерала курящим.

-  Видит  бог, - со вздохом произнес Дорон, - я бы вернул ребенка, но...
есть  вещи,  которые  сильнее нас. Такие процессы, как смерть или распад
личности, необратимы. Производимые у нас операции относятся к их числу.

Возникла  напряженная  пауза,  в  течение которой Гард пытался осмыслить
услышанное.

-  Значит, люди, - сказал он, - находящиеся под Куполом, не могут из-под
него выйти? Никогда?!

-  Они  уже  не  люди,  -  тихо  ответил  Дорон.  -  Они не дышат земным
воздухом,  не  едят  нашу  пищу и не пьют нашу воду. Единственное место,
пригодное  для их жизни, - Купол. Такова реальность, комиссар, с которой
и вы и я вынуждены считаться.

- Их нельзя освободить?!

-  Освобождение  этих  существ  в  том смысле, в каком это понимаете вы,
приведет их к неминуемой гибели.

-  Но  ведь  это чудовищно! - воскликнул Гард - То, что вы сделали, хуже
убийства!  Вы  оторвали  их  от  семей,  подвергли  калечащей  операции,
обрекли  на  вечное  заточение!  Вы  лишили  их  Земли! Какой нормальный
рассудок способен это понять и оправдать?!

-  Успокойтесь, комиссар, и выслушайте меня! - Дорон тоже повысил голос.
-  Давайте  разберемся  по порядку. Во-первых, у нас есть взрослые люди,
которые дали добровольное согласие на операцию.

- Не верю! - перебил Гард - Вы их принудили, или обманули, или...

-  Мы  их  купили,  комиссар,  -  откровенно сказал Дорон. - Ну и что из
того?  Мы  заплатили  их семьям большие деньги, получив взамен не просто
глаза,  сердца  или  почки,  которые, как вы знаете, сегодня продаются и
покупаются  во  всем  мире, как обыкновенные овощи, а людей целиком. Это
просто дороже стоит...

- Но дети?! Вы же их крали!

-  Да,  крали. В тех случаях, когда были уж очень подходящие экземпляры,
а  контакта  с  родителями  нам  установить не удавалось. Но большинство
детей  мы  покупали,  поймите  это,  комиссар!  Они были проданы нам под
прикрытием рэкетирства!

- Боже мой! - сказала вдруг Сюзи, и генерал резко повернулся в ее сторону.

-  Вы еще ребенок, моя крошка, чтобы разбираться в жизни, - сказал Дорон
-   Спросите  у  комиссара,  сколько  тысяч  родителей  оставляют  своих
младенцев на пороге родильных домов и благотворительных учреждений!

- Их вынуждают обстоятельства, - сухо сказал Гард.

-  Меня  тоже.  Или вы считаете, комиссар, государственную необходимость
менее уважительной, чем семейную?

- Мораль не оправдывает таких родителей.

-  Но  относится к ним с пониманием. Уже хорошо! - парировал генерал - А
что  вы  скажете  по  поводу  тех  случаев, когда родители сдают детей в
круглогодичные  интернаты?  По  пять,  по десять лет дети живут в эдакой
казарме,  в  глаза  не  видя  папаш  и  мамаш,  но госпожа мораль и даже
господин  закон  не  осуждают  таких  родителей!  Скажите, крошка, у вас
повернется язык назвать их выродками?

-  В  ваших  словах  звучит желание оправдаться, - сказал Гард - Вы сами
понимаете противоестественность содеянного!

-  Нет,  Гард,  я  не  оправдываюсь, я просто хочу убедить вас не делать
глупости.  -  Дорон  внимательно  посмотрел  на  Гарда, затем поочередно
ощупал  взглядом  всех присутствующих. Он явно чувствовал себя на коне и
хотел  проверить  по  выражениям  лиц  окружающих,  так  ли это, или его
приподнятость  -  кажущаяся,  обманчивая,  не  соответствующая  истинной
расстановке  сил Оставшись довольным сделанным обзором, Дорон продолжал:
-  Вы  говорите,  Гард,  что мы калечим детей. Звучит страшно, но так ли
обстоит  дело  в  действительности?  Совершили ли мы преступление, делая
операции?   Следите   за   моей   мыслью.   В  свое  время  существовали
компрачикосы,  которые,  кстати,  находились под покровительством одного
из  английских  королей,  забыл  его  номер,  но это не столь важно Папы
римские тоже не брезговали их услугами...

