ю.  Вечно  у них
какие-то тайны. Пусть разбираются сами. В конце-то концов.
     - Дик... Ричард Кирман ушел от меня около шести утра...

x x x
     Рейболд, молодой фермер из Канагари, сбавил  скорость. Меньше свиста  в
ушах, но больше шансов оказаться с Джой не в кювете, а в уютной пещерке, где
можно  развести костер и  отдохнуть  после  трудовой  недели.  Быстрая  езда
убаюкала маникюршу из  "Хилтона", с которой он познакомился вчера  вечером,-
Джой дремала, покачивая головой. Она ему сразу понравилась тогда, в баре. Он
не любил случайных знакомств, но  все оказалось проще,  чем он воображал.  И
теперь  они  с Джой едут к  пещерам, которые  Рейболд  спьяну  расхвалил как
райский уголок в этой унылой пустыне.
     Поворот. Рейболд прижал педаль, машина пошла медленно, и  он неожиданно
ощутил запах гари. Фермер беспокойно принюхался. Бензиновая гарь. Запах стал
острее, и теперь Рейболд разглядел струйку дыма, поднимавшуюся из оврага.
     Он  прекрасно  понял,  что  это означает. Проломленный бордюр  шоссе на
повороте  только подтвердил  его  предположение.  Остановив  машину, Рейболд
подошел  к бордюру.  Джой спросонья, видимо, решила, что они уже приехали, и
начала что-то искать в сумочке.
     Рейболд попытался  разглядеть упавшую машину  в  зарослях кустарника на
дне -  овраг  был глубиной футов  двести. Костей не соберешь. Люди наверняка
погибли  - похоже,  что взорвался бак.  Спуститься  и посмотреть?  Здесь  не
спустишься. Пока найдешь спуск,  да пока... Живых  там, конечно,  нет. Нужно
сообщить в полицию. Приедут, разберутся.
     Джой  подошла  и  встала  рядом. Опершись  на  плечо  Рейболда,  она  с
любопытством смотрела вниз. Там мертвые, подумал фермер, а она глядит, будто
это кино какое.
     - Пойдем, детка,- сказал  он, обняв  Джой.- Я позвоню  в полицию, ты не
возражаешь?
     Он вытянул из бокового кармана куртки коробочку сотового телефона.

x x x
     Стемнело.  Даже  если  бы  кто-то заглянул  внутрь пещеры,  то  вряд ли
заметил  бы в  глубине скрюченное тело.  Не  услышал бы дыхания - дыхания не
было. Не услышал бы биения сердца - сердце не билось.
     Рейболд расположился с Джой  ярдах  в  пятидесяти  - пещер  здесь  было
достаточно и для мертвых, и для живых...

x x x
     Бет  вернулась в лабораторию. Работа продолжалась,  здесь  уже знали  о
Нобелевской, и Бет ловила на себе  сочувствующие  взгляды. О побеге  не знал
никто.
     - Вы сегодня не в форме,  Бет,- мягко сказал доктор Кин, подойдя  к ней
после  того, как  она неудачно  вытащила из  клетки мышь, и та,  попискивая,
начала бегать по столу.- Я все понимаю, милая. Идите, отдохните до завтра.
     И  Бет  ушла,  не сказав  ни слова и не  попрощавшись.  Ничего,  все ее
поняли. Хотя поняли вовсе не то, что было нужно. Дома у нее кто-то побывал -
это она поняла сразу. Нет, все находилось на своих местах. Бет была уверена,
что, если  начнет сейчас проверять  каждую мелочь,  то и  тогда не обнаружит
следов - работали профессионалы. Но запах свой они оставили.
     Бет свернулась  клубочком в кресле, налила  себе немного  виски, но  не
пила, держала бокал в руке, и в  него уходила ее сосредоточенность, ее боль,
ее ожидание.
     Только  бы Дику не  было больно,  думала  она.  Иожет быть,  ему уже не
больно. Может, он уже стал  другим.  Каким?  Каким он придет к ней?  Или  не
придет вовсе? Только такая влюбленная дура, как она, могла позволить сделать
все  это. Что -  это?  Она ведь  толком  не  знала, что именно они  с  Диком
сделали. Недостаток образования  сказывался.  "Не  нужно тебе всего  знать,-
говорил Дик.-  Чем меньше об этом  знаешь, тем спокойнее  и  тебе, и мне. За
тебя и так возьмутся,  если..." За нее уже взялись, но странно, что пока так
слабо.  Но  возьмутся крепко, это Бет  понимала. Особенно если доберутся  до
программы "Зенит".
