ся подняться, но тщетно.
     - Девять!
     Зазвенел гонг. Зачем же подниматься, если ударил гонг. А, это  начало
нового раунда.
     - Вставай, дерись. Пошли в ад этого громилу, - прошептал он.
     Счет девять еще висел в воздухе, точнее в фиолетовом тумане.
     - С кем я дерусь? - спросил Кэрмоди и встал.
     Ноги его дрожали, глаза чуть приоткрылись. Все тело разламывалось  от
боли. Левая рука пошла вперед, резкими тычками  щупая  воздух,  подбородок
спрятался под левое плечо, правая рука наготове. Она уже однажды  выиграла
ему звание чемпиона.
     Но с кем драться? И рефери пропал.  И  зрители.  Нет  кричащей  Мэри.
Только один он. Но где-то ударил гонг.
     - Это телефон, - пробормотал он и осмотрелся.
     Звук раздавался  из  большой  будки  невдалеке.  Напрягая  все  силы,
преодолевая чудовищную головную боль,  он  направился  к  ней.  Он  поднял
трубку.
     - Хэлло, - сказал он, удивляясь, зачем это  делает,  ведь  звонят  не
ему.
     - Джон? - отозвался голос Мэри.
     Трубка  упала,  ударилась  о  стенку,  и  тут  же  и  она  и  аппарат
разлетелись вдребезги, когда Кэрмоди всадил в них всю обойму из пистолета.
Кусочки пластика рассекли кожу лица. Кровь потекла  по  щекам,  по  шее  и
подбородку.
     Неуверенно, спотыкаясь и чуть не падая, он  побежал  прочь,  повторяя
про себя:
     - Идиот! О боже, какой идиот! Надо же потерять так голову!
     Внезапно он остановился, сунул оружие в карман, достал платок и обтер
кровь с лица.
     Только теперь он осознал, что означает этот голос.
     - О, пресвятая дева Мария! - простонал он.
     Даже в таком состоянии он не потерял  способность  холодно  и  трезво
мыслить. Он думал, что надо взять  себя  в  руки.  Нельзя  позволить  себе
испугаться. Он попытался рассмеяться, но с губ слетел только шелест,  а  в
горле что-то заклокотало.
     - Но я же убил ее, - прошептал Джон. - Дважды.
     Он выпрямился, сунул руку в карман и крепко сжал рукоять оружия.
     О'кей. Значит, она может возвращаться к жизни. Значит, и это  зависит
от него. Он будет убивать ее, а она  воскресать  снова.  И  так  все  семь
ночей. В таком случае весь город будет завален ее  трупами.  И  они  будут
ужасно смердеть.
     Он попытался опять улыбнуться.
     - Но я не собираюсь их убирать, на это есть мусорщики.
     Кэрмоди направился к автомобилю, но по пути решил еще  раз  взглянуть
на тело Мэри.
     На асфальте темнела лужа крови, кровавые отпечатки вели  в  ночь.  Но
труп исчез.
     - Отлично. Почему бы и  нет?  -  прошептал  он.  -  Если  воображение
способно создать из ничего плоть и кровь, то оно способно и уничтожить все
это. Ведь это же принцип  Наименьшего  Сопротивления,  Экономика  Природы,
Закон Минимальных усилий. Джон, старина, никаких чудес  в  мире  нет!  Все
происходит вне тебя, Джонни. У тебя внутри все о'кей, все без изменений.
     Он вскочил в  автомобиль  и  поехал.  Стало  немного  светлей,  и  он
прибавил скорость.
     Разум его тоже очнулся от потрясений и заработал как  обычно:  четко,
ясно, быстро.
     - Господь сказал: Восстаньте из мертвых - и они восстали,  -  шептали
его губы. - Чем я не бог? Если бы я сумел это сделать на  другой  планете,
там я был бы богом. Но здесь я один из многих, скиталец в ночи...
     Дорога вытянулась по прямой, как луч лазера. Уже можно было различить
замок Бунт в конце улицы. Но пурпурный туман, залитый светом  луны,  делал
его очертания призрачными.  Можно  было  только  догадываться,  что  замок
сделан из камня, а не соткан из бесплотных теней.
     В небе сияла луна. Золотисто-пурпурная  в  центре  и  серебристая  по
краю. Она была огромна, казалось, что она падает на землю, и это  ощущение
усиливалось легким смещением оттенков в пурпуре тумана.
     Когда Кэрмоди смотрел на нее, луна разбухала, стоило отвести  взгляд,
она съеживалась.
