е  примется  -  хочет  он  на  дно
океана опустится, до звезд в небо подняться; все болезни победить, весь труд
тяжелый да грязный с людских плеч сложить...
   Что-то ему удалось: многие болезни победил, много  механизмов  изобрел  -
еще большее не успел; смерть уж близка, а замыслов в  голове  еще  на  целую
сотню лет!
   А что же Иван? Перенес его дьявол в хрустальный дворец, на брег лазурного
моря. Здесь тихо волны о янтарный песок шелестят; жемчужины на дне  морском,
словно  сердца  живые  переливаются,  мерцают.  На  брегу   же,   у   дворца
хрустального, сады да парки раскинулись и звенят в тех парках фонтаны, между
деревьями птицы райские перелетают, трелями заливаются.  На  деревьях  плоды
круглый год растут и прекрасные девушки-служанки те  плоды  Ивану  приносят,
танец кружат перед ним. Ходят по мраморным  залам  распушив  хвосты,  словно
веера, павлины. Льется в теплом воздухе музыка небесная...
   Днем за днем лежит Иван на  подушках,  плоды  ест;  зевает,  мед  в  себя
заливает; пение слушает; ходит и по парку, на солнышке сидит, млеет. Он уж и
забыл, что такое труд, забыл и что такое люди; забыл и про  братьев,  и  про
отца своего. Забыл и про то, что дьяволу был должен.  Он  уж,  чтобы  совсем
ничего не беспокоило, уверил себя, что всегда так и было,  что  это  и  есть
жизнь, что так и будет вечно...
   Слились пустые, похожие друг на друга дни в года - года в десятилетия,  и
чем дальше тем быстрее летело однообразное время - где не  было  ни  мыслей,
ничего кроме зевания, да поглощения в себя плодов.  К  большему  Иван  и  не
стремился, и знать ничего не хотел.
   Но вот и смерть подошла: хоть и жил Андрей с возлюбленной своей за  сотню
лет, до истинного рождения своего; а все же, колдовством дьявола, умерли все
они как бы в один день.
   Вот три духа - три светоча, среди великих просторов, где нет ни  времени,
ни тьмы, ни света; между миров, между раем и адом.
   Летит из черной бездны, под ними поднимается  облако  великое;  кровавыми
молниями блистает, тысячью волчьих стай  завывает;  темны  щупальца  к  трем
братьям простирает.
   Загремели тут ветры, и голос рокочущий из тучи вопрошал:
   - Ну что, довольно ли вы пожили? Готовы ли теперь со мною в ад спустится?
   Сжалась, побледнела от ужаса душа Ивана:
   - Может не надо? - спрашивает.
   Облако только потешается; только тьмою наливается, громче хохот...
   А два брата Андрей и Михаил  не  испугались,  ибо  готовы  были  к  этому
моменту, только ярче их души  запылали;  точно  два  облака  солнечных  пред
дьяволом горят. Ему и больно на этот свет смотреть.
   Засмеялись тут они и от смеха этого, первым  громам  весенним  подобного,
отдернулся дьявол; великая сила в голосах их звучала:
   - Нет, мы не пойдем с тобой в ад! Мы свободны! Слышишь -  твой  ад  тесен
для нас; мы все равно прожжем своей жаждой творения, жаждой любви его стены!
Тебе не удержать нас, нечистый!
   Заревело, налилось от ярости кровью, черное облако; бросилось на братьев,
поглотило их, но вот они уже вырвались из него:
   - Ну что, видишь?!  Тем  чем  мы  жили,  что  развивали  всю  свою  жизнь
оказалось сильнее твоей тьмы! Отныне и навечно, мы будем свободны!
   - Ну хоть одного из вас то я возьму!  -  заскрежетало,  мириадами  зимних
вьюг  черное  облако  и  направилось  к  Ивану.  -  Уж  ему  то,  слабому  и
безвольному; проведшему свою жизнь в бездействии не вырваться от меня! О,  я
чувствую, как он боится, он не чувствует ничего кроме страха!
   Весь сжался, побледнел Иван, шепчет еле слышно:
   - Спасите вы меня, братья. Не дайте, в ад сойти!
   А они уж окружили его со всех сторон сиянием своим:
   - Не получишь души брата нашего, нечистый! Убирайся обратно в свой ад!
