елях и капиталистах. Он прочитал Карла Маркса  от  корки  до  корки.
Если подобные ему парни когда-нибудь захватят страну, я убегу  отсюда  к
чертовой матери в Мексику или еще куда. Для меня, пока  я  здесь,  самое
большое удовольствие в жизни - быть бродягой.
   Он продолжал распространяться по  поводу  отношения  к  жизни,  но  я
пропустил это мимо ушей. Возможно, старик  за  свои  дни  успел  сделать
больше, чем я, вы или  все  мы,  вместе  взятые,  и  теперь  имел  право
болтать.
   - Хотя, - сказал мой собеседник, - Спроул не коммунист, как  русские.
Он считает, что они извратили и абортировали истину.
   - Он фотограф по профессии?
   - Правильно. Делал с равным успехом снимки  свадеб  и  похорон.  Этим
кубинским ребятам к обручальному кольцу обязательно нужны белые кружева,
жесткие воротнички.  Кубинская  свадьба  -  красивая  штука.  А  местные
старики считают лучшим последним подарком себе собственный снимок.
   Старик проглотил третий бокал  муската.  Его  щеки  начали  принимать
пурпурный оттенок. Он тихо рыгнул.
   - Простите. Итак, о Спроуле. Он презирал свою работу, понимаете? Один
раз пришел сюда и сказал мне, что покажет сейчас самую прекрасную вещь в
мире, потом достал из папки фотографию. Никогда  не  догадаетесь,  какой
предмет был снят на ней. Доллар.
   - Вы говорите, Спроул часто появлялся здесь, делал по  заказу  снимки
на свадьбах и похоронах. А чем он занимается сейчас?
   - Не знаю. Никогда не интересовался. Парень купил себе машину,  очень
красивую. Когда я видел его последний раз, он был  одет  во  все  новое.
Похоже, ему удалось устроиться на хорошее место.
   - И когда ему начало так фартить?
   - Не знаю. Две, три, может, четыре недели назад. Мистер, время ничего
не значит для меня. Я даже не помню, какой сегодня день недели.
   - Студия на той стороне улицы все еще принадлежит ему?
   - Насколько я слышал...
   Старик так и остался с открытым ртом. Было  похоже,  будто  последние
слова застыли у  него  на  губах,  и  он  старается  осознать,  что  они
означают. Внезапно его речь стала бессвязной, глаза затуманились, голова
упала на стол. Мой собеседник провалился  в  глубокий  сон,  даже  забыв
опустить веки.
   Я подошел к бармену и протянул ему пять долларов.
   - Передайте один старику, а остальное возьмите себе. Я  еще  вернусь,
чтобы убедиться, получил он удовольствие от неожиданных денег или нет.
   Бармен вытер руки о фартук.
   - Прекрасно. Он снимает у меня наверху одну из комнат и благодаря вам
завтра солидно опохмелится. Только вы зря тратитесь, пытаясь помочь ему.
   - Старик и не просил помощи, - заметил я.  -  Он  выполнил  кое-какую
работу, и это плата за нее.

Глава 14

   Длинное двухэтажное здание на противоположной стороне улицы строилось
по неплохому проекту. Время не  пощадило  его,  оставив  свои  отметины.
Краска облезла и в некоторых местах превратилась  в  пятна  серой  пыли.
Остальные дома на улице имели три этажа и так же, как двухэтажное,  были
пусты. Видимо, уже давно кто-то выбил одно из  окон,  и  осколки  стекла
валялись на тротуаре. Рядом  с  пустой  рамой  находилась  узкая  дверь,
верхняя часть которой  представляла  собой  квадрат  матового  стекла  с
надписью: "А. Спроул. Фотограф".
   Я толкнул легкую панель, и она,  заскрипев  в  петлях,  подалась.  Из
крошечного вестибюля наверх вела освещенная  одной  лампочкой  лестница.
