элвин
было достаточно, чтобы придать вес их доводам.
     Огромные заводы "Ю. С. Роботс энд Мекэникел Мэн Корпорэйшн"  напоминали
ульи, кишевшие вооруженной охраной. Здесь готовились к отпору.
     Городской дом Стивена Байерли оцепили полицейские.
     Все остальные стороны предвыборной кампании, конечно, были забыты. Да и
предвыборной кампанией все, что происходило, можно было назвать лишь потому,
что оно заполняло промежуток между выдвижением кандидатур и днем выборов.

     Появление суетливого маленького  человечка не смутило Стивена  Байерли.
На него,  очевидно, не произвели никакого впечатления и маячившие на  заднем
плане  форменные  мундиры. На  улице,  за угрюмой цепью  полицейских,  ждали
верные традициям своего ремесла репортеры и фотографы.  Одна  предприимчивая
телевизионная  компания установила  камеру против  крыльца  скромного жилища
прокурора, и  диктор  с деланным  возбуждением заполнял  паузы подробнейшими
комментариями.
     Суетливый  маленький человечек вышел вперед.  Он держал в руках длинную
хитроумную официальную бумагу.
     - Мистер Байерли, вот постановление суда,  которое  уполномочивает меня
обыскать  это  помещение   на  предмет   незаконного   присутствия...  гм...
механических людей или роботов любого типа...
     Байерли приподнялся  и взял бумагу. Он бросил на нее равнодушный взгляд
и, улыбаясь, протянул ее обратно:
     - Все в порядке.  Валяйте. Делайте ваше дело. Миссис Хоппен,  - крикнул
он своей экономке, которая неохотно вышла из комнаты, - пожалуйста, пройдите
с ними и помогите, если сможете.
     Маленький  человечек,  которого  звали Херроуэй,  заколебался,  заметно
покраснел,  тщетно  попытался  перехватить  взгляд  Байерли  и  пробормотал,
обращаясь к двум полицейским:
     - Пошли.
     Через десять минут они вернулись.
     -  Все?  -  спросил  Байерли  безразличным  тоном  человека,  не  очень
заинтересованного ответом.
     Херроуэй прокашлялся,  начал срывающимся голосом, остановился и сердито
начал снова:
     - Послушайте, мистер Байерли. Мы получили инструкцию тщательно обыскать
дом.
     - Разве вы этого не сделали?
     - Нам точно сказали, что мы должны искать.
     - Да?
     -  Короче,  мистер  Байерли,  будем называть  вещи своими именами.  Нам
ведено обыскать вас.
     -  Меня?  - произнес  прокурор,  расплываясь  в  улыбке.  -  А  как  вы
предполагаете это сделать?
     - У нас есть с собой флюорограф...
     -  Значит, вы  хотите сделать  мой рентгеновский снимок? А вы имеете на
это право?
     - Вы видели постановление.
     - Можно еще раз посмотреть?
     Херроуэй,  на лице  которого сияло  нечто большее, чем простое усердие,
снова протянул бумагу. Байерли спокойно произнес:
     -   Я   сейчас  прочитаю,  что  вы   должны  обыскать:   "домовладение,
принадлежащее Стивену Аллену Байерли, по  адресу 355, Уиллоугров, Свенстрон,
а также гаражи, кладовые и  любые другие здания или строения,  относящиеся к
этому  домовладению, а также все земельные участки, к нему принадлежащие"...
хм... и так  далее. Все верно. Но, дорогой мой, здесь ничего  не говорится о
том, чтобы  обыскивать мои  внутренности. Я  не являюсь частью домовладения.
Если вы думаете, что я спрятал робота в кармане, можете обыскать мою одежду.
     У  Херроуэя  не  было сомнений  относительно того, кому он обязан своей
должностью. И он не собирался отступать,  получив возможность выдвинуться на
лучшую, то есть лучше оплачиваемую. Он произнес со слабым оттенком вызова:
     - Послушайте.  Я имею разрешение осмотреть всю обстановку вашего дома и
все, что я в нем найду. Но ведь вы находитесь в доме, верно?
     - Удивительно  верное  замечание.  Да,  я  в нем нахожусь.  Но я  -  не
обстановка.  Я   совершеннолетний,  правомочный  гражданин  -  у  меня  есть
свидетельство о  психической  вменяемости, и  я  имею  определенные законные
права.  Если  вы  обыщите  меня,  это   можно   будет  квалифицировать   как
посягательство на мою личную неприкосновенность. Этой бумаги недостаточно.
