для проживания не назначенный.
     Он внимательно оглядел поднявшихся  со  скамей  подданных  и  сказал:
"Так."  Потом  напоказ  удивился  присутствию  здесь  Учителя  и   выразил
удивление свое таким образом:
     - Ба, да это же любезный _Д_р_о_б_и_ч_! -  молодой  Нагаст  не  любил
Учителя  и  при  каждом  удобном  случае  напоминал   о   его   всхолмском
происхождении.   -   Не   понимаю,    что    могло    подвигнуть    нашего
книгочея-затворника связаться с бунтовщиками?
     Учитель слегка поклонился, чтобы скрыть набежавшую тень  раздражения,
и удержал свой ответ в покое:
     - Ваша основательность ошибается: я ни с кем не связывался.
     Доминат, по видимости, удивился еще больше:
     - Тогда зачем же ты здесь?
     - Затем, что  стражники  хватали  всех  без  разбора,  а  я  оказался
случайно на площади.
     - Прискорбно, прискорбно... - Нагаст еще тужился быть насмешливым, но
злоба уже хватала его за горло: - Ну, а эти  как...  -  он  обвел  глазами
остальных, - тоже случайно?
     - Не могу знать, ваша основательность, - все труднее давался  Учителю
его ровный голос.
     - Да-да, конечно... - доминат покивал ехидною головою, но злоба перла
наружу: - Ну ничего. Я тщательно разберусь и виновные - все до единого!  -
будут жестоко наказаны.
     Слова прозвучали весьма двусмысленно, но ничего не осталось  Учителю,
как еще поклониться, стиснув в бессилии зубы: он учил  когда-то  мальчишку
Нагаста читать и писать.
     Ну а тот, отпустив двусмысленность, повернулся круто и  вышел  прочь,
уведя за собою хвост из своих провожатых. Снова лязгнул на двери засов.  И
опять расселись  бунтовщики  и,  перемолчав  тревогу,  продолжили  начатый
разговор. Но Учитель теперь не возражал  Наперстку  -  больше  соглашался.
Грымза не к месту хмыкал, вспоминая, как влетел сержант Дрын в  ворота,  и
только Скаред, сын Жада, поблескивал из угла  потаенными  глазками,  в  их
беседе участия не принимая.


     А творилось в городе между тем что-то странное. Во  многих  домах  не
гасились окна, будто хозяева ждали гостей, и шли они, эти гости,  несмотря
на глухую ночь. Стучались друг  к  другу  лавочники,  садились  за  столы,
угощались брагою, заводили долгие разговоры. И было бы все  как  праздник,
необычно и весело, но мешало чувство тревоги и привкус  опасности.  Что-то
варилось в Белой Стене, а что - понять было трудно.


     Доминат в ту  ночь  тоже  почти  не  спал.  Он  знал,  что  в  городе
неспокойно, и  ходил,  все  ходил  туда  и  сюда  по  просторной  комнате,
размышляя о смутных напастях последнего времени, все старался понять,  что
же готовят лавочники и как погасить  их  бунт.  Нагаст  понимал,  что  они
сильны и опасны: куда легче бы  было  смуту  пресечь,  поднимись  портовая
чернь или рвань, положим, с Потрошки. Но лавочники... И снова ходил туда и
сюда, и тер руками виски, и все думал: почему началось такое при нем?
     Он был еще молодой правитель. Небитый. Неопытный.


     И едва утро выкатило из-за дальнего берега ослепительно-желтый  диск,
снизу чуть сплюснутый и подкрашенный алым, потянулись лавочники к  тюрьме.
Они встречались без удивления, хмуро, будто не расставались вовсе, и часто
поглядывали из-под тяжелых век  на  другой  край  площади,  где  виднелась
деревянная решетка дворца. Они разговаривали негромко, неторопливо,  но  в
покое их было больше угрозы, чем если бы они бегали и кричали.
