ехах
мчался в мою сторону, замахиваясь бревном.
       Я уставился на него, вытаращив глаза. Мудила яростно орал
на бегу. В этот самый миг меня сбили с ног, и я повалился лицом в
сырую растоптанную землю. Мгновением спустя на меня сверху
рухнул мудила. Все во мне кракнуло и оборвалось, когда он всей
своей тяжестью вдавил меня в землю. Лежа на мне, мудила
конвульсивно сотрясался, потом затих. Мне стало сыро. Я кое-как
вывернулся, и увидел, что в спине мудилы торчит секира.
       Коренастый дядька в кожаном доспехе, крякнув, изъял из
мудилиной спины секиру и усмешливо сказал, глядя, как я
извиваюсь под мудилой в попытках высвободиться:
       - Другой раз не зевай.
       Я вылез на волю и встал. С меня потоками текли грязь и вода.
Дядька вырвал у мертвого мудилы копье и всучил мне, обругав на
прощание.
       Я поднял копье, проорал боевой клич Энкиду и бросился в
битву.
       Мне было упоительно. Я убивал врагов без счета. То есть, я
думаю, что убил их на самом деле не очень много, просто я их не
считал. И еще я знал, что в этой жизни во мне куда больше от
Энкиду, чем в жизни ведущего специалиста Даяна. И что нас,
Энкиду, в этом мире меньше. И еще я знал, что коренастый дядька
- не Энкиду, но тоже очень хороший человек.
       А вечером мы собрались в лагере за возведенным наспех
палисадом. Начальство разбиралось, кто выиграл сражение, а мы
просто отдыхали. Несколько человек разложили костер.
Постепенно к костру собралось десятка три воинов, и я увидел
среди них Мурзика.
       Он был младше, чем тот, кого в будущем купят для меня
родители, но не узнать его было трудно: все те же толстые губы,
темные глуповатые глаза, тяжеловесное сложение - когда Мурзик
наберет возраст, вместе с годами придут к нему крепкое брюхо и
бычья шея с тремя складками на затылке.
       Сейчас ему было не больше двадцати лет, и он был еще
строен и поджар, хоть и широк в кости. Он носил длинные волосы,
забранные в хвост. И тонкую золотую серьгу в виде полумесяца в
левом ухе.
       Десятника звали Хашта. Он был легко ранен - в левое плечо.
Сидел, одновременно откусывая от лепешки и затягивая зубами узел
на повязке. Хашта и слушал местного балагура, и не слушал,
мимолетно улыбаясь шуткам и поблескивая белками глаз.
       - Ну-ка! - произнес чей-то громкий голос.
       Воины загомонили, уступая место, и к костру протиснулся
кряжистый дядька. Тот, что спас мне жизнь. Это и был сотник.
       Оглядел собравшихся, хмыкнул. Его угостили лепешкой, вином
в полой тыкве. Отведал и того, и другого. Встретился глазами с
Хаштой, еле заметно кивнул ему.
       Сотник сказал, что подслушивал у палатки начальства. Там
решено, что битву выиграли мы, и потому завтра отходим к реке
Дуалу.
       Известие было хорошее. Мы просидели у огня до глубокой
ночи. Выпили все вино, какое только нашлось. Потом заснули.

       Я очнулся. Мы с Мурзиком лежали рядком на диване, будто
супруги на брачном ложе, а Цира без сил оседала на табуретке.
Мы видели, как она кренится набок, хватаясь слабеющими руками
за табуретку, но не могли даже пошевелиться, чтобы ее подхватить.
В конце концов Цира с грохотом повалилась на пол и тихонько,
бессильно заплакала, скребясь пальцами по полу.
       Первым пришел в себя Мурзик. Отбросил одеяло, скатился с
дивана и подобрался к Цире. Улегся рядом большой неопрятной
кучей. Она подползла к нему и свернулась клубочком. Мурзик
погладил ее, как кошку. Кое-как встал. Поднял Циру и перетащил
ее на диван.
       Цира бухнулась рядом со мной, задев меня локтем по лицу. Я
простонал, мотнул головой. Сел.
       Мурзик пошел на кухню за водой.
       Цира, громко глотая, выпила принесенную Мурзиком воду.
       - Загоняешь ты себя, - сказал ей Мурзик.
       Цира подержала стакан в руке и вдруг с визгом запустила им
в стену. Стакан разбился, осквернив обои остатками воды.
       - Гад! Гад! Гад! - завопила Цира, подпрыгивая на диване. Меня
мягко потряхивало рядом с ней. - Сукин сын! Мерзавец!