     "Зенит"...   Вести   собственные   незапланированные  исследования   на
секретной базе - искусство высшей категории. Бет думала,  что никому,  кроме
Дика,  это  и  не  удалось  бы.  Помогло  то   обстоятельство,  что,  будучи
руководителем лаборатории, Дик мог вмешиваться  в ход любого эксперимента, в
каждую мелочь. Мог сейчас заниматься одной проблемой,  а через час - другой.
На самом деле последние  два года Дик работал в основном на себя. Он не имел
права скрывать результаты исследований, он и не скрывал. Документация у него
-  у  них  с  Бет -  всегда была  в  порядке.  Помогала  им  сложная система
отчетности. Трудно,  практически  невозможно,  полагал  Дик,  разобраться  с
деталях того или иного эксперимента, если результаты мозаично  вписываются в
данные  других опытов, заносятся в  память компьютеров в  кодированном виде,
причем - не только на базе, но и в память всей сети компьютеров министерства
обороны.  Чтобы хорошо  работать  с  такой системой, Дик за полгода научился
программировать лучше любого оператора на базе...  Если эксперты  в  будущем
захотят  выудить  всю информацию по "Зениту",  им  придется проанализировать
более  сорока широкомасштабных  научных программ - все, что  было сделано на
базе за два года. Огромная информация, рассеянная в сетях, и времени на  это
уйдет много.
     Осечка  может получиться  только с Бимбо. Все мыши,  с которыми работал
Дик, были уничтожены, кроме одной, запертой в сейфе в кабинете Кирмана. Там,
в   особом  отделении,   хранились   и  наиболее   секретные   документы  по
генетическому канцерогенному оружию, доступ к которым кроме  Дика  имел лишь
специальный представитель  министерства обороны. В этом сейфе почти год жила
мышь по имени  Бимбо. Или не мышь? Выглядела она мышью -  прошлым  летом Дик
ввел Бимбо онкоген, а неделю спустя, когда раковые изменения стали очевидны,
ввел препарат мутированной т-РНК.
     Когда Дик положил мышь обратно в клетку, руки у него дрожали. Они с Бет
были в  лаборатории не  одни, при опыте присутствовали человек десять - даже
доктор  Кин.  Дик  не скрывал важности  именно  этого  эксперимента для всей
программы. О мутированной  РНК не было  сказано ни  слова, речь шла о  новом
виде   онкогена,  вызывавшем   скоротечные   формы   рака.   "Вы   блестящий
экспериментатор,- констатировал Кин.- Я смотрю на  ваши руки, и мне кажется,
что это  руки Бога, творящего живое".  Дик посмотрел тогда на свои ладони  и
ответил: "Я не хотел бы,  Эл, быть  на месте Бога. Этими руками я создал  бы
расу уродов. Я привык к генетическим аномалиям, а Господь творил красоту". У
них тогда возник небольшой теологический спор, и  о Бимбо забыли.  А  потом,
несколько  дней спустя, Дик продемонстрировал  Кину мертвую мышь - не Бимбо,
конечно. Бимбо в это время уже лежала в сейфе. Она уже не жила.
     Нет, она еще не жила. Она  становилась тем существом, которое  и сейчас
заперто в сейфе, где нечем дышать, где нет света, где много дней нет и пищи.
А  Бимбо живет. Кто  это? Мышь?  Или некое существо, похожее на  мышь только
внешне?  Когда  Дик  изредка открывал  сейф,  Бет  чувствовала  ужас.  Нечто
подобное испытывал и Дик - Бет видела это по выражению его лица.
     После того,  как Дика отправили в клинику, сейф  ни  разу не открывали.
Кроме ключа сейф запирался еще личным кодом, который Дик часто менял, каждый
раз сообщая майору Рихтеру вовсе не то сочетание букв, которое  устанавливал
на самом деле.
     После Бимбо были и  другие  мыши.  Их препарировали  - нужна была ясная
клиническая  и  патологоанатомическая  картина.  Однажды,  когда  они гуляли
вечером  вдали  от поселка и чужих ушей, Дик  впервые рассказал  ей толком о
смысле экспериментов и о том, что ждет его и ее,  Бет, потому что она должна
быть с ним.
     У него  и  тени  сомнения  не возникало  - должна, и  все.  Бет  хотела
возмутиться - чисто по женски, ей хотелось быть с Диком,  она любила его, но
не  терпела,  когда ей говорили,  что она что-то "должна". Дик целовал ее, а
все возмущение  Бет  выражалось  лишь  в  том, что она была с  ним  холодна.
