Я-то
понимал, о чем он. А Цира не понимала. Я вполголоса переводил
для нее, чтобы не обижалась:
       - И зашипела смерть, и отступила на шаг, а мы с Мурзиком -
то есть, великий герой Энкиду - наступать стали. И сказала смерть
великому герою Энкиду: "Хорошо же, Энкиду. Будь по-твоему. Я
возьму твою жизнь, а Гильгамеш останется на земле, среди людей".
       - Нн-хао! Ах-ха-ха! Йо-ио-ло, Гильгамеш! Эль-эль-эль-эль!
Энки-ллахх! Энки-ллах!
       - Ведь это Энки поставил Хуваву на горе сторожить. Мы
оскорбили богов. Но зато мы порадовали других богов. О, мир
полон богов и полон героев, радостно это и не жаль умирать ради
Гильгамеша... - переводил я для Циры.
       Мурзик тяжко вздохнул.
       - Это всего лишь твоя прошлая жизнь, - сказала Цира. - Я
хочу, чтобы ты знал, что в любой момент можешь вернуться в свое
нынешнее воплощение и продолжать земное бытие.
       - А на фига мне это бытие, - пробормотал Мурзик, - коли
Энкиду помер... и сотник мой тоже, я же знаю... Я помню, как он
помер... Сам его и тащил, а кишки за ним по земле волочились...
Меня на другой день убили, попали стрелой в глаз. Я даже детей
по себе не оставил. Вот и Энкиду - он тоже...
       - Мурзик! - гневно сказал я. - Что еще за разговорчики? Я
тебе как твой господин приказываю! Ты обошелся моей матери в
хорошенькую кучу сиклей, мерзавец! Забыл? По тебе давно
экзекутарий плачет! Допрыгаешься...
       - Ну... - замялся Мурзик.
       - Мурзик, мы, твои друзья, хотим, чтобы ты вернулся к нам, в
это прекрасное место, - сказала Цира. Очень строго. И добавила: -
Арр-гх-энки!
       - Ну ты, Цирка, даешь... - сказал Мурзик-Энкиду. И завопил: -
Эль-эль-эль! Еб-еб-еб!
       - Не богохульствуй, Энкиду! - прикрикнула на него Цира.
       - Ах-ха! Я Энкиду! Я убил сторожа, поставленного богами! Я
плюнул смерти в харю! Мы с сотником перепили трех харранских
подпоручиков - уложили их под стол и сняли у них с поясов
кошели! Мне ли тебя, девка, бояться! А, Цира, девка с кривым
глазом! Энн-ахха! Кх-л'гхама!
       - Мы хотим, чтобы ты вернулся в свое земное бытие, в свое
нынешнее воплощение, Мурзик, - настойчиво сказала Цира. Я
видел, что она покраснела. - Ты нужен нам здесь, в этом
прекрасном месте. По счету "гимл"... алеф... бейс... гимл!
       Мурзик громко закричал, задрожал всем телом и распахнул
глаза. Рванулся с дивана. Мы с Цирой едва успели его подхватить.
       - Стой, ты куда!..
       - Она заберет!.. Она заберет его!.. я не успею!..
       - Кого?
       - Гильгамеш... Ой.
       - Это я, - сказал я. - Даян.
       - Ой, - смутился Мурзик и обмяк на диване.
       Я сел рядом с ним на диван. Цира ушла в ванную - мыться.
Она была вся мокрая.
       Я крикнул ей в спину:
       - Я велю Мурзику подать тебе горячего молока!
       - Мурзика не трогай, - бросила она на ходу. - Пусть
отлежится. Лучше сам ему молока дай.
       Еще не хватало. Чтобы я какого-то Мурзика молоком поил.
       Мурзик тихонько сказал:
       - Не надо, господин. Она просто так сказала.
       Я разозлился:
       - Что ты себе, Мурзик, позволяешь? Давно я тебя не порол!
       И ушел на кухню искать молоко.
       Кошка страшно засуетилась. Стряхнула с себя котят,
повыдергивав у них из пастей соски, и принялась виться. Я показал
ей дулю и отнес молоко Мурзику.
       Мурзик выхлебал.
       - Ну, - сказал я. - Что же это получается, а?
       Мурзик виновато заморгал.
       - Получается, - продолжал я с мрачным видом, - что мы с
тобой, Мурзик, оба являемся воплощением Энкиду.
       - Так оно не может такого быть... - сказал Мурзик. - Энкиду-
