Если  бы  он  попытался
сделать это, то сгорел бы до черных головешек. Значит, он не генератор,  а
передатчик, преобразователь. Звезда энергию излучает, он -  преобразует  в
материальные объекты. Здорово! Значит, он  каким-то  образом,  не  понимая
как,  воссоздает  свою  умершую   жену.   Как   инженер   или   скульптор.
Единственное, что он мог предположить, что весь процесс  регулируется  его
подсознанием.  Каким-то  образом  его  клетки  репродуцируются  во   вновь
создаваемом теле  Мэри.  Может,  клетки  отражаются  в  том  зеркале,  что
возникает в сгущающемся воздухе, и таким образом появляется отражение  как
бы его самого? Все это вполне можно  представить,  но  как  быть  с  чисто
женскими органами? Правда, в его памяти еще сохранились сведения о женской
анатомии. В свое время, будучи студентом, он часто  препарировал  трупы  в
анатомке. Кроме того, он освежил память, когда резал тело Мэри  на  части.
Он делал это вполне научно, по всем правилам прозекторской. Он даже  нашел
и рассмотрел четырехмесячного эмбриона, главную  причину  своего  гнева  и
отвращения к жене. Этот маленький уродец превратил самое прекрасное тело в
мире в чудовище с раздутым животом, и он наверняка отобрал бы часть любви,
которая целиком должна  принадлежать  ему,  Джону  Кэрмоди.  Он  не  желал
отдавать даже крохи этой любви. И затем, когда он предложил ей  избавиться
от ребенка, а она отказалась, он настаивал, она сопротивлялась и  кричала,
что не любит его, что этот ребенок не от  него.  Тогда  он  рассердился  и
впервые в жизни  разгневался.  Нет,  гнев  это  не  то  слово.  Глаза  его
застилала красная пелена, все стало вокруг кроваво-алым.
     Да, это случилось в первый и последний  раз  в  жизни.  И  потому  он
здесь. Черт, но ведь могло быть все иначе? Пожалуй, все-таки  нет:  он  не
мог равнодушно смотреть на то, как его женщина превращается  в  урода.  Но
хватит думать о том, что было. Каждый реалист должен рассматривать  только
факты. Клетки Мэри должны быть женскими, но  они  явно  не  женские,  если
являются зеркальным отражением его клеток. А ее мозг? Даже если тело будет
женским, так как он более или менее знаком с  его  строением,  мозг  новой
Мэри не может быть  мозгом  старой  Мэри.  У  него  сложнейшая  структура:
миллиарды нейтронов, извилин...
     Нет, никто не в состоянии воссоздать его! Если у нее есть мозг, а  он
должен быть, то это мозг Джона Кэрмоди. А если так,  то  мозг  хранит  его
память, характер, привычки. Это, однако, неожиданно - обнаружить свое я  в
теле Мэри. Тут неизвестно, как  поступить.  Но  он  же  Джон  Кэрмоди,  он
выпутается из любой ситуации.
     Он рассмеялся при этой мысли. А почему бы не отыскать Мэри? Он  будет
опять обладать самой прекрасной женщиной, которая имеет его мозг и  всегда
и во всем согласна с ним.
     Он снова  рассмеялся.  Он  был  рад,  что  создание  его  воображения
находится вне его, а не внутри, как это происходит с другими.  Может,  это
потому, что у него замороженная душа? Ну что же, тем лучше. Эта холодность
исключает субъективность, выгоняет воображаемое наружу,  позволяет  с  ним
бороться, не быть беспомощной жертвой, вроде девушки-эпилептички, или мужа
мамаши Кри, или человека с лицом, изъеденным раком.
     Думать о той, которая выглядит как Мэри.  Если  она  создание  твоего
разума, как Афина Паллада - создание Зевса, то в момент ее рождения у  нее
должен быть разум его, Джона Кэрмоди. Но затем она становится  независимым
существом, со своими мыслями и поступками.
     Итак, Джон Кэрмоди, если ты вдруг обнаружишь, что потерял свое тело и
находишься в женском, которое когда-то убил и расчленил, и  будешь  знать,
что в ее теле находишься именно ты, что же ты будешь делать?
     - Я, - пробормотал он про  себя,  -  восприму  это  как  очевидность.
Определенные для себя рамки, в которых мне предстоит жить.  Но  что  же  я
буду делать? Чего я хочу? Я хочу улететь с  Радости  Данте,  вернуться  на
Землю или на любую другую из планет Федерации, где  я  легко  смогу  найти
богатого мужа. Я ведь буду самой прекрасной женщиной в мире.