Впрочем, надолго ее не хватило. Дик прекрасно понял, он  всегда все понимал,
в мире не было  более  чуткого  мужчины, чем Дик  Кирман, и Бет  удивлялась,
когда он рассказывал, что расстался с женой потому,  что они не могли понять
друг друга. Дика так легко было понять!
     Впрочем,  она,  конечно, понимала не  все.  До  сих пор  она не  сумела
разобраться  в  том, как  удалось  Дику  создать  сверхсущество.  Это  слово
промелькнуло  в  разговоре только  раз,  Дик  не  любил  таких  высокопарных
выражений.  Сверхсущество.  Но  как  еще  назвать  мышь,  которая живет  без
воздуха, еды,  питья, которая  то  имеет  хвост,  то  не  имеет, которая как
посмотрит,  то сразу хочется умереть от страха. И Дик может стать  таким  же
после...
     Бет считала себя рационалисткой и разозлилась: нельзя быть такой дурой!
Сидит в  одиночестве,  давая всем,  и прежде всего  майору,  понять, что она
что-то знает и боится того, что знает?
     Когда в дверь позвонили, у Бет не было сил подняться. Звонили упорно, а
потом заверещал телефон.
     - Милая мисс,- сухо осведомился голос майора,- почему вы не открываете?
     -  Мне плохо, Пол,-  слезы  в  голосе Бет были совершенно естественны.-
Если необходимо, я...
     - Прошу вас,- в голосе Рихтера не осталось и тени доброжелательности.
     Бет заставила себя  встать и доплестись до двери.  Двум офицерам службы
безопасности пришлось  вести ее под  руки.  Когда она вошла  в уже  знакомый
кабинет, она вдруг  подумала, что играть ни к  чему, потому что Дик пришел в
себя.  Она  не  сумела  бы  сказать,  откуда  у  нее эта уверенность. Шестое
чувство? Но  она точно знала, что Дик очнулся  и что скоро  он  будет здесь,
чтобы забрать ее с собой.

x x x
     В Вашингтоне с  утра было жарко.  Октябрь оказался на редкость странным
месяцем. Сначала целую неделю шли дожди, а  потом тучи незаметно рассеялись,
и  вот  уже  десять  дней  на небе  не было  ни  облачка. Воздух  постепенно
прогрелся  осенним  солнцем.  Вчера  было  еще  терпимо,  а  сегодня  стояла
удушающая  жара,  и  Сьюард  едва  не  поджарился,  пока  шел  по  аллее  от
автомобильной  стоянки.  Войдя  в  Овальный  кабинет,  где  было,   конечно,
прохладно, он все же  попросил разрешения снять пиджак, чем вызвал улыбку на
лице  госсекретаря,  застегнутого  на  все пуговицы. Почти  одновременно  со
Сьюардом пришел генерал Вудворт, председатель штаба биологической защиты.
     -  Начнем,  господа,-  в  отсутствие  президента,  занятого  в  Сенате,
совещание вел госсекретарь Вард.- Через  полчаса  придет Бобби, и мы  должны
будем что-то связно ему изложить, иначе я не завидую ни ему, ни нам.
     Бобу Паттерсону, помощнику президента по связи  с прессой, предстояло в
час  дня встретиться с журналистами,  чтобы рассказать о судьбе Нобелевского
лауреата Ричарда Кирмана. Точнее - о причине его исчезновения.
     -  Положение  значительно  осложнилось  со  времени  нашего  вчерашнего
разговора,- начал Сьюард.- Кирмана пока не нашли,  но  это вопрос нескольких
часов. Мы знаем, что из Нью-Йорка он вылетел в Карсон-Сити. Там он явился  к
своему приятелю,  журналисту  Уолтону, и провел у него ночь. Утром на машине
Уолтона он выехал в неизвестном направлении. Поиск ведется, и здесь я особых
сложностей не  вижу. Проблема, как сейчас пояснит генерал Вудворт, в другом.
Прошу вас, Барри.
     - Я знаю Кирмана шесть лет,- генерал говорил медленно, подбирая слова.-
В  его характере есть  особенность,  на которую я  давно  обратил  внимание.
Индивидуализм плюс крайняя некоммуникабельность. С ним очень трудно сойтись.