то был один. А нас с вами, господин, как ни верти, все ж таки
двое. Душа - не пополам же она разорвалась...
       Я помолчал. Забрал у него грязный стакан, поставил на пол.
Кошка тут же всунула туда рыло и стала осторожно нюхать.
       - Кыш! - сказал я, отгоняя настырную тварь.
       Мы помолчали немного. Я спросил:
       - Когда сегодня "Киллер-6"?
       - В середине восьмой стражи.
       - Надо бы посмотреть...
       - А по хорасанскому каналу гоняют "Пляжных девочек"... -
сказал Мурзик и вздохнул.
       Из ванной вышла Цира. На ней был мой полосатый махровый
халат с дырой под мышкой. Мокрые волосы торчали, как перья. К
ее синяку мы уже попривыкли, так что стало казаться, будто
фингал не так уж ее и уродует. Лицо как лицо. Разноцветное.
Даже интереснее, что разноцветное.
       Цира улеглась рядом с Мурзиком и натянула на себя одеяло.
       Помолчала.
       Я почувствовал себя дураком. Глупо вот так сидеть с
краешку, когда двое лежат и молчат. Взял и лег с другой стороны.
       Цира раскинула руки и обняла нас с Мурзиком.
       - Значит так, мальчики, - сказала она как ни в чем не бывало.
- Душа великого воина может воплотиться и в двух, и в трех
телах... В этом нет ничего экстраординарного.
       - Какого нет? - спросил Мурзик, чуть пошевелившись.
       - Ничего удивительного, - повторила Цира. - Великая цельная
натура, Энкиду. И душа в нем была огромная, цельная.
Неструктурированная.
       - Чего? - опять перебил Мурзик.
       - Да заткнись ты, каторжанин, - не выдержал я. - Что ты все
время лезешь со своими дурацкими вопросами?
       - Так непонятно же, - проворчал Мурзик. - Что, по-людски
говорить нельзя?
       - Неструктурированная - значит, на кусочки ее не разобьешь.
Вся как цельный кусок камня, - пояснила Цира.
       - Вот тут ты маху дала, Цирка, - обрадовался Мурзик и
блеснул познаниями. - Камень - его можно взять. Не кайлом, так
отбойным молотком... Не бывает такого камня, какой на кусочки
разъять невозможно. У нас в забое был один мужик, так он голыми
руками мог породу из стены рвать...
       Цира положила ладошку ему на губы.
       - Замолчи. Ты понял, о чем я говорю. Энкиду был велик и
целостен. А после первой смерти он будто бы разбился,
ударившись о стену... Века мельчали, люди становились меньше, и
все теснее делалось душе великого героя. И распределялась она
сперва между двумя, потом между четырьмя, а там и между
шестнадцатью телами последующих воплощений... кто знает?
Может быть, не только вы - Энкиду... Может, в Вавилоне еще
десяток Энкиду наберется...
       Меня окатило волной жгучей ревности.
       - Еще чего! - сказал я. - Не только мы! Да мне и то обидно,
что приходится великого героя с моим рабом делить, а тут еще кто-
нибудь влезет совсем посторонний...
       - Энкиду много, - твердо сказала Цира. - Я думаю, что... -
Она помолчала, кусая губу, и наконец решилась: - Я думаю, в
храмах Темной Эрешкигаль должны знать об этом. Не может быть,
чтобы не сохранилось никаких данных. В храмах Эрешкигаль очень
много знают. Очень много...
       - Не ходи, - обеспокоился Мурзик. - Вон, как тебя этот
профессор отделал... А там, сама говоришь, одни бабы. Бабы -
народ завистливый. Все волосья тебе пообрывают, лысая ходить
будешь...
       - Я есть хочу, - сказала Цира. - Приготовьте мне чего-
нибудь...
       - Бланманже по-каторжански, - сострил я.
       - Хотя бы и бланманже, - сказала Цира, зевая. - А лучше что-
нибудь мясное...
       Мурзик слез с дивана и пошел в супермаркет за пиццей.