     Однако накал нарастал по мере того, как прибывала толпа.  Здесь  были
уже не только  лавочники  -  крепкие  ремесленники,  удачливые  добытчики,
богатые корабелы.  И  скоро  гул  от  негромких  их  разговоров  дошел  до
напряжения, которое трудно стало переносить: требовалась  разрядка.  Тогда
Батон Колбаса, мужик жилистый и в повадках  простой,  подойдя  к  Огаркову
логову, зло постучал кулаком. Выждав немного, еще повторил.
     Дверь приоткрылась и высунулась в щель опухшая, потоптанная  подушкой
рожа Огарка. Он прищурил свой глаз от солнца, оглядел  толпу,  после  чего
хрипло буркнул, обращаясь к Батону: "Чего  тебе?"  Но  за  Батона  ответил
притершийся сбоку Котелок:
     - Ключи давай.
     - Какие ключи? - Огарку было больно думать.
     - Сам знаешь. Ну? - прежде чем  тюремный  сторож  успел  утаиться  за
дверью, Батон Колбаса прихватил его за ворот рубахи.
     - Это... х-х... - Огарок захрипел пуще прежнего, пытаясь  выкрутиться
из железной ухватки, - разбой! Отпусти, Колбаса! Сдурел, что ли?
     Но Батон Колбаса, ругнувшись, поднес к его  носу  мосластый  кулак  и
Огарок понял, что с ним не шутят. Он  затих,  окончательно  просыпаясь,  а
потом забормотал примирительно:
     - А-а, так вам ключи? Сейчас, сейчас... Их же найти надо.
     Батон Колбаса заклинил дверь ногой  и  только  после  этого  выпустил
Огаркову рубаху:
     - Ищи давай. Да побыстрее.
     Огарок зашарился по грязной, заваленной всякой  рухлядью  комнатенке,
приговаривая: "Куда  же  я  их...  Ах,  Смут  тебя  забери..."  Лавочники,
сгрудившись в дверях, обрадованные первой - и  столь  легкой!  -  победой,
засмеялись. Кто-то крикнул: "А ты не мечись, ты лучше за  пазухой  поищи!"
При этих словах Огарок остановился и спросил, будто вдруг припомнив:
     - А разрешение у вас есть?
     Батон Колбаса прикрикнул:
     - Ты мое разрешение уже нюхал! Или не понял? Могу еще дать!
     Но Котелок уперся:
     - Нет, братцы, тут я права не  имею.  Так  меня  самого  посадят.  Да
хорошо еще, если...
     Но про какое "если" толковал Огарок, никто не  узнал:  Батон  Колбаса
широко шагнул через комнату, опять поймал тюремщика за шиворот и привычным
движением, как искал деньги у перепившихся  бражников,  охлопал  его.  Под
рубашкою звякнул металл. "Ага!" - взликовала толпа, а Батон без разговоров
залез к Огарку за пазуху и вытащил связку ключей на шнурке.
     Тут Огарок оказал сопротивление: он вцепился руками  в  шнурок  и  не
давал снять его с шеи. Батон Колбаса сказал:
     - Ты что, хочешь, чтоб мы двери взломали?
     - Ломайте, - удавленником хрипел Огарок, - ключи не отдам!
     Тогда Колбаса, осердившись, сильно дернул веревочку вниз, и ключи  со
звоном рассыпались. Огарок еще пытался рухнуть на пол следом за  ними,  но
Батон  Колбаса  изловил  его  поперек  пояса  и   не   давал   дотянуться.
"Собирайте", - сказал он собратьям, таща брыкающегося Огарка к скамье. Там
он и удерживал тюремщика, пока все ключи не были собраны.
     А Огарок вдруг захохотал:
     -  О-хо-хо!  Хо-хо!  Собирайте,  собирайте!  Все   равно   ни   хрена
тараканьего у вас не получится!
     - Это почему? - не понял Колбаса.
     - А потому! Там знать надо, как открывать!
     - Значит, сам и откроешь.