       Мурзик изумленно моргал.
       - Сволочь! Коммунистическая гадина!
       - Да что с тобой? - тихо спросил Мурзик. - Что я тебе
сделал?
       - Мне?!. Мне?!. Ты всем!.. Всем нам!.. Всем! Ты.. Ты!.. Ты
сделал... Ты.. Энки...ду...
       Она расплакалась - бурно, навзрыд.
       Мурзик сел на пол возле дивана, заглянул Цире в лицо. Вытер
своим толстым пальцем слезы с ее щеки.
       - Ты чего, Цирка... - прошептал он. - Ты чего плачешь?..
       - Ты нас предал... Ты нас бросил... - захлебывалась Цира. -
Ты погряз в своих комми...
       - Вы же сами мне велели... Вот и господин мой скажет... -
бормотал Мурзик виновато. - Я же для пользы...
       Я сел рядом с Цирой на диване и резко спросил Мурзика:
       - Нашел стерву?
       - Да... И в доверие к ней втерся... Она меня на курсы
всеобщей грамотности отправила... Читать-писать обучаюсь за счет
партии...
       - Мы тебя не для грамотности туда направляли!
       - Так это... господин... - сказал Мурзик. Он заметно сделался
прежним.
       - Слушай ты, Хашта, - сказал я. - Хватит называть меня
господином. Привыкай теперь к Даяну.
       - Хорошо, - сказал Хашта.
       - И волосы отпусти. Не стриги под полуноль.
       - Хорошо, - повторил Хашта.
       - И серьгу себе купи. Я денег дам.
       Он заморгал.
       - Так это вы были?.. - спросил он тихо. - Тот паренек...
       Паренек?
       - А какой я был? - спросил я.
       - Нет, вы сперва скажите... У костра - это вы сидели?
       - Там много кто сидел.
       - Нет, возле самого сотника. Еще вином его поили из тыквы.
       - А... вином - это я его поил. Он мне жизнь спас.
       Хашта-Мурзик засиял. Потянулся через Циру, схватил меня за
руку. Сжал.
       - Он этот глоток вина потом долго вспоминал...
       - Почему? - поразился я.
       Хашта пожал плечами.
       - Вино хорошее было... Он знаете как говорил? Много,
говорил, я вина в жизни выпил, но самое лучшее - то, что от души...
Одно - в харчевне у Харранских ворот, из рук пригожей девки, а
другое - поил меня, говорит, один раздолбай после боя у реки
Дуалу...
       - Ну, и какой я был?
       - Да такой же, как теперь, только покрепче, что ли...



       Придя домой, я застал у себя Мурзика с Цирой. Они сидели
на кухне, за столом, разложив какие-то бумаги и уткнувшись в них
нос к носу.
       - Обед в термосе, - сказала Цира, не поднимая головы.
       Я вошел в комнату, снял с подоконника толстый цирин
термос, достал бумажную тарелку и вытряхнул на нее содержимое
термоса. В комнате запахло съестным. Тушеная картошка с
куриными фрикадельками. В томатном соусе. Умеет Цира
порадовать мужчину.
       Сел на диван с тарелкой на коленях и начал есть. Руками.
Съел быстро, обтер руки об одеяло и направился на кухню.
Выбросил пустую тарелку. Ведро было переполнено.
       - Вынес бы ты, что ли, мусор, Хашта, - сказал я.
       Мурзик-Хашта оторвался от бумаг. Посмотрел на меня
виновато.
       - Я сейчас, Цира, - сказал он. Встал, взял ведро. Потопал на
помойку. Лежавшая сверху скомканная бумажка вывалилась из
ведра и упала на пол. Тотчас же кошка, доселе невидимая, -
караулила, что ли? - возникла из небытия и принялась с топотом
гонять бумажку.
       Я всегда считал, что кошки - бесшумные твари. Что они
крадутся на мягких подушечках лапок. Наша кошка, Плод Любви,
бегала с топотом, какой не снился самому завзятому барабашке.
       Когда за Мурзиком захлопнулась входная дверь, я заглянул в
бумаги.
       Это были грамматические упражнения.
       - Ну что ты во все суешься? - недовольно спросила Цира. -
Кто тебя звал?
       - Во даешь, Цирка! - сказал я развязно. - В конце концов, это
моя квартира. А Мурзик - мой раб.
       - Он уже почти не раб.
       - Я еще не подписал все бумаги. И гражданство ему еще не
выправил.
       - Все равно, Энкиду...
