мне  было
видение. Я видел, как по полю к нам бежит Курик, за  ним  гонится  лев,  а
путь ему преграждает высокий обрыв. Потом Курик перебирается через быстрый
поток у подножия утеса. Поток опрокидывает его, а лев ревет от  радости  и
бросается на Курика. Вот они катаются в воде, и у Курика остался лишь один
сверкающий серый нож, чтобы защитить себя от большого льва.
     Речел могла поклясться, что прошлой ночью погремушка  Гламуга  ни  на
секунду не переставала грохотать. И все же  он  каким-то  образом  заснул,
увидел сон и  должен  был,  согласно  обычаю,  рассказать  о  нем  первому
встречному.
     - Курик отбился или погиб? - спросила она Гламуга.
     - Не знаю, я проснулся и вновь сидел в шатре. Ламинак дрожала, но  не
от холода ночного ветра, потому что было тепло, а от холода ветра, который
нес смерть. Речел  рассказала  о  видении  Гламуга  Драммонду  и  Роберту.
Драммонд  посмеялся,  сказав,  что  колдун   лишь   выдает   желаемое   за
действительное, потому что Грибердсон подорвал  его  врачебный  авторитет.
Фон Биллман, имевший опыт общения с дикарями, был не столь скептичен.
     - Но если сон - своего рода телепатия, почему Джона видел  Гламуг,  а
не я? Я ведь ему гораздо ближе, чем этот первобытный шарлатан,  -  сказала
Речел.
     - Он не шарлатан. Он верит в то, что делает, и старается изо всех сил
- ответил фон Биллман. - А сообщение он принял потому, что у него  есть  к
этому способности, а у вас нет. Мозг его настроен на ту же длину волн, что
и мозг Грибердсона.
     Речь усмехнулась. Но все же она была встревожена. Если бы она  узнала
о видении, находясь в привычном окружении, в многоэтажном мегаполисе,  она
бы посмеялась, но здесь, в этом диком мире, поверить в любое чудо было так
же просто, как в мамонтов и пещерных львов, достаточно было оглянуться.
     Стояло жаркое лето. Олени бродили вокруг бесчисленными стадами, племя
трудилось не покладая рук, делая запасы на  зиму,  отрываться  надолго  от
этом занятия люди не могли. Ламинак похоронили на рассвете следующего дня,
вырыли могилу пять футов в длину, три в ширину и два в глубину. Дно могилы
выстелили шкурой мамонта, на нее положили медвежьи шкуры. Ламинак до пояса
завернули в шкуру медведицы, предварительно раскрасив тело красной охрой и
надев ей на голову венок из яркой камнеломки. Под  бой  барабанов  четверо
мужчин опустили тело в могилу.
     Умершую положили на правый бок, лицом к восходящему солнцу. На шее  у
нее было ожерелье из  морских  раковин,  в  руках  кукла  с  человеческими
волосами.
     Тело закрыли скрещенными бивнями мамонта и  посыпали  его  лепестками
камнеломки. Могилу забросали землей с помощью деревянных лопат,  а  сверху
выложили холм из больших  камней  -  не  лишняя  предосторожность  в  краю
кишащем волками и гиенами.
     Речел плакала,  когда  комья  земли  падали  на  голубовато-серое,  с
пятнами красной охры лицо Ламинак. Причиной  слез  были  ее  неразделенная
любовь к Грибердсону и его привязанность к девочке. Но плакала она,  может
быть, еще и потому, что в смерти Ламинак увидела нечто большее, чем просто
смерть. Она вспомнила о том, что все, кто уже родился и кто  еще  родится,
неизбежно умрут. Что толку в жизни, если ей предстоит оборваться?
     И пусть ты проживешь даже сто лет, сто счастливых долгих лет,  ты  не
будешь знать, что жил, когда умрешь,  а  значит,  ты  мог  бы  и  не  жить
вовсе...
     Время сбросило Ламинак со счетов, оно не оставит  даже  следа  от  ее
могилы.
     Речел знала здесь каждый дюйм земли, так как в подготовку  экспедиции
входило археологическое исследование местности.
     Могилы Ламинак в двадцать первом веке здесь обнаружено не было, как и
свидетельств тому, что племя воташимгов останавливалось в этом  районе  на
протяжении многих поколений. В послеледниковую эпоху бури, сильные дожди и
наводнения снесли все, что накопилось со времен палеолита.  Кости  Ламинак
дожди смоют в долину, и река унесет их неизвестно куда.