     - Вот я вам открою! - Огарок показал, что.
     Колбаса уронил его со скамьи и вышел из вонючего логова, бросив через
плечо:
     - А не откроем - так сломаем.
     Жилище Огарка было пристроено в нескольких шагах от тюремных  дверей,
которые размерами больше смахивали на ворота. У висячего  замка  ковырялся
Котелок, пробуя все ключи по очереди. И не получалось у  него,  как  тонко
выразился Огарок, ни хрена тараканьего. "Дай я", -  просунулся  Батон.  Но
Котелок нетерпеливо мотнул головой и продолжал накручивать  ключи,  дергая
замок так и сяк. Толпа вокруг волновалась.
     Наконец Котелок, отчаявшись, передал горсть  ключей  Батону  Колбасе.
Тот внимательно их осмотрел, выбрал наиболее подходящий и  стал  осторожно
поворачивать в скважине влево и вправо. С тем  же  успехом.  Тогда  Обушок
Колода,  потрошкинский  мясник,  весь  обросший  дикими  мышцами,  сказал:
"Ну-ка, посторонись". Он взял короткий разбег, обрушился на  дверь  плечом
как тараном - и отскочил. "Ломик,  ломик  нужен..."  -  возникла  в  толпе
догадка. Но воспользоваться ею не успели. "Стражники!"  -  вдруг  отчаянно
крикнул кто-то из задних рядов, и все обернулись, и увидели, что пока  они
ковырялись с замком, стража охватила  их  плотным  полукольцом,  прижав  к
фасаду тюрьмы. Толпа - а собралось  в  ней  сотни  две  человек  -  плотно
сбилась,  ощетинилась.  Стражники  стояли  угрожающе,  с  легкими  копьями
наперевес, но не очень-то храбрились: было их раза в три меньше. Да  и  не
хотелось им затевать свару: это ж не всхолмцы какие-нибудь  -  свои,  а  в
городе жить потом...
     Напряжение снял моложавый стройный офицер. Он выступил из  полукольца
стражников и, подняв руку, звонко выкрикнул:
     - Всем стоять! Не двигаться! К вам идет доминат, его  основательность
Нагаст Пятый!
     Доминат, так доминат.  Толпа  заворчала  тихонько,  но  потом  пришло
понимание, что это как раз то, чего добивались они накануне - и уменьшился
страх. Люди гордость свою узнали, против которой жалкими стали острые жала
копий.
     Но вот разомкнулось полукольцо в середине и вышел  к  ним  доминат  с
обычною свитой стражников. Он сумрачно оглядел толпу и увидел, что глаз от
него не прячут, а тишина такая,  что  аж  звенит.  Тогда  спросил  доминат
негромко:
     - Чего вы хотите?
     Котелок понял, что говорить  должен  он,  но  привычный  страх  опять
схватил его  за  горло.  Остальные  тоже  молчали.  Зато  вылез  из  своей
комнатенки Огарок:
     -  Это  бунтовщики,  доминат!  Они  отняли  у  меня  ключи!   Прикажи
арестовать их!
     Доминат вяло от него отмахнулся и повторил:
     - Так чего же вы хотите?
     Неожиданно для всех прозвучал голос Батона Колбасы:
     - Справедливости!
     Доминат внимательно посмотрел на говорящего и спросил:
     - Что, по-твоему, справедливость?
     Колбаса, не склонный к философии, отвечал просто:
     - Выпусти из тюрьмы Апельсина.
     Нагаст, на мгновенье задумавшись, продолжил разговор так:
     - А что, по-твоему, выше - справедливость или порядок?
     Тут и изрек Колбаса такое, чего никто от него не ждал. Вот что сказал
он:
     - Не бывает, доминат, порядка без справедливости.
     Нагаст  замолчал,  изрядно  смущенный  услышанным.  Он  был   молодой
правитель, но  понимал  уже:  нельзя,  чтобы  злость  затемняла  рассудок.
