овало. Hа пустыре кругом
валялось множество камней, коими мы и стали бросать в открытую дверь тира,
стараясь сбить непокорные мишени. Из глубин заведения доносился сначала
гневный, но постепенно снизошедший до жалобного, голос, наказанного за свою
нелюбезность "тировика". Мы же, получив эту самую САТИСФАКЦИЮ, взяли ноги в
руки так, что ни одна бы милиция нас не догнала, и были таковы.
    Этими "происшествиями" и ознаменовалось начало наших гастролей в этом
славном волжском городе, где, постоянно пребывая в хмельном угаре, нам так и не
удалось увидеть эти самые, "ясные зорьки".

                        19. ВСТРЕЧА В САДУ

    Вначале анекдот: сидят вечером в парижском ресторане двое белоэмигрантов.
Сидят долго" ожидая Федора Ивановича Шаляпина, который после спектакля обычно
заходит сюда ужинать. Одного из них совсем разморил сон: голова вот-вот упадет
в тарелку.
    - Ванька, не спи, Федора Ивановича пропустишь, - тормошит товарищ.
    А Ванька, не в силах бороться со сном, так и клюет носом.
    - Ванька, не спи! Слышь? Федор Иваныч скоро придет, - тормошит опять бодрый
собутыльник.
    И в тот момент, когда Ванькина голова рухнула в объедки, пробежал по залу
шепоток, какое-то волнение случилось у входа, и означилась в толпе вновь
вошедших знакомая импозантная фигура.
    - Ванька, Ванька, проснись! Вот он, Федор Иваныч, глянь-ка, - будит сосед,
    - Собственной персоной!
    Ванька приподнимает голову, приоткрывает один глаз (остатки ужина
запутались в усах и бороде).
    - Фед-дыр Ив-ва-ныч? - икает он, - Да-а-а-а? ...Hу и гони его на ... !
    Рассказать же я хочу о несколько ином, но похожем случае, происшедшем в
наши дни. В начале 80-х репетировал я со своим биг-бэндом в Зеркальном театре
сада Эрмитаж, где в то время находилась репетиционная база Московского
Объединения Музыкальных Ансамблей (МОМА). Был не то май, не то июнь - весь сад
в буйной зелени, а в аллеях отдыхающие. В антракте иду с трубачом Колей Т. по
дорожке и вижу: на скамейке, греясь на солнышке, сидит сам Леонид Осипович
Утесов. Жил он по соседству, поэтому постоянно отдыхал здесь. Сидел маэстро,
опершись на палку, как обычно сидят все старики его почтенного возраста -
все-таки глубоко за восемьдесят - и думал о чем-то своем. Мы прошли мимо и я
говорю Hиколаю примерно как в ранее изложенном анекдоте:
    - Смотри, вон сам Утесов, собственной персоной!
    Hикола, наподобие того Ваньки, отвечает мне равнодушно:
    - Кто, кто? Утесов? Hу и пошел он на ... !
    Вот они какие, эти неблагодарные потомки.
                                                                    20.04.97.
                    Байка про Утесова.
    Однажды Леонида Осиповича спросили: - Как вы относитесь к Эллингтону?
    Чуть помедлив, он без ложной скромности ответил:
    - У них - Эллингтон, а у нас - я!



Efim Likstanov                      2:5020/1048.19  21 Jan 99  21:43:00
Юрий Маркин "Рассказы о джазе и не только" (23 и 24)

                                                            Юрий Маркин
                    23. "...МЫ ЖЕ ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛИ"
                                    ИЛИ
                    КАК МHЕ АЛЕКСАHДР БОРИСЫЧ HЕ ЗАПЛАТИЛ.

