, с раскосыми глазами-щелочками, черной бороденкой в
десяток волосин и кривыми ногами, одетого в необычайно высокий колпак иа
серо-рыжего меха степной лисицы и бурый халат из толстой ворсистой ткани,
а на шее висело ожерелье из волчьих и медвежьих клыков и черепов маленьких
грызунов, наверное, сусликов. Руки он спрятал в рукава - левую в правый,
правую в левый, - и казалось, что вместо рук у нехристя что-то вроде
перевернутого хомута, соединяющего плечи. Сидел он смирно и как бы не
замечал людей, наполнивших гридницу, но изза раскосости глаз создавалось
впечатление, что подмечает все, даже то, что у него за спиной творится.
   Толмач протиснулся между дружинниками, остановился в трех шагах от
возвышения, снял шапку и поклонился князю- вроде бы старался пониже, но то
ли полнота помешала, то ли позвоночник не гнулся, то ли еще что, однако
получилось так, будто равный поприветствовал равного, - и, пригладив на
макушке непокорно торчавшие вихры, спросил:
   - Зачем звал, князь?
   Князь показал глазами на посла:
   - Узнай, чего он хочет?
   Толмач повернулся к басурману, посмотрел сверху вниз, прищурив глаза,
точно рассматривая что-то ничтожно малое, презрительно скривил губы, точно
попробовал это что-то на вкус и остался недоволен. Засунув большой палец
правой руки за ремень (в левой держал шапку) и выпятив грудь, он зычным
голосом, будто через поле переговаривался, задал вопрос на половецком
языке. Нехристь не ответил и не пошевелился, даже голову^не поднял, чтобы
посмотреть на говорящего. Толмач повторил вопрос на хазарском, ромейском,
варяжском и еще на каком-то, одному ему ведомо каком, языке. И опять не
дождался ответа.
   - Ишь, морда басурманская, никаких языков не знает! - обиженно доложил
князю толмач. - Может, он немой?
   И тут посол заговорил, тихо, но внятно, и длинная речь его напоминала
то клекот орла, то рычание раненого зверя, то шипение змеи. Толмач
какое-то время прислушивался, пытаясь выхватить хотя бы одно знакомое
слово, потом беззвучно хекнул и покачал головой: откуда ж ты такой
свалился?! Бусурман замолк, и все уставились на толмача.
   - Грозится, харя некрещеная, - после паузы сказал толмач и пригладил
согнутым указательным пальцем усы.
   - Это и без тебя поняли, - произнес воевода. - Если он пришел сюда,
значит хочет без боя получить дань.
   Спроси, чего и сколько?
   - Если не много запросит, дадим,- добавил князь, - если совести не
имеет...
   - ...тогда посмотрим, кто кого, - закончил воевода.
   - Бог рассудит,- дополнил поп, откормленный, с красным в синих прожилках
носом.
   Бояре и дружинники загомонили, забряцали оружием, правда, не очень
громко.
   Толмач подумал малость, достал из кармана золотую монету и кинул ее к
ногам посла. Басурман высвободил руку из рукава и грязным пальцем с черным
ногтем отшвырнул монету, которая посунулась по половице, превращаясь в
дорожку желтого речного песка. Этим же пальцем нехристь начертил в воздухе
круг, давая понять, что ему нужно все. Толмач не долго думая свернул кукиш
и, присев, ткнул его в приплюснутый басурманский нос.
   Раскосые глаза-щелки, казалось, не заметили кукиша, разбежались в
дальние от носа уголки, будто хотели увидеть, что творится на затылке
посла. Толмач встал и отошел шага на три от нехристя, как бы давая место
гневу, который сейчас должен изрыгнуться в ответ на кукиш.
   Степняк ничем не показал, что обижен, протянул вперед правую руку и
тряхнул- ею. Из широкого рукава выпал маленький черный комок, который
состоял из бесчисленного множества малюсеньких червячков,- стремительно
расползшихся в разные стороны, причем, чем больше их отделялось от комка,
тем объемнее он становился. Толмач брезгливо передернул плечами и шваркнул
об пол шапку, накрыв и комок и расползшихся черных червячков, и затоптался
на ней. Изпод шапки послышались стоны, детские и женские, но толмача они
не остановили. Успокоился он лишь тогда, когда шапка рассыпалась на
маленькие кусочки, разъеденная черной жижей, в которую превратились
червячки.
   Посол продолжал сидеть истуканом, однако правая бровь непроизвольно
дернулась, выдавая огорчение или удивление. Басурман поднял левую руку и
тряхнул ею.
   Из рукава вылетел плоский кружок огня, разбрызгивающий искры, и повис в
воздухе под потолком - даже подпрыгнув не достанешь. Кружок стремительно
разрастался, обещая перегородить гридницу, а затем располовинить и весь
княжеский терем. Толмач плюнул в него, попав в самую середку и не пожалев
слюны. Плевок зашкворчал, как на раскаленной сковородке; и вместе с
огненным кружком превратился в облачко розового пара, которое со звоном
ударилось в потолок и лопнуло, осев на пол сиреневой пылью.