     - Конечно, но если вы робот, то о личной неприкосновенности говорить не
приходится...
     -  Тоже   верно.  Тем   не   менее  этой  бумаги  недостаточно.  В  ней
подразумевается, что я человек.
     - Где? - Херроуэй схватил бумагу.
     -  А  там,  где  говорится:  "домовладение, принадлежащее" и так далее.
Робот не может владеть собственностью. И вы, мистер Хэрроуэй, можете сказать
вашему хозяину, что  если  он попытается  получить  подобную бумагу,  где не
будет подразумеваться,  что я человек,  то я немедленно возбужу  против него
гражданский  иск  и  потребую,  чтобы  он доказал, что я  робот,  на  основе
имеющейся у него сейчас информации. И  если это  ему не удастся, он заплатит
солидный штраф за попытку  незаконно лишить  меня моих прав, предусмотренных
законом. Вы передадите ему все это?
     Подойдя к двери, Херроуэй обернулся:
     - Вы ловкий юрист...
     Держа руку в кармане, он на секунду задержался в дверях. Потом вышел из
дома, улыбнулся в сторону телекамеры,  все  еще продолжая играть  свою роль,
помахал рукой репортерам и крикнул:
     - Завтра для вас, ребята, кое-что будет. Кроме шуток.
     Сев в машину, Херроуэй откинулся на подушки, вынул из кармана маленький
механизм и  осмотрел  его. Ему еще  ни разу  не приходилось  делать снимок в
отраженных рентгеновских лучах. Он надеялся, что все было сделано правильно.

     Куинн и Байерли  еще не  встречались  наедине лицом  к лицу. Но визифон
почти  заменял такую встречу.  Это  была в буквальном смысле встреча лицом к
лицу,  хотя для  каждого  из  них  лицо  другого представлялось  лишь в виде
черно-белого рисунка фотоэлементов.
     Разговор устроил Куинн. Куинн его и начал, и без особых церемоний:
     -  Вам, наверное, будет  интересно  знать,  Байерли,  что  я  собираюсь
опубликовать  сообщение о  том,  что вы  носите  на  себе  непрозрачный  для
рентгеновских лучей экран.
     -  В  самом  деле? В  таком случае вы,  вероятно, уже его опубликовали.
Боюсь,  что  наши  предприимчивые представители прессы  уже  довольно  давно
подслушивают все мои телефонные  разговоры  из конторы, вот почему я  и сижу
последние недели дома.
     Байерли говорил дружелюбно.  Можно  было подумать,  что  он  болтает  с
приятелем. Губы Куинна слегка сжались.
     -  Этот  разговор  защищен от подслушивания. Я  устроил его с некоторым
риском для себя.
     -  Ну  конечно. Никто не знает,  что вы  стоите  за  этой кампанией. По
крайней мере, этого никто не знает официально. Неофициально это знают все. Я
бы на вашем месте об этом не беспокоился.  Значится  ношу защитный экран?  Я
полагаю,  вы  обнаружили  это, когда  рентгенограмма, сделанная  вчера вашим
подставным лицом, оказалась передержанной?
     - Вы понимаете, Байерли, для всех будет вполне очевидно, что вы боитесь
рентгеновского просвечивания?
     - А также станет ясно и то, что вы или ваши люди незаконно посягнули на
мои права?
     - Им наплевать на это.
     - Может быть. Это, пожалуй, характеризует вашу  и мою, тактику, правда?
Вам  нет дела до прав  гражданина.  А  я о них не  забываю.  Я  не дам  себя
просвечивать, потому что настаиваю на своих правах  из принципа. Так же, как
я буду настаивать на правах остальных, когда меня изберут.
     - Несомненно, из этого  выйдет очень интересная предвыборная  речь.  Но
вам никто не поверит. Слишком высокопарно. Вот еще что, - его голос внезапно
стал жестким, - вчера у вас дома находились не все, кто там живет.
     - Это почему?
     - Ко мне поступили сведения. - Куинн зашелестел разложенными  перед ним
бумагами, которые  были  видны  в визифон, - что  одного  человека все же не
хватало. Калеки.
     - Совершенно верно, - произнес Байерли без всякого выражения, - калеки.
Моего старого  учителя, который живет со  мной и который сейчас находится за
городом  -  и  находится  там  уже  два  месяца.  В  таких  случаях  говорят
"заслуженный отдых". Вы не возражаете против этого?