Поэтому пересилил себя, покачал головой сокрушенно:
     - Хорошо. Выпустить Апельсина.
     Огарок выпучил свой единственный глаз, хватая губами толстыми воздух,
будто столбняк его поразил. Доминат посмотрел  на  тюремщика  в  гневливом
недоумении:
     - Что непонятно?
     Огарок мелко затряс головой:
     - Д-да... п-понятно... - и  зашарил  руками  по  тулову,  -  т-только
вот... ключи...
     Прошло по толпе мелкой рябью движение и в  ладонь  Огарку  высыпались
ключи. Он трусливой походкой просеменил к дверям, отомкнул замок и скрылся
в потемках задверья. А немного спустя показался из мрачной щели  Апельсин,
глазами хлопая бестолково и улыбаясь улыбкою несуразной.
     Великий крик прокатился над площадью! Кто кричал "с нами Вод!", кто -
"алай!", а кто просто - "хо-хо!". Апельсина  при  этом  трепали,  хлопали,
тыкали под ребра и дружески толкали. Он угодил в герои, но счастья  своего
не знал, а продолжал улыбаться глупо.
     И тогда опомнился Котелок. Увидав, что с Батоном  Колбасою  страшного
ничего не случилось, он духом собрался. Выждал момент, когда крики утихли,
и голос возвысил:
     - А остальные как? Здесь их, что ли, оставим?
     - Не-е-ет! - взревела толпа. Взоры вновь обратились  к  Нагасту.  Тот
досадливо губы поджал, но распорядился:
     - Вчерашних тоже выпустить... - и добавил после раздумья короткого: -
Кроме Учителя.
     - Как? - Котелок наглел на глазах. - Да ведь Учитель вообще не дрался
- мы-то видели!
     - Всех! Всех на волю! - загалдела толпа, и доминат прикрыл  глаза  от
бессильного бешенства. Однако осадил сам себя: поздно назад  поворачивать,
если так далеко зашел. Ничего, потом рассчитаемся. И сдержался:
     - Хорошо, всех.
     Толпа опять взликовала, а Огарок, незаметно притулившийся  у  дверей,
мигом скользнул  внутрь.  И  вот,  чуть  погодя,  вышли  на  свет  четверо
бунтовщиков  -  первым  Наперсток,  за   ним   Грымза   Молоток,   следом,
ссутулившись, Учитель, а последним,  поблескивая  по  сторонам  потаенными
глазками, - Скаред, сын Жада. Их шумно приветствовали, но  возникла  между
тем и некоторая растерянность: ну вот, всех выпустили - что же дальше?
     Котелка не зря звали Котелком. Он четко уловил момент растерянности и
подбросил щепок в огонь - обнял Апельсина за плечи и выкрикнул надрывно:
     - А лавка-то его, лавка! - и толпа насторожилась,  готовая  зареветь,
но раньше ее взорвался доминат:
     - Да что  же  мне  -  лавку  его  отстраивать?!  -  он  оглянулся  на
стражников,  собираясь  дать  приказ  атаковать  мятежников  -  и  осекся:
доблестные его стражники стояли,  опустив  копья,  ухмыляясь  на  возгласы
толпы, а кое-кто уже и переговаривался с бунтовщиками.
     - Не надо отстраивать, доминат, - нашелся Котелок. - Пусть только его
основательность примет нас нынче вечером - разговор важный есть.
     - Кого это - вас? - хмуро спросил Нагаст.
     -  Д_е_п_у_т_а_ц_и_ю_,  -  отчеканил  в  ответ  Котелок.   Он   любил
заковыристые слова, применял их умело и к месту, особенно в умных беседах.
     - Хорошо, приму, -  процедил  доминат  сквозь  зубы  и,  повернувшись
резко, ушел сквозь прогал в полукольце своих бестолковых стражников.