       * * *

       Цира съехала от нас на пятый день, когда отек немного
рассосался и звездная ночь вокруг глаза стала поддавалаться
запудриванию. В моей малогабаритной квартирке сразу стало
просторно. Жуткое дело, сколько места занимают женщины.
Кажется, куда ни ступи - непременно наступишь на Циру. Или на
кошку.
       - Что, эта хвостатая так и будет у нас жить? - спросил я
Мурзика.
       Мурзик не ответил. Только поглядел жалобно.
       Что-то неправильное происходило. Что-то такое, от чего мне
делалось дискомфортно. Опять потянуло посетить психоаналитика.
Мурзик, прознав про то, чуть в ноги мне не пал.
       - Не ходите, господин! Полным психом от них вернетесь! У
нас на железке работали двое, не знаю уж, что они там писали-
сочиняли, работу какую-то научную... опыты над заключенными
ставили. То одно, то другое попробуют. И все вопросы какие-то
дурацкие. "Представь себя на дрезине. Ты видишь впереди на
рельсах красивую девушку. Но чтобы доехать до девушки, тебе
надо проехать по телу твоего друга, который лежит на рельсах
связанный. Твои действия?" Ну, заключенный ответит что-нибудь,
чтоб только отвязались, а они снова за свое: "Когда ты был
маленьким, твоя мать часто брала тебя на колени?" От них
возвращались хуже чем из пыточной, правда!.. Руки-ноги
дергались, по щекам судороги бегали...
       Я сказал Мурзику, что к психоаналитику не пойду. Слово
дал. Мой раб успокоенно отстал.
       На восьмой день после того, как Мурзик обрел в себе
Энкиду, я отправился на рабскую биржу. Документы на раба с
собой взял, деньги, авторучку, новую палочку, пять чистых
табличек и блокнот.
       На бирже было шумно. По периметру большого мраморного
зала за стеклянными перегородками сидели клерки. Постоянно
звонили телефоны. Перед каждым клерком стоял компьютер.
       Я нагнулся к окошку с надписью "Справочное" и сказал, что
хочу освободить раба.
       - Окошко 46, - сказали мне и содрали две лепты за справку.
       Я подошел к окошку 46. Там никого не было. Одинокий
компьютер посверкивал на экране праздничным салютом.
       Я постучал по стеклу монетой в четверть быка и крикнул:
       - Эй! В сорок шестом есть кто?
       Из сорок пятого окошка мне раздраженно сказали:
       - Сейчас подойдут.
       Четверть стражи спустя в окошке появилась толстая баба.
Плюхнулась в кресло, развернулась ко мне и недовольным видом
спросила:
       - Что у вас?
       - Хочу освободить раба, - сказал я, злясь.
       Она сунула мне пачку бумаг.
       - Заполните.
       Я забрал бумаги и отошел к черному стеклянному столу, что
стоял посреди зала. Уселся. Вытащил авторучку и стал читать
бумаги.
       Это была анкета освобождаемого. Необъятная. Содержащая
множество мучительных вопросов.
       Я быстро заполнил те графы, которые касались
освобождающего: год рождения, место рождения, гражданство,
количество известных поколений, служили ли родовичи жрецами,
имелись ли случаи уклонения родовичей в какие-либо чужеземные
верования, кто из родовичей, включая двоюродных и троюродных,
принимал участие в военных действиях против Ашшура, Харрана,
Ниневии? Сведения о месте работы, о родителях. Все это я написал
быстро, четким почерком.
       Затем начались вопросы об освобождаемом. Год рождения.
Да откуда мне знать год рождения Мурзика? У него на лбу не
отпечатано. У Мурзика на шкуре что угодно отпечатано, только не
год рождения. Подумав, я вписал свой год, а дату указал на месяц
позже - чтоб не задавался. Не хватало еще, чтобы мой раб
оказался меня старше!
       Место рождения. Я вписал "Вавилон".
       Имя. Подумав, я написал "Хашта". Хорошее имя, энергичное.
Десятнику вполне подходит. Да и сотнику такое носить не стыдно.
       Места предыдущего служения, с... по... причина перевода...
       Я встал и подошел к окошку 46.
       - Дайте мне еще одну анкету, - сказал я. - У меня возникли
вопросы.
       - Думать надо, прежде чем бумаги пачкать, - сказала тетка и
вывалила мне еще одну. - Дома заполните, тогда и приходите. У
нас тут не комбинат анкеты печатать...
       Я ушел, злой.