-  Простите,  генерал,  -  сказал  Гард, - я уступил вам, отказавшись от
допроса, уступите и вы, отказавшись от популярной лекции.

-  Я  не  выгадываю  спасительных  минут,  комисcap, - спокойно произнес
Дорон  -  Ничего  не  подозревающая  охрана  по-прежнему наверху, и ей в
.голову  не  придет  спуститься сюда без вызова Вы можете позволить себе
роскошь выслушать меня, что, кстати, в ваших же интересах.

- И все же, генерал, прошу вас покороче.

Дорон  сощурил  глаза.  Инициатива,  которую  он  теперь держал в руках,
позволяла  ему  оценить  слова  Гарда  как  дерзость,  а дерзостей он не
любил.  И  не  прощал.  С  каким  бы удовольствием Дорон распорядился бы
сейчас  заткнуть  глотку  этому  комиссаришке полиции! Увы, такой момент
еще  не  наступил,  не  говоря  уже  о  том,  что  Таратура с каменным и
совершенно  непроницаемым  лицом  стоял  в дверях с пистолетом в руке, а
пуля  этого  "кретина",  как  мысленно  назвал  его Дорон, была пока еще
сильнее и убедительнее всяких слов.

-  Хорошо,  -  сказал  генерал,  -  я постараюсь. Я хотел лишь заметить,
комиссар,  что  компрачикосы  самим  фактом  своего существования должны
побудить  вас задуматься над двумя вещами: законы не всегда осуждали их,
а что касается морали, то и эта штука весьма и весьма относительная.

-  Мы  живем  в двадцатом веке, - сказал Гард, - и я могу напомнить вам,
что суд в Нюрнберге покарал фашистов за опыты над людьми.

-   Ах,  комиссар,  -  возразил  Дорон.  -  Терпимость  по  отношению  к
компрачикосам в принципе кажется мне более справедливой.

- Не могу согласиться с вами, генерал.

-  Увы, именно поэтому вы никогда не будете президентом и даже министром
внутренних дел. Вы не умеете принимать беспощадные решения.

- Полагаю это своим достоинством, а не недостатком.

-   Как   знать!   Но   ладно,   -   сказал   Дорон,   -   оставим   наш
историко-политический  спор.  В  конце концов я не фашист и тем более не
представитель  компрачикосов.  Я  просто  взял максимум, чтобы вам легче
было  оценить  минимум.  Ведь  дети, находящиеся у нас, отнюдь не жертвы
компрачикосов!  Они  физически  и психически здоровы, не уроды и даже не
неврастеники,  как  многие дети в метрополии. Синий цвет кожи? Ну и что?
Есть  люди  с  белой,  желтой,  красной,  черной  кожей  - никого это не
пугает.  Видите,  я далеко не расист. Так о каком калечении вы говорите,
Гард?   Что  треступного  в  самом  факте  операции,  которая  не  более
болезненна, чем удаление аппендицита?

-  Не  верю,  генерал,  -  жестко  сказал Гард - У этих детей психика не
может быть нормальной.

-  С  чьей,  простите,  точки  зрения?  С вашей? Но, с точки зрения этих
детей,  ваша  психика  тоже  кажется  изуродованной!  Вопрос чрезвычайно
сложен.  Оба  мы,  вероятно, сойдемся на том, что у здешних охранников -
душа цепной собаки, так?

- Что верно, то верно, - согласился Гард.

-  А  ведь никакой операции они не подвергались! Это жизнь, обыкновенная
жизнь  нас  всех  оперирует. Согласитесь, комиссар, с тем, что главное -
синхронизировать  человеческую  психику  с  конкретными условиями жизни,
чтобы, не дай бог, не было патологического рассогласования, так?

- Пожалуй.

-   Утверждаю:   у   наших   прооперированных  детей  психика  полностью
соответствует  условиям,  в  которых  они  сейчас  живут.  И,  смею  вас
заверить,  эти условия ничуть не хуже, а даже лучше тех, в которых живут
десятки  и  сотни  тысяч детей за пределами "зоны". Подождите, комиссар,
не  торопитесь, - остановил Гарда генерал, уловив его желание возразить.
-  Я  сам  скажу,  что  вы  думаете.  Вы хотите сказать: они заключены в
тюрьму  и  не  могут  покинуть  Купол?  Но  миллионы крестьян никогда не
покидают  своих  деревень,  нисколько  от этого не страдая! Для наших же
обитателей  "тюрьма"  скоро  раздвинется до размеров целой планеты... Вы
хотите  сказать: они несчастны? Лишены земных благ? Пребывают в тоске по
"родине",  не знают любви, не ходят на бега и не играют в азартные игры?
Дорогая  Дина,  достаньте любую кассету из цикла Ф-15! Посмотрите, Гард,
десятиминутный  фильм  из  жизни  "затворников".  Эти пленки не проходят
отбора,  потому что они не предназначены для посторонних глаз. Вы можете
им  верить.  С  вашей  проницательностью  вы  и без моей подсказки легко
отличите  инсценировку  от  документа. Смотрите, комиссар, как чувствуют
себя ваши подзащитные!