     - Ваш учитель? Какой-нибудь ученый?
     -  Когда-то  он был юристом -  прежде  чем  стал калекой.  У  него есть
официальное  разрешение  заниматься  биофизическими  исследованиями и  иметь
собственную   лабораторию,   и   полное   описание   его    работ   сообщено
соответствующим  органам, куда вы можете обратиться. Большого  значения  его
работы  не  имеют, но они безобидны, и развлекают...  бедного  калеку.  А  я
помогаю ему, насколько могу.
     - Ясно. А что этот... учитель... знает о производстве роботов?
     - Я не могу судить о его познаниях в области, с которой я не знаком.
     - Он имеет доступ к позитронным мозгам?
     - Спросите об этом ваших друзей из "Ю. С. Роботс". Им лучше знать.
     - Я буду краток, Байерли. Ваш  калека-учитель  и есть  настоящий Стивен
Байерли.  Вы  - созданный им  робот. Мы можем это доказать. Это  он попал  в
автомобильную катастрофу, а не вы. Это можно проверить.
     - В самом деле? Пожалуйста, проверяйте. Желаю всего наилучшего.
     - И мы можем обыскать эту дачу. Посмотрим, что мы там найдем.
     -  Ну,  как  сказать,  Куинн. -  Байерли широко  улыбнулся. -  На  наше
несчастье, мой так  называемый учитель  серьезно болен. Дача для него как бы
санаторий, где  он отдыхает. Его право на личную неприкосновенность при этих
обстоятельствах  еще  прочнее.  Вы  не сможете получить разрешения на обыск,
если не предЪявите достаточных оснований.  Тем  не менее  я  не  буду вас от
этого удерживать.
     Наступила небольшая  пауза. Куинн наклонился  вперед, так что  его лицо
заняло весь экран и стали видны тонкие морщины на его лбу.
     - Байерли, зачем вы упираетесь? Вас все равно не выберут.
     - Разве?
     -  Неужели  вы  этого не понимаете?  Или, по-вашему, отказ опровергнуть
обвинение,  что вам было бы очень легко  сделать, нарушив  один  из  Законов
роботехннки, не убеждает людей, что вы в самом деле робот?
     -  Все, что  я понимаю,  - это  то,  что из  малоизвестного,  ничем  не
примечательного юриста я  стал фигурой мирового значения.  Вы умеете  делать
рекламу.
     - Но вы же робот.
     - Сказано - не доказано.
     Доказательств достаточно, чтобы вас не выбрали.
     - Тогда успокоитесь - вы победили.
     - До свидания,  - сказал Куинн. В его голосе впервые прозвучала  злоба.
Визифон погас.
     - До свидания, - невозмутимо произнес Байерли перед пустым экраном.
     ...Байерли привез в город своего учителя за неделю до выборов. Вертолет
опустился на окраине.
     -  Ты останешься  здесь до конца выборов, - сказал ему Байерли. -  Если
дело плохо обернется, лучше, чтобы ты был подальше.
     В хриплом  голосе, вырывавшемся из перекошенного  рта Джона, можно было
услышать заботу.
     - Разве можно опасаться насилия?
     - Фундаменталисты грозятся, так что  теоретически такая опасность есть.
Но  я не  думаю, что  это возможно. У  них нет  реальной  силы.  Они  просто
постоянно вносят смуту, и со  временем это  может вызвать  беспорядки. Ты не
возражаешь против того, чтобы оставаться здесь? Ну, пожалуйста! Мне будет не
по себе, если придется о тебе беспокоиться.
     - Ладно, я останусь. Ты все еще думаешь, что дело пойдет хорошо?
     - Я в этом уверен. К тебе никто не приставал?
     - Никто. Это точно.
     - И ты хорошо сыграл свою роль?
     - Достаточно хорошо. Там все будет в порядке.
     - Тогда будь осторожнее, Джон, и завтра смотри телевизор.
     Байерли пожал корявую руку, лежавшую на его руке.

     Хмурое лицо  Лентона  выражало сильнейшее беспокойство.  Он находился в
незавидном  положении уполномоченного Байерли  по  проведению  избирательной
кампании, которая была вообще не похожа  на избирательную кампанию: обЪектом
ее  был  человек,  который  отказался  раскрыть  свой  план  действий  и  не
соглашался следовать указаниям своего уполномоченного.
     -  Вы не должны! (Это  были  его любимые слова.  В  последнее время они
стали его единственными словами.) Я говорю вам, Стив, вы не должны!