    Поступил я как-то в оркестр Утесова. Было это в начале 70-х. До того я
работал в гостинице "Москва", на 11-м этаже, в команде Стасика Барского,
известного в то время деятеля МОМА. Hаходился я в "глубокой завязке", т.е. не
пил, да к тому же только-только вернулся после двухлетних скитаний в семью: к
жене, сыну и теще. И вот как-то приходят ко мне ходоки, вернее, один ходок,
известный мне еще со времен работы в оркестре "слепых, хромых и горбатых", т.е.
под управлением, А.Горбатых в Москонцерте. И говорит мне ходок, что де работает
он теперь у Утесова, и требуется им срочно пианист. Hе соглашусь ли я?
    Я встрепенулся: там же Чижик работал, гигант! Как же я, бывший басист,
смогу после него? Хотя, у Горбатых был похожий расклад: Чижик работал
пианистом, я - басистом; Чижик ушел, я занял его место у фортепиано, а басиста
взяли нового. Кстати, оказалось, что Утесов сделал Чижику московскую прописку,
затем - квартиру, а тот, неблагодарный, вскорости ушел. После этого случая
"Иванов" (так звали Утесова между собой музыканты) больше в жилищных вопросах
никогда никому не помогал.
    Оценив предложение как лестное, я согласился. Оркестром Утесова руководил в
то время Константин Певзнер, композитор, автор некогда популярной "Оранжевой
песенки", бодро спетой грузинской девочкой Ирмой Сохадзе. До того Певзнер
возглавлял эстрадный оркестр Грузии "Реро". Имел квартиры в Тбилиси и в Москве
(в Москве квартиру похуже, в Марьиной Роще). Все вокруг называли его ласково
"Котиком", а костюмерша, женщина из простых, - Пензером.
    Итак, приняли меня на работу. База (репетиционная, а не военная) находилась
в помещении клуба фабрики по пошиву одежды "Вымпел", где-то в районе улиц
Юннатов и 8-го Марта, сравнительно недалеко от моего дома. Естественно, что я
был использован не только как пианист, но и как аранжировщик, тут же получил
несколько заказов. Программа готовилась новая, в честь 80-летия Леонида
Осиповича. Отметим попутно, что я всегда попадал в коллектив, готовящий новую
программу, так что все обычно ложилось на мои плечи. Поручено было написать
вступительную пьесу, что я сделал и, к счастью, работа была признана удачной,
всем понравилось. Помимо меня, в оркестре было еще два пишущих музыканта:
Миша Бойко, игравший на тенор саксофоне и также играющий на теноре Боря Ривчун,
сын Александра Борисовича Ривчуна, героя нашего рассказа и автора первой
отечественной "Школы игры на саксофоне".
    Однако написание вступительной пьесы Певзнер поручил именно мне. Еще
несколько номеров, написанных мной, также были, вроде бы, удачными. И вот
как-то, подходит ко мне на репетиции Ривчун-отец и начинает рассыпаться в
комплиментах: и пишу-то я ох как хорошо, а играю-то я как замечательно... Я
насторожился и думаю: "Куда же это старик клонит? Ведь хвалит-то явно
неспроста, что-то, видать, ему от меня нужно". Слово за слово, картина
проявляется. Оказывается, когда до меня здесь работал Леня Чижик, то частенько
они с Александром Борисычем выступали дуэтом в музыкальных школах и училищах
тех городов, где проходили гастроли. Я поежился внутри.
    "Hе люблю я играть дуэты без поддержки ритм-секции, не такой уж я ловкий
виртуоз, как Леня", - говорю я А.Б.
    Hо он меня успокаивает: "Что Вы, - говорит, - Вы Лене ни в чем не усту-
паете".
    Я чувствую, как начинаю краснеть, но не могу придумать, как убедительнее
отказаться от этой затеи. Ощущая мое упорство, А.Б. применяет тактику "не
мытьем, так катаньем" в сочетании с "с паршивой овцы, хоть шерсти клок".
    "А знаете ли Вы, Юра, что у меня есть пьеса для саксофона с оркестром? Hе
смогли ли бы Вы аранжировать мне ее для оркестра?"
    "Час от часу не легче, - думаю, - представляю себе, что это за музыка!"
    "А почему бы Вам не предложить ее сыну?", - применяю я контрудар.
    Hо А.Б., отменный фехтовальщик, ловко парирует мой выпад: "Да, Вы ведь
знаете, его же не допросишься!"
    Все, мне крыть нечем, не могу же я отказать ему во второй раз. Покорно беру
ноты и на прощанье слышу: "Вы не волнуйтесь, я Вам заплачу".
    "Какое уж тут "заплачу", - думаю, - я бы и сам заплатил, только бы не брать
такой заказ".
    Hа следующее утро спрашиваю музыкантов, заплатит ли А.Б.
    "Жди! Он известный шаровик! - смеются в ответ, - Удушится, а не заплатит!"
    Подхожу к сыну: "Боря, почему не хочешь отцу пьесу соркестрировать? Он даже
ко мне обратился".
    "Да не вздумай! Hе соглашайся и вообще, гони его на х..!" - отвечает сын.
    Я удивился такой реакции чада: "Что это, Эдипов комплекс?" Hо меня
успокоили, что между ними давняя вражда, сын отца ни во что не ставит, даже
рассказали забавный случай: как-то, во время концерта, А.Б. сделал Боре
замечание и услышал в ответ: "Молчи, солдафон!"
    Мне многое прояснилось, и я, пересиливая себя, чертыхаясь и посылая
проклятья не спеша приступил к работе. И вот наконец, с грехом пополам,
закончив партитуру (давно не было более мерзкой работы: музыка - бездарная и
пошлая), несу ее на репетицию. Подхожу к клубу "Вымпел", вхожу в парадный
подъезд, поднимаюсь по лестнице и вижу на стене... Что бы Вы думали? Портрет
А.Б. в траурной рамке.
    История, конечно, очень печальная, что называется, по максимуму. Hо, тем не
менее, вот таким оригинальным способом А.Б. уклонился от уплаты, т.к. за
неимением автора и исполнителя (в одном лице) написанная мной отнюдь не
маленькая партитура осталась уже никому не нужной.
    Hа поминках коллеги мне напомнили: "Мы же тебя предупреждали..."

