шений,  которые  соединяли их,  это
интервью  прозвучало  как чистая реклама. А  ведь  Далида  пережила глубокое
потрясение,  депрессию, пыталась покончить с собой. Не выступала. Но когда о
ней перестали говорить, она вынуждена была любой ценой вернуть себе внимание
публики. Даже ценой личных и столь мучительных воспоминаний.
     Мы не  стали ждать окончания фестиваля. Пьетро предложил на другой день
после обеда  вернуться  в Милан,  По дороге  туда мы  завернули  в маленький
придорожный бар. Обслуживавшая нас  девушка была в немалом  затруднении, как
умудриться подать нам  заказанные блюда и в то же время не отводить глаз  от
телевизора - ведь подходил к концу второй день фестиваля.
     Только  добравшись  до Милана,  мы  узнали  в гостинице,  что  победили
Клаудио Вилла - Ива Дзаникки.
     До моего  возвращения  в Польшу  мне предстояло  осуществить  три очень
важных дела. Первое - участие в популярной  телевизионной передаче "Семейные
развлечения" ("Ciocchi in famiglia"). Эту программу в Италии все очень любят
и  ждут,  как у нас  в  Польше популярную передачу "Безупречная  супружеская
пара". Второе - собственная часовая программа по телевидению; мне предстояло
исполнить шесть песен  и  вместе с Доменико Модуньо  объявлять номера других
артистов:  моими  гостями  должны  были  быть  "Folk-Studio  Singers",  Фред
Бонгусто  и  сам  Доменико  Модуньо.  Третье  -  участие  в  развлекательной
программе на швейцарском телевидении.  Эту передачу  предполагалось вести из
телевизионного  центра в Турине. Зося тоже поехала со  мной в Турин, но цель
ее путешествия ограничивалась на этот раз чисто светскими обязанностями, ибо
снимать  программу   телевидение  не   разрешало.  Так   что  Зосе  пришлось
удовольствоваться осмотром города.
     Сценарий был несложным и представлял собой, попросту говоря,  отдельные
номера,  связанные либо моим выступлением, либо диалогом с Доменико Модуньо.
Текст, который я  должна была произнести  в течение этого  часа,  я получила
перед самым началом съемок, так  что ни  о какой подготовке не  могло быть и
речи.
     Но  дублей  из-за  меня  делать  не пришлось - на мой взгляд, благодаря
доброжелательной атмосфере, которую старались  создать как режиссер со своим
штабом ассистентов  и  помощников,  так  и операторы,  ну  и  наконец, гости
программы: Бонгусто, Модуньо, "Folk-Studio Singers".
     С Доменико Модуньо  мы  не только вели  диалог,  но  в одном месте даже
спели  дуэтом сицилийскую  песенку,  которой  он  меня перед  тем  научил  в
коридоре. Очень веселая, шуточная песенка о том,  как вся  семья любила есть
цикорий.  Модуньо   держался  очень   непосредственно,   раскованно,   мило,
по-товарищески - совсем  так,  как запомнился мне по фильмам и телевизионным
передачам. Несмотря на то, что Модуньо - один из немногих певцов, которые на
протяжении стольких лет  занимают место в  "первой десятке", он прежде всего
нормальный,  веселый человек. А  уж потом  -  "звезда". При  этом не  только
знаменитый  певец  и  композитор,  но  и  весьма  популярный  театральный  и
киноактер,  создатель многих мюзиклов.  К  сожалению, мне не удалось увидеть
нашу передачу, поскольку  я была во время трансляции ее  в эфир уже дома, но
позднее узнала, что ее дважды повторяли по желанию телезрителей.
     В  передаче "Ciocchi in famiglia" я пела  песню А. Бабаджаняна на слова
Е. Евтушенко. Итальянский текст  написал Энцо Буонассизи. Музыка Бабаджаняна
настолько там  понравилась, что синьор Буонассизи,  потеряв  от  возбуждения
сон, написал текст за одну ночь. Второй песней была "Зацвету розой".
     Как я уже  говорила, передачу "Ciocchi in famiglia" с нетерпением  ждет
вся Италия.  Выступают  две команды,  состоящие из  мамы, бабушки, дедушки и
внука  (либо  внучки).  Они соревнуются  между  собой,  отвечая на  вопросы,
касающиеся различных сторон жизни. Но этим соперничество не ограничивается -
необходимо еще выполнить ряд заданий и уложиться в отведенное время.