       - Только этого нам и не хватало, - сказал я. - Энкиду-
коммунист. А ты что тут делаешь, Цира? Помогаешь Мурзику
листовки писать? Призываешь к мятежу с бомбометанием?
Злокозненным комми потворствуешь?
       - Я у Мурзика ошибки проверяю, - сказала Цира холодно. - У
него, между прочим, завтра контрольная по вавилонскому.
       - Покажи.
       Я взял листок и стал вчитываться в мурзиковы каракули.
Неумелой рукой беглого каторжника было выведено:
       "КАГДА РАБОЧИЙ КЛАС АСВАБАДИЦА,
       ТО СДОХНЕТ ВОВИЛОНСКАЯ БЛУТНИЦА".
       - "Вовилонская", - фыркнул я, бросая листок обратно на стол.
       Цира аккуратно исправила "о" на "а" и сердито велела не
мешать.
       Когда Мурзик вернулся и осторожно поставил ведро на
место, я сказал ему:
       - Мурзик, как пишется слово "Вавилон"?
       - А?
       - Через "о" или "а"?
       Пока Мурзик соображал, Цира подняла голову от листка и
встряла:
       - В "Вавилоне" и "о" и "а" есть. Головой бы думал, брат
Энкиду.
       - Цира! - зашипел я. - Ты мне весь педагогический процесс
ломаешь.
       Мурзик присел рядом с Цирой, но глаз от меня не отрывал.
Вид у него был настороженный.
       - А что, - тревожно спросил он, - не так что-то?
       Клинья, выводимые Мурзиком, шатались и падали друг на
друга, как пьяные. У Циры почерк был тонкий, неразборчивый, но
уверенный. Даже самоуверенный какой-то.
       - Дело такое, господин, - объяснил мне Мурзик шепотом,
чтобы Цире не мешать. - Если я завтра эту контрольную хорошо
напишу, корки дадут, что я грамотный. А с этими корками мне в
редакцию ход открыт... Там привечают, если кто из
эксплоатируемых творить захочет... Только баба эта кривоногая,
она у них главная, оказывается, все исправляет и переправляет...
Только имя оставляет, ну - подпись, то есть... Кто заметку
сочинил...
       - А про что заметки?
       - Про разное. Про издевательства рабовладельцев. Про
эксплоатацию. Про разные успехи...
       - Чьи?
       Цира подняла голову и сказала, что мы ей мешаем. Мы
замолчали. Она снова уткнулась в мурзикову писанину,
старательно шевеля губами над каждым словом.
       Мурзик еще тише сказал:
       - Про успехи - это если кто освободился благодаря партии
или ловко обличил кровососа... Я у них за бескомпромиссного
борца канаю. Потому что под смертным приговором хожу, чудом
спасся, а новый хозяин смертным боем меня бьет. За это...
вольнолюбивый и несгибаемый нрав.
       - Это кто тебя смертным боем бьет? - спросил я, повысив
голос. - Это я, что ли, тебя смертным боем бью?
       Мурзик покраснел.
       - Ну так а что...
       - Да я на тебя две сотни сиклей выложил, на ублюдка, чтобы
ты... А ты... Такое сказать! Про брата!..
       Цира стукнула кулачком по столу.
       - Вон из кухни! - прикрикнула она. - Оба!
       Я резко встал и вышел. Мурзик поплелся за мной, бубня:
       - Сами же велели... в доверие...
       Я не отвечал. Я и сам не знал, что меня это так разобидит.

       * * *

       Седьмым Энкиду оказался наш одноклассник Буллит. Ицхак
заявил, что давно подозревал нечто подобное. Любой из нас мог
заявить то же самое, просто Ицхак, как всегда, успел первым.
       Совещание проходило у меня на квартире. Набились тесно на
кухне. Ицхак занял кресло, Луринду уселась у него на коленях.
Цира пригрелась на ручках у меня. Я сидел на табуретке в углу.
Цира мешала мне пить чай - вечно оказывалась между мной и моей
чашкой. Один Мурзик-Хашта сидел без дамы, и ему было удобно.
Он начал отращивать волосы. Он растил их уже неделю. Пока что
волосы не выросли, но оба мы знали, что мой приказ выполняется.
Я купил для него серьгу. Пока не отдавал - берег до того дня,
когда Мурзик получит вавилонское гражданство.
       - Итак, - сказал Ицхак, немного приглушенный навалившейся
на него Луринду, - мы нашли седьмого. Гипотеза блестяще
подтвердилась: как только двое Энкиду оказались достаточно
близко друг к другу, один из них вспомнил родной язык...