Второй  этаж  был  пропитан  специфическим  запахом  заваленного  хламом
старого  чердака  и  плесени.  Нельзя   сказать,   что   это   доставило
удовольствие моим ноздрям. Мрачное, таинственное помещение действительно
напоминало старый чердак. На окнах висели черные плотные  экраны,  стены
от потолка до пола скрывала темная драпировка. Вокруг  были  расставлены
фотокамеры и юпитеры. Слева от меня оказалась точно такая же дверь,  как
внизу. И здесь на матовом стекле красовалось имя  Спроула.  Изнутри  оно
освещалось фосфоресцирующим светом.
   Хозяин, видимо, услышал мои шаги на лестнице. Дверь открылась прежде,
чем я приблизился к ней. На пороге застыл маленький,  болезненного  вида
человечек с острыми чертами лица и большими  торчащими  ушами.  Падающий
сзади свет просвечивал их почти насквозь. Тонкие волосы песочного  цвета
были так тщательно прилизаны на черепе, что мужчина  с  первого  взгляда
казался лысым.
   - Извините, - поспешно произнес он ломким голосом, - студия  закрыта.
Приходите завтра к десяти часам утра.
   Я прошел мимо него. Мастер выбрал одну из комнат уединенного  чердака
под приемную. Здесь стояли диванчик, кресло, столик, на котором валялось
множество иллюстрированных  журналов,  тумбочка  и  телефон.  На  стенах
висели фотографии,  в  основном  свадебные.  Судя  по  всему,  они  были
выполнены хозяином студии.
   - Мне кажется, вы не  поняли  меня,  -  тонко  проговорил  Спроул.  -
Рабочий день окончен. Я собираюсь уходить.
   Я обернулся. В прямом  ярком  свете  черты  его  лица  выглядели  еще
острее: узкие глазки,  похожие  на  лезвия  челюсти,  цыплячья  шейка  с
огромным  адамовым  яблоком.  Мне  представилась  разозленная,  облезлая
мексиканская собака, готовая к броску.
   - Успокойтесь, Спроул. Я пришел не за снимком. Меня прислал Делани.
   - Делани?
   - Ага, Чучело.
   - Но, насколько я помню, мне не приходилось...
   - О, бросьте. Он просил меня зайти к вам.
   - Что-то я ничего не пойму.
   Фотограф стоял рядом с дверью. Вся  его  поза  выражала  чрезвычайную
осторожность.
   - Натали велела Делани поговорить с вами, -  продолжал  я.  -  Что-то
скоро должно произойти,  но  что  бы  это  ни  было,  Делани  собирается
вцепиться в дельце как черт.
   Очень медленно Спроул закрыл дверь.
   - Я не знаю никаких Делани или Натали. Но  даже  если  бы  знал,  все
равно не понимаю, о чем вы говорите.
   - Вы знакомы с человеком по имени Эд Риверс?
   - Я слышал о нем, но ни разу не видел.
   - Вы в курсе, что он сделал с Делани?
   - Если бы я знал Делани, то, весьма вероятно, мог бы.
   Я потер пальцами челюсть  в  надежде  выразить  этим  жестом  крайнее
раздражение.
   - Послушайте! - воскликнул я. - У меня вечер не свободен. Чем  дольше
мы будем  стоять  тут  и  молоть  языками,  тем  меньше  времени  у  нас
останется. Итак, Делани - полный остолоп, поэтому черт с вами и с ним. Я
все передам Квинтону.
   - Подождите, - сказал Спроул, когда я  направился  к  выходу,  -  Что
Риверс сделал с Делани?
   - А я думал, вам уже сообщили...
   - Что он сделал?
   - Нашел фотографии.  Немного,  правда.  Набил  Чучелу  морду.  Натали
оглушила его  и  уничтожила  снимки,  но  Риверс  все  еще  на  свободе.
Объяснять вам дальше?
   Его бледное, угловатое лицо позеленело.
   - Какое это имеет отношение ко мне? Я взглянул на испугавшегося парня
и покачал головой.