     Он  бросился  в кресло перед прокурором, который  не спеша  проглядывал
отпечатанный на машинке текст своей речи.
     -  Бросьте  это,   Стив!  Посмотрите,  ведь  эту   толпу   организовали
фундаменталисты.  Вас слушать не станут. Скорее всего  вас закидают камнями.
Зачем вам  выступать с речью перед  публикой? Чем плоха запись на пленку или
выступление по телевидению?
     - Но ведь вы хотите, чтобы я победил  на выборах, не правда ли? - мягко
спросил Байерли.
     - Победили! Вам не победить, Стив! Я пытаюсь спасти вашу жизнь!
     - О, я вне опасности.
     - Он вне опасности! Он вне опасности! - Лентон  издал какой-то странный
звук.  -  Вы  хотите   сказать,  что  собираетесь  выйти   на  балкон  перед
пятьюдесятью  тысячами полоумных  идиотов  и попробуете  вбить  им что-то  в
голову с балкона, как средневековый диктатор?
     Байерли взглянул на часы.
     - Да, и примерно через пять минут, как только телевидение будет готово.
     Ответ Лентона был не совсем членораздельным.
     Толпа заполняла оцепленную площадь. Казалось, что деревья и дома растут
из сплошной людской массы. А телевидение сделало очевидцем происходящего все
остальное человечество. Это были местные выборы, но все равно за ними следил
весь мир.
     Байерли подумал об этом и улыбнулся.
     Но  сама  толпа  не могла  вызвать улыбки.  Она  щетинилась знаменами и
плакатами,  где  на все лады  повторялось одно и то же обвинение; Враждебная
атмосфера сгустилась до того, что была почти ощутима.
     С самого начала речь не пользовалась успехом. Ее  покрывал рев толпы  и
ритмические выкрики кучек фундаменталистов, которые образовали в толпе целые
островки. Байерли продолжал говорить, медленно и бесстрастно...
     В комнате Лентон схватился за голову и застонал. Он ждал кровопролития.
     Передние  ряды  толпы  заволновались.  Вперед  проталкивался  костлявый
гражданин с выпученными глазами, в  костюме, слишком коротком  для его тощих
конечностей. Полицейский, бросившийся за ним, медленно и с трудом пробивался
сквозь толпу. Байерли сердитым взмахом руки остановил его.
     Тощий человек был уже под самым балконом. Его слов не было слышно из-за
рева толпы. Байерли наклонился вперед.
     - Что вы сказали? Если  вы хотите задать мне законный вопрос, я отвечу.
- Он повернулся к стоявшему рядом полицейскому. - Проведите его сюда.
     Толпа напряглась.  В разных местах послышались  крики  "Тише!", которые
слились  в  общий гомон, а потом понемногу утихли. Тощий человек, красный  и
задыхающийся, предстал перед Байерли.
     Байерли сказал:
     - Вы хотите что-то спросить?
     Тощий человек впился в него глазами и произнес надтреснутым голосом:
     - Ударьте меня!
     С неожиданной энергией он выставил вперед подбородок.
     -  Ударьте  меня!  Вы утверждаете, что вы не робот. Докажите это. Вы не
сможете ударить человека, чудовище!
     Наступила странная, пустая, мертвая тишина. Ее прорезал голос Байерли:
     - У меня нет причин вас бить.
     Тощий человек дико захохотал.
     -  Вы не можете меня ударить!  Вы  не ударите меня! Вы  не человек!  Вы
чудовище, которое притворилось человеком!
     И Стивен Байерли, стиснув зубы, на  глазах у тысяч людей, смотревших на
него  с площади, и миллионов, глядевших на экраны телевизоров, размахнулся и
нанес ему могучий удар в челюсть.  Тощий человек упал навзничь без сознания.
Лицо его выражало одно лишь бессмысленное изумление.
     Байерли сказал:
     - Мне очень  жаль... Возьмите его  в дом и устройте поудобнее.  Когда я
освобожусь, я хочу с ним поговорить.
     И когда доктор  Кэлвин, развернув  свою машину,  отЪехала,  только один
репортер успел прийти в себя настолько,  чтобы броситься за ней и выкрикнуть
вопрос, который она не расслышала.
     Обернувшись, Сьюзен Кэлвин прокричала:
     - Он - человек!
     Этого было достаточно. Репортер понесся прочь.
     Вся остальная часть речи была произнесена, но ее никто не услышал.