       - Подожди, - перебил я. - Ты имеешь в виду нас с Мурзиком?
       - Ну да, конечно.
       - Так ведь и ты, Изя, - Энкиду.
       - Я Энкиду в меньшей степени, чем Мурзик. Моего процента
не хватило, чтобы актуализировать твои проценты... кстати, тоже
не слишком большие.
       - Ладно, - махнул я рукой. - Гипотеза принимается. Все равно
другой у нас нет, да и факт, можно сказать, уже свершился, а как
его объяснить - дело десятое...
       - Угу, - вставил Мурзик.
       - Я прошу вас не забывать, братья, для чего мы здесь
собрались, - напомнила Цира. Все посмотрели на нее. Лично я
видел только ее тонкий затылок, но голос у Циры был суровый. -
Мы собрались для того, чтобы обсудить, каким образом два
последних Энкиду могут быть привлечены к нашему общему
великому делу.
       - Ну, комми я беру на себя, - сказал Хашта-Мурзик. - Скажу
им, что это... что кровососы задумали акцию... Надо, мол, ввести
несколько представителей народа. Большинства, то есть,
эксплоатируемого.
       - Это где он так насобачился? - изумился Ицхак.
       - Мурзик - член коммунистической партии, - пояснил я. - Это
сделано в наших общих интересах.
       Ицхак присвистнул. Луринду поморщилась и потерла ухо.
       Цира спросила Мурзика:
       - Ты ручаешься за то, что комми придет?
       - А то! - горячо сказал Мурзик. - Она меня этим...
самородком называет. Говорит, кровососы нарочно таких
самородков - ну, принижают и пытают всячески, чтобы им, значит,
кровососам, самим процветать на нашей, самородковой, кровушке...
       Луринду сказала капризно:
       - Изя! Пусть он замолчит! У меня уши вянут!
       - Мурзик, высказывайся по существу, - сказал Ицхак.
       - А я и высказываюсь... Придет эта баба, никуда не денется.
Я уже понял, чем ее взять можно. Она ведь... - Тут Мурзик подался
вперед, и на его физиономии отпечаталось искреннее изумление. -
Она ведь на самом деле во все это верит! Ну, в кровососов, в
эксплоатируемое большинство, в бомбометание... То есть, на
полном серьезе!.. А сама Институт этих... благородных дев
заканчивала, правда! Я у ней дома был, она вышивает хорошо. И
макраме делает. У ней всюду висят, как шелкопряды какие-
нибудь... Замуж ее надо...
       - Вот ты и женись, коли такой добрый, - холодно сказала
Цира.
       Мурзик покраснел.
       - Да нет, не хочу я... на ней.
       - Да? - Цира аж затряслась у меня на коленях. - Ее ты
просто так трахать хочешь? Да? Порядочную вавилонянку?
Институт заканчивала, надо же! Дев! А она дева, да? Ты ее уже
лишил девственности, а? Ну? Что молчишь? Холуй! Сукин сын!
Ублюдок!..
       Мурзик ошеломленно глядел на Циру и молчал. Цира
потянулась, чтобы огреть его по морде, своротила чашку, облила
себе платье и закричала:
       - Да ебать тебя в рот!..
       - Кого? - глупо спросил Мурзик.
       - Тебя!
       - Это... ты, что ли, меня в рот ебать будешь? - спросил
Мурзик еще глупее.
       - Я! - ярилась Цира.
       - Тише, Цира, замолчи, - сказал я, удерживая ее за плечи. -
Не трахал он ее. Не лишал девственности. Ведь ты не трахал
коммунистку, а, Мурзик?
       Мурзик густо покраснел и не ответил.
       - Я одного не понимаю, - спокойно вмешался Ицхак. - Какое
это имеет отношение к делу?
       - Никакого! - уксусным голосом сказала Цира.
       Я отпустил ее. Она стрелой налетела на Мурзика. Он взял ее
за руки, развел их в стороны и с доброй улыбкой стал смотреть,
как она дергается и извивается. Потом, когда она утомилась,
сказал тихо:
       - Так ведь лучше тебя, Цирка, нет никого. Я дело говорю. Я
для того других баб и перетрогал, чтоб убедиться.
       - Так ты и других?!. - визгнула Цира.
       - Ну... Там много баб, среди коммунисток-то. Вс„ бомбы
мечут. Я так думаю, это с недо„бу у них...
       Цира изловчилась и плюнула ему в глаз. Мурзик отпустил ее.
Она убежала в комнату и с размаху метнулась на мой диван. И там
заревела в голос.
       - Ну вот... - протянул Мурзик.