   - Отлично. Пусть Риверс отыщет нужный след.
   - Ко мне?
   - Прямо к вам.
   - Но те люди, о которых вы  упомянули...  Они  не  должны  раскрывать
моего имени.
   - В этом будьте уверены.
   - Тогда как...
   - У Риверса свои методы.
   Спроул быстрыми, короткими шажками подбежал к тумбочке,  коснулся  ее
верха пальцами и застыл в раздумье. Потом он обернулся  и  посмотрел  на
меня.
   - Не вижу возможных вариантов...
   - Вы фотограф. Риверс прощупает всех  профессионалов  и  любителей  в
городе.
   Зеленоватый оттенок кожи Спроула поблек и уступил место  ярко-белому.
Белизна особо проявилась вокруг губ.
   - Это займет у него несколько дней.
   - Или часов. Все зависит от того,  каким  путем  решать  эту  задачу.
Риверс опытный человек. Он всегда выбирает короткие пути. Итак, мы будем
болтать или займемся делом?
   Он стоял и не двигался.  Мозг  его  работал  с  полной  нагрузкой.  Я
нетерпеливо щелкнул пальцами.
   - Идемте, идемте. Сложим  весь  товар,  унесем  отсюда  и  где-нибудь
спрячем, пока не появился Риверс.
   Я шагнул к Спроулу и не знаю, каким образом заметил,  что  его  глаза
потемнели. Фотограф открыл тумбочку  и  достал  пистолет,  затем  быстро
развернулся, поставив тумбочку  между  нами.  Он  посмотрел  на  меня  и
сказал:
   - Я вас не знаю. Если вы можете  соображать,  то  поймете,  о  чем  я
говорю.
   Левой рукой Спроул подтянул к себе телефонный  аппарат,  не  сводя  с
меня глаз, набрал номер и дождался ответа.
   - Это Астон, - произнес  он  в  трубку.  -  Ко  мне  пришел  какой-то
парень... Говорит, его прислали... Огромный, похож  на  медведя...  Нет,
имени не назвал... После вчерашнего... Что? а, я уже  сказал,  похож  на
медведя... Описание точное... Хорошо... Я еще позвоню.
   Трубка легла на рычаг.
   -  Вы  Риверс,  -  произнес  фотограф  тонким  голосом.  -  Чертовски
остроумно, не правда ли?
   - Это была только попытка, - ответил я. - В чем моя ошибка?
   - Вы начали сразу с цели своего визита. В этой студии нет ничего, что
нужно собрать и спрятать, как вы предполагали.
   - Значит, товар высылается немедленно, а не накапливается пачками.
   - До сих пор не имею понятия, о чем вы все время говорите.
   - О фото и кинопленках, помогающих набить кошелек. Где  они,  кстати,
хранятся?
   - Ничего не знаю.
   - Когда Квинтон собирается смотаться?
   - Не в вашем положении задавать вопросы, - злобно заявил Спроул.
   - Знаю. У вас пистолет,  но,  подумав  минуту-другую,  я  решил,  что
совсем не боюсь вашего оружия. Вы давно знакомы с Квинтоном?
   - Никогда не слышал этого имени.
   - И Делани?
   - Да. А теперь убирайтесь.
   - С Рассом Леппертом вы хорошо знакомы?
   - О нет. - Его голос достиг на этой фразе высоты женского сопрано.  -
Не двигайтесь! Говорю вам...
   - А я говорю вам, что вы  всего  лишь  маленькое  пятно  грязи.  Меня
тошнит всякий раз, как я вспомню о  делишках  вашей  банды.  Сумасшедший
убийца работает на вас. Он заслужил самую страшную кару,  но  достойного
наказания для тех, кто им управляет, человечество еще не придумало.
   - Стойте, Риверс! Я вас предупреждаю!
   - Вы дерьмо, Спроул, такое же  дерьмо,  как  то,  которое  плавает  в
канализации.