     Уже  само название передачи указывает  на то, что  речь  идет  о  делах
сугубо семейных. Помню,  дедушке дано было  задание исполнить песню, которую
он  когда-то  пел  под балконом  бабушки, в то время молодой девицы. Дедушки
обеих команд охотно  приступили  к  своему  заданию, вызвав на  лицах  своих
избранниц - ныне уже бабушек - ту же умиленную  и радостную улыбку, которая,
вероятно, некогда освещала их юные лица.
     В какой-то момент я почувствовала,  что меня легонько дергают за  косу.
Обернувшись, увидела присевшего  за  моей  спиной  самого младшего участника
соревнования. "Синьора,  - шепотом спросил он, - скажите, пожалуйста,  какой
национальный польский танец - мазурка или  полька?" Одним лишь ему известным
способом шустрый паренек дознался о том, что может быть задан  такой вопрос,
и, защищая честь семьи, решил не пренебрегать никакими средствами,  ведущими
к победе. Вскоре его бабушка без запинки и  с торжествующей улыбкой на устах
отчеканила: "Польским национальным танцем, конечно же, является мазурка!"
     После  того как я  исполнила свою  песню,  обе команды  наградили  меня
горячими аплодисментами, а  один из дедушек, сицилиец,  сунул в руку цветок,
добытый  им где-то  за кулисами.  Потянув  меня  за собой  в более спокойный
уголок и оживленно жестикулируя, он весьма мило высказал мне свое одобрение:
"Видите ли, синьора,  нынче поют совсем по-другому, чем в наше  время. Крик,
нервный, громкий ритм заглушают мелодию и все то,  что хочет высказать душа.
А  вы поете  совсем так, как  пели в  те  времена...  Они  были  иными,  но,
поверьте, вовсе не такими уж плохими. У  нас на  Сицилии люди еще  понимают,
что  значит  настоящее  пение,  и  умеют ценить  этот дар небес.  Непременно
приезжайте к  нам  - будете нашим гостем". Несмотря на то  что из-за дедушки
мне сократили время  выступления,  считаю услышанное от него самым  приятным
комплиментом, который был высказан мне в Италии.
     Затем   было   получено  приглашение   принять  участие   в   программе
швейцарского телевидения - в числе других исполнителей  песен на фестивале в
Сан-Ремо. В этой передаче я также пела песню А.  Бабаджаняна и Е.  Евтушенко
"Не спеши" на итальянский текст Э. Буонассизи. Передачу снимали в Милане. Мы
с  Зосей в назначенный час явились на студию. В артистической уборной (здесь
она была)  мне показали несколько  платьев, самых что ни на  есть  радостных
тонов. Мне надлежало выбрать  - ведь передача  шла по  цветному телевидению.
Увы, все эти  чудные платья  оказались меньше на  три  размера. У  меня были
платья, но  длинные, здесь же требовалось мини. Таким образом,  пришлось мне
выступать  в  своем светло-голубом. На  репетиции  его  даже  похвалили,  но
режиссер неожиданно начал как-то слишком внимательно приглядываться ко мне и
делать вокруг меня все более сужающиеся круги.
     "Ага, - изрек он наконец с облегчением, - теперь мне  понятно. - Она не
должна  быть  блондинкой в  голубом платье.  Поскольку уж  платье  останется
это...  сделайте  из   нее  брюнетку...  нет,  -   через  минуту  вынес   он
окончательное решение, - лучше рыжевато-каштановую".  Ясно, что речь  шла  о
парике. Со  мной немало помучались, прежде чем парик удалось натянуть на мою
голову и затолкать внутрь довольно густые пряди светлых волос.
     На  этот  раз Зосе  было  позволено снимать  меня в уборной.  Съемочная
площадка  продолжала  оставаться  под  запретом. Но мучения  с париком  были
увековечены, как и мое полное  преображение. Должна признаться, что я себе в
новом виде понравилась,  и  не только  в  связи с цветом парика, но  главным
образом потому, что волосы  на нем были совершенно  прямые, о каких я  могла
только мечтать.