   Бросился на них дьявол,  да  крепко  держали  Андрей  и  Михаил,  светлым
облакам  подобные  своего  брата;  вновь  пришлось  отступить   дьяволу;   с
проклятьями, с ревом, черной горой, в одиночестве рухнул он в бездну;  ну  а
братья взмыли вверх, где разливался через всю бесконечность чистый свет"

                                                *           *           *

   Сережа смотрел на высокое небо, яркое бело-золотистое;  в  лесу  было  по
весеннему прохладно, пели птицы, ручьи, голые еще ветви;  хрустела  орешками
белочка на его плече.
   - Да, я понимаю. - прошептал мальчик. -  Не  важно  чем  ты  занимаешься:
искусством или же точными науками; рисуешь ты картину, борешься с болезнями,
или изобретаешь аппарат, чтобы подняться к звездам. Главное, чтобы это  было
во благо людям, чтобы это было во благо и всему миру. И если  так:  то  душа
изобретателя космического корабля, ничем не хуже, души великого поэта. И тот
и другой видит великую цель, и тот и другой живет - по настоящему живет. Так
я говорю, правильно Светолия?
   - Да, прав. В вас есть эта жажда созидания чего-то нового; такое уж у вас
сердце человеческое: все понять, все как-то обустроить, все изменить на свой
лад.  Просто,  нам  бесконечно  ближе   сердце   поэта,   чем   изобретателя
космического корабля; помнишь, я говорила тебе о двух путях: о душевном, и о
техническом. Вы избрали технический, вы полетите сквозь  космос  в  железных
недрах, а могли бы - оседлав солнечных драконов своего воображения. Да,  нам
горько на это смотреть - ибо, когда вы заполоните все  своей  техникой,  все
просветите своими лучами, все просчитаете -  для  нас  совсем  не  останется
места и мы уйдем из этого мира. Дело все в том, что большинство из  вас  как
Иван! Мне больно смотреть, как проходит жизнь большинства из вас:  созданные
для великого, вы погрязаете в мелочном, вы смеряетесь с этим  мелочным;  это
мелочное, в конце концов становится для вас просто жизнью. А с  этим  нельзя
смирятся; всегда надо гореть,  всегда  стремится  к  созиданию  прекрасного!
Поверь - это самый верный, для вас, людей, путь!  В  каждом  есть  жилка,  в
каждом талант, а сколькие становятся, как Иван - они, может, и трудятся,  но
трудятся без жара; без развития собственного, только, чтобы  как-то  прожить
дальше.
   В глазах Светолии сияли слезы:
   - Я вижу, что-то ты еще не понимаешь разумом; но сердцем принимаешь  все,
а значит - не забудутся мои слова. Настанет день все ты и разумом поймешь.
   - Да, обязательно! Светолия, как многому я уже у тебя  научился,  я  стал
совсем другим человеком!
   - Нет, ты больше узнал, а человеком ты остался прежнем.  Если  бы  ты  не
любил природу - мать сыру землю, так разве же бежал так ко мне  через  поля.
Если бы не было в сердце твоем борьбы, стремления к прекрасному;  так  разве
же не бушевала бы в душе твоей та борьба, что ночами бушевала?! Разве же, не
любовался ты, еще задолго до знакомства со мной статуей в парке...
   - Нимфой, в руках которой арфа?.. - Сережа вздрогнул.  -  Той  самой  где
эти... - он погладил белочку. - Но почему они такие? Понимаешь,  я  так  уже
теперь настроился - это весь наш  человеческий  мир  их  таковыми  сделал...
Почему они такие, как чудища из тех игр. Да, как те  чудища  которые  слизью
брызгают, в которых ни капли разума нет, только желание  убить,  да  желудок
свой набить?
   - Послушай еще одно сказание...

                                                  *           *            *

   В лихую годину, когда вступили в пределы земли нашей  полчища  татарские,
князья русские враждой разделены были - уж давно  враждовали,  силы  свои  в
войнах во множестве потратили, ослабли, а объединится против врага истинного
и не желали.
   И были у одного князя два сына: Святополк и Юрий;  а  также  дочь  именем
Ольга. Сынам разделил старый  князь  два  града;  только  Святополк  дележом
остался недоволен - мол Юрию лучший град достался и пошла у них вражда; были
и вооруженные стачки, грызлись они, злобу свою растили, да о власти, о злате
мечтали.
   Ольга же душой была чиста, как источник лесной; мудрость из книг черпала;
лики святые для знамен ткала, да рядом с батюшкой своим  сидела,  то  сказку
ему скажет, то песнь споет: не нарадуется сердце отцовское на дочь.