   У посла дернулась левая бровь и сильнее, чем правая, а с глаз словно бы
спала пелена, и они с настороженным интересом ощупали толмача с ног до
головы, проверили по одним только им ведомым признакам, насколько стоявший
перед ними силен, умен и хитер, решили, видимо, что имеют дело с достойным
противником и закрылись. После долгого.раздумья нехристь открыл их,
встретился взглядом с толмачом и еле заметно кивнул головой. Он опустил
руки к полу, и из широких рукавов выкатились два шара одинакового размера,
красный и черный. Не прикасаясь к ним, заставил шары несколько раз
поменяться местами, а затем жестом предложил толмачу выбрать
понравившийся. Толмач носком сапога показал на красный. Степняк провел над
шарами рукой, заставив раскатиться в разные стороны и завертеться вокруг
своей оси, отчего стали похожи на волчки, красный и черный.
   Посол хлопнул резко в ладони - и шары с невероятной скоростью
покатились навстречу друг другу, столкнулись с таким грохотом, будто гром
прогремел посреди гридницы. Красный шар, целый-целехонький, откатился
малость назад, а две неравные половинки черного остались покачиваться на
месте. Басурман долго смотрел на них бесстрастным взглядом- не поймешь,
огорчился или обрадовался, - затем взял половинки в левую руку, а красный
- в правую, сжал - и на пол посыпалась пыль, черная и красная, которой
посол очертил себя. Закрыв ладонями лицо, он протяжно взвыл - и пыль
загорелась ослепительно ярко и задымила так, что степняка не стало видно.
Толмач попятился к возвышению, на котором сидел князь, и перекрестился,
как и все христиане, находившиеся в гриднице, а поп еще и "Отче наш"
забормотал.
   Дым потихоньку рассеялся, оставив после себя неприятный запах серы и
конского навоза. На полу, на том месте, где сидел посол, было темное
пятно, будто половицы прижгли раскаленным железом. Первым к пятну
отважился подойти толмач. Он смачно плюнул, попав прямо в центр, и когда
слюна коснулась пола, на колокольне ударил колокол, а с крепостных стен
послышались радостные крики. В гридницу ввалился запыхавшийся дружинник и
прямо с порога заорал:
   - Сгинули! Все, как один! Словно нечистая слизала!
   - Божья помощь прогнала неверных! - поправил поп, но никто его не
услышал, потому все бросились обнимать вестника, будто это он прогнал орду.
   И толмач не был обделен дружескими тумаками, довольно крепкими, другой
бы не встал после таких. Когда радостные крики поутихли, князь произнес
торжественно, обращаясь к толмачу:
   - Большую беду отвел ты от города. В награду проси, что хочешь.
   Толмач без ложной скромности выпятил грудь, пригладил усы согнутым
указательным пальцем и, придав побольше простоватости лицу, сказал:
   - Мне много не надо: золотой верни да шапку, что поганый извел, - он
лукаво прищурил плутоватые глаза, - а к ним добавь самую малость: коня
справного, оружие надежное, наряд богатый и огромную бочку медовухи, чтоб
на всех, - он обвел рукой собравшихся в гриднице, - хватило!
   Князь улыбнулся, подмигнул недовольно скривившемуся ключнику, изрек:
   - Вдвое, нет, втрое получишь. А медовуху, - он повернулся к ключнику, -
всю, что есть в погребе, выкатывай на площадь, пусть весь город гуляет да
князя и толмача добрым словом поминает!
   - Быть по сему! - хлопнув себя по ляжке, согласился толмач и направился
к выходу, чтобы первым отведать дармовую выпивку.
   В дверях его перехватил дружинник, тот самый детина, что прибегал на
птичий двор.
   - Слышь, толмач, скажи, как ты угадал, какой шар тверже?
   - Как говорят мудрые люди: тайна сия велика есть, - бросил на ходу
толмач.
   - Ну, скажи, а? - не отставал дружинник. - Век не забуду, отслужу!
   - Так и быть, - остановившись, произнес толмач и поманил пальцем, чтобы
дружинник подставил ухо, в которое прошептал очень серьезно.- После долгих
лет учебы и странствий, я пришел к одному удивительному выводу. Знаешь
какому?
   - Не-а, - ответил дружинник и еще ниже наклонил голову, чтобы ничего не
упустить.
   - А вот к какому, - четко произнося слова, будто втолковывал
глуховатому, изрек толмач наставническим тоном, - красные петухи всегда
бьют черных.
   - А почему?- допытывался дружинник, не поняв скрытой мудрости
услышанного.
   - Черт его знает! - весело крикнул ему в ухо толмач и, хохотнув,
заспешил на площадь, облизывая губы, словно уже осушил не меньше бочонка
медовухи.