     ...Доктор  Кэлвин и Стивен Байерли встретились еще  раз -  за неделю до
того, как он  принял  присягу, вступая в должность мэра. Было  уже далеко за
полночь.
     Доктор Кэлвин сказала:
     - Вы как будто не устали.
     Новый мэр улыбнулся:
     - Я могу еще задержаться. Только не говорите Куинну.
     - Не скажу. Кстати, у Куинна была интересная версия. Жаль,  что  вы  ее
опровергли. Вы, вероятно, знаете, в чем она заключалась?
     - Частично,
     - Она была в высшей степени драматической.
     Стивен Байерли был  молодой юрист, хороший оратор, большой  идеалист  и
увлекался биофизикой. Кстати, вы интересуетесь роботехникой, мистер Байерли?
     - Только с юридической стороны.
     -  А  тот  Стивен Байерли  интересовался.  Но  произошла  автомобильная
катастрофа.  Жена Байерли погибла.  Ему  пришлось  еще хуже. Его  ноги  были
искалечены,  лицо  изуродовано;  он лишился  голоса, пострадал отчасти и его
рассудок. Он  отказался от  пластической операции и  удалился от  мира.  Его
карьера погибла,  у него остался только его ум и руки. Каким-то образом  ему
удалось  достать позитронный мозг, самый сложный, способный решать этические
проблемы.  А  это  высшее  достижение  роботехники. Он нарастил тело  вокруг
такого мозга. Он сделал из него все, чем он мог бы быть сам. Он послал его в
мир  в  качестве Стивена Байерли,  а сам  остался  старым  учителем-калекой,
которого никто никогда не видел...
     - К несчастью,  -  сказал  новый  мэр,  -  я все  это  опроверг, ударив
человека. Судя по газетам, ваш официальный приговор гласил, что я человек.
     - Как это случилось? Расскажите мне. Это не могло быть случайностью.
     -  Ну, это  была не совсем  случайность. Большую  часть работы проделал
Куинн. Мои люди качали потихоньку распространять слух, что я ни разу в жизни
не ударил человека; что я не способен ударить человека; что если я не сделаю
этого, когда меня будут провоцировать, это, наверное, докажет,  что я робот.
Поэтому я устроил свое глупое публичное  выступление,  вокруг  которого была
создана  такая  шумиха,  и почти  неизбежно какой-нибудь  дурак  должен  был
клюнуть. По сути дела, это был дешевый трюк. В таких случаях  все зависит от
искусственно созданной  атмосферы.  Конечно,  эмоциональный эффект обеспечил
мое избрание, чего я и добивался. Робопсихолог кивнула.
     -  Я вижу, что вы вторгаетесь в  мою область, - вероятно, это неизбежно
для  любого политического деятеля. Но я жалею,  что получилось именно так. Я
люблю  роботов. Я люблю их  гораздо  больше, чем людей.  Если бы был  создан
робот, способный стать общественным деятелем, он был бы самым лучшим из них.
По законам роботехники, он  не  мог бы причинять  людям  зла,  был  бы  чужд
тирании, подкупа, глупости или  предрассудков. И прослужив некоторое  время,
он ушел  бы  в  отставку, хотя  он  и бессмертен,  - ведь  для него  было бы
невозможно огорчить людей, дав им  понять, что ими управляет робот. Это было
бы почти идеально.
     -  Разве  что  робот  мог  бы  не  справиться  с  делом из-за  коренных
недостатков своего мозга. Ведь  позитронный мозг по своей сложности не может
сравниться с человеческим.
     - У него были  бы советники. Даже  человеческий мозг не может управлять
без помощников.
     Байерли серь„зно взглянул на Сьюзен Кэлвин.
     - Почему вы улыбаетесь, доктор Кэлвин?
     - Потому что Куинн предусмотрел не все.
     - Вы хотите сказать, что эту его версию можно было бы дополнить?
     -  Да,  только  одной  деталью. Этот Стивен Байерли,  о котором говорил
мистер  Куинн, этот калека  перед выборами провел  три  месяца за городом по
каким-то таинственным причинам.  Он вернулся  как  раз к  вашему знаменитому
выступлению. А  в конце  концов он мог и еще  раз  сделать  то, что  он  уже
сделал. Тем более что задача была гораздо проще.
     - Я вас не совсем понимаю.
     Доктор Кэлвин встала  и оправила костюм.  Она,  очевидно,  была  готова
уйти.
     -  Я хочу  сказать,