     Он хмыкнул при мысли об этом. Он представил себя женщиной, думая, как
это будет выглядеть в действительности.  Прекрасная  женщина  с  его  умом
может завоевать всю Вселенную, схватить ее за хвост и крепко держать...
     Он...
     И тут он стиснул руль и резко выпрямился. Новая мысль обожгла его.
     - Но отчего я сразу не подумал об этом? - сказал он вслух. - Мой бог,
если мы сможем прийти к соглашению - если не сможем, я заставлю ее -  черт
побери, это же прекрасное алиби! Я никогда не признавался, что убил ее.  И
они не смогли найти ее трупа. Так что я  возвращаюсь  с  ней  на  Землю  и
говорю:
     Джентльмены, вот моя жена. Она, как я вам и говорил, просто  исчезла.
Попала в катастрофу, потеряла  память  и  каким-то  образом  очутилась  на
Радости Данте... Звучит, однако, не очень  правдоподобно,  но  такие  вещи
происходят довольно часто... Вы не  верите  этому?  Возьмите  ее  опечатки
пальцев, сделайте анализ крови...
     Но не получится ли в результате экспертизы, что  за  внешностью  Мэри
обнаружат его, Джона Кэрмоди? Возможно. Но  вполне  может  быть,  что  она
имеет собственные  отпечатки.  Он  не  раз  видел  их,  они  вполне  могли
отпечататься в его сознании и их можно репродуцировать в теле новой Мэри.
     Но установка ЭЭГ?! Она моментально установит, что импульсы  ее  мозга
не отличаются от мозгового излучения Джона  Кэрмоди.  Правда,  иногда  при
травмах головы  форма  импульса  изменяется,  что,  кстати,  сможет  стать
доказательством всей этой истории. А дзета-волны?  Они  ведь  укажут,  что
субъект - мужчина. Это наверняка заинтересует экспертов,  и  они  займутся
данным  фактом  поподробней.  Единственное   условие   для   того,   чтобы
дзета-волна  изменила  свой  ритм,  -   это   изменение   пола   субъекта.
Исследование покажет, что ее гормоны в основном женские. Или нет? Если  ее
клетки - зеркальное отражение его клеток, то и гены - тоже. Может быть,  и
гормоны? А внутренние исследования? Не  покажут  ли  они,  что  внутренние
органы квази-Мэри мужские, а не женские?
     Во второй раз Кэрмоди был грубо низвергнут с небес на землю,  но  его
сознание уже уцепилось за другую возможность алиби: во время пребывания на
Радость Данте она наверняка попала бы под воздействие фиолетовой  вспышки.
А это могло привести к странным изменениям в ее  организме,  тут  и  форма
мозговых волн, и гормоны, и внутренняя перестройка организма.
     Разве  не  так?  Все  это  следствие  воздействия   электромагнитного
излучения звезды. Конечно, все это привлечет самое широкое внимание, и  ей
придется пройти через тысячи не очень приятных опросов. Но  если  ее  воля
будет тверда, а нервы - из стали, то она пройдет через все это и потребует
права на восстановление Федерального  гражданства.  И  законники,  хоть  и
неохотно, но признают за ней это  право  и  позволят  жить  там,  где  она
пожелает. А после этого какую великолепную  пару  составят  они  с  Джоном
Кэрмоди!
     Если бы она не стремилась  к  встрече  с  ним,  зачем  бы  тогда  она
являлась к нему, звонила по телефону... Если ее разум -  зеркальная  копия
его разума, почему бы ей не думать о том же, что и он?
     Кэрмоди нахмурился и стал посвистывать. Было еще одно, что он не  мог
проигнорировать, хотя это было ему не по нраву. Может быть, она  вовсе  не
Джон Кэрмоди в образе женщины? Может она все же Мэри?
     Ну это он поймет тотчас, как увидится с ней. В этом случае его  планы
изменятся не  намного,  с  учетом  ситуации.  Его  пистолет  даст  ему  то
уникальное возбуждение и переживание, которое он давно ожидает.
     И тут, в пурпурном тумане, он различил  мужчину  и  женщину.  Женщина
была одета, а мужчина совершенно обнажен. Они обвили  друг  друга  руками,
мужчина страстно прижимал женщину к железному телу уличного фонаря.
     Она не сопротивлялась этому порыву и даже помогала, подлаживаясь  под
неуклюжие движения мужчины.
     Кэрмоди хрипло рассмеялся.
     Услышав смех, резко разорвавший густую тьму  туманной  ночи,  мужчина
поднял голову и уставился безумным взглядом на землянина.