   А когда подоспели первые вести о  татарском  войске;  стали  к  отцу,  то
Святополк, то Юрий являться - стояли гордые,  красовались  перед  ним;  речи
правильные, с чужих слов заученные перед ним  говорили.  Похвалялся  каждый,
что нет ему воина равного, с гордо поднятой головой клялись, что за отца, за
владения его  не  жалко  и  головы  сложить.  В  общем,  пользуясь  случаем,
старались отцовского расположения заслужить. Ольга же сидела  тихо  в  своем
уголочке, да пряжу пряла.
   Святополк и Юрий и впрямь себя героями почитали: вспоминали свои стычки -
каждый то свои победы  помнил,  а  вот  пораженья  забывал.  Так  же  каждый
размышлял - как бы из всей этой войны выгоду извлечь: брата загубить, и  его
город себе присвоить.
   Тем временем, подошло  татарское  войско  совсем  близко  ко  граду,  где
князь-отец с Ольгой сидел; кричит гонец:
   - Видел я издали войско татарское! Что море живое: нет ему конца и  края,
все поля, все луга, ворогами запружены! Земля трясется от  их  коней;  а  от
криков птицы с неба падают!
   Услышали  про  то  Святополк  и  Юрий,  испугались;  заперлись  в   своих
городишках - сидят, размышляют, как бы все-таки  изловчиться  и  выгоду  для
себя извлечь.
   А Ольга,  как  услышала  ту  весть,  встала  из  своего  уголка,  батюшке
поклонилась и так молвит:
   - Знаю я, батюшка, как отвлечь войско татарское: хоть и  не  надолго,  но
все ж дать людям время к осаде подготовиться.
   - Как же? Сказывай, доченька моя. - тут князь вопрошает.
   - Обращусь я ласточкой быстрокрылой; со стен твоих в степи полечу; там на
просторах гуляет один конь вольный; одной меня  он  послушается;  одной  мне
позволит оседлать его. Тот конь белогривый - всем коням конь.  И  все  кони,
стоит ему только позвать, за ним поскачут. Он что молния; не по  травам,  но
по воздуху летает - быстро нагоню  я  войско  татарское:  позовет  их  коней
белогривый скакун; они все и повернут за ним. Когда-то удастся  усмирить  их
наездникам...
   - А стрел ли не боишься, доченька? Ведь метка стрела татарская...
   - Не достанут меня стрелы: быстр  конь  белогривый,  и  от  метких  стрел
убежит. Не волнуйся батюшка - все со мной хорошо будет. Только благослови.
   - Благословляю, радость ты моя.  Только  вернись,  а  иначе  не  выдержит
сердце мое.
   Поклонилась Ольга, в воздухе взметнулась  да  в  ласточку  обратилась;  в
окошко терема княжеского вылетела - только ее и видели.
   А на улице зима: ветер дует, метель воет; снег летит.  Летит  над  родной
землею ласточка и везде боль да разорения  видит:  вон  деревни  горят,  вон
города; вон люди посеченные на снегу лежит, и красный снег от их крови.
   Сквозь ветер ласточка прорывается;  быстрее,  быстрее  на  юг;  к  степям
раздольным. Час, другой, третий летит; устала, крылья болят,  ветер,  словно
нож ледяной тело рвет, но по прежнему рвется ласточка...
   Вот и степи - белые океаны; летят над ними волны снежные, ветры воют.
   Тут пала на землю ласточка - Ольгой княжеской дочерью поднялась.
   - Конь белогривый! Сослужи мне службу; спаси матерей и детей  их,  помоги
мне, а потом возвращайся к своим просторам ветристым!
   И вот вылетел из снежных вихрей конь белогривый, на колени  перед  Ольгою
встал, молвил:
   - Для тебя одной, ласточка зимняя,  службу  сослужу!  Садись  скорее:  уж
близко войско татарское от стен твоего града!
   Вот взметнулась на него Ольга, вот сорвался конь; быстрее ветра,  быстрее
птицы летит  -  снега  едва  копытами  касается.  Через  реки,  через  озера
перескакивает; леса да холмы за собою оставляет.
   И боль, тоска  на  сердце  Олином  -  опять  видит  она  города  да  села
сожженные; видит детей над родителями своими мертвыми плачущих; на морозе, у
пепелищ без хлеба стонущих. И дым плывет над  полями,  и  вороны  за  добычу
дерутся.
   Но вот и войско татарское: сзади нагнала его  Ольга  и  тут  молвил  конь
белогривый:
   - Ну, теперь держись!
