предназначенным сбивать с толку
малообразованный класс трудящихся, из которого кровопийцы-
эксплоататоры-рабовладельцы высосали всю кровь до последней
капли крови..."
      - Ты что вслух читаешь, как малограмотный? - удивился Ицхак.
      Я покраснел. Очкастая девица пристально посмотрела на
меня, но на ее костлявом лице не дрогнул ни один мускул. Как у
нурита-ассасина пред лицом палачей.
      "Ниппурская правда" долго поливала нас грязью. Причем,
совершенно бездоказательно. И не по делу.
      Я вернул Изе газетенку.
      - Ну и что?
      Он хихикнул.
      - А то, что теперь мы официально считаемся еще одной
организацией, которой угрожают комми.
      Я все еще не понимал, что в этом хорошего. Ицхак глядел на
меня с жалостью.
      - Очень просто. Под эту песенку я вытряс из страховой
компании несколько льгот. Нас перевели в группу риска категории
"Са". А были - "Ра". Понял, троечник?
      - Ну уж... троечник... - пробормотал я. - Не при дамах же!..
      По лицу очкастой особы скользнуло подобие усмешки.
      Ицхак, конечно, гений. Из любого дерьма сумеет выдавить
несколько капелек нектара. И выгодно всучить их клиенту. И
клиент будет счастлив.
      В этот момент зазвонил телефон. Не зазвонил - буквально
взревел. Будто чуял, болван пластмассовый, что несет в себе
громовые вести.
      Ицхак коршуном пал на трубку и закричал:
      - Ицхак-иддин слушает!..
      И приник. Лицо моего шефа и одноклассника исполняло
странный танец. Нос шевелился, губы жевали, глаза бегали, брови
то ползли вверх, то сходились в непримиримом единоборстве. Даже
уши - и те не оставались в стороне.
      Наконец Ицхак нервно облизал кончик носа длинным языком и
промолвил, окатив невидимого собеседника тайным жаром:
      - Жду!
      И швырнул трубку.
      Костлявая Луринду непринужденно развалилась на диване,
уставившись в пустоту. Закинула ногу на ногу, выставив колени.
Покачала туфелькой.
      Ицхак не обращал на нее никакого внимания. По правде
сказать, и на меня тоже. Он медленно, будто боясь расплескать в
себе что-то, крался по офису. Он был похож на хищника. На
древнего воина-скотовода в окровавленных козьих шкурах.
      Наконец девица равнодушно вторглась в священное молчание:
      - Что стряслось-то?
      Я думал, что Ицхак не удостоит нахалку ответом. Но он
выдохнул, будто пламенем опалил:
      - Увидите.
      Через полчаса в офис ворвался Буллит. Ицхак налетел на
него так, что мне показалось, будто они сейчас подерутся. Буллит,
смеясь, отстранил его.
      - Уймись, Иська.
      И заметил Луринду. Лицо Буллита мгновенно приняло
холодное, замкнутое выражение.
      - Все, что происходит здесь, строго конфиденциально... Так
что посторонним лучше...
      Ицхак мельком оглянулся на девицу.
      - А... Ягодка, ты не могла бы подождать меня в другом месте?
      Девица, качнувшись негнущимся корпусом, встала и
прошестововала к выходу. Она не глядела ни на одного из нас.
Ицхак закрыл за ней дверь и повернулся к Буллиту.
      - Давай.
      Буллит уселся на диван - точнехонько в то место, где осталась
после девицы ямка - и раскрыл портфель. Хрустнула бумага,
звякнули таблички.
      - Они отказались от иска.
      Ицхак выхватил у него бумаги и впился в них глазами.
      Я не выдержал:
      - Вы расскажете, наконец, что случилось?
      Ицхак сунул мне бумажку в пятьдесят сиклей.
      - Баян, - молвил он задушевно, - не в службу, а в дружбу...
Сбегай за портвейном...
      Я онемел. Потом обрел дар речи. Завопил:
      - Я - потомок древнего... В конце концов, я ведущий
специалист... И моя честь как вавилонского...
      Ицхак обнял меня за плечи и мягко подтолкнул к выходу.
      - Баян, - повторил он. - Будь другом. Принеси. Я тебе потом
все объясню... Вот вернешься - и объясню... Сразу... Честное
слово...
      И выпроводил меня на улицу. Я мрачно купил две бутылки
дешевой гильгамешевки и вернулся в офис. Ицхак стоял на диване -
опять в ботинках - повернувшись спиной к выходу. Что-то лепил на
стену. Буллит подавал ему одну бумагу за другой, вынимая их из
портфеля.
      Я поставил гильгамешевку на офисный стол толстого черного
стекла. Услышав характерный пристук полной бутылки, Ицхак
обернулся. По-мастеровому обтряхнул руки о свои богатые
отутюженные брюки и спрыгнул.
      Открылась стена, залепленная фотографиями. Они были
выполнены с большим искусством.
      Поначалу я глядел на них разинув рот. А потом захохотал.
      Я хохотал до слез. Я обнимал Ицхака и Буллита. Я хлопал их
по спине, а они хлопали меня и друг друга. Мы положили друг
другу руки на плечи и начали раскачиваться и плясать, высоко
задирая ноги.
      И когда в офис зашла бывшая золотая медалистка Аннини,
наша дорогая одноклассница, мы взяли ее в наш круг, и она на
равных вошла в нашу победную воинскую пляску.
      Бумага была официальным извещением о том, что детский
садик и иные дошкольные учреждения микрорайона, убедившись в
высоконравственности морального облика прогностической фирмы
"Энкиду прорицейшн" полностью снимают все свои обвинения и
отказываются от судебных исков. Кроме того, они обязуются
возместить моральный ущерб, причиненный нашей компании, в том
числе и публичным выступлением в средствах массовой
информации. Господину Даяну выплачивается компенсация в
размере 160 сиклей.
      На фотографиях была изображена педагогическая дама в
цветастом платье. Она стояла, сняв трусы и задрав подол. К ее
круглому заду присосались проводки. Полуобернувшись, дама с
глупой улыбкой смотрела на эти проводки. Ветерок слегка шевелил
ее прическу.
      Одни фотографии более подробно показывали лицо дамы,
другие - ее жопу. Она была заснята в разные мгновения своего
приобщения к нашей прогностической деятельности. Но и одной
фотографии хватило бы...
      - Иська! - молвил я, откупоривая первую бутылку
гильгамешевки. - Иська, воистину, ты - гений!
      Мы сдвинули четыре стакана и выхлебали их залпом.