       - К делу, - оборвал Ицхак. - Ты берешься эту сучку сюда
привести.
       - Да.
       - Она доверяет тебе?
       - А то! Я ж говорю, она думает - я этот...
бескомпромиссный... В общем, придет.
       - В транс войти сможет?
       - Введем, - уверенно сказал Мурзик. - Я ей скажу, что это
для освобождения эксплоатируемого большинства нужно. Она для
освобождения хоть куда войдет. Отчаянная!
       - Великолепно, - сказал Ицхак и слегка сдвинул Луринду на
своих коленях - чтобы меня лучше видеть. - Теперь второе. Буллит.
Этого я возьму на себя.
       - А как ты его уговоришь? Булька - скептик.
       - Я его напою до изумления. Пьяный Булька хоть на что
пойдет.
       - Ладно, - сказал я. - И последнее... Хорошо, соберемся мы
все. Положим, в офисе соберемся, там места хватит. А кто нас
всех в транс вводить-то будет? Не Цира же! Она ведь тоже
участвует...
       - Я не смогу! - прокричала из комнаты Цира плачущим
голосом. - Я тоже Энкиду!
       Повисло молчание.
       - Может быть, на магнитофон голос ейный записать? -
предложил Мурзик. - Пусть бы Цирка наговорила, что там
положено... Ну, вы расслаблены, вы расслаблены... Расслабьте
глаз, расслабьте ухо... Что там еще? Вы, там, парите в воздухе...
       - Не знаешь, молчи! - опять прокричала из комнаты Цира.
       - Нет, идея дельная, - сказала Луринду и пошевелилась на
коленях Ицхака. - Правда, дельная идея, Изенька?
       Изенька сказал, что да, дельная.
       - Цирка, ты слова наговорить можешь? - крикнул Мурзик.
       - Я с тобой не разговариваю, пидор! - отрезала Цира и
появилась на кухне. Глаза у нее были красные, губы распухли, но
лицо хранило вызывающе-строгое выражение.
       - Ну так со мной поговори, ягодка, - сказал Ицхак.
       Цира метнула на него яростный взгляд и кисло сказала в
пространство:
       - Я могу надиктовать текст и сделать соответствующую
магнитофонную запись. Но процесс, который мы хотим произвести,
чрезвычайно сложен. В нем участвуют семь компонентов. И не
просто компонентов. Это - семь разных человек, разного
социального положения, разного образовательного уровня, разного,
в конце концов, энкидусодержания. При этом двое даже не
подозревают о своей принадлежности к великому герою.
       - Говори короче, - оборвал я.
       - Я и говорю по возможности кратко. Просто приходится
разжевывать... для недоумков.
       Мурзик то ли не понял, в чей огород камень, то ли внимания
не обратил.
       Цира продолжала:
       - Следовательно, человек, руководящий процессом, должен
присутствовать в комнате физически. Иначе процесс может выйти
из-под контроля... и привести к непредсказуемым последствиям.
       - Согласен, - сказал Ицхак.
       А я спросил:
       - Следовательно?
       - Следовательно, нам необходимо восьмое действующее лицо.
Путеводитель. "И будет у них тот, кто сумеет их отвести туда. И
увидят [они] там Энкиду во всем его могуществе", - процитировала
она на память таблички из храма Эрешкигаль.
       - У тебя есть кто на примете? - спросил Мурзик.
       Она ответила, поджимая губы и с явной неохотой:
       - Только учитель Бэлшуну.
       - Это который синяков тебе наставил, что ли? - переспросил
Мурзик.
       Цира молча кивнула.
       - Ну так и что! - решился Мурзик. - Для такого дела...
       - Он не пойдет, - холодно сказала Цира. - Я рассорилась с
ним насмерть. И вообще я не желаю его видеть.
       - Да ты перестань о себе-то думать, - возмутился Мурзик. -
Скоро вообще уж никакой Циры больше не будет. Будет один
великий Энкиду...
       Цира судорожно вздохнула. Ей было не по себе. Да и всем
нам, по правде сказать, не по себе было.
       - Следовательно, нам необходимо уговорить учителя Бэлшуну
принять участие в нашем эксперименте? - уточнила Луринду. - Я
могу взять это на себя.
       Цира покосилась на нее неодобрительно.
       - Ты не в его вкусе, девушка.
       - Да ладно вам, - сказал Мурзик и хлопнул себя по коленям. -
Учителя я приведу.
       - А ты - тем более, - мстительно сказала Цира.
       - Не больно-то я его спрошу, - фыркнул Мурзик. - Приведу и
вс