     Когда положили последний камень, Гламуг прошел вокруг могилы в  танце
девять раз, направляя ва-оп  на  север,  юг,  запад  и  восток.  Затем  он
отправился к себе в шатер, где жена уже приготовила ему отвар из  каких-то
кореньев. Гламуг должен был выпить его, завершая обряд.
     Через два дня Речел увидела Джона Грибердсона.  Она  несла  в  машину
времени кассеты с фильмами и образцы,  как  вдруг  заметила  на  горизонте
крошечную фигурку.
     Она сразу же узнала его. К тому же с собой у нее был бинокль,  и  она
смогла отчетливо разглядеть лицо Джона. Сердце ее учащенно забилось.
     Грибердсон тоже узнал ее и махнул рукой, но быстрее не побежал. Любой
из путешественников, возьмись он сейчас бежать с Джоном наперегонки, сразу
бы выдохся, а любой из дикарей быстро остался бы позади. Когда  Грибердсон
остановился перед ней, Речел не заметила, чтобы он тяжело дышал.
     - Привет, - сказал он улыбнувшись.
     Она подошла, обняла его, заплакала и рассказала о том, что  случилось
с Ламинак, о том, как девочка умерла тоскуя по  нему.  Грибердсон  оторвал
Речел от себя и произнес:
     - Вы ведь не знаете точно, от чего она умерла? Анализатор  не  всегда
дает правильный ответ.
     - Мне жаль. Может быть, я должна была промолчать,  но  это  было  так
очевидно...
     - Я не могу всю жизнь сидеть на месте и  быть  привязанным  к  одному
человеку. Но если то, что вы сказали, правда, это значит...
     - Девочка оказалась неподходящей для вас? - спросила Речел. - Она  не
смогла бы стать вам хорошей женой? Джон, вы, вероятно, не в своем уме.  Вы
не смогли бы взять ее с собой в наше время. Она погибла бы в том  чужом  и
совершенно непонятном для нее мире, оторванная от своего племени. Если она
умерла, считая, что лишилась вас, то от тоски по своему народу она  умерла
бы тем более!
     - Я не говорил, что жениться на ней входило в мои планы, - сказал он.
- Просто я очень к ней привязался. Я чувствую...
     Грибердсон отвернулся и отошел. Речел вновь заплакала, на этот раз из
жалости к нему - она знала, Джон плачет сейчас о Ламинак - и из жалости  к
себе. Его горе означало, что он любил эту девочку.
     Через несколько минут он вернулся.
     Покрасневшие глаза выдавали недавние слезы.
     - Надо идти в лагерь, - сказал он. - Будьте добры, расскажите, мне  о
том, что произошло в мое отсутствие?
     Рассказать, действительно, было о чем. Но Речел уже  давно  не  давал
покоя сон Гламуга. Ей очень  хотелось  знать,  произошло  ли  все,  о  чем
рассказал  ей  шаман,  на  самом  деле.  Вопрос  Речел   поначалу   удивил
Грибердсона, но узнав о видении колдуна он, казалось, получил  достаточные
объяснения. Словно не было ничего необычного в том, что один человек может
разговаривать с другим, отделенным  от  него  порядочным  расстоянием,  не
прибегая ни к каким известным средствам связи.
     - Видимо, это какая-то разновидность телепатической связи. Да, у меня
было приключение со львом и его подругой. И все  происходило  именно  так,
как описал Гламуг.
     - Но он сказал, что вы были вооружены лишь ножом, а лев, когда  напал
на вас, не был даже ранен.
     - Все верно, - улыбнулся Грибердсон. - Но я здесь, а лев - мертв.
     Вечером, когда ученые и  вожди  со  своими  людьми  расселись  вокруг
большого костра, англичанин рассказал о своем походе.  Он  шел  на  север,
стараясь двигаться по прямой. В среднем в день он  делал  пятьдесят  миль,
хотя несколько дней шел обычным шагом, торопливо исследуя почву,  фауну  и
флору. Он  миновал  земли,  которые  окажутся  под  водой,  когда  растают
ледники, нашел Темзу и место, где будет выстроен  Лондон,  покрытое  почти
целиком болотами или  мелководными  озерами.  Земля  там  была  еще  более
скудной и еще более походила на тундру,  чем  во  Франции.  Он  повстречал
несколько мамонтов и носорогов, изредка попадались львы, медведи и  гиены,
особенно  много  было  волков,  которые  охотились,  главным  образом,  на
северных оленей и лошадей.