      * * *

      Я очнулся не своей волей. Кто-то тащил меня, ухватив за
ворот. Я слабо мычал и пытался высвободиться.
      - Ну, ну... - ласково уговаривали меня.
      Затем мне стало холодно, мокро и липко. Я пощупал лицо -
оно было в урук-коле - и заплакал от бессилия.
      - Что же вы... гады... делае... - пролепетал я, оседая.
      Те, которые меня держали, были крепки. Они и не думали
меня ронять. Пользуясь этим, я обвис у них на руках и стал качать
согнутыми ногами, озоруя.
      И тут меня стало рвать.
      Проблевавшись, я обрел некоторую ясность. В сумеречной
мути моего опьянения проступил скверик с памятником пророку
Даниилу. Чугунный пророк, склонив голову на грудь и уцепившись
пальцами в бороду, печально смотрел на перевернутые скамейки -
их толстые короткие ножки, задранные кверху, неожиданно
придали им сходство с запеченной курицей.
      При мысли о курице мне опять стало дурно.
      - Ну, ну, господин, - утешали меня.
      - М-мур...зик? - выдавил я.
      - Вот и хорошо, - обрадовался мой раб.
      - М-мурзик, где остальные?
      Мурзик прислонил меня к дереву. Я вцепился в шершавую
кору, чтобы не упасть. Тем временем мой раб водрузил на место
одну из скамеек.
      - Скорее, ты... - сказал я, скользя пальцами по стволу. - Я...
падаю...
      Мурзик потащил меня к скамье. Я мешком повалился на нее.
Мурзик воздвигся передо мной. Он чему-то глупо радовался.
      - Что лыбишься? - осерчал я. - Пива принеси... Похмелиться
желаю... И где господин Ицхак?
      Мурзик поморгал, подвигал бровями и сказал, что господина
Ицхака здесь нет.
      - А я, значит, есть? - закономерно поинтересовался я.
      Мурзик кивнул. У меня тут же закружилась голова. Я даже
ногой топнул, только несильно.
      - Не мотай башкой, у меня... ой. - Я рыгнул. - А я откуда
здесь?
      - Не знаю, - сказал Мурзик.
      Я подумал немного. В голове тяжко ворочались неуклюжие
мысли. Потом мне представились фотографии педагогической дамы
с голой жопой. Мне стало весело, и я запел:
      - Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, промчались годы, пронеслися...
      - Домой бы вам надо, - сказал Мурзик. И оглянулся.
      Я тоже попытался оглянуться, но едва не свалился со
скамейки. Это рассердило меня.
      - Что ты тут... вертишься?
      - Рикшу ищу, - сказал Мурзик озабоченно. - Господин... А
если я пойду за рикшей, вы обещаете, что никуда со скамейки не
пойдете?
      - Да кто ты такой, смерд, чтобы я тебе обещал? - взъярился я.
- Ты откуда взялся, холоп? Да ты, кваллу...
      Тут я зевнул.
      Мурзик наклонился, крякнул, взял мои ноги и вынудил меня
лечь на скамью. Я с наслаждением потянулся.
      - Всему тебя, Мурзик, учить надо. Даже такой ерунды не
умеешь, как уложить спать вавилонского налогоплательщика...
      В последнем слове я безнадежно запутался. В моем состоянии
- ничего удивительного. Я видел однажды докера в моем состоянии
- тот в течение получаса не мог выговорить слова "мудак".
      Мурзик куда-то сгинул.