Дорон,  выключив  свое  красноречие,  театральным  жестом показал на уже
светящийся  экран  телевизора.  Пошли  кадры.  Знакомые  комиссару синие
дети.  Вот  они  учатся,  вот  читают,  купаются  в  бассейне,  обедают,
показывают  друг  другу  язык,  ссорятся,  проказничают,  упражняются  в
гимнастическом  отсеке.  То  и дело среди них появляются взрослые люди в
скафандрах,   -  к  ним  дети  относятся  спокойно  и  привычно,  как  к
воспитателям   или   учителям.   Мелькнула   лысина  профессора  Янша  в
прозрачном   стеклянном   колпаке.   Съемки   дотошно,  с  академической
протокольной   точностью   фиксировали  все  происходящее,  и  важное  и
десятистепенное.  Автоматический  оператор  с  такой же скрупулезностью,
добросовестностью  и  бездушием  мог  бы  снимать  поведение бактерий на
предметном стеклышке микроскопа или рост кристаллов в автоклаве.

Гард  оторвал  взгляд от телевизора и огляделся. Сон не сон, явь не явь,
но    абсурдность    ситуации   поколебала   на   мгновение   реальность
происходящего.  Неужели  это  сидит  Дорон,  и  на  столе  перед  ним  -
стерфорд?  А  это  -  Дина,  целиком  поглощенная действием на экране? И
девушка  в  купальном  костюме,  на  коленях  у  которой почему-то лежит
полотенце?  А  там, у дверей, - Таратура с пистолетом в руке? Это он, не
мигая,  смотрит  фильм?  И  эти два профессора, приосанившиеся и гордые,
словно только что совершившие подвиг, они тоже существуют? Как и сам Гард?

А  на  экране  течет  чужая,  неправдоподобная  и  между  тем потрясающе
нормальная  жизнь тех, кто уже не может называться людьми, кто вырван из
этого  реального  мира.  И тихо вокруг, ни звука, кроме детских голосов,
идущих  с  экрана,  каких-то  пискляво-квакающих, нелепых, инопланетных,
вероятно,  "синхронизированных  с новыми условиями жизни", как сказал бы
Дорон...

Чушь  какая-то!  Абракадабра! В которую его, Гарда, человека нормального
и умного, насильно заставляют верить.

-  Убедились?  - спросил Дорон, словно подслушав гардовские мысли, когда
Дина выключила телевизор.

-  Я  уже  видел один фильм, - сказал Гард, - У тех детей было выражение
ужаса на лице и плавающие походки, они ели какие-то ленты.

Дорон поднял глаза на Дину:

-  Вы  показали,  вероятно,  фильм  из  цикла  Ф-8?  Не  все так просто,
комиссар.  Те  дети находились еще в первых трех стадиях, от "А" до "С",
но в конечном итоге.. Разве они выглядят несчастными?

- Нет. И это, пожалуй, страшнее всего.

-  Что  именно?  -  не  понял генерал - Что люди ко всему привыкают? Что
смиряются  с  самыми  невероятными  условиями  жизни?  Но  ведь критерий
счастья  - в человеке, а не вне его! Если им хорошо, то почему вы за них
должны называть это "плохо"?

-  Простите,  генерал,  не  могу  и тут с вами согласиться. Это же дети,
несмышленыши!   Мы,   взрослые,   определяем  для  них  меру  счастья  и
несчастья.  И  то,  что  над ними совершено насилие, что их человеческую
жизнь заменили искусственной, - преступно!