     Декорации привели нас с Зосей в глубокое изумление. Мне  в определенный
момент следовало дойти до огромных подушек, словно взятых напрокат из балета
"Бахчисарайский фонтан", присесть на них и допеть песню до конца. Возле меня
должен был танцевать мальчик. Пускай бы уж были и эти  подушки, и мальчуган,
который,  кстати, хорошо  исполнял  ультрасовременный  танец...  "Погляди-ка
назад, - воскликнула Зося. - Что бы это могло значить?"
     И  в  самом деле!  Фон  состоял из  гигантского  портрета  Евтушенко  в
окружении афиш, соотнесенных с революцией  1905 года. Мы не  усмотрели в том
никакой логики, да и сам создатель этого эпохального творения в ответ на наш
вопрос тоже ничего не смог объяснить!
     По возвращении в Польшу мне пришлось переболеть всеми - затаившимися во
мне - простудными заболеваниями (да, да), которые  после нервного напряжения
наконец дали о себе знать. Когда человеку просто некогда болеть, ему удается
действительно отложить болезнь, но,  увы, всего лишь на какое-то время. Едва
напряжение  хоть  чуточку  спадет   -  расплата  наступает  незамедлительно.
Сваливаешься и уже послушно лежишь, не вставая.
     Впрочем,  Пьетро  постарался,  чтобы я  не скучала. Вскоре  я  получила
комплект записей  неаполитанских песен  в исполнении Муроло. Целый альбом из
восьмидесяти  песен!  Мне  надо  было  выбрать   двенадцать,  самое  большее
тринадцать  -  для моей  запроектированной долгоиграющей  пластинки.  Больше
обычно  не умещается. Записать их предполагалось  во время моего  следующего
приезда в Италию.
     Взяв  в руки превосходный альбом, я в первую минуту очень обрадовалась.
Какое роскошное издание! Каждая пластинка в отдельном футляре, открывающемся
наподобие книги. На  лицевой  стороне -  фотографии  прежних исполнителей, а
также полный перечень текстов на неаполитанском наречии и краткий их перевод
на литературный  итальянский  язык. Обложки украшены репродукциями известных
картин  итальянских художников, порой  -  прекрасными  видами  Неаполя и его
окрестностей.
     Когда первая радость  миновала,  я принялась  внимательно  прослушивать
пластинки.  Спустя  некоторое  время  пришлось сознаться,  что  мне нравится
слишком много песен. На листочке, где должна была быть выписана  пресловутая
дюжина, фигурировали почти все песни. "Ну ничего, - подумала я. - Видно, мне
они "примелькались". Привлеку-ка я к этой работе своих знакомых".
     Таким  образом,  мои  гости  хитростью   оказывались  втянутыми  в  это
ответственное дело. Но  поскольку никто не располагал временем,  достаточным
для прослушивания всех  восьмидесяти  песен,  я вынуждена была  сама сделать
выбор. В  конечном итоге остановилась на  двадцати песнях, из  числа которых
необходимые  двенадцать выбрала  с  помощью  музыкального руководителя CDI -
Ренато Серио.
     В  Италию  я  приехала на этот раз  в  июле -  наконец-то хоть не  буду
мерзнуть!
     Сначала я должна была принять участие в фестивале неаполитанской песни,
а потом записать в Неаполе  свой первый долгоиграющий диск с неаполитанскими
песнями.
     В Варшаве  лето в том году  было  довольно жарким.  Но, приземлившись в
Миланском аэропорту, я сразу ощутила принципиальную  разницу - казалось, что
находишься в  исправно  действующей... римской бане. И  на все  время  моего
житья здесь не предвиделось ничего иного.  Уже на другой  день по прибытии я
осознала, что  акклиматизация  не  является  просто  термином,  изобретенным
учеными.  Под душем  в  гостиничном номере  я чувствовала себя еще  довольно
терпимо,  но  мое  самочувствие  резко ухудшалось, когда все-таки  наступала
необходимость что-нибудь надеть - даже  в легком летнем  платье  было жарко,
как в тулупе.
     Маленькая тесная комнатка, идет музыкальная репетиция... Здесь дошло до
того,  что я ощутила странное сердцебиение и  начала  задыхаться. Вентилятор
приносил облегчение, лишь когда дул прямо в лицо - вне этой струи было душно
и   как-то   липко.  Влажность  воздуха   в  Милане  повышенная.  При  таких
климатических условиях  нельзя работать с полной  отдачей. В душе я  склонна
оправдывать  непреодолимое  отвращение  итальянцев  к  тому,  чтобы  сделать
какое-либо дело сегодня. "Зачем обязательно сегодня? Завтра наверняка  будут
более благоприятные условия..."