      * * *

      Телефонный звонок. Стараясь не шевелить головой, я протянул
руку и уронил телефон на пол. Из трубки слышался чей-то
хриплый крик. Я шевелил пальцами над трубкой, но ухватить ее не
мог; оторваться же от дивана не смел.
      Трубку взял Мурзик. Приложил к моему уху.
      В трубке бесновался Ицхак.
      - Баян, твою!.. - орал он. - Ты меня слышишь?
      - Да... - слабо ответил я.
      - Я в больнице!
      - Изя! - нашел в себе силы я. - Иська, что с тобой?
      - Палец на руке сломал, - сказал Ицхак.
      - А я думал, ты это другим местом делаешь, - сказал я. -
Выписывайся скорей и приходи, я тебе покажу. У меня тоже такая
штука есть.
      Несколько минут Ицхак бессильно поливал меня бранью.
Потом совсем другим тоном сказал:
      - Баян, а ты не помнишь, что там произошло?
      - Не... - сказал я. - Меня Мурзик в сквере нашел. У Даниила.
А как мы там оказались?
      - Не знаю... Позвони Аннини, а? У меня пятилептовики
кончаются, а здесь телефон, сука, платный...
      - Иська, ты когда выписываешься?
      - Завтра.
      В трубке запищало. Ицхак еще раз выругался, и тут нас
разъединило.
      Аннини была дома. Она оставила нас после первой бутылки,
поэтому у нее обошлось без приключений.
      Буллит помнил немногим больше, чем я. Он помнил, как мы
пришли в сквер и как опрокидывали скамейки. Потом вроде бы там
появилась еще одна компания. Сперва мы вместе пили, чокаясь с
чугунным Даниилом. Затем вдруг обнаружилась ицхакова очкастая
девка. Ее все лапали. Потом Ицхак завелся... Или девка завелась.
Она каратистка оказалась или что-то в этом роде...
      На этом обрывались воспоминания Буллита.
      Я снова лег и пропел потолку:
      - В чулках и платье полосатом вы танцевали с вашим братом...
Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза... И ель в огнях и новогодняя метель... Где
вы теперь, где вы теперь?
      И слезы навернулись у меня на глаза, а почему - и сам понять
не мог.
      Мурзик воспринял мое пение как требование немедленно
подать кефир. Я выхлебал. Спросил моего раба, как он меня
разыскал. Вавилон-то большой... Мурзик сказал, что у него чутье.
      Кулаки у Мурзика были в свежих ссадинах. Я спросил и об
этом. Мурзик, смущаясь, объяснил, что дрался.
      Дрался он из-за меня. Отгонял каких-то юнцов, пытавшихся
обтрясти мои карманы, пока я почивал пьяный.
      - А, - молвил я. - Ну, ступай.
      И крепко, успокоенно заснул.

      * * *

      История эта никаких серьезных последствий не имела. Разве
что Ицхак появился на работе с перевязанным пальцем, а меня
несколько дней преследовали сны, в которых я голыми руками рвал
на части разных крупных животных, чаще всего - быков и пантер.
Но потом и это отступило рассосалось, сменившись монотонными
трудовыми буднями.
      Заказов у нас все прибывало и прибывало. Ицхак стал
серьезно подумывать о расширении штата. Тем более, что я просил
освободить мне хотя бы четыре часа машинного времени в неделю
для обработки данных для научной работы.
      Матушка была мною довольна. Я сам был собой доволен.
Жизнь улыбалась нам. Наконец-то я был уверен в завтрашнем дне.