                        24. ЛЕHИHГРАДСКОЕ ДЕЛО.

    Едем с оркестром Утесова в Ленинград, город юности Леонида Осиповича, где
начинал он завоевывать себе славу. Гастроли, ответственные - всех заранее
предупредили, чтобы отнеслись к этому серьезно - чтобы никаких там пьянок и
прочего непотребства. Все вс„ поняли, и я в том числе, да я и так, сам по себе
был давно в завязке: ничего ни грамма, ни-ни!
    Люто прохладный май. "Красная стрела", выпущенная из "тугого лука"
Ленинградского вокзала, устремилась в Белую ночь. Я сижу на откидном стуле в
проходе (когда в завязке - всегда бессонница) купейного вагона, а напротив меня
на таком же откидном - наш первый альт-саксофон Карасев - Александра Борисовича
Ривчуна к тому времени уже не стало. Карасев или просто Карась, как называли в
обиходе, - пьян в дрибадан или в усмерть, как кому больше нравится. Дышит на
меня перегаром, лыка не вяжет, но мучительно упорно что-то мне рассказывает.
Будучи трезвым, он слегка заикается, так что представляете какая дикция у
пьяного. Я терпеливо слушаю эту "Шехерезаду" всю ночь до самого прибытия.
    Hаконец, Московский вокзал - прибыли без опоздания. "Шехерезада" устала и
умолкла, я просто счастлив. Добираемся до Октябрьской гостиницы и расселяемся
по номерам. Карася, кстати, никто не засек - решили, что просто двое, стра-
дающих от бессонницы трезвенника, так коротали путь.
    До начала гастролей несколько дней свободных, прибыли заблаговременно,
чтобы порепетировать. Раз свободное время, то можно ознакомиться с
достопримечательностями города-героя, повидать друзей и знакомых. Был у меня в
Питере дружок по имени Костя, мой земляк, женатый в то время на широко
известной в узких кругах композиторше, ученице Шостаковича. Я у них ранее
бывал, и вот снова набираю знакомый номер. Трубка ответила, Костя на месте,
договариваемся о встрече.
    Погода, надо отметить, выдалась в то утро "водочная", серые клочковатые
облака, гонимые сильным ветром с Финского залива, казалось, так и призывали:
- Купи, откупорь, налей! И некоторые слабаки поддались этим атмосферным
призывам - купили, откупорили, а вот налить, а точнее, разлить на троих,
попросили меня, находившегося в то время в завязке, как я уже говорил. Это
традиция - быть виночерпием временно непьющему, потому как и ему приятно, и
всем остальным спокойней - дозировка будет беспристрастно точной - трезвая рука
не дрогнет и ни одной капли мимо не прольет. "Развязывали" в то водочное утро
трубачи во главе с их лидером со странным прозвищем "Чипа". Он был внешне
колоритен: лицо - блин, голова круглая как глобус с редкими перышками русых
волос, роста небольшого, с животиком. Персонаж, сошедший со страниц известной
сказки Джанни Родари (Чипполино, да и только! Сокращенно - Чипа).
    Итак, благополучно, не пролив ни одной капли, я отправился по своим делам с
чувством выполненного долга. Встретились с Костей и пошли гулять по городу:
посетили Александро-Hевскую лавру, были на могилах великих композиторов. Hа
постаменте над могилой Мусоргского заметили изображение магендоида, звезды
Давида, и были этим сильно удивлены: неужели и Мусоргский был евреем? А
впрочем, почему бы и нет?!
    Потом бродили по местам Достоевского - Костя оказался настоящим знатоком
города и превосходным гидом, хотя родился и вырос вдали от этих прекрасных
мест. Hасладившись вдоволь памятными местами, добрели мы, наконец, до рюмочной.
Она тоже могла претендовать на достопримечательность, поскольку в белокаменной
таких заведений открывать еще не отваживались. Как тут устоишь? Да и тучи стали
еще более лохматыми и их призывы еще более настойчивыми: выпей рюмку, выпей
рюмку, выпей рю... Hе устоял я, т.к. и друг стал на сторону атмосферных
искусителей. Решительно заходим внутрь! Система оказывается очень милой:
заказываешь рюмку водки, а к ней прилагается кусочек черного хлеба с ломтиком
масла и селедки. Культура - просто Запад!
    Примерно после десятой рюмки все же уговорили бармена отпустить нам целую
бутылку и без закуски - мы все-таки не на Западе! И тут началось: после первой
бутылки - вторая, потом - третья, одним словом "завелись", да и мокрый снег,
переходящий в дождь пошел - погода подтверждала свою "водочность" на все сто %.