     Муторно, ох и муторно было на душе у Пуда Бочонка последние дни!  Как
пошло шу-шу по городу - все ждал, что вот схватят. Но пронесло... А  потом
началось: кто ни зайдет - "Пуд, ты ч„ не на площади? Ваши  все  там..."  -
"Слышал,  Пуд?   Доминат-то  этих  -  ну,  которые  дрались,  -  выпустить
приказал..." - "Пуд, а почему тебя  в  _д_е_п_у_т_а_ц_и_ю_  не  взяли?"  -
злило все это страшно. И ладно бы только злило - за злость не  платить,  а
грозило убытком, или, что то же, упущенной прибылью... Но с другой стороны
- кто бы поверил, что доминат уступит смутьянам? Бунтовщикам?  Мятежникам?
Или прав Котелок, и впрямь подкосил неудачный поход Нагаста?  Если  так  -
тогда Пуд промахнулся, отбрив любителя философии.
     А вечером старшая дочь, вернувшись домой, невзначай добила отца таким
сообщением: "Слышал, пап? Говорят, доминат согласие дал - совет  открывают
какой-то... Будто бы Котелок там главный. А почему не ты? Ты ж богаче?"
     И не выдержал Пуд. Плюнул на гордость свою, к Котелку пошел. У дверей
постоял, помялся, однако же постучал.  Котелок  открыл  не  сразу,  а  как
увидел Бочонка - насупился, буркнул  недовольно:  "Чего  тебе?"  Но  Пуда,
когда он уже решился, трудно было завернуть с полпути:
     - Что ж ты гостей на  пороге  встречаешь?  Ты  в  дом  заведи,  брагу
поставь - а потом спрашивай.
     - Некогда мне рассиживаться. Работы по горло.
     - Так может, я и помогу? - Пуд уже пер  брюхом  на  Котелка,  и  тому
ничего не оставалось, как  посторониться,  пропуская  в  дом  непрошенного
гостя. А тот, войдя, увидел разложенные на столе  бумаги  и  смекнул,  что
попал в самое время:
     - Прощения прошу, что от важных дел оторвал, но, как люди говорят,  -
про кого не вспомнишь, от того и помощь...
     - Я-то вспомнил, да помощи от тебя...  -  проворчал  Котелок,  воротя
нос.
     - Не по всякой погоде огурец в огороде, - пожал плечами Бочонок.  Его
заклинило на поговорках, но кроме ничего умного в голову не шло.
     - С тобой погоду ждать - век не дождешься, - Котелок никак  не  хотел
идти на мировую.
     Пуд подумал и сказал:
     - Как первым успел - всю краюху съел;  опоздал  немножко,  -  тут  он
развел руками, - будь рад и крошкам. - И добавил еще: - Кто сам простоват,
тому всяк виноват.
     - Трусоват, а не простоват, - поправил Котелок. Но смягчился, услышав
про крошки: он понял это как намек, что Пуд не требует многого.
     Ну, ладно. Сели за стол, бумаги  в  сторону  сдвинули,  Хвалица  жбан
притащила. Начал Пуд потихоньку выспрашивать,  что  да  как,  и  стал  ему
рассказывать Котелок, прихвастнуть любитель, удивительные вещи: как шаг за
шагом набирали лавочники силу и отступал перед ними Нагаст,  как  добились
они освобождения собратьев и вынудили домината пойти на переговоры.
     - Что там было-то, на переговорах? - Бочонок интересуется.
     У-у, там такое творилось! _Д_е_п_у_т_а_ц_и_я_ их во главе с  Котелком
(а кроме еще Апельсин, Батон Колбаса, Лыбица и Учитель) бились насмерть за
интересы ихнего брата-лавочника (тут Котелок выразительно, в лицах описал,
как разворачивалось это героическое событие), и доминат  не  устоял  перед
железными доводами - согласился учредить Торговый совет.
     - А при чем тут Учитель? - Пуд озадачился.
     - Как - при чем? - не понял Котелок. - Он же в тюрьму попал с нашими.
А потом бумаги  помог  составить.  Да  и  вообще...  Без  него  бы  трудно
пришлось.