-  Вы  слабый  философ,  Гард,  - со вздохом произнес Дорон - И, как мне
кажется,  плохой педагог. Какой ребенок сам себя формирует как личность?
Разве  мы,  воспитывая  детей,  не  насилуем  их волю, разве спрашиваем,
какими  они  хотят  быть?  Конечно, психофизические задатки у всех людей
более  или менее разные, ну, так и марок стали сколько угодно! Важно то,
что  общество заинтересовано в стандарте, и оно добивается этого помощью
семьи,  школы,  казармы,  церкви  Мы штампуем психологию детей, как рамы
автомобиля.  Я, как и вы, тоже продукт общественной технологии, но мы же
с  вами  не  кричим  на весь мир, что наши личности изуродовали, что мы,
когда  были  детьми,  подверглись  насилию! Почему же вы, комиссар, наше
оригинальное  вмешательство в формирование личности считаете преступным,
а   старомодную   и   далеко   не  совершенную  методологию  общества  -
правомерной? Уж будьте логичны, Гард!

-  Да,  я могу согласиться с вами, что общество несовершенно Но из этого
вовсе  не  следует,  что,  пользуясь  его несовершенством, можно творить
вообще  черт  знает  что!  Эдак  мы  оправдаем  и  убийства,  и кражи, и
вивисекцию, и... даже то, что позволили себе вы и ваши профессора.

Дорон был потрясающе терпелив!

-  Скажите,  комиссар,  вы  никогда не задумывались над тем, почему вас,
собственно, держат в полиции?

Гард удивленно посмотрел на генерала:

-  Нет,  не  задумывались,  -  констатировал Дорон. - А ведь вы при всей
своей ортодоксальности противоречите естественному ходу вещей...

- Какому ходу и чем именно?

-  Ну,  своей  старомодной  рыцарской честностью, жаждой справедливости,
желанием  покарать зло... Кому все это нужно? Вы нам мешаете, Гард, а мы
вас   терпим!   Почему,   спрашивается?   Да   потому,  что,  когда  нет
справедливости  в  большом,  должна  быть  справедливость в малом, чтобы
создавалась  общая видимость справедливости. Должен быть клапан, дорогой
мой  Гард,  чтобы  этот  несовершенный  мир  не  взорвался!  И вы, карая
маленькое  зло,  покрываете  зло  большое Вот ваша истинная роль, как бы
горько  вам  ни  было  это слышать. Поэтому вас и держат в полиции, а не
гонят  вон, хотя вы по несносности своего характера уже не раз наступали
нам  на больные мозоли... Вам кажется, что вы стоите на страже закона? -
Гард  подавленно молчал. - Что без вашего участия общество превратится в
джунгли?  Наивный  вы  человек! В своем мундире порядочности вы стоите в
самом  центре  джунглей  и  думаете,  что  ваш мундир облагораживает все
общество!  А  он  только  обманывает  его,  создает  иллюзию  порядка  и
справедливости.  Вы думали когда-нибудь о том, для кого законы изданы? И
стоят  ли  они того, чтобы их охраняли? И от кого охранять? Нет, дорогой
мой  Гард,  обращайтесь  со  своими  законами,  как  вам угодно, но нас,
издавших  эти  законы,  лучше  не трогайте. Мы живем по другим правилам,
если  угодно,  по  правилам  джентльменской  игры.  Мы издали законы для
других,  а  сами  в них просто играем, вы это понимаете? Вы наше оружие,
комиссар,  а не оружие против нас! А то, что я сейчас вынужден соблюдать
правила  игры,  объясняется  вовсе  не  тем,  что  вы комиссар полиции и
олицетворяете  собой  закон.  Отнюдь!  Вы  просто  затыкаете  мне глотку
силой.  Через  минуту пистолет окажется в руках моего помощника, и тогда
я  заткну  глотку  вам.  При  чем  тут  закон,  который  вы  так ревниво
охраняете?  Давайте исходить не из того, что преступно в этом мире и что
не  преступно,  а  из  того, кто из нас сильнее. В данный момент сильнее
вы,  -  вот  мне и приходится вас убеждать .. Как видите, я откровенен с
вами,  надеясь  на  то, что вы умный человек и понимаете, что в конечном
итоге  тягаться  со мной вам будет трудно. Теперь - к делу. Уж больно мы
заговорились.

Дорон  уже  был полным хозяином положения, это чувствовали все. Пистолет
в руках Таратуры выглядел пережитком прошлого.

-  Что я хочу от вас? - сказал Дорон, словно Гард был его машинисткой, а
он  собирался  продиктовать ему некий текст - Я хочу из врага превратить
вас не просто в постороннего человека, а в своего единомышленника.

- Скорее в соучастника, - мрачно сказал Гард.