       * * *

       Вечером, досмотрев "Киллера-8: космический убийца
возвращается", я вытащил бумаги, разложил их на кухонном столе
и призвал к себе Мурзика.
       Тот осторожно вошел, встал рядом.
       - Мурзик, - спросил я, - а тебя как зовут?
       Он растерялся. Заморгал, губами зашлепал.
       - Ну! - прикрикнул я.
       - Так это... - сказал Мурзик и заглох.
       - "Хашта" тебе подходит?
       - Подходит... А зачем это?
       - Родился когда?
       - Да кто ж его знает?
       - Через месяц после меня - сойдет?
       - Сойдет... А для чего это, а?
       - Молчи, говорящее орудие, когда к тебе господин
обращается. Место рождения помнишь?
       - Ну... в бараке... или где-нибудь на задворках, в курятнике...
если летом - так, скорее, в поле где-нибудь, а если зимой - так и в
хлев пойти могла, спрашивать-то некого... померла мать.
       - Пишу - "Вавилон". Имя матери... а, не требуется. Хорошо.
Давай, места служения называй. "С... по..."
       Мурзик долго и мучительно давил из себя воспоминания. Где
он служил и чем там занимался - то помнилось хорошо. Кто рядом
был - того тоже не забыл. А вот с датами у моего раба было совсем
худо.
       Кое-как заполнили.
       - Свободных в роду нет?
       - Нет.
       Я поставил прочерк.
       - Какими специальностями владеешь?
       - Ну, забойщик... шпалоукладка, понятное дело... бульдозером
управлять мог когда-то, сейчас вс„ перезабыл, поди... готовить вот
Цира научила - спасибо ей, душевная девушка... А вы что,
господин, продавать меня надумали? Гарантия еще не истекла,
через биржу-то оно всяк удобнее...
       - Продавать тебя, как же! - сказал я, озлившись. -
Освобождать тебя буду. Не хватало еще, чтобы я, великий Энкиду,
самого себя в рабстве держал. Сумасшедший дом получается...
       Мурзик ойкнул и пал в продавленное кресло, спугнув кошку.
       - А что я делать буду? - спросил он. - Я свободным-то
никогда и не был...
       - Откуда мне знать... Вот тут и спрашивают: что ты,
освобожденный раб Мурзик, делать будешь? Где жить будешь, в
частности? Обеспечен ли ты жилплощадью? Мардук-Ваал, ну и
порядки! Что же, теперь и раба не освободить, если квартиру ему
купить не на что! Либо на свою родную жилплощадь прописывай...
       - А вы не освобождайте, - тихо сказал Мурзик. - Куда я
пойду? По подвалам побираться?
       - Молчи, говорят тебе... Ладно, я с Ицхаком поговорю. Все
равно он штат расширять собрался. Пусть тебя в уборщицы возьмет
и какую-нибудь ведомственную комнатку даст, что ли...
       Я снова уткнулся в анкету.
       - "Есть ли на теле освобождаемого клейма или какие-либо
иные знаки и отметины, позорящие звание вавилонского
гражданина?" Мурзик, много на тебе отметин?
       - Много, - мрачно сказал мой раб.
       - Будут проблемы с получением гражданства. Тут требуется
оплатить косметическую операцию...
       - Да не надо ничего этого, - снова завелся Мурзик.
       Я хлопнул по столу кулаком.
       - Энкиду, грх-аанья!
       - Йо-ло, - утух Мурзик.
       - То-то же. Насчет косметической операции надо будет Циру
спросить... Бабы про такие вещи хорошо знают...
       Я взял другую бумагу. Вчитался хорошенько. Это было
извещение о необходимости уплаты налога на освобождаемого
раба. Шестьдесят сиклей. Грабеж! На эти деньги живого раба
купить можно.
       Третья квитанция была счетом в банке. Освобождающий
обязан открыть освобождаемому счет в банке, дабы тот по
освобождении не стал обузой на шее государства и не пополнил
ряды преступников, толкаемый к тому голодом и нуждой.
Минимальная сумма взноса - сто сиклей.
       - Полгода будешь мне свою зарплату отдавать, - решил я,
складывая бумаги. - Долговую расписку напишешь.
       И пошел спать. Мурзик долго еще сидел на кухне, в темноте.
Он был совершенно подавлен.