     Бочонок пожал плечами, но спорить не стал. Учитель,  так  Учитель.  А
вот что за совет такой? Зачем он нужен-то? - А-а, это как  раз  Учитель  и
придумал. Как бы сказать... Ну, это как Высокое Заседание.  Только  решать
будет все торговые  дела  -  потому  так  и  называется:  Торговый  совет.
Представляешь, Пуд? Сами  всем  управлять  будем:  распорядителя  торговли
назначим, законы свои издадим, налоги понизим...
     - А вот это, - Бочонок замечает, - зря.
     - Почему?
     - Налоги как раз приподнять  надо,  а  вот  пошлины  -  отменить.  Ты
прикинь: сколько ты платишь налогов, и сколько - пошлин?
     Прикинул Котелок, выходит - пошлин раза в три больше: патент,  то  да
се... Но спрашивает:
     - А если понизить и пошлины, и налоги?
     - И с пустою  казной  остаться?  Нет,  так  не  пойдет...  Ты  пойми:
налоги-то все платят, а пошлины - только мы. Вот я и толкую:  налоги  надо
повысить, а пошлины - совсем отменить. Мы в выигрыше, а казне - прибыль...
     Ну и много они еще такого всякого напридумывали.  Котелок,  например,
предложил установить взнос, чтобы молодежь до свадьбы в обнимку не шлялась
да не целовалась по подворотням. А то разврат один.  (Девушки  Котелка  не
любили, - нос  туфлей,  голова  котелком,  роста  невидного,  -  почему  и
пришлось искать жену в деревне. С той поры при виде влюбленных парочек  он
всегда злился, объясняя это себе самому заботой о нравственности.)  А  Пуд
придумал, чтобы обложить налогом подарки. Ведь если кто получает подарок -
это прибыль или  нет?  Прибыль,  конечно.  А  почему  же  эта  прибыль  не
обложена? То-то же... (Пуд Бочонок, не имея ни родственников,  ни  друзей,
никогда подарков не получал, и это его обижало.)
     Наконец выдохлись. И тогда Пуд Бочонок небрежно, как бы между прочим,
как бы просто впопад и к слову, осведомился:
     - Да, а кто будет в этом совете-то?
     Но небрежность его не обманула любителя философии. Котелок бросил  на
него быстрый взгляд и, затаив в углах губ усмешку, рассеянно протянул:
     -  Это  дело  уже  решенное...  так,  в  основном.  -   И   замолчал,
задумавшись, по видимости, о чем-то другом.
     - Так кто же? - Пуд не намерен был отвлекаться.
     - Вся _д_е_п_у_т_а_ц_и_я_, да еще Наперсток.
     - Что, и Лыбица?
     Котелок смутился, отвел  глаза.  Эта  стервозная  баба  так  загибать
умела, что  матросы  завидовали  и  каторжники  поражались.  Когда  она  в
свойственной ей манере потребовала, чтобы ее взяли  в  эту...  _д_е_к_у...
т_а_ц_у... (а-а, хренов пучок за шиворот, в общем, если ее  не  возьмут  -
пожалеют!), никто не смог возразить,  хотя  все  понимали,  что  приличное
общество она не украсит. Потому Котелок смутился:
     - Д-да, и Лыбица...
     Пуд пожал плечами:
     - Всего, значит, шесть... М-м... Нехорошая цифра. Надо  было  сделать
семь.
     - Предлагали Молотку, да он отказался. Не моего, говорит, ума дело.
     - Ну что ж, ему виднее, - рассудительно сказал Бочонок. -  А  ты  вот
скажи, почему меня-то забыли?
     - Тебя?! - Котелок присвистнул и загорячился. - К тебе-то, как раз, я
к первому пришел, а что ты сказал - не помнишь?
     - Ну-ну-ну-ну, - загородился ладонями от его возмущения Пуд. -  Тогда
одно дело, теперь - другое. Вот ты бы меня в совет принял, а я