На базе  Шеррард у  него под началом была  прекрасная  лаборатория  и больше
сотни сотрудников, но наиболее важные эксперименты он всегда проводил лично,
помогала ему только личная  лаборантка  и  любовница  Беатрис  Тинсли. Майор
Рихтер, наш офицер безопасности на  базе, предпочитал  не  мешать, поскольку
отчетность  у Кирмана  всегда  была  в  порядке.  Беда в том, что  Рихтер не
специалист  в генетике,  а усиленная секретность привела  к тому, что Кирман
оказался подконтролен только самому себе. И сложилась ситуация, когда Кирман
начал работать практически на себя.
     - Не понял,- резко сказал госсекретарь.
     - Он проводил исследования, о которых мы ничего не знаем.
     - Вы с ума сошли? Как это возможно?
     - Это невозможно только теоретически. До некоторой степени виноват и я.
Пять лет назад, когда Кирман начал на базе Шеррард работать над генетической
бомбой  по   программе   "Зенит",  он   был  поставлен  перед  необходимость
отчитываться  только   перед  особым  отделом  министерства  обороны,  минуя
собственное начальство, поскольку положение  было  слишком серьезно, и мы не
хотели никакой - понимаете, никакой - утечки информации.
     -   Не  понимаю,-   сердито  сказал  госсекретарь.-   Вы  не  доверяете
руководству базы?
     - Доверяем, Ральф, не горячитесь.  Решение принималось не мной лично, а
всем составом комитета. Видите ли, если бы исследования по программе "Зенит"
успешно завершились, приведение в  действие дальнейших планов потребовало бы
такой степени  секретности, какой прежде  просто не было.  Можно допустить в
принципе,  что противник узнает о существовании нейтронной  бомбы и даже сам
создаст ее. Можно примириться с просачиванием сведений  о химическом оружии.
Это  скверно,  но  не  трагично.  Применение  нейтронного  или   химического
боеприпаса не может сойти за природную  катастрофу. Иное дело - генетическая
раковая бомба, и...
     - Я понял,- махнул рукой Вард.- Понял. Но все же...
     - Это дело прошлое,- пожал плечами генерал.- Мы действительно ошиблись.
И  прежде  всего  -  в  прогнозе.  Раковая  бомба  оказалась вовсе  не такой
эффективной, как представлялось  вначале.  В определении степени секретности
мы  тоже  ошиблись.  Короче говоря, два  года  назад  программа "Зенит" была
свернута,  и финансирование ее прекращено, о чем командование  базы не  было
поставлено  в известность,  поскольку  изначально  не  знало о существовании
такой  программы.  Так вот, Ральф, сейчас  выяснилось, что все эти два  года
Кирман  вел  какие-то  исследования,  прикрываясь  несуществующей программой
"Зенит". Установить, что именно он делал, сейчас невозможно, требуются очень
опытные эксперты. Кирман распылял  результаты экспериментов, перегоняя их по
всей  сети   компьютеров  министерства  обороны.  Везде  у  него  есть  свои
программы, большая  часть которых пока не обнаружена, а  те, что обнаружены,
защищены от взлома,  и нужны не дни, а, возможно, недели, чтобы во всем этом
разобраться.
     -  В  общем, найти Кирмана живым  совершенно  необходимо,-  резюмировал
госсекретарь.- А журналистам скажем следующее. Кирман работал в лабораториях
медицинских корпораций, сотрудничающих с министерством обороны. От работ, за
которые  ему  присуждена  Нобелевская  премия,  в  последние   годы  отошел.
Несколько  месяцев  назад, к сожалению,  заболел. Положение  критическое,  в
палату никого не допускают. Надеюсь, что хотя бы  труп  Кирмана  вы  сможете
продемонстрировать? Я имею в виду похороны по высшему разряду...
     - Да,- Сьюард энергично кивнул.
     -  Что  касается исследований... Вы думаете, в этом  есть  что-то очень
существенное?
     -  Я  думаю,  сэр,- сказал Сьюард,- что возня с  журналистами и  поиски
Кирмана - ерунда. Главное - в этой странной работе.
     -  Верно,- поддержал генерал,- это и мое мнение. Ход "Зенита" я знаю, и
если Кирман  сумел в одиночку выбраться из тупика, в  котором  оказался  два
года назад...
     - То что, Барри? - спросил госсекретарь.
     - Это может дать кому-то власть над планетой.

x x x
     Сознание включилось  сразу. Кирман увидел над собой низкий свод пещеры,
почувствовал, что лежит на  острых гранях  большого камня,  но не испытал от
этого  никаких  неудобств.  Он  продолжал лежать,  хотя и понимал,  что тело
слушается  его,  и он может  встать. Это, сказал себе  Кирман, еще  впереди.