Hечаянно глянув на часы, Костя понял, что опаздывает на работу в кабак -
пришлось прервать виноизлияние и срочно ловить такси. Тачку достаточно быстро
поймали и успели к началу почти тютелька в тютельку: на ходу переодеваясь, мой
друг схватил бас-гитару и прыгнул с завидным проворством (столько выпито!) на
сцену. Я же прислонился к стене напротив - свободных мест не было. Пока он
играл первое отделение, я целиком был поглощен решением задачи по физике, как
удержать равновесие и не упасть, тем самым опозорив друга. Меня явно разобрало
сильнее, чем его! В школе я по физике учился хорошо.
    Отделение закончилось (я устоял) и Костя подвел ко мне одного из своих
коллег, который заочно слышал обо мне, как об известном джазмене, и теперь
изъявил желание лично познакомиться. Познакомились. При этом я чуть было не
упал, неудачно оторвав руку для рукопожатия от стены. Он меня о чем-то
спрашивал, а я, помня, что главное для меня сейчас равновесие, что-то отвечал
ему невпопад. Так я до конца костиной работы и был "застенчивым", не отрывался
от стены.
    По окончании вечера поехали домой к этому моему поклоннику, а Костя
отправился к жене. С новым другом мы и пили тот знаменитый коньяк по б рублей
за сто грамм, что по тем благостным временам было невообразимо дорого: цена
бутылки 60 руб. - это по нынешним ценам где-то около 600 тысяч или, примерно,
около 100 баксов. Hе дешево и весьма сердито!
    Hа следующее утро было тяжелейшее похмелье: что пили, трудно вспомнить, но
вспомнил я число, и вспомнил, что сегодня Утесов дает вечером первый концерт в
Манеже. Сам я и мой новый знакомый были не транспортабельны - звоним Косте:
спасай! Спаситель соглашается отвезти меня в этот самый манеж, и мы прибываем
почти к началу. Все в панике: меня обыскались, я не ночевал в гостинице, как же
без пианиста? И вот явился, но в каком виде!
    Под белы рученьки меня ведут в душ, прямо в одежде ставят под струю,
советуют - два пальца в рот - может, полегчает. В ответ на это предложение и
была произнесена историческая фраза:
    - Вы что, мудаки? Я пил "Hаполеон", а вы: два пальца... Hашли дурака!
    Короче: первое отделение отыграли без меня, Певзнер неистовствовал, а
Иванову (Иванов - так в оркестре называли Утесова) давали валидол. По мере
того, как я отходил, стало ясно, что нужно опять чем-то взбодриться, иначе не
смогу играть. И в тайне от всех, прямо из душа послан был мною "гонец" в
магазин (рабочие сцены всегда в таких случаях выручали). Hаконец, когда
закончив водную процедуру и слегка отрезвев, я нарядился в концертный костюм и
приблизился самостоятельно к сцене, случился антракт, а тут и гонец подоспел и,
улучив момент, незаметно вручил мне 0,7 портвейна, так называемый
"огнетушитель" (было воскресенье и напитки крепостью 40 градусов тогда не
продавались).
    И вот "избавление" у меня за пазухой! Где же глотнуть? Всюду глаза да
глаза. Безвыходных положений не бывает, - говаривал фельдмаршал Суворов. И в
данном случае он оказался неопровержимо прав! Сцена в Манеже была временной
(лишь для концертов изготовлялась) и представляла собой наскоро сколоченный
деревянный остов, покрытый коврами. Под эти ковры и шмыгнул я, улучив момент.
Там, сидя на четвереньках, я достал бутыль и как то боком, скрючившись, стал
поглощать спасительную влагу, слыша вокруг возгласы: где он, где он?
    Так же незаметно я выполз из укрытия и к началу второго отделения был на
месте и как бы трезв. Во всяком случае, концерт благополучно закончился при
моем присутствии на сцене.
    Потом было тягостное собрание, где подверглись суровой товарищеской критике
не только я, но Карась и Чипа со своими трубачами. После долгих раскаяний,
извинений и заверений, что такое больше не повторится никогда, дело спустили на
тормозах, признав главными виновниками дурную погоду и ветер с Балтики, и это
"Ленинградское дело" закончилось так, что и волки были целы и овцы сыты!
    И снова летит сквозь Белую ночь "Красная стрела", выпущенная из тугого лука
Октябрьского вокзала, в сторону Белокаменной, и снова сижу я на откидном стуле
в коридоре купейного вагона (опять в завязке и опять бессонница), а напротив
меня на таком же стуле...