      * * *

      Мурзик открыл мне дверь, и я сразу понял, что мой раб что-то
натворил. Он держался так, будто украл у меня деньги. Поскольку
Мурзик никогда ничего не крал, я предположил нечто худшее.
      - Ну? - вопросил я, по возможности сурово, пока он снимал с
меня ботинки.
      Мурзик задрал голову. Он был бледен.
      - Так это... - сказал он. - Ну...
      В моей комнате кто-то зашевелился. Я замер.
      - Ты что, Мурзик, баб сюда водишь?
      Мурзик медленно покраснел. Ничего не ответив, он встал и
унес мои ботинки на лестницу - чистить.
      Я вошел в комнату. На моем диване сидела, закинув ногу на
ногу, та самая девушка-мальчик, что ходила в ученицах у госпожи
Алкуины. На ней был тоненький свитерок, приподнятый острыми
грудками, и голубенькие джинсики.
      - Привет, - сказал я.
      Она не ответила. Склонила голову набок. Перевела взгляд на
окно. Чуть зевнула.
      Я остановился посреди комнаты, не зная, что предпринять. В
принципе, я мог бы вынести ее за порог и закрыть дверь, но не
хотелось. Хотелось как раз обратного. Однако как подступиться к
строгой девушке-мальчику, я себе не представлял.
      Все так же глядя в окно, она лениво проговорила:
      - Можешь называть меня Цира.
      Я глупо улыбнулся и сказал:
      - Хорошо.
      Она перевела взгляд на меня. Она была очень строга. Я
совсем оробел.
      - Сядь, - велела она.
      Я сел.
      Вошел Мурзик. От него пахло кремом для обуви. Примостился
на полу у двери, уставившись на девицу.
      Цира сказала:
      - Я ушла от Алкуины. Я осознала мою силу. Я сильнее, чем
она. Мы вступили в магический поединок, и я победила. Теперь я
делаю, что хочу. А она... Что ж, она больше ничему научить меня
не может.
      - Как там мой гад поживает? - спросил я и показал себе за
спину. - Вернулся?
      Она чуть улыбнулась. Эта тонкая улыбка живо напомнила мне
госпожу Алкуину.
      - Нет, - мягко промолвила Цира. - Гада давно нет. Да это и не
важно. Важно совсем другое. - Она наклонилась вперед, всунув
сложенные ладони между колен. - Даян! Даже Алкуина разглядела
в тебе нечто великое. Даже она, эта корова! Для меня же это было
очевидно, едва ты переступил порог. Все в тебе кричит о величии,
все!..
      Я растерянно слушал. Она вытянулась, как струна.
Вдохновение слегка окрасило ее бледные щеки.
      - Твоя аура, окрашенная в императорский пурпур! Твой взор,
полный тайного огня! Сила, от которой затрепетали огни в
светильниках! Пойми, твой удел - не здесь. Ты был одним из тех,
кто вершил судьбы мира!
      - Был? - переспросил я. Вся моя не слишком долгая жизнь
быстро перелисталась перед глазами: безоблачное младенчество,
детское дошкольное учреждение, закрытое учебное заведение,
математический университет, четыре года богемного
существования, актерки и злоупотребление портвейном "Солнечный
Урук", работа у Ицхака... Когда это я успел еще и мирами
поворочать?..
      Цира махнула моему рабу, чтобы принес чаю. В комнате
повисло молчание. Я чувствовал себя неловко, девушка -
совершенно свободно.
      Мурзик подал чай и снова уселся у двери. Цира перевела
взгляд на него.
      - Ты тоже выпей чаю.
      Мурзик воровато метнулся глазами в мою сторону. Но я и сам
выглядел растерянным не хуже моего раба.
      Мурзик встал и прокрался на кухню. Нацедил чаю и себе,
вернулся и уселся на прежнее место с чашкой. Цира протянула
ему печенье. Он взял.
      Девушка, похоже, наслаждалась неловкой ситуацией, которую
сама же и создала. Решив, что мы с Мурзиком деморализованы в
надлежащей мере, заговорила снова.
      - Мы живем на земле не однажды. Мы живем множество раз.
Мы умираем, чтобы родиться вновь. Снова и снова наша душа
возвращается, чтобы совершать бесконечный свой круг по череде
воплощений. Иногда она вселяется в животных. Иногда одна душа,
будучи слишком велика, не находит для себя достойного тела и
тогда воплощается сразу в двух человек. Что ж, случается и
такое... Мы не всегда обладаем мудростью распознать, какую
именно душу в себе носим. В тебе, Даян, живет душа великого
человека, умершего много столетий назад.
      Я приосанился. Мурзик взирал на меня как поклоняющийся на
бэлова истукана.
      - ...Или часть души, - продолжала Цира. - Но и части
довольно, чтобы вознести тебя над многими... Чем ты занимаешься в
жизни?
      - Прогнозированием, - ответил я послушно.
      Она вскинула руку.
      - Вот! Вот! Ты прикасаешься к сокровенному! Я так и думала!
Даян! - Она схватила меня за руку маленькой, горячей рукой и
сильно стиснула. - Ты должен прийти к нам.
      - К кому?
      - К моему учителю, к Бэлшуну. О, если бы ты знал, какой это
великий человек! Никакой мистики, все строго научно. У него два
образования, оба технические. Он слесарь и закончил физфак в
Ниневии, в тамошнем университете. Он открыл мое прошлое.
Хочешь знать, кем я была прежде?
      Я кивнул.
      Она проговорила торжествующе:
      - В прошлом воплощении я была княгиней Адурра, я возглавила
войну моего народа против иноземных захватчиков. Когда учитель
Бэлшуну отправил меня в прошлое... Я увидела себя в
развевающихся белых одеждах на золоченой колеснице, среди
полуобнаженных бронзовых воинов... о, Даян!
      Она еще сильнее сжала мою руку и приблизила свое
пылающее лицо к моему. Я поцеловал ее в шевелящиеся губы,
покрытые фиолетовой помадой. У помады был клубничный вкус.
      - Даян, - дохнула она мне в рот, - ты должен побывать в своем
прошлом...
      - Обязательно, - сказал я и полез к ней под свитер.
      Грудки были на месте. И все такие же остренькие. Я уложил
Циру на диван и пристроился рядом. На мгновение она
приподнялась на локте и глянула через мое плечо.
      - Мурзик, - позвала она, - иди к нам.
      Это было уж слишком. Я не собирался делить девушку ни с
кем. И уж тем более - с моим рабом.
      Я сел, застегнулся. Я был обижен. А Цира продолжала
лежать, слегка изогнувшись и уставившись сосками в потолок.
Мурзик с разинутым ртом глядел на нее.
      Внезапно меня охватила злоба.
      - Ну! - крикнул я Мурзику. - Иди, трахай ее! Девушка ждет!
      - Дурачье. - Она перевернулась набок и обвила меня ногами в
голубеньких джинсиках. - Вы ничего не поняли, ни один, ни
другой...
      Мурзик собрал посуду и вышел на кухню. А я вновь
расстегнулся и повалил Циру на диван.