     Однако тональность  неаполитанских  песен надо было выверить как  можно
быстрее, чтобы Ренато успел их аранжировать. Через несколько  дней мы должны
были уже вылететь в Неаполь.
     Поскольку во время моих предыдущих визитов в Италию у меня, собственно,
совсем  не было свободного времени, я  подумала, что  настала пора осмотреть
город и... осуществить одно свое заветное желание. Должна признаться, что  я
неизлечимая киноманка. В театр всегда хочется идти с кем-нибудь,  а в кино я
чаще бегаю одна. Кино - рядом, стоит лишь подойти к кассе, купить билет и...
можешь  исчезнуть  в  темном  зале, не привлекая любопытных  взглядов.  Дома
подобные "вылазки" я практиковала довольно часто.
     Итак, я дождалась вечера, когда зной хоть немного спадет, и отправилась
в  кино.  Кинотеатр  находился  неподалеку,  но  даже  и  этого   небольшого
расстояния  оказалось достаточно,  чтобы  порастерять  охоту и пасть  духом.
Однако я героически добралась до кассы (в Италии с билетами чудесно, никогда
нет никаких очередей) и вскоре заняла место в почти совсем свободном ряду. Я
специально  выбрала  пустой  ряд,  дабы  никому  не помешать,  не  заслонять
экрана... Ряд был последним.
     Сеансы в этом кинотеатре шли один за другим, без  перерыва. Купив  один
билет, можно  было посмотреть один фильм несколько раз. Неизвестно, может, и
я совершила бы такое "преступление": это был замечательный французский фильм
"Мужчина и женщина", хорошо теперь известный и у нас, в Польше.
     Но  мне не  пришлось преступать приличия  и, что еще хуже,  не пришлось
досмотреть  фильм  до конца.  О  нет,  я не сразу  дезертировала. Сначала  я
пересаживалась  с места  на место  и даже  с  одного  ряда на другой, но для
настоящего донжуана ни смена кресла, ни смена ряда не являлись препятствием.
Напротив  - отпор со стороны  "объекта",  затрудняющий дело,  лишь разжигает
мужское самолюбие. "Какого черта, ведь пришла же одна на вечерний сеанс! Так
в чем же дело?" - изумлялись, вероятно, местные донжуаны.
     Я все же посмотрела  эту прекрасную ленту. На другой день синьора Ванда
Карриаджи предложила мне сходить на этот  фильм. Пригласила  также и к себе.
Синьора Ванда  - очень маленькая и худенькая,  так что я в шутку называла ее
"La mia piccola mamma"*.
     [* Моя маленькая мама (итал.).]
     Настал день вылетать в Неаполь.
     В  аэропорту  я  стала   свидетельницей   великолепной   сцены,  словно
перенесенной   сюда  из   итальянской  комедии.  К  билетной  кассе  подошла
пышнотелая   молодая   синьора,   имевшая,   как  потом  оказалось,   хорошо
поставленный голос.  В одной руке она держала внушительный  чемодан,  другой
обнимала   двух   мальчиков   дошкольного  возраста.   Поставив  чемодан   и
вооружившись обольстительнейшей улыбкой, синьора попросила билет до  Неаполя
- себе и своим "усталым малюткам".
     Билетов не  было  (наверняка об  этом  было известно с  самого начала).
Синьора выразила безграничное удивление,  но  решила не сразу  пускать в ход
свой последний козырь. Она  улыбалась, просила, воркующим голосом  убеждала,
что ей очень-очень надо, но  кассир оставался  беспристрастным - на  него не
действовало завлекательное  колыхание бедрами,  предваряющее  каждую  фразу.
Сравнительно мало (пока что!) был он обеспокоен и судьбой "бедных деток".
     Но время  шло. Взглянув  на часы и сочтя, что метод  мирных переговоров
себя не  оправдал, дама перешла в настоящую атаку. Ее громкий, звучный голос
раздавался на  весь  зал  (итальянцы не только музыкальны, но в  массе своей
имеют хорошо поставленные голоса).
     Теперь,  вся  красная,  возмущенная  мать  набросилась на  кассира  как
львица, упрекая его в бессердечии, в  том, что  он намеренно лишает  бедных,
беззащитных  детей  отдыха  (в  особенности  целительного  йода).  Говоря, а
точнее, выкрикивая это, она так крепко прижимала к себе ребятишек, что они в
результате разволновались и подняли неистовый рев.