     Это был Скелдер,  но  узнать  его  было  трудно.  Его  длинное  лицо,
казалось, удлинилось еще больше. Бритый череп был  покрыт  нежным  пушком,
который  даже  во  мраке  ночи  казался  золотым.  Ноги   его   совершенно
деформировались и являли нечто  среднее  между  ногами  человека  и  быка.
Колени прогнулись назад, ступни изогнулись так, что он  мог  передвигаться
только на  носочках,  как  балерина  на  пуантах.  Вместо  пальцев  ступни
украшали желтые роговые наросты - копыта.
     - Бычьи ноги! - выкрикнул Джон, не в силах сдержать злорадства.
     Скелдер отпустил женщину и повернулся  к  нему  лицом.  На  нем  ясно
проступали  отвратительные  козлиные  черты.  Старый  монах  стал  гнусным
сатиром.
     Кэрмоди закинул голову и опять расхохотался, но тут же резко осекся и
замолчал, забыв закрыть рот.
     Женщиной была Мэри.
     Он, как парализованный, смотрел на нее, она же  улыбнулась  и  весело
помахала ему рукой. Затем покачала бедрами, точно также, как это делали до
нее миллионы других женщин, соблазняя мужчин. При  других  обстоятельствах
это выглядело бы довольно комичным, если бы не одна подробность: фигура  у
Мэри была точь-в-точь, как у любой женщины на шестом месяце беременности.
     Кэрмоди  вдруг  ощутил  два  противоречивых   чувства   одновременно.
Во-первых, дикое животное влечение к Скелдеру, во-вторых, грубую  плотскую
страсть к Мэри.
     Он в ужасе заскрипел зубами. Против этого был только один вид защиты.
Джон выскочил из автомобиля, обежал его и бросился за ними с пистолетом  в
руке. Он стрелял и стрелял в красный туман.
     Скелдер как-то странно хрюкнул, упал на землю и покатился, как стопка
белья из прачечной, которую гнал ветер отчаяния.  Мэри  резко  обернулась,
рот ее был раскрыт в  безмолвном  крике,  руки  простерты  в  мольбе.  Она
покачнулась и рухнула наземь.
     Внезапно Джон споткнулся,  ощутив  тяжелый  удар  в  грудь,  а  затем
второй, в живот. Он чувствовал, что сердце его разрывается, что он падает,
что  кровь  хлещет  из  него  фонтаном, что он проваливается  в  бездонный
мрак...
     - Кто-то выстрелил в меня, - подумал он. У  него  появилось  ощущение
конца.
     Огромная Вселенная, прощалась с ним, издевательски хохоча в лицо...
     Кэрмоди очнулся. Он лежал на спине, и мысли медленно ворочались в его
голове. В небе, высоко в небе растопырила багровую ладонь луна. Как  будто
мифический великан швырнул ввысь перчатку, бросая вызов самому господу.
     Ну, Джонни, маленький толстяк, ничтожество,  одетое  в  тонкую  кожу,
сдавай карты, твой ход.
     - Снова игра, - прошептал Кэрмоди и с трудом поднялся на ноги. Руками
он ощупал тело, ожидая наткнуться на дыры от пуль. Но  все  было  цело,  и
следов от крови не было, хотя одежда была влажной. Слава богу, влажной  не
от крови, от пота.
     - Так вот, значит, как умирают, - подумал он. -  Это  ужасно,  потому
что чувствуешь себя абсолютно беспомощным, как ребенок. Постепенно к  нему
вернулась способность размышлять. Очевидно, все эти  ощущения,  поразившие
его, на самом деле испытывали Скелдер и Мэри, когда в них вонзались  пули.
Они как бы передались ему, и он  получил  такое  шоковое  потрясение,  что
надолго потерял сознание и даже решил, что умер.
     - А что, если бы я продолжал так думать? Я действительно бы умер? Так
что же это такое, в конце концов?
     - Не будь дураком, Джонни, - сказал он себе. - Что бы ты ни делал, не
будь дураком. Ты просто испугался... до смерти.
     Он подошел к Мэри и перевернул ее тело. Крик из темноты заставил  его
подпрыгнуть. Он повернулся и, держа пистолет в руке, стал вглядываться  во
тьму.
     - Скелдер! - позвал он.
     В ответ раздался вопль, скорее звериный, чем человеческий.
     Улица тянулась прямо ярдов на сто,  а  затем  поворачивала.  На  углу
стоял высокий дом, каждый из шести этажей которого нависал над предыдущим.