   - Я знаю, что говорю...
   -  Не  верю,  -  перебил  я  его.  -  У  вас   не   хватит   мужества
воспользоваться оружием.
   - Ошибаетесь! Я выстрелю в целях самообороны.
   - Ну, ну, покажите свою храбрость. Никогда не  поверю,  что  человек,
занимавшийся такими делами, как в Луизиане.., и такими, какими, по моему
глубокому убеждению, занимаетесь здесь, может смотреть другому  в  глаза
прямо. С оружием или без него.
   Мои слова звучали довольно убедительно, но мерзкий, липкий пот все же
катился по груди. Я не заметил, каким  образом  мои  внутренности  вдруг
стали разбухать и  заставили  меня  начать  движение  по  направлению  к
Спроулу. Его лицо побледнело еще больше. Он попятился, пока не  уткнулся
в стену и не мог отступать дальше. Он был загнанным  в  угол  трусом,  и
опасность приближалась к нему.
   Сейчас!
   Спроул слишком долго медлил. Я изогнулся и ударил  его.  С  коротким,
застывшим в горле криком он попытался ответить мне рукояткой  пистолета,
но тонкое запястье лишь скользнуло по моей ладони. Упруго  оттолкнувшись
ногами, я врезался в Спроула,  почувствовав  плечом  вдавившийся  живот.
Фотограф задохнулся, упал, и мне удалось вырвать из  ослабевших  пальцев
оружие. Бедняга распластался на полу, держась за живот. Рот  был  широко
раскрыт, язык вывалился наружу. Я  дал  ему  отдышаться,  а  пока  вынул
обойму, опустошил ее и  бросил  пистолет  в  тумбочку.  Затем  я  поднял
Спроула за плечи и помог добраться до диванчика. Ему  потребовался  лишь
легкий толчок, чтобы свалиться во все еще согнутом  положении  на  более
удобное, чем пол, ложе. Придвинув себе кресло, я сел на подоконник.
   - Ну, теперь, мне кажется, мы сможем спокойно поговорить.

Глава 15

   Когда дыхание Спроула восстановилось, он начал рыдать. Я вдруг понял,
что фотограф на самом деле  плачет.  Это  были  слезы  жалости  к  себе,
ненависти к моей персоне и ко всему миру в целом.
   - Начнем с Лепперта?  -  спросил  я.  -  Вы  не  подскажете  мне  имя
человека, нанявшего сумасшедшего на кровавую работу?
   - Я ничего не знаю, - сквозь зубы пробормотал Спроул.
   - Лепперта мог подослать Квинтой, - предположил я, - или Натали,  или
Делани и даже, может быть, вы, дружище. Любой из вас мог  иметь  причины
заткнуть глотку Джерлу Эдкоку и Ине Блэйн.  Но  акция,  подобно  веселой
попойке, имела и  побочный  эффект  вроде  похмелья.  Сильная  моральная
травма нанесена приемной  матери  парня.  В  тюрьме  оказалась  молодая,
красивая девушка. Теперь ее репутация подмочена, и  она  может  потерять
все, чего день за днем добивалась с таким трудом. Я  попал  в  выгребную
яму, куда мне  совсем  не  хотелось.  Так  давайте  начнем  лечиться  от
похмелья, Спроул. Скажите мне имя.
   - Клянусь, я не знаю никаких имен, Риверс.
   - Вы делали фотографии для известного вам человека.
   - Я делал их для очень многих людей.
   - Вы прекрасно понимаете, снимки какого рода я имею в виду. Эти вы не
станете отдавать незнакомому человеку.
   Трясущейся рукой Спроул прикоснулся ко мне.
   -  Пожалуйста,  оставьте  меня,  Риверс.  Я  ничем  не  могу  вам  ни
навредить, ни помочь.
   - Полагаю, вы уже никому не можете навредить.
   - Правильно. Вы должны мне поверить.
   - Ваши доводы не стоят и кучки собачьего дерьма, Спроул. Я  устал  от
подобного разговора.