      Когда она ушла, я зверски наорал на Мурзика. Мурзик моргал,
вздыхал и отводил глаза. Я всучил ему денег и велел сходить в
экзекутарий.
      И пусть возьмет там справку, что получил семь ударов
березой. Без справки может не возвращаться. Без справки может
идти, куда хочет, и считаться беглым.
      Мурзик подал мне горячего молока, чтобы я успокоил
взвинченные нервы, и ушел самовыпарываться.

      * * *

      Учитель Бэлшуну оказался рослым, тяжеловесным человеком
лет сорока пяти, чем-то похожим на мясника - красные волосатые
ручищи, торчащие из засученных рукавов, одутловатое лицо,
редеющие темные волосы.
      Он встретил нас громовыми раскатами приветствий и, не дав
опомниться, препроводил к себе в гостиную.
      У него был свой дом. Нижний и три верхних этажа он сдавал
жильцам, а весь второй этаж занимали его лаборатория, маленькая
гостиница для иногородних учеников и личные апартаменты
мастера.
      Я с наслаждением погрузил свою жопу в бархатное серое
кресло, которое тут же податливо приняло форму моего тела.
Мурзик в растерянности замаячил на пороге, не решаясь ступить
на пушистый, как кошка, ковер.
      - Друг мой, - зарокотал учитель Бэлшуну, - не смущайтесь.
Ковер - всего лишь преходящее и суетное. Стоит ли заботиться о
ничтожных, подверженных тлению благах, когда впереди у нас
вечность и позади - срок не меньший...
      Мурзик ничего не понял.
      - Не ломайся,