     Он решил ехать и смотреть сквозь ветровое стекло на этот шар.  Нельзя
было терять времени. Вокруг был туман, полный опасностей. И он  чувствовал
себя маленькой мышью в окружении огромных пурпурных котов, и ему вовсе  не
нравились эти ощущения.
     Он встряхнулся, освобождаясь от гипнотического действия луны.  Нельзя
терять бдительности.
     Кэрмоди подогнал машину к цоколю статуи в центре улицы. Статуя укроет
автомобиль от глаз тех, кто мог стоять перед замком или наблюдать  из  его
окон.
     Он выбрался наружу, обошел памятник кругом. Насколько позволял видеть
туман, вблизи не было ни души. Кое-где валялись  неподвижные  тела  людей.
Еще больше их было на лестнице, ведущей к порталу замка. Но  опасности  не
было. Он  осторожно  приблизился.  Остановился.  Глазам  открылось  жуткое
зрелище. Груды искалеченных тел. Вряд ли кто из них  притворялся  мертвым.
Скорее всего, это действительно трупы.
     Он прошел мимо и поднялся по лестнице.
     Лес темных колонн  тянулся  ввысь.  Их  верхушки  терялись  в  клубах
тумана. По форме клубы тумана напоминали  мужские  и  женские  конечности,
руки и ноги.
     За ними была тьма.  И  тишина.  Где  жрецы  и  жрицы?  Где  хор,  где
чудотворцы, где истерические женщины, залитые кровью и потрясающие ножами,
которыми они в священном исступлении наносили себе раны? Раньше...  Раньше
здесь царили безумие, рев, шум. А теперь был только мрак и поющая  тишина.
Действительно ли в замке живет Иесс, как утверждал каждый из тех, с кем он
говорил? Может, он и сейчас здесь и ждет, когда пройдет Ночь  Света?  Если
верить  легендам,  то  Иесс  не  может  быть  уверен   в   благосклонности
матери-богини.  Ведь  если  победит  Алгули,  смерть  настигнет  Иесса.  И
восторжествует зло. И когда кончится Ночь и проснутся Спящие, миром  будет
править другой бог. Все поклонники Алгули будут праздновать победу  вплоть
до наступления следующей Ночи, которая может кончиться их поражением.
     Сердце Джона бешено забилось. Какой величайший поступок - убить Бога!
Только один из миллиарда может похвастаться этим. Убийство бога! Если его,
Джона Кэрмоди, репутация была достаточно высока и до  этого  -  его  очень
хорошо знали в Галактике, - то какова же она будет после такого  поступка?
Ни одно из прежних его деяний не может сравниться с этим! Ни одно!
     Он стиснул ручку пистолета и шаг за шагом медленно  двинулся  вперед.
Там прятался мрак. Изредка он оглядывался и различал  в  просветах  колонн
пурпурные лучи. Свет колебался, как занавеска на ветру. Он снова обернулся
лицом к тьме.
     А может кто-то заставляет его идти в Замок? Проецирует на  него  свои
желания?
     Он остановился. Такое положение вещей ему не нравилось.
     - Не суетись, Джон, не стоит нервничать, - прошептал Кэрмоди. - Пусть
там сам бог,  ему  не  одолеть  тебя.  Ты  просто  не  можешь  себе  этого
позволить. А впрочем, черт возьми, какая разница? Или ты, или он.  Но  мне
хочется убить его. Показать этим недоноскам, кто я есть.
     Он и сам, правда, не знал, что и кому хочет показать. Может,  в  том,
что он желает выделиться из всех, есть что-то плохое? Может быть. Плевать.
     Он отбросил сумбурные мысли. Дело, вот о чем надо думать.
     И тут, без всякой помощи органов чувств, он ощутил,  что  вступил  на
территорию Замка.  Хотя  он  ничего  не  видел,  но  отчетливо  представил
полированные красные плиты пола, простирающиеся на целую милю от входа.
     Стены тоже были зеркально гладкими. Они  плавно  переходили  в  купол
потолка.  В  отличие  от  наружных  стен,  богато   украшенных   статуями,
внутренние были голыми, как полость морской раковины.
     Он медленно пошел вперед. Колени его были слегка  согнуты.  Он  готов
был прыгнуть назад при малейшем звуке. Тьма по-прежнему сгущалась  вокруг.
Она как бы вливалась в глаза, уши, ноздри и наполняла его собой.
     Свет сзади пропал. Но Кэрмоди был чужд  сомнений.  Он  действовал  по
своей воле, у него была цель.