-  Об  этом  я  уж  не  мечтаю! - улыбнулся Дорон. - Во всяком случае, я
хочу,   чтобы   вы  прониклись  той  целью,  ради  которой  затеян  весь
эксперимент.  Думаете,  у  меня  не было сомнений - запускать его или не
запускать?  Были.  Но  если  бы  не  я  начал  это дело, начал бы кто-то
другой...  Итак,  существует  несколько аспектов решаемой нами проблемы.
Прежде  всего  национальный.  О  нем я говорить не буду, вам и так ясно,
что  нация,  первой  колонизировавшая  другую планету, получает огромные
преимущества.  Другой  аспект чисто человеческий расширение сферы жизни,
овладение   новыми   энергетическими  источниками,  -  словом,  то,  что
демагоги и журналисты называют победой разума.

- Во имя чего? - спросил Гард.

-  Во  имя прогресса! - торжественно ответил Дорон. - Разумеется, есть и
личный   аспект,   мой   собственный,  но  он  вам  понятен  -  человек,
осуществивший  такую  программу,  становится  полновластным хозяином, по
крайней  мере  колонизированной  планеты.  И  есть еще один аспект, тоже
личный,  который касается наших будущих марсиан. Эти люди, не попади они
к  нам,  были  бы  простыми клерками, рабочими, рядовыми интеллигентами.
Они  вели  бы рутинную жизнь, имели бы рутинные радости и огорчения, а в
конечном  итоге  к ним пришло бы полное, гробовое забвение. Теперь же их
ждет  судьба  первых  колонистов  -  суровая,  трудная,  но прекрасная и
героическая,  полная романтики Их имена будут золотом вписаны в историю,
я  бы  сам  согласился  быть  среди  них,  если  бы не земные заботы Вот
почему,  кстати  сказать,  и  наша  дорогая  Дина  отдала своего ребенка
профессору Яншу..

Гард потрясение вскинул на Дину глаза.

-  Хорошо,  -  сказал  он. - Тогда объясните мне, генерал, почему вы так
страстно желаете сделать меня единомышленником?

Дорон понял с полуслова.

-  Вы  хотите  спросить,  чего  я  боюсь?  -  произнес  он  все с той же
нестерпимой  откровенностью,  которая преследовала Гарда в этой "зоне" с
первого  шага.  -  Извольте. Я боюсь разглашения моей тайны, но вовсе не
среди  широких  масс народа. Тут я все рассчитал: народ мне не помешает,
я  знаю его психологию раба, скорее он мне поможет. Я боюсь равных себе,
комиссар!  Потому  что,  узнав  об этом деле, они начнут меня бояться. И
сорвут эксперимент.

- Что же тогда будет? - спросил Гард.

-  Плохо будет, - с необычайной простотой ответил генерал - Они приведут
в  действие  тот  самый  формальный  закон,  который вы олицетворяете, и
посадят  меня  в  тюрьму, благо кое-какие формальные основания для этого
есть.  "Зону"  они прикарманят, поделят между собой, у нее будет не один
шеф,  как  сейчас,  а десяток или полтора. Или просто ее уничтожат, если
не  смогут договориться, это очень легко сделать - нажатием одной кнопки
Но  как  бы  там  ни  было,  сорвется эксперимент или осуществится, моим
пациентам  нет  дороги  на  Землю:  либо на Марс, либо на тот свет, либо
вечное заточение в этом инкубаторе.

- Н-да, - сказал Гард. - Ну, а я тут при чем?

-  От  вас  зависит  решение  вопроса. Уничтожить вас я сейчас не могу -
простите   за   циничное   признание.   А   живой   вы   нужны  мне  как
единомышленник. Безвыходное положение, комиссар!

- Тупик.

- Да, тупик. И у вас тоже.

Они умолкли.

-  Мне  трудно,  как  никогда, - признался через некоторое время Гард. -
Увы,  генерал,  единомышленник  из  меня  все же не получается, хотя вам
трудно  отказать  в логике. Я плохо спорил с вами, но не потому, что был
согласен.  Общество,  в  котором  я живу, до такой степени несовершенно,
что  не  подсказывает  мне  убедительных  аргументов  против мракобесия.
Больше  того,  оно скорее аргументирует ваши доводы, чем мои возражения,
и  оно  стоит того, чтобы вы существовали и делали свое черное дело. И я
действительно  оказываюсь  в  тупике, генерал! Я ничего не могу