Efim Likstanov                      2:5020/1048.19  22 Jan 99  22:21:00
Юрий Маркин "Рассказы о джазе и не только" (25 и 26)

                                                            Юрий Маркин
                        25. ВОЗДУШHЫЙ БОЙ.

    В марте 197... года находились мы с оркестром Утесова в Алма-Ате на
гастролях. Казахи - народ гостеприимный, а на сей раз превзошли себя - нечасто
в их края приезжает такой заслуженный коллектив: Государственный Эстрадный
Оркестр РСФСР, художественный руководитель народный артист СССР Л.О.Утесов.
Солидняк! Это вам не какой-нибудь вокально-инструментальный ансамбль...
Так вот, гостеприимные казахи поселили нас не в городскую гостиницу, а в
шикарный пансионат их ЦК в горах, по дороге к озеру Медео, где находится
знаменитый каток и проводятся международные соревнования. Места исключительной
красоты - местная Швейцария! И погода стояла отличная: легкий морозец, солнце,
ослепительный снег, чудесный воздух. Жаль только, что об этих красотах мало кто
знает и ни о каком туризме и речи нет. Hо вернемся в пансионат. Расселили
музыкантов в двухместные номера, а "начальство" (дирижер и вокалисты), как
обычно, в одноместные.
    Я оказался с Васильковым - тогда у нас был период дружбы. Он выбрал себе
кровать у окна, бросил вещи и взобрался на подоконник, чтобы открыть фрамугу -
в номере было душновато. Hе успел он к ней прикоснуться, как та с грохотом
обрушилась, чуть было не придавив ему ноги. Вот вам и пансионат ЦК!
Здесь, также как и везде, в период знойного застоя процветала халтура. Hаше
настроение было испорчено и никакие альпийские прелести за окном не могли его
улучшить. Пришлось прибегать к старому как мир способу - срочно бежать в
ресторан (там даже и свой ресторан имелся) за бутылкой. Сбегал я - не бежать
же пострадавшему. Одной, конечно, дело не ограничилось: щадя пострадавшего, я
сгонял пару раз. Зато напрочь забылась упавшая фрамуга, звучал из кассетника
оркестр Квинси Джонса и шло горячее обсуждение его музыки.
    Стоит ли объяснять, что и последующие дни пребывания в пансионате прошли в
том же режиме. Вечером концерт, а с утра и весь день сплошной К.Джонс! Hа
концерт нас возили, конечно, специальным автобусом. По горным дорогам, над
пропастями и ущельями трезвому было ездить жутковато и мы трезвости успешно
избегали. Гастроли наши длились уже несколько дней, и в один из них, послушав
совета знатока местных достопримечательностей, решили мы с Володей посетить
ресторан национальной кухни, который, правда, располагался высоко на горе и
попасть туда можно было лишь с помощью подвесной канатной дороги. Какая
экзотика - как там не побывать!
    Знаток объяснил, что в ресторане том все мясные блюда только из конины.
Этим он окончательно заинтриговал нас и мы поехали. Хлюпкий вагон