     Далее он отправился на север и обнаружил, что ледник  не  достиг  его
родины в Девоншире. Вернее, эти места лишь недавно освободились ото льдов,
и  там  уже  появились  карликовые  растения  и   мох.   Второе   поместье
Грибердсона, где в двадцать первом веке будет стоять замок  его  семьи,  в
Йоркшире, находилось под стофутовой толщей льда.
     - Я прошел  сотню  миль  вдоль  границы  ледника.  Потом  повернул  и
двинулся домой, но на перешейке случилось непредвиденное  -  мне  пришлось
двое суток отсиживаться в пещере. Я встретил волков, которые,  видимо,  не
знали страха перед человеком. Такой  крупной  стаи  я  никогда  прежде  не
встречал - их было больше пятидесяти.
     - А как же ваше ружье? - спросил фон Биллман.
     - Я потерял его, когда взбирался на обрыв, чтобы оторваться  от  них.
Иногда приходилось останавливаться, чтобы застрелить волка, но  потери  их
не обескураживали. Они лишь пожирали убитого и вновь лезли за мной. Скорее
всего,  они  были  очень  голодны,   ничем   иным   не   объяснишь   такую
решительность. В общем, я случайно поскользнулся и угодил  бы  прямиком  к
ним в пасть, если бы не схватился за выступ скалы. Но ружье провалилось  в
щель, и даже потом, отбившись от волков, я не сумел его достать.
     - Вы должны были взять с собой револьвер, - сказала Речел.
     - Мне не хотелось таскать с собой лишний груз.
     - Но как вам удалось справиться с  целой  стаей,  имея  один  нож?  -
спросил Драммонд.
     Перед этим Грибердсон сказал, что копье, которым он убил  львицу,  он
сделал после схватки с волками.
     - Я убил несколько волков, когда они карабкались ко мне по склону,  -
сказал Грибердсон. - В пещеру они могли попасть только так. А потом  волки
просто ушли. Видимо сожранные сородичи несколько приглушили  их  охотничий
азарт.
     Узнав, что к Драммонду вернулся здравый рассудок, Грибердсон позволил
себе  лишь  одно  замечание.  Он  выразил  надежду,  что  тот   выздоровел
окончательно.
     Речел догадалась, что Грибердсон хотел бы  быть  уверен  в  том,  что
Драммонд отказался от мысли убить кого-нибудь из  них.  Драммонд,  в  свою
очередь, дал слово, что полностью принял действительность  и  не  позволит
себе насилия ни в коем случае.
     Грибердсон подверг его ряду психологических тестов,  пытаясь  выявить
скрытые агрессивные побуждения. Результаты его,  видимо,  удовлетворили  -
оружие Драммонду он вернул, но следил, чтобы  вооруженный  Силверстейн  не
находился у него за спиной. Речел заметила это.
     И  все  же  налицо  были  решительные  перемены.  Прежде  ученые,  за
исключением фон Биллмана, редко принимали безоговорочно друг друга, теперь
же они работали с минимальными трениями и гораздо упорнее, чем прежде.
     Перерыв в общении пошел им, видимо, на пользу. Все ближайшие  участки
были изучены и, кроме самих  туземцев,  поблизости  не  оставалось  ничего
интересного. С каждым днем приходилось уходить все дальше.
     Нагрянула зима. Температура понемногу повышалась, с каждым годом чуть
интенсивнее таяли ледники, но все же снегопады  были  сильными,  а  морозы
суровыми. В эту зиму племя откочевало вслед за северными оленями.  Крупные
животные исчезли полностью.
     Казалось, все стада покинули эту часть Франции.
     Наконец, к радости фон Биллмана, Грибердсон решил вести  племя  туда,
где со временем будет располагаться Чехословакия.
     Пусть глубокие снега замедлят их продвижение, но в  Чехословакии  они
смогут осесть на зиму, а то и на лето, если дичи будет достаточно.
     Обойдя с севера Альпы, покрытые  мощными  ледниками,  путешественники
миновали Германию, проследовали руслом Дуная - в то  время  его  география
отличалась  от  нынешней  -  и  с  севера  вошли  на  территорию   будущей
Чехословакии.
     Для зимовки выбрали большую пещеру. У вождя Таммаша развился  артрит,
который Грибердсон попытался вылечить. Но лечение дало побочный эффект,  и
как-то летним днем Таммаш, гнавшийся за раненой лошадью, рухнул  замертво.