   - Нет! - вскрикнул он. - Подождите! Пожалуйста...
   Фотограф вскочил с диванчика и, шатаясь,  проковылял  к  тумбочке.  Я
позволил ему открыть ящик. Он достал ключ и с трудом попал  им  в  замок
другого ящика. Мне очень захотелось узнать,  что  в  нем.  Спроул  вынул
тонкую пачку банкнот, не больше сотни долларов.
   - Вы частный сыщик, работаете на клиента за деньги.  Я  заплачу  вам.
Здесь для начала сто долларов. Посмотрите, Риверс, целых сто долларов.
   Он с  нежностью  взглянул  на  банкноты,  затем  с  заметным  усилием
протянул их мне. Я взял деньги из его дрожащих  рук  и  стал  перебирать
шелестящие бумажки. Лицо фотографа озарилось радостью.  Полуистерический
смех забурлил в его горле. Я начал рвать  банкноты  на  мелкие  кусочки.
Глаза Спроула расширились от ужаса. Он попытался собрать обрывки бумаги,
бывшей несколько секунд назад  деньгами,  затем  отпрянул  от  тумбочки,
закрыл лицо ладонями и зарыдал.
   - Итак, Спроул, - произнес я.
   - Нет, не могу... Даже если бы мне было  что-нибудь  известно...  Эти
люди не позволили бы мне оставаться живым.
   - Как вы думаете, что я собираюсь делать дальше?
   - Вы не убьете меня. Не можете. Это не  принесет  вам  ничего,  кроме
новых неприятностей.
   Фотограф опустил руки и отодвинулся от меня. Мгновенно, словно крыса,
он  развернулся,  распахнул  рамы  с  матовыми  стеклами  и   наполовину
высунулся наружу. Пронзительный крик Спроула эхом разнесся по  улице  до
того, как я подбежал к нему.
   - Помогите... Убивают... Помогите!
   Я взглянул на его дрожащий  кадык,  почувствовал  огромное  искушение
врезать по нему, но сдержался. В панике фотограф отпрянул в  сторону,  и
это дало столь  необходимую  для  него  передышку.  Мы  больше  не  были
наедине. Крики привлекли внимание жителей соседних домов.
   Я вышел  из  здания  и  пересек  улицу,  когда  из-за  угла  вынырнул
торопящийся полисмен.

***

   Пища в  тюрьме  Тампы  была  обильной  и  питательной,  однако  Эллен
выглядела так, будто потеряла фунтов  десять,  питаясь  ею.  Симпатичное
личико сильно осунулось, стройное тело казалось слишком худым в  унылой,
серой тюремной одежде. Каштановые волосы потеряли  блеск.  Только  серые
глаза оставались ясными и спокойными.
   Дверь камеры захлопнулась за мной. Девушка стояла возле стены молча и
не двигаясь, Пока я не произнес:
   - Присядьте, Эллен.
   Она подошла к койке и легко опустилась на краешек. Я расположился  на
грубо сколоченной табуретке. Секунду-другую мы смотрели друг  на  друга.
Наконец Эллен Григсби сказала:
   - Очень мило с вашей стороны навестить меня, мистер Риверс.
   - К сожалению, у меня было много  дел,  иначе  я  оказался  бы  здесь
гораздо раньше.
   -  Ко  мне  приходили  мой  сосед  священник  и..,  мисс  Найт.   Она
настаивала, чтобы я взяла у нее немного  денег...  Мисс  Найт  одинокая,
несчастная женщина, мистер Риверс.
   - Вы правы.
   - Джерл портил все, к чему прикасался, ведь так?
   - Включая самого себя.
   - Да. - Девушка задумалась. - Это правда. Наверное,  мне  нужно  было
пожалеть его?
   - Если бы вы смогли, - ответил я.  -  Главное  сейчас,  не  позволить
цепной реакции, вызванной им, утопить вас.