     Он шел очень медленно. Шаг за шагом преодолел  половину  пути,  часто
останавливаясь и прислушиваясь. И наконец, когда он уже решил, что  кружит
на месте, нога его коснулась чего-то твердого. Он опустился  на  колено  и
ощупал преграду рукой. Это была первая ступень. Он прислушался.  Все  было
спокойно. Тогда Джон стал взбираться наверх, пока  не  добрался  до  трона
Бога.
     - Посмотрим, - пробормотал он. - Кресла смотрят  в  сторону  прохода.
Значит,  если я пойду прямо,  то доберусь  до маленькой  двери в стене.  А
там...
     А там, как говорили ему, находится Арче Убунтэ, Святая Святых.  Чтобы
попасть туда, надо войти в эту дверь. Туда допускались только посвященные.
Высшие жрецы и жрицы, государственные деятели и, конечно,  прошедшие  Ночь
Света.
     Это была зала, где свершались главные таинства.  Именно  здесь,  если
верить легенде, родились Иесс и Алгули. Здесь являлась иногда сама  богиня
Бунт.  И  здесь  она  становилась  супругой  Семи  праведников  или   Семи
грешников, чтобы вновь родить кого-либо из своих сыновей.
     Дверь никогда не запиралась. Ни один абориген, который не ощущал себя
достойным,  не  осмеливался  войти  туда.   Даже   избранные   при   входе
подвергались страшной опасности.
     - Богиня не очень привередлива в еде и часто  голодна,  -  гуляла  по
планете пословица. При этом произносивший  ее  делал  жест,  спасающий  от
гнева Бунт.
     Сначала Кэрмоди был убежден,  что  религия  этого  мира,  как  и  все
религии Галактики, основана на обмане и  суеверии.  Теперь  уверенность  в
этом уступила сомнению. На этой планете происходило слишком много  такого,
чего не могло произойти нигде.
     Его рука коснулась стены. Камень был  теплым.  Чересчур  теплым.  Как
будто с обратной стороны пылало пламя.  Он  толкнул,  и  стена  поддалась.
Открылась дверь. Там тоже царил мрак.
     Он долго стоял, придерживая дверь и не решаясь войти, но не  желая  и
оставаться. Может быть, там западня?
     - Черт побери! - прорычал он. - Все или ничего!
     Он распахнул дверь  и  вошел.  Тотчас  за  его  спиной  мягко,  почти
беззвучно, сомкнулись створки. Путь назад отрезан.
     Сначала  он  хотел  включить  фонарик,  чтобы  видеть   опасность   и
парировать ее первым. Но затем счел  это  глупым.  Не  стоит  обнаруживать
себя. Нужно двигаться в темноте, она его союзник. Он -  кот,  остальные  -
мыши.
     Кэрмоди медленно двинулся  вперед,  прислушиваясь  через  каждые  три
шага. Но тишина была абсолютной. Он слышал только пульсацию крови в  своем
теле и биение своего сердца.
     - А может это Его сердце?
     Звуки были похожи на бой далекого барабана, обтянутого мягкой  кожей.
И эти звуки приближались к нему.
     Он попытался  определить  источник  звука.  Может,  это  фантом?  Или
какая-то машина, в  которой  ритмично  движется  поршень?  А  может  быть,
подумал он, это комната просто резонансная камера,  где  воспринимаются  и
усиливаются звуки его собственного сердца?
     Нет, это абсурд.
     Тогда что это?
     Движение воздуха охлаждало его потное лицо.  В  комнате  была  ровная
температура, но дышал он так, будто ему было очень жарко, и в то же  время
озноб охватывал все его тело. Более того, он  ощущал  странный  запах,  он
представлял  смешение  запаха  древности,  каменных  стен  и  чего-то  еще
незнакомого и тревожного.
     Кэрмоди беззвучно выругался и остановился, стараясь  подавить  дрожь.
Ему это удалось, но теперь сам воздух вокруг него завибрировал. Может, это
тот самый эффект, с которым  он  уже  сталкивался?  Эффект,  когда  воздух
начинал сгущаться и как будто превращался в зеркало.  Неужели  Мэри  снова
возникнет перед ним? В этом мраке?!
     Но он тут же усмехнулся.
     - Я прикончу ее, - подумал он. - Прикончу. Так, чтобы ей не  из  чего
было воскресать.
     Не заботясь более ни о чем, он достал фонарик.
     Тонкий луч прорезал темноту и уперся в  стену.  Он  провел  лучом  по
комнате. В круге света  оказалась  каменная  статуя.  Огромная  обнаженная
женщина шестидесяти футов  высотой  с  большим  количеством  разбухших  от
молока грудей. Одной рукой она извлекала из своего чрева младенца,  другой
прижимала к себе второго.