       * * *

       Косметический салон обошелся мне без малого в 38 сиклей. Я
предъявил документы на владение рабом, заполнил по форме
расписку в том, что снятие клейм и татуировок с тела означенного
раба производится с ведома и по настоянию владельца. Заплатил
госпошлину в шесть сиклей три четверти быка. Получил марку,
наклеил ее на медицинскую справку.
       Затем пришлось платить еще за место в базе данных. Я
говорил уже, что мой раб представлял собою ходячее наглядное
пособие по географии строек эпохи Восстановления. Данные о
клеймах и отметинах Мурзиках заняли хренову уйму килобайт и
обошлись мне еще в пятнадцать сиклей.
       Хорошо хоть, русалка и "Не забуду восьмой забой"
обязательной регистрации не подлежали.
       Недешево стала и сама услуга. Правда, мази мне выдали
бесплатно, но не такой я дурак, чтобы не понимать: стоимость всех
этих притирок была изначально забита в стоимость услуги.
       Мурзика мне выдали через три стражи. Судя по виду моего
раба, эти три стражи он провел в непрерывных страданиях. Под
свитером бугрились бинты, морда бледная, как мука, - брел,
пошатываясь, между двух санитаров в зеленых халатах. Санитары
имели вид свирепый, неприступный, ручищи волосатые, поступь
твердую - я даже оробел.
       Они доставили Мурзика в холл и сдали мне под расписку. Я
шкрябнул подпись в графе "раб получен", забрал гарантийный
талон и пластмассовый контейнер с лекарствами, и санитары ушли.
       Мурзик безмолвно блуждал глазами и норовил осесть на пол.
Я водрузил его на лавку и отправился ловить рикшу.

       * * *

       Очищенный от позорящих звание вавилонского гражданина
отметин Мурзик еле добрался до дома и бесполезной колодой
рухнул на мой диван. Я пошел и купил для него складную кровать.
Установил ее на кухне. После этого места в кухне уже не
осталось. Отправил шатающегося Мурзика на кухню - нечего мой
диван своими мазями прованивать.
       Чтобы успокоить нервы, посмотрел по 22-му ашшурскому
каналу репортаж о драке в эламском парламенте. Посмеялся.
Настроение у меня улучшилось.
       Заглянул на кухню - посмотреть, не подох ли еще мой
освобождаемый раб. Уж конечно кошка, возликовав, перебралась
жить на мурзикову кровать. И потомство свое туда же перетащила.
Мурзик лежал, обсиженный котами, пах целебными мазями и глядел
в потолок.
       Я отправился в грязноватое кафе на нашей улице и принес
оттуда Мурзику прохладные котлеты и отварной рис с подливкой.
       Мурзик ел и очевидно страдал.
       - Тебя что, Мурзик, никогда не пытали? - спросил я.
       Мой раб сказал, что нет, никогда.
       - Терпи, Мурзик, свобода того стоит.
       Мурзик выразил сомнение. Я обозвал его неблагодарной
скотиной. Насчет этого Мурзик не возражал. Я видел, что ему
очень плохо.
       А Цира, эта сучка, как назло, запропала. В храмах
Эрешкигаль под землей отсиживалась, не иначе. Глаз свой
залечивала.

       * * *

       Назавтра я подступился к Ицхаку за справкой о
трудоустройстве.
       Время для этого я выбрал не самое подходящее. Но у Ицхака
сейчас и не могло быть подходящего времени. Его разрывало на
части между потребностью непрерывно трахать очкастую девицу и
необходимостью расширять сферу деятельности нашей
прогностической фирмы.
       Однако я не мог ждать, пока сложная семитская душа моего
шефа обретет надлежащий покой. И потому без затей взял его под
руку во время обеденного перерыва.
       - Блин! - сказал Ицхак, обливаясь горячим кофе. - Ты что,
Баян, ебанутый?
       - Сам ты ебанутый, - огрызнулся я, разом забыв о
необходимости быть покладистым.
       Но Ицхак только вздохнул.
       - Если бы... - сказал он мечтательно.
       - Изя, - вкрадчиво начал я, подсаживаясь к нему за столик.
       Мы обедали в маленьком кафе в трех шагах от нашего офиса.
Кафе стало процветать одновременно с нами и отчасти - благодаря
нам. Это был своеобразный симбиоз двух небольших частных фирм.
       - Как обычно? - спросила нас девушка, высовываясь из-за
стойки.
       Мы даже не кивнули. Она крикнула повару, чтобы тот запек
картофель в гриле и нарезал салат, только без лука.
       - Изя, - сказал я, вытирая своим носовым платком кофейное
пятно на его рукаве. - Ты говорил как-то, что собираешься
расширить штат.
       Ицхак склонил голову набок и зашевелил носом, как
муравьед.
       - Говорил.
       - Уборщицу брать будешь?
       - Очень возможно.
       - Возьми, Изя, возьми. Дело хорошее. Я, со своей стороны,
хотел бы тебе предложить одного человечка...
       - Не темни, Баян. Рассказывай сразу и все. Кто она, где
познакомились, здорова ли трахаться?
       - У тебя, Иська, одни бабы на уме. Это не она, а он.
       Ицхак поперхнулся и долго кашлял.
       - Не в этом смысле! - закричал я и гулко захлопал его по
спине.
       Багровы