   - Утопить меня? - Она улыбнулась улыбкой пожилой, мудрой  женщины.  -
Если вы опустились так низко,  что  не  в  состоянии  двигаться  дальше,
можете оставаться спокойной - вам не удастся погрузиться ниже дна.
   - Вы признались в чем-нибудь адвокату штата?
   - Нет.
   - Полиции?
   - Нет.
   - Значит, пока еще вы не ударились о дно.
   - Вы хотите сказать, потому что я не согласилась с  предложенным  ими
выходом из положения и не согласилась тащить на себе груз лжи?
   - Нечто в этом роде, - Вы ошибаетесь, - сказала Эллен.  -  Это  часть
дна, о которое придется удариться. Наверное, стоит  поступить  так,  как
полиция просит меня, дать нужные им показания.  Тогда  удастся  остаться
живой. Меня посадят в тюрьму. Я буду думать о  происшедшем  и  гнить  со
своими размышлениями гораздо дольше, чем хотелось бы. Однако то,  что  я
хочу, больше во внимание не принимается. Дно.., дно,  конечно,  немножко
каменистое. Но я отказываюсь от всех возможностей спастись  и  падаю  на
него. Не знаю почему.
   Губы девушки стали тонкими, глаза горели, отражая жестокость мира,  в
котором она родилась и в котором росла.
   - Впрочем, возможно, я знаю почему, - произнесла Эллен. - Может быть,
из-за того,  что  полиция  считает  соответствующие  их  версии  события
естественными. Я имею в виду ту жизнь, которую мне приходилось вести,  и
Джерла с его  темными  делишками.  Он  пришел  из  Коллинз-Хейтс,  чтобы
подыскать подходящую девушку из нашего  района,  и  получил  пулю.  Труп
обнаружили в доме, где я живу. Полиция арестовала меня  и  безоговорочно
согласилась с самым простым ходом событий как с вполне ЕСТЕСТВЕННЫМ.  Вы
понимаете?
   Ее начала бить дрожь, скорее ощущаемая  интуитивно,  нежели  заметная
внешне.
   - Думаю, да, - ответил я.
   -  Меня  иногда  мучили  приступы  бешенства.  Правда,  правда,  могу
поклясться. Всегда везде одно и то же. Смотрят не на тебя, а на условия,
в которых ты живешь. Мальчики постоянно чувствовали себя со мной легко и
свободно, потому что средой моего обитания является известный вам и всем
район. Полисмены, окружившие меня и осветившие лучами  фонариков,  вдруг
стали воплощением всего мира. Все-таки  я  бы  прокляла  себя,  если  бы
решила солгать и облегчить им таким образом работу. Умирать, конечно, не
хочется, но я не могу позволить заточить саму себя в  тюрьму  и  умереть
там, вспоминая, как мне с помощью неправды удалось сделать любезность  и
облегчить жизнь чужому миру.
   Наконец дрожь стала заметна на губах и по рукам девушки.
   - Вы не умрете, Эллен, - сказал я.
   - Хотелось бы верить.
   - Вы не умрете, если раньше не умру я.
   - Вы... Вы мне верите?
   - Да.
   - Вы в самом деле верите, что я не убивала Джерла?
   - Я убежден в этом.
   Эллен попыталась взять себя в руки и  унять  дрожь.  В  серых  глазах
появилось опасение.
   - Вас прислала полиция?
   - Нет.
   - Вы не работаете на ,них, чтобы предать меня?.
   - Нет.
   Она решила выложить свой главный козырь.
   - Хорошо. Если  вы  считаете  меня  невиновной,  почему  не  идете  в
полицию?
   - У меня нет ни одного определенного факта, ни одного доказательства,
ничего, что могло бы поколебать их уверенность в  вашей  вине.  Я  могу,
конечно, встретиться с вашим следователем и два, и  три  раза,  выложить
ему свои соображения, но это не  поможет,  а  толь  ко  насторожит  его,
заставит применить б