Вскрыв тело, Грибердсон обнаружил повреждение сердечной мышцы.
     В то лето не умирали ни женщины, ни дети, но без несчастий все же  не
обошлось.
     Сильнейший воин племени Ангрогрим бросил копье в отбившегося от стада
детеныша мамонта, но поскользнулся при этом. Он ударился головой о  камень
и умер, прежде чем раненый мамонтенок раздавил ему грудную клетку.
     Жена шлюанга Карнала подавилась рыбьей  костью,  и  ее  место  заняла
Амага.
     На следующее лето племена вновь вернулись  в  долину  реки  Везер  во
Францию.
     Фон Биллман был разочарован, ему не удалось найти  язык,  который  со
временем мог превратиться в индохеттский.
     - Неужели вы действительно верили, что найдете его? - спросил Джон. -
Кто бы ни были эти протоиндохетты, они должны жить где-то  в  Азии  или  в
России. Возможно, они позже мигрируют в Германию, но не раньше  чем  через
несколько тысяч лет. - И улыбнувшись добавил. - Не исключено,  что  именно
сейчас они находятся в нескольких милях от нас.
     - Вы немножечко садист, Джон, - сказал фон Биллман.
     - Возможно. Но оказавшись в следующей экспедиции,  вы  получите  шанс
найти этот язык.
     - Но я хочу найти его сейчас!
     - Может быть, случится нечто непредсказуемое, что охладит ваш пыл.
     Эти слова вспомнятся фон Биллману значительно позже.



                                    9

     Время летело незаметно,  и  вдруг  оказалось,  что  день  возвращения
экспедиции уже близок.
     Четыре  года  прошли.  Корабль  был  набит  образцами,  и   коллекцию
оставалось лишь слегка  пополнить.  Главным  образом  нужно  было  собрать
сперматозоиды и яйцеклетки. Их предстояло  взять  у  животных,  усыпленных
анестезирующими зарядами. После карантина полученный материал  поместят  в
утробы коров, слонов и китов. Уровень развития биологии  двадцать  первого
столетия позволял в утробе одной особи  вырастить  другую,  физиологически
отличную. Благодаря этому  в  зоопарках  и  заповедниках  появятся  звери,
исчезнувшие с лица земли много тысяч лет назад.
     Кроме того, в криогенные контейнеры будут  помещены  сперматозоиды  и
яйцеклетки людей.
     Дети, рожденные и  воспитанные  в  двадцать  первом  веке,  всем,  за
исключением умственного развития и  психики,  будут  походить  на  далеких
предков. Они, а затем и их дети - дети кроманьонцев и современных людей  -
станут предметом исследований ученых.
     Чтобы поместить образцы, многое с корабля пришлось убрать. Сняли  все
лишнее,  кроме  приборов,  обеспечивающих  управление,  и  приспособлений,
предназначенных для хранения материалов. Все, что  перед  стартом  корабля
было взвешено, тщательно взвесили снова. Затем аппаратуру сняли, а ее  вес
заменили предметами быта тридцати племен.
     Грибердсон настоял, чтобы каждый участник экспедиции взвесился.
     - Если с кем-нибудь из нас что-то случится, и его нельзя будет  взять
на борт, мы увезем взамен нечто полезное.
     - О Господи, Джон, - сказала Речел. -  Что  может  случиться?  Мы  не
будем отлучаться от корабля, разве что вечером на прощальный пир.  А  если
кто-то заболеет или сломает себе шею, мы все равно заберем его с собой.
     - Правильно. Но предусмотреть нужно все.  Вам  известно,  как  опасно
может быть расхождение в весе.
     Резервными, как назвал их  фон  Биллман,  были  предметы,  оставшиеся
после размещения более важных образцов. Из них тщательно  отобрали  четыре
груды, причем каждая  точно  соответствовала  весу  одного  из  ученых.  В
основном это были минералы.
     Вечерний праздник был долог, утомителен, но очень трогателен.
     При  свете  сосновых  факелов  туземцы  обоих  племен  попрощались  с
учеными, воташимги и шлюанги перецеловали их всех. Потом дикари с  воплями
и песнями отошли от машины времени на сто футов, сели  на  землю  и  стали
ждать рассвета. Корабль должен был отбыть на заре.