Он был похож на телескоп, воткнутый острым  концом  в  землю.  Из-за  угла
вышел Раллукс, лицо его было искажено гримасой боли.  Увидев  Кэрмоди,  он
замедлил шаг.
     - Отойди в сторону, Джон! - крикнул монах.
     - Ты не должен заходить сюда. Иди прочь! Это мое место. Я  хочу  быть
здесь. Здесь место только для одного, и оно - мое!
     - О чем ты говоришь, черт побери? - рассердился Кэрмоди.
     Он все время держал священника на мушке оружия.  Было  неизвестно,  к
чему может привести этот сумасшедший разговор.
     - Ад! Я говорю об Аде! Неужели ты не видишь это пламя, не  чувствуешь
его? Оно сжигает меня, когда я в нем, и сжигает других, когда меня  в  нем
нет. Отойди в сторону,  Джон,  позволь  мне  спасти  тебя,  освободить  от
мучений. Я уже научился немного управлять им и могу выйти из  него,  когда
рядом никого нет. Тогда оно начинает искать другую грешную душу. Найдя ее,
Пламя Ада накидывается на нее,  но  когда  я  снова  вхожу  в  Пламя,  оно
отпускает ее, перебрасываясь на меня. Я  делаю  так,  невзирая  на  жуткие
муки.
     - Ты сошел с ума, - оторопел Кэрмоди. - Ты...
     И вдруг он дико вскрикнул, выронил пистолет и стал кататься по земле,
хлопая руками по одежде.
     Это исчезло так  же  внезапно,  как  и  возникло.  Он  сел,  дрожа  и
всхлипывая.
     - О боже! Это действительно было Пламя, огонь!
     Раллукс шагнул вперед и встал  рядом  с  Кэрмоди,  стиснув  кулаки  и
бешено вращая глазами,  как  бы  в  поисках  пути  для  бегства  из  своей
невидимой тюрьмы. Но увидев, что Джон потянулся к нему, он остановил  свой
взгляд и сказал:
     - Кэрмоди, никто не заслуживает таких  мук,  даже  самый  отъявленный
грешник, как ты.
     - Это приятно слышать, - ответил Кэрмоди, но голос его уже не был так
насмешлив, как обычно. Он испытал на себе те  мучения,  которые  переживал
монах. Его  очень  интересовало,  как  это  получается.  Как  мог  Раллукс
проецировать свои галлюцинации на другого человека, чтобы тот почувствовал
то  же  самое?  Единственное,  что  приходило  ему  в  голову  в  качестве
объяснения,  было  то,  что  излучение  звезды  воздействует  на  мозговое
излучение отдельных людей так, что  намного  увеличивает  иллюзии.  И  это
происходит без прямого контакта. Значит, в этом нет никакой  тайны.  Такая
передача энергии давно известна. Радиоволны переносят звук и  изображение,
при помощи слуха мы можем слышать другого человека, даже не видя его. Но в
данный момент эффект был поразительным. Он вспомнил свои  ощущения,  когда
пули, разорвавшие тело Мэри, отзывались в его теле  болью,  вспомнил  ужас
смерти, охвативший его существо...
     Это было действительно ужасно,  независимо  от  того,  его  это  было
ощущение или Мэри. Если в течение семи ночей каждый встречный будет давать
ему свои ощущения, а он не сможет сопротивляться им... Нет,  он  не  будет
так беспомощен. Он убьет всякого, кто  сгенерирует  и  передает  ему  свои
ощущения.
     - Кэрмоди! - крикнул Раллукс, очевидно,  стараясь  громкостью  голоса
заглушить непереносимую боль. - Кэрмоди, ты должен понять,  что  не  Пламя
преследует меня, а я преследую Пламя, я хочу гореть в Аду!  Но  не  думай,
что я отрекся от веры, от своей религии и буду вечно там, где горит адский
огонь. Нет, я верую еще тверже, чем раньше! Я не могу не верить!  Но...  я
охотно отдаю себя пламени, так как не верю, что  справедливо  обрекать  на
страшные муки девяносто девять процентов богом сотворенных  душ.  О,  если
это справедливо, тогда мое место - среди них!
     И хотя я верю в каждое слово святого писания,  я  отказываюсь  занять
место на  небесах  среди  праведников.  Нет,  Кэрмоди,  я  останусь  среди
проклятых навеки в знак протеста против божьей  несправедливости.  И  если
мучиться так, что спасутся от Ада девяносто девять и девять десятых душ  и
лишь одна попадет в Ад, я шагну в огонь и встану рядом с ней. Я скажу:
     Брит, ты не одинок. Я буду с  тобой  до  тех  пор,  пока  господь  не
сжалится над нами!