Мгновенно он  вспомнил все и прислушался к тем  точкам своего  тела, которые
источали боль и  смерть еще  несколько часов назад. Боли не было. Он перевел
взгляд на поднятую руку и убедился, что  это его рука - ни форма пальцев, ни
длина их  не изменились. Открытие немного удивило его - он предполагал,  что
хоть  какие-нибудь  внешние  изменения должны  появиться обязательно.  Чтобы
достать зеркальце из кармана пиджака,  Кирману пришлось сесть. Движения были
легкими и стремительными.
     На него взглянуло худое лицо с запавшими глазами и ввалившимися щеками.
Его  лицо. Глаза смотрели остро и видели... Кирман  неожиданно  понял, в чем
заключалось  первое зафиксированное им изменение в организме.  Он стал лучше
видеть. В  полумраке он различал  мельчайшие детали не только на собственном
носу,  но  и  на стенах пещеры - футах в десяти.  Различал малейшие  оттенки
цветов, хотя в такой темноте даже человек с прекрасным зрением вряд ли  смог
бы отличить коричневое от серого. Лицо его было именно коричневым. Кожа чуть
темнее на подбородке и светлее на лбу. Ладони тоже стали коричневыми...
     Кирман ощутил радость. Он готов был взлететь; это даже не радость была,
а эйфория, ощущение беспредельной  легкости духа. Он  сделал это!  Он создал
себя заново! Именно себя, а не какое-то другое существо, ничего не знающее о
собственном прошлом.
     Кирман перенесся к выходу из пещеры - назвать свои движения иначе он не
мог.  Солнце  стояло низко, он смотрел на оранжевый  диск не щурясь, любуясь
игрой  оттенков   на  самом  его  краю.  Кирман   поразился  красоте,  вдруг
открывшейся  ему, и удивился на  мгновение, как может октябрьское солнце так
жечь. Он  быстро понял  свою ошибку.  Изменились тепловые ощущения тела.  На
самом деле воздух  не  был горячим. Двадцать два градуса по Цельсию, подумал
он с уверенностью в точности этой оценки.
     Который сейчас час? - подумал Кирман и ответил себе: восемнадцать часов
три минуты  местного  времени. Часы  на запястье все  еще  показывали  время
восточного побережья. Что-то опять изменилось в его мозгу,  и он понял,  что
не один  здесь. Где-то неподалеку расположились в пещере  мужчина и женщина.
Им  было  хорошо  вдвоем,  но наступал  вечер,  и пора было  возвращаться  в
Карсон-Сити.
     Нужно уходить и мне, подумал Кирман. Нет,  еще рано. Я не  разобрался в
себе. В том, что  могу, а чего - нет. Сейчас это  самое важное.  Прежде, чем
начинать новую жизнь в этом мире, нужно понять себя.
     Кирман начал инвентаризацию памяти; делал  он это методично, все глубже
уходя в прошлое.
     На поверхности  лежало  последнее  воспоминание  -  гонка  по утреннему
шоссе,  а  чуть   раньше  был  разговор   с  Уолтоном,   казавшийся   сейчас
бессмысленным, потому что убедить друга Кирману не  удалось...  Назад. Побег
из клиники. Боль. Еще раньше - мучительный  перелет с базы  Шеррард.  Бет  у
трапа. Ее глаза. Единственный надежный  человек. Никогда прежде - до встречи
с  Бет - Кирман  не думал, что способен  так  полюбить. Лиз  была эпизодом -
долгим, мучительным, часто сладостным, но эпизодом. Бет стала самой жизнью.
     Хорошо,  подумал Кирман. Ничто  из моих чувств к Бет не исчезло. Ничто.
Значит, я прежний. Хотя бы в этом - прежний.
     Эще раньше.  Эксперименты, эксперименты, эксперименты.  Почти пять лет.
Военные называли это генетической бомбой, а он - управляемым онкогенезом.
     Осторожно,  опасаясь  все же натолкнуться на стену, он начал вспоминать
профессиональное:   методику  ограничений   (рестрикции)   онкогенной   ДНК,
методику,  которую сам разработал и не  опубликовал.  (Изредка он  посылал в
"Nature"  и  другие  журналы  статьи,  не  имевшие отношения к его  истинной
деятельности,-  имя Кирмана  не  должно было исчезнуть полностью  со страниц
научных  журналов, ведь  Кирман  оставался  всемирно  известным  ученым.  Он
говорил  о  себе:  "Известный  в пределах базы учены с мировым именем Дик".)
Кирману удалось выделить онковирус, а затем и антивирус, это было  обещающим