   А сам на задние лапы поднялся, да такой зов издал, что  с  деревьев  снег
посыпался; и все кони татарские вздрогнули; они то тоже  в  степях  когда-то
паслись - и вот по голосу признали вожака своего.
   Развернулись все разом; да за ним - на волю бросились!
   Земля трясется, вороги ругаются, коней поворотить хотят,  да  какой  там!
Кони, точно обезумели - не слушаются своих наездников.
   Кричит тогда командир татарский:
   - Вон он конь колдовской - видите, воины, впереди скачет?!  Стреляете  по
нему из своих луков! Тому кто попадет дам пуд золота!
   Засвистели стрелы...
   У татар луки сильные, стрелы меткие да острые - нет им  равным  стрелков!
Свистят стрелы вокруг белогривого; едва он успевает от  них  увертываться  и
еще шепчет:
   - Не подымай головушки, ласточка зимняя.
   Слушает его Ольга, в спину конскую вжалась; глаза открыть не смеет -  над
головой стрелы звенят, по бокам звенят.
   Вот вздрогнул конь - настигла его стрела, но дальше он бежит, через  рвы,
через канавы перепрыгивает, конницу татарскую за собой уводит; красную  нить
за собой на снегу оставляет.
   Еще одна стрела коня белогривого поразила, но все ж, еще бежит он,  своих
братьев от городов русских прочь зазывает.
   Уже израненный он весь; весь снег за ним кровью залит.
   - Ну вот, обратись ты теперь ласточкой, да возвращайся  поскорее  в  свой
город. - из последних сил шепчет.
   Плачет Ольга, да слезами горю  не  поможешь  -  вот  последний  прыжок  и
бездыханным конь падает, но  от  него  ласточка  отлетела,  в  небо  снежное
взмыла.
   Остановились  кони  татарские,  горестно  головы  перед   вожаком   своим
склонили...
   А ласточка-Ольга, тем временем, домой вернулась; перед отцом своим голову
склонила, рассказала, как все было.
   - Ну что же, спасибо тебе доченька. На три дня ты беду отсрочила. За  это
время успеем мы к осаде хорошенько подготовиться.
   А в это время Святополк и Юрий, не сговариваясь,  в  одно  и  тоже  время
пришли в стан к хану  татарскому.  Каждый  из  них  замыслил  предательство:
решили они так  -  если  предать  свой  народ,  отдать  города  без  боя  на
разорение, так каждый в награду получит и город своего брата.
   И получилось, что они перед ханом встретились; тот на них  глядит  хмуро,
неприветливо: хоть и враг он государству нашему, но  все  ж  человек  чести,
ценит мужество, а не предательство.
   - Ладно. - говорит. - Шайтан с вами, окаянными. Коль  откроете  для  меня
ворота главного града, где отец ваш сидит - разделю  наследие,  между  вами.
Коли нет: велю вас ятаганами зарубить.
   Уж братья и не рады, что пришли; однако, делать нечего; головы в  кручине
повесили, коней своих оседлали, да поехали - думу думают.
   И говор у них, что не слова, а шипенье злобное - этой-то злобой  все  они
пропитались. Вот Святополк говорит:
   - Примет нас отец в граде своем. Ну а мы уж найдем, как ворота  для  хана
открыть.
   Так говорит, а сам только и думает, как  бы  братца  своего  при  удобном
случае зарубить. Юрий его словам кивает согласно, а сам тоже только и думает
о том, как брата родного загубить, да его имением завладеть.
   Так уж злобой сердца их пропитались, что ни отца родного, ради власти  не
жалко; ни жен, ни детей; а о свободы своей земли, что уж говорить - и  вовсе
не думали.
   Ольга же, да батюшка, все свои силы, для подготовке к битве отдают.
   Ходит Ольга среди народа простого; стоит, словно лебедушка белая, голосом
своим всех утешает, но и так вещает:
   - Доведется нам встретится с ворогом бессчетным. Если удастся отбить ряды
его - хорошо. Ну а нет - будем до последнего  стоять.  То  наша  свобода,  и
недюже нам, людям русским, на колени становится!
   Люди ее словам кивают, мечи точат...
   Тем временем, пришли к старому князю Святополк и Юрий.
   - По что вы здесь? - князь седы брови нахмурил.
   - Мы, батюшка, пришли на помощь к тебе.
   - Нет, вам место не здесь. Но в  городах  вам  врученных.  Почто  их  без
головы оставили?! Немедленно возвращайтесь, коль не хотите узнать, что  есть
гнев мой.