     - Но ты, Кэрмоди, не услышишь от меня ни проклятий, ни мольбы. Я буду
стоять  и  гореть,  пока  эта  несчастная  душа  не   освободится   и   не
воссоединится с остальными счастливчиками...
     - Ты сошел с ума, - пробормотал Джон, хотя  он  и  не  был  до  конца
уверен в этом.
     Лицо Раллукса все еще было искажено болью, но  все  же,  несмотря  на
мучения, он понемногу становился самим собой.
     Кэрмоди несколько удивился и, пожав  плечами,  отправился  обратно  к
автомобилю. Раллукс что-то кричал ему вслед,  что-то  предупреждающее  или
ободряющее. В следующую секунду Джон ощутил страшное жжение в  спине.  Ему
показалось, что на лопатках вспыхнула одежда.
     Он обернулся, выхватил оружие и  выстрелил  в  монаха,  хотя  не  мог
различить его сквозь вспышку пламени.
     Внезапно  ослепительный  свет  и  нестерпимый  жар  исчезли.  Кэрмоди
заморгал, стараясь адаптироваться к резкому переходу в полутьму и  увидеть
тело Раллукса. Он полагал, что галлюцинации исчезли вместе с жизнью  того,
кто их породил. Но на тротуаре лежал только один труп, труп Мэри.
     Вдали на улице мелькнул силуэт и скрылся за углом. До  слуха  Кэрмоди
донесся  крик.  Священник  преследовал  свои   галлюцинации,   по-прежнему
сражаясь за высшую справедливость.
     - Пусть идет, - сказал Джон. - Пусть, раз уж он таскает с собой  свое
Пламя.
     Теперь Мэри была мертва, и настало время дать себе ответ на некоторые
вопросы, которые уже давно мучили его.
     Он принес из автомобиля молоток и твердую отвертку. С их  помощью  он
продолбил в черепе трупа отверстие. Отложив инструменты, он взял фонарик и
направил луч на пробоину. Он понимал, что не сможет отличить мозг  мужчины
от мозга женщины, но ему хотелось знать, есть ли там  мозг  вообще.  Может
быть там просто клубок нейронов для приема телепатических команд,  которые
излучает он. Если ее жизнь  и  поведение  как-то  зависят  от  работы  его
подсознания, то...
     Мозга там не было. Было то, что он так и не успел  рассмотреть  более
подробно.  Он  увидел  только  свернутые  в  кольца  чешуйчатые  щупальца,
сверкающие рубиновые глазки, раскрытую пасть, оснащенную  белыми  клыками.
Что-то ударило его из черепа, молниеносно и точно.  Перед  глазами  поплыл
багровый туман, и Джон опрокинулся на спину. Он даже не  успел  удивиться.
Фонарик выпал из его руки и покатился по земле, пронзая светом ночь.  Джон
почувствовал, что лицо  его  распухает,  как  мяч,  в  который  накачивали
воздух. Огонь опять жег его тело, разливался по жилам,  как  будто  в  них
вместо крови текло расплавленное серебро.
     И от этого пламени нельзя  было  спастись,  как  спасся  он  от  огня
Раллукса.
     Кэрмоди дико взвыл, вскочил на  ноги  и,  наполовину  обезумев,  стал
топтать существо из черепа. Зубами оно вцепилось в его щеку, а  хвост  еще
скрывался в дыре. Эта тварь долго сидела,  свернувшись  клубком  в  черепе
Мэри, и наконец дождалась своего момента: она выпустила  свой  яд  в  того
человека, который создал ее.
     И только  когда  чудовище  было  растоптано  безжалостными  каблуками
Кэрмоди,  и  он  увидел  в  обломках  черепа  два  блестящих   клыка,   он
остановился. И упал на колени рядом с Мэри. Все тело его,  подобно  сухому
дереву, было охвачено огнем, и ужас того, что сейчас он сгорит, исторг  из
его груди дикий крик...
     В хаосе  бешено  крутящихся  мыслей  была  одна,  которая  постепенно
затопила все его существо: он убил себя.
     ...Где-то там, в освещенном луной пурпурном тумане, ударил гонг.
     Медленно, нараспев считал рефери: "...пять, шесть, семь..."
     Кто-то в толпе - Мэри? - кричал:
     - Вставай,  Джонни,  вставай!  Ты  победишь,  Джонни-бой,  подымайся,
нокаутируй эту скотину! Не дай досчитать до десяти! Джонни!
     - Восемь!
     Джон Кэрмоди застонал, сел и попытал