     Четверо путешественников не пытались уснуть. Они  сидели  в  креслах,
вели беседу и часто поглядывали на экран внешнего обзора. Провожающие,  за
исключением детей, тоже не спали. Впервые за долгое  время  беседа  ученых
между собой была оживленной, даже веселой.
     Прошлое не висело над ними мрачной тенью. Речел в душе надеялась, что
Грибердсон забудет о своих рассуждениях относительно вмешательства в чужую
супружескую жизнь. Сразу же по окончании карантина она  добьется  развода.
Ей  казалось,  что  Джон  любит  ее,  но  ему  мешает  признаться  в  этом
старомодная мораль.
     За  несколько  минут  до  рассвета  Джон  Грибердсон   вдруг   встал,
обернулся, вытащил черный шар диктофона и положил его на сиденье.
     - Сейчас я уйду, - сказал он. - Вы должны как можно быстрее взять  на
борт груду, соответствующую моему весу. В шаре есть все, что  вы  захотите
узнать. Прошу, ни о чем не спрашивайте меня и не пытайтесь удерживать. Это
все равно не удастся, я сильнее всех вас, и вы это знаете. Прошу  простить
мне этот несколько резкий тон. Вы потрясены. Но я не люблю долгих прощаний
и объяснений, времени осталось мало, а я заранее знаю все, что  вы  можете
мне сказать.
     Он замолчал, глядя на их бледные лица. Потом добавил:
     - Я остаюсь здесь, потому что предпочитаю этот мир тому. - Грибердсон
повернулся, нажал кнопку, открыл овальную  дверь  и  вышел  наружу.  Люди,
увидев его, закричали и бросились навстречу. Видимо, они догадались о  его
решении остаться с ними, и были счастливы, если не все, то большинство.
     Никто и никогда не был так популярен в народе на все сто процентов.
     - Остановите его! - закричала Речел.
     - Каким образом? - спросил Драммонд.
     Он быстро оправился от потрясения и выглядел не менее довольным,  чем
туземцы.
     - У нас нет ружей, да  он  и  не  обратил  бы  на  них  внимания.  Он
расшвыряет нас троих, как котят.
     Силверстейн бросился к груде вещей, эквивалентных весу Грибердсона, и
схватил мешок с образцами.
     - Лучше помогите мне, да побыстрей, - сказал он. -  Времени  осталось
мало.
     Речел рыдала, по ее виду можно было предположить, что она  собирается
бежать вслед за Джоном. Но это было не так.  Она  взяла  сумку  и  покорно
прошла на корабль следом за Драммондом.
     Фон Биллман принес два мешка, опустил их на  пол  у  входа  и  закрыл
дверь перед Речел, которая собиралась выйти вновь. Все трое сели в кресла,
пристегнули ремни и стали ждать.
     Они еще раз увидели на экране Грибердсона, стоявшего среди туземцев и
помахивающего им на прощание рукой.
     Через шестьдесят три секунды они были в двадцать первом веке.
     Корабль находился в  сорока  ярдах  от  вершины  холма,  вокруг  него
высились здания Проекта.
     Появились фигуры в белых  костюмах  со  шлемами,  с  контейнерами  за
плечами и со шлангами в руках. Они подходили к кораблю справа, со  стороны
небольшого здания.
     Начался первый этап карантина.
     Фон Биллман отвечал  на  вопросы  главного  администратора.  На  него
смотрел весь мир - по  всем  девяти  тысячам  девятьсот  девяносто  девяти
каналам показывали  корабль  путешественников  во  времени.  Но  Речел  не
обращала внимания на то, что происходило вокруг.
     Она держала в руках диктофон и слушала голос Джона Грибердсона.
     По прошествии семи дней, они получили разрешение покинуть  корабль  и
сразу же отправились вниз, в долину. Здесь они увидели  тоннель,  прорытый
археологами и сотрудниками Проекта, ведущий на шесть футов вглубь скалы  и
упирающийся в полость, выдолбленную Джоном Грибердсоном. В ней  находилась
коллекция предметов и записей, которую он обещал оставить,  если  проживет
достаточно долго.
     Большей частью это были рукописи, сделанные на бумаге или пергаменте.
Но последнее сообщение, датированное 1872 годом, было записано на  кассете
одной из машин, взятых с корабля.
     - Для вас, Роберт, Драммонд и Речел, миновала лишь неделя, а для меня
- почти четырнадцать тысяч лет.  Я  прожил  значительно  больше,  чем  мог