     Первый плакал от ужаса. И было чему  пугаться:  острые  клыки  мамаши
явно нацелились на его шейку. Лицо богини  было  прекрасным  пособием  для
психиатра,  изучающего  феномен  раздвоения  личности.  Например,   глаза:
первый,  -  взирающий  на  плачущего   ребенка,   был   страшен,   второй,
полуприкрытый  ресницами,  спокойно,  с  материнской  любовью  смотрел  на
второго ребенка. Одна  сторона  ее  лица  -  воплощение  любви,  другая  -
кровожадной свирепости.
     - О'кей, - пробормотал Джон Кэрмоди. - Так  вот  она  какая,  великая
богиня Бунт. Зловонный идол грязных язычников.
     Луч фонаря опустился. Каждую из ног обнимали  двое  детей  лет  пяти,
если судить по их размерам. Иесс и Алгули. Оба смотрели на мать со страхом
и надеждой.
     Он повел  лучом  дальше.  Луч  осветил  каменный  алтарь,  наполовину
прикрытый  темно-красной  бархатной  тканью.  В  центре   алтаря   высился
громадный золотой канделябр. Его круглое основание было выполнено  в  виде
свернувшейся в кольца змеи. Свечи в канделябре не было.
     - Я ем ее, - сказал мужской голос.
     Кэрмоди повернулся и чуть не нажал на курок. В круге  света  оказался
человек, сидящий в кресле. Он был огромен, массивен, лицо его было красиво
даже по земным понятиям.
     Он был очень стар. Его прежде голубые волосы  поседели,  лицо  и  шея
иссечены морщинами.
     Он откусил очередной кусок от наполовину съеденной свечи. Его челюсти
энергично двигались, а взгляд устремлен на Джона.
     Землянин остановился в нескольких ярдах от старика:
     - Полагаю, что ты и есть великий бог Иесс?
     - Ну ты и нахал, - ответил человек. - Но я отвечу на твой вопрос. Да,
я Иесс, но не надолго.
     Кэрмоди решил, что человек не так уж  опасен,  и  снова  повел  лучом
фонарика по залу. В конце него он увидел арку и  ступени,  ведущие  вверх.
Там, на высоте сорока футов вдоль стены тянулась галерея, на которой могло
бы уместиться с полсотни зевак. В другом конце была такая  же  лестница  и
такая же галерея, и все.
     - Ты Иесс или обманщик? - опомнился Джон.
     - Я действительно Иесс, - старик снова отхватил кусок свечи.
     Вздохнув, он продолжал:
     - Сон моего народа тревожен. Их мучают кошмары. Чудовища рождаются  в
глубинах их сознания. В противном случае ты бы сюда не смог добраться. Кто
знает, что увидит эта Ночь? Может, торжество брата моего Алгули? Он  давно
сгорает от нетерпения в долгом изгнании, -  он  взмахнул  рукой,  -  если,
конечно, это будет угодно матери.
     - Мое любопытство может мне дорого обойтись, - рассмеялся Кэрмоди, но
тут же осекся: смех, отражаясь от стен,  вновь  возвращался  к  нему,  как
будто зал хохотал над ним.
     - Что ты имеешь в виду? - спросил Иесс.
     - Ничего особенного, - ответил Кэрмоди.
     Он подумал, что должен  убить  этого  человека,  или  бога,  кто  его
разберет,  пока  есть  такая  возможность.   Если   здесь   появятся   его
приверженцы, за жизнь Кэрмоди и гроша  ломаного  не  дадут.  Но  с  другой
стороны: а если это  не  Иесс,  а  просто  примитивная  подставка?  Стоит,
пожалуй, выждать. Кроме того, кто может похвастать, что  говорил  с  живым
богом?
     - Что тебе нужно? - спросил Иесс.
     - Ты можешь мне дать все? - поинтересовался Кэрмоди. -  Но  я  привык
добиваться  всего  сам.  Давать  и  получать  -  свойства,  чуждые   моему
характеру.
     - Это всего лишь две из огромного числа тех добродетелей, которыми ты
не страдаешь, - сказал бог и рассмеялся, - так что тебе нужно?
     - Это мне напоминает сказочку о волшебном принце, - заметил  Кэрмоди.
- Я хочу тебя.
     Иесс поднял брови:
     - Ты, очевидно, служишь Алгули. Это прет из всех твоих пор,  слышится
в каждом ударе твоего сердца. Зло в самом твоем дыхании.
     Иесс наклонил голову и закрыл глаза.
     - Однако, однако в тебе что-то есть.
     Он открыл глаза:
     - Ты несчастный страдающий маленький дьявол. Ты  погиб  в  тот  самый
момент, когда похвастался, что живешь так, как не смеет жить никто. То...