   Потемнели, побагровели братья от злобы, да делать нечего: поклонились, на
коней своих вскочили да уж и скачут прочь.
   - Надо какую-нибудь хитрость придумать! - скрипит зубами Юрий, да  нечего
ему в голову не идет.
   Святополк же был более хитроумным и вот что предложил:
   - Есть здесь родник в лесу. Немногие знают: по тайному ходу, он ко  граду
спешит, водой его снабжает. Коли перекрыть тот тайных ход, останутся они без
воды; от жажды скоро все перемрут!
   И поспешили они к хану,  который  уж  совсем  близко  к  городу  подошел.
Выслушал предателей хан, с призреньем на них взглянул.
   - Ладно. - говорит. - Шайтан с вами. Вот когда  сдастся  город,  тогда  и
получите свою награду.
   Перекрыли татарские воины доступ воды; сами город окружили.
   Стоит на стене старый князь с Ольгой; смотрит на поля, на леса окрестные:
лежать там должен снег белый, да вместо  снега  темный  пепел  колышется;  и
каждая частичка пепла того есть ратник татарский.
   Взглянул князь на дочь свою и молвит:
   - Ты, ведь, можешь птицей обратится. Так стань же  ей  сейчас,  высоко  в
небо поднимись, дабы стрелы татарские тебя не достали.  Лети,  лети...  -  и
заплакал.
   Обняла его Ольга, молвила:
   - Не улететь ласточке от гнезда родимого.  Да  даже,  если  и  разрушится
гнездо: вся земля родная ныне в крови, да в пепле. Некуда ласточке податься,
да и сердце не велит: до конца с тобой, батюшка, останусь.
   Тут пошли татары на штурм: лестницы к стенам приставили, по ним лезут; ну
а сверху на них уж стрелы летят, да смола льется.
   Через час пробились в одном месте на стену; жаркий бой  завязался;  кровь
по камням ручьями течет; мертвые вниз летят;  раненные  кричат,  стонут;  на
ноги поднимаются, в новый бой спешат.
   Ольга, сердцем нежная, душой любвеобильная, среди  резни  этой  осталась;
раненным помогает; из под  ног  их  оттаскивает;  и  не  разбирает  уж  кого
татарина ли, своего ли брата русского - главное, что человек.
   До вечера бились на стенах; много доблестных воинов полегло...
   Ястреб тогда по небу летел, на град с высоты своих крыл взглянул:  словно
рана черная на груди матушки земли град; из домов зажженных дым струится, из
под стен - кровь по полям растекается.
   Отступили татары, костры зажгли - словно в  море  огненном  стоят  теперь
стены, и плач горестный к самым звездам возносится.
   Ольга устала, еле на ногах держится; руки, платье в  крови  раненных,  но
заснуть не может - нет ей покоя среди горя людского.
   Возле костров бродит: дома то многие татары стрелами огненными  подожгли,
теперь люди на площадях греются; руки к пламени тянут; а в  глазах  слезы  и
говорят мало, а если говорят, то о вечном - уж знают люди, что их ждет.
   Слышит Ольга в стороне, вроде, плачет, кто - да  так  жалобно  да  тонко,
словно котенок малый. Подошла княжья дочь: видит средь  развалин  девочка  -
совсем малышка стоит.
   Забыла Ольга, что княжна, перед девочкой,  на  колени  встала;  обнимает,
слова нежные шепчет; да и не спрашивает  ничего;  и  без  того  ясно  -  без
родителей малышка осталась и  без  дома.  Видит  Ольга  -  холодно  девочке;
накидку свою шерстяную ей отдала; сама в одном платье осталась. В  княжеский
терем  повела,  там  накормила,  напоила,   согрела,   точно   дочь   родную
приласкала...
   И на следующий день и потом - всю неделю оставались татары  под  стенами;
наученные горьким опытом приступ  больше  не  шли;  ждали,  когда  защитники
изнурятся без воды, сами ворота откроют.
   Сердится хан: велел Святополка и Юрия на цепь посадить и сказать:
   - Если на девятый день не сдадутся они; так пойду на второй штурм. А  вас
велю саблями порубить; все одно, изменники, от советов ваших никакой  пользы
нет.
   Сидят в темной юрте Святополк и Юрий, прикованными цепями, шипят друг  на
друга:
   Юрий орет:
   - Все из-за тебя - ты воды перекрыть советовал! Дал бы мне