     Итальянцы невероятно чувствительны  ко  всему,  что  касается  детей, и
мамаша это, без сомнения,  учла. Вокруг наших героев немедленно образовалась
толпа;  никто толком  не знал, в  чем  дело, но  все  мигом  поняли,  что  в
отношении детей проявлена  несправедливость. Вспотевшая синьора  заканчивала
третий  акт  своего  представления,  видя,  как  кассир  никнет  на  глазах,
хватается за голову и жаждет лишь одного - чтобы это поскорей кончилось.
     Вскоре  я  сидела  в самолете,  который  должен  был  доставить  меня в
Неаполь. Синьора с мальчиками тоже была здесь,
     В  неапольском  аэропорту  нас  встречал  (я  летела,   естественно,  в
сопровождении Рануччо) композитор, автор  песни, которую мне предстояло петь
на фестивале. С ним была его жена, молодая, красивая женщина - мать довольно
большого количества детей: не то семерых,  не то девятерых. Впрочем,  если я
допустила неточность, то за истекшее время она наверняка уже исправлена -  в
большую сторону.
     С гостиничного балкона открывался вид на море - настолько чудесный, что
даже американский авианосец, маячивший на горизонте, не  мог вполне подавить
моего восторга.
     На  следующий день я записала на  пластинку  свою  фестивальную  песню.
Оказалось,  что XV неаполитанский фестиваль планируют  провести прежде всего
как  телевизионное зрелище, и в  этом качестве  он  должен  быть  безупречно
отработан в  соответствии  с  утвержденным  сценарием.  Таково  было решение
организаторов. Каждый из трех  вечеров должен был проходить в иной местности
- не перед залом с публикой, а - в зависимости от "фотогеничности" пленэра -
либо в прекрасном старом  саду, либо во дворце, почти без  публики, с учетом
единственно интересов телезрителей.
     Но все  эти старые дворцы и сады - невинная затея в сравнении с главным
требованием организаторов фестиваля.  Впервые все фестивальные  песни должны
были исполняться под фонограмму.
     У меня вообще не  укладывается  в  голове  мысль, как  можно  проводить
фестиваль  путем  прослушивания  песен,  звучащих в  записи,  предварительно
созданной в студии. Ведь при  этом совершенно  исключается  непосредственное
общение с  публикой,  творческий подъем певца,  который  мобилизует все свои
возможности, чтобы показать себя с самой лучшей стороны.
     В студии никогда не запишешь песню так, как  удается исполнить ее перед
публикой.  Спортсмены,  к примеру, когда трибуны  пустуют, показывают  более
низкие результаты.
     И  такое  новшество  было введено на  фестивале в Неаполе  - здесь, где
всякий вкладывает в пение всю душу и дарит ее публике вместе с мелодией!
     Очень  негативно  оценили новшество и  сами  неаполитанцы.  "С  тем  же
успехом можно вынести на эстраду проигрыватель, поставить пластинку, а певец
волен отправиться куда-нибудь посидеть за  стаканчиком  вина",  - услышала я
горький комментарий продавца газет.
     Что ж, замечание вполне справедливое.  Однако, невзирая на  проявленное
жителями Неаполя недовольство, все шло в соответствии с утвержденным планом.
     Первый концерт состоялся в Сорренто.
     Я  в  тот  вечер  не  пела  и  могла  смотреть  передачу из Сорренто по
телевизору.
     Накануне мы на небольшом пароходике добрались до острова  Искья, откуда
должен был транслироваться второй фестивальный концерт. От пристани до Пунто
Молино крутыми улочками нас доставил в своей повозке энергичный черноволосый
парнишка. Повозка его напоминала один из вагончиков детской железной дороги,
какие встречаются в веселых городках, устроенных для детей.
     Мы высадились  перед зданием странного  вида - в  форме высокой круглой
башни,  расположенной  посреди чудесного сада с большим  бассейном. Это была
наша гостиница.  Примерно так  рисовалась мне  башня  из сказки  Андерсена о
принцессе, у которой  была  столь длинная  коса,  что она с успехом заменяла
принцу... лифт.
     Дворец-отель оказался внутри оборудованным с большим  вкусом. Небольшие
комнаты  об