     - Заткнись! - крикнул Кэрмоди, но тут же взял себя в руки,  улыбнулся
и сказал:
     - А ты шутник, приятель. Но я прошел через многие  ужасы  этой  Ночи,
которые многих сделали сумасшедшими.
     Он направлял ствол оружия на Иесса.
     - Ты от меня не скроешься. Но зато ты можешь поздравить себя  с  тем,
что получишь то,  что  имеют  немногие.  Правда,  они,  бедняги,  позабыли
похвастаться своими приобретениями, а теперь и вовсе не смогут, их  нет  в
живых.
     Он ткнул пистолетом в свечу в руке Иесса:
     - Зачем ты это ешь? Церковные крысы жрут свечи от  бедности.  Неужели
ты так же беден?
     - Ты мне не поверишь, но тебе вряд ли приходилось есть такие  дорогие
свечи, - ответил Иесс. - Это самая дорогая свеча в мире.  Она  сделана  из
плоти моего предшественника, смешанной с  воском  божественных  пчел.  Эти
пчелы освящены моей матерью. Их всего двадцать одна. Это самые  прекрасные
пчелы на планете, а может, и во всей Вселенной. За  ними  ухаживают  жрицы
храма на острове Ванбербо. Каждые семь лет накануне  Ночи  изготавливается
свеча из праха Иесса, умершего 763  года  назад,  с  добавками  священного
воска. Она вставляется в этот канделябр и зажигается. А я сижу и жду, пока
миллионы Спящих ворочаются, стонут в наркотическом сне,  а  рожденные  ими
кошмары бродят  по  улицам  и  убивают.  Когда  свеча  слегка  обгорает  и
оплавляется, я нюхаю дым и  затем,  в  соответствии  с  древним  ритуалом,
съедаю ее. Таким  образом  я  вкушаю  божественное,  соединяюсь  с  Богом,
возрождаю его начала в себе. Когда-нибудь, возможно, этой ночью,  я  умру.
Мою плоть и кости растворят, смешают с воском и сделают свечу. И я  сгорю,
как жертва моей матери. Дым свечи выйдет  из  храма  и  распространится  в
ночи. Я буду не только сожжен, но и съеден  богом,  который  придет  после
меня. Но только если это будет Иесс. Алгули не ест Иесса, и наоборот.  Зло
жаждет зла, а добро - добра.
     Кэрмоди усмехнулся:
     - Неужели ты веришь во все это?
     - Я это знаю.
     - Примитивная религия. И  ты,  цивилизованное  существо,  вкручиваешь
мозги своим поклонникам, тупым, ограниченным идиотам?
     - Ты не прав. Если бы я был на  Земле,  то  твои  обвинения  были  бы
справедливы. Но ты прошел через Ночь - дурное предзнаменование для меня  -
и должен знать, что здесь возможно все.
     - Я уверен только в одном, что все происходящее здесь можно объяснить
физическими законами, пока нам еще не  известными.  Но  это  меня  уже  не
касается. Я скажу тебе одно: готовься к смерти...
     Иесс улыбнулся.
     - Каждого ждет смерть.
     - Я имею в виду, что ты умрешь сейчас! - рявкнул Кэрмоди.
     - Я живу уже 763 года. Я устал, а уставший бог не нужен людям.  Да  и
Матери не нужен уставший сын. Я умру, умру этой ночью, вне зависимости  от
того, кто победит - добро или зло. Я готов. Если ты не оружие моей смерти,
то будет другое.
     Кэрмоди закричал:
     - Я ничье оружие! Я делаю то, что хочу,  привожу  в  действие  только
свои планы! Только свои!
     Иесс снова рассмеялся:
     - Слышу, слышу. Не так уж ты силен, коли приводишь себя в  бешенство,
чтобы убить.
     В ответ Кэрмоди нажал спусковой крючок. Пули  ударили  в  тело  Бога.
Кровь  брызнула  фонтаном,  плоть  разлетелась  во  все  стороны,   голова
раскололась на части. Руки взметнулись вверх в последнем бессильном жесте,
а затем упали, ноги дергались в конвульсиях... Затем кресло вместе  с  его
владельцем рухнуло на пол.
     Кэрмоди стрелял до тех пор, пока обойма  не  опустела.  Он  подсветил
фонариком и перезарядил оружие.
     Сердце его бешено стучало, руки подрагивали.
     Это был пик его карьеры, его шедевр. Ему приятно было думать  о  себе
как о художнике, великом художнике преступления. Может  быть,  величайшем.
Теперь уже никто не будет сомневаться в его славе, никто не  смеет