стой грязи к  выходу
из каньона. Джо Миллер отшвыривал с их пути стволы деревьев.  Если  бы  не
его сила, то для того, чтобы оттащить некоторые из  них,  понадобилась  бы
упряжка лошадей-тяжеловозов. Втроем они спустились с  холмов  на  равнину.
Остальные следовали за ними.
     Шли  молча.  Местность  была  очищена  от  деревьев,  за  исключением
железных исполинов. Они так глубоко пустили корни в почву, что  многие  из
них продолжали возносить свои кроны прямо  в  серое  небо  планеты.  Более
того, там, где не было грязи, виднелась трава. Это свидетельствовало о  ее
поразительной жизнестойкости и крепости корней. Даже миллионы тонн воды не
смогли вырвать ее из почвы.
     Там и тут валялись оставленные обратной волной обломки, трупы  мужчин
и женщин, полотнища, чаши, лодки, разбитые стволы деревьев.
     Огромные грибообразные чашные камни, расположенные по  обоим  берегам
Реки с интервалом в милю друг от друга,  также  были  невредимы  и  стояли
прямо, хотя многие были почти полностью погребены под грязью.
     - Со временем дожди позаботятся о том,  чтобы  убрать  эту  грязь,  -
заметил Клеменс, - поскольку местность понижается к Реке.  -  Он  старался
обходить трупы. При  виде  их  сердце  его  наполнялось  щемящим  чувством
утраты. Он боялся, что снова увидит тело Ливи. И полагал, что  второй  раз
ему уже не выдержать этого зрелища и тогда он уж точно сойдет с ума.
     - В одном можно быть твердо уверенным, -  заметил  он  вслух,  -  что
между нами и метеоритом не осталось никого. Мы  первыми  можем  заявить  о
своих правах на этот кусок железа. Потом нам наверняка  придется  защищать
эти права от волков, которые  прибегут  на  запах  железа.  Не  хотите  ли
присоединиться к нам? Если вы будете держаться со мной, то когда-нибудь  у
вас будет настоящий аэроплан, а не какой-то примитивный планер.
     Сэм разоткровенничался и рассказал  немного  о  своей  Мечте,  кратко
изложив заодно рассказ Джо Миллера о Туманной Башне.
     - Все это возможно только при наличии большого количества  железа,  -
заметил он в конце, - плюс масса упорного труда. Эти викинги  не  в  силах
помочь мне соорудить пароход. Я нуждаюсь в технических знаниях, которых  у
них, к сожалению, нет. Но я использую их,  чтобы  добраться  до  источника
железа. Я надеялся, что для моих целей хватит руды,  из  которой  когда-то
был изготовлен топор Кровавого Эрика.  Я  воспользовался  их  жадностью  к
металлам, а также рассказом Миллера, чтобы заставить  их  предпринять  эту
экспедицию.
     Теперь же нам не надо ничего искать. Мы знаем, где железа должно быть
более, чем достаточно. Все, что от нас сейчас  требуется  -  это  выкопать
его, расплавить, очистить и придать ему нужные формы. И защищать его. Я не
намерен водить  вас  за  нос,  Лотарь,  утверждая,  что  это  будет  легко
осуществить. Потребуется много лет, прежде чем мы построим пароход, и  все
эти годы будут заполнены тяжким трудом.
     Лицо  немца  разгорелось  от  искры,  брошенной  несколькими  словами
Клеменса.
     - Это благородная, величественная мечта! - воскликнул  он.  -  Да,  я
хотел бы присоединиться к вам. Клянусь честью, что буду следовать за вами,
пока мы штурмом не возьмем эту Туманную Башню!  Даю  слово  джентльмена  и
офицера, клянусь кровью баронов Рихтгофен!
     - Дайте мне просто слово мужчины! - сухо сказал Сэм.
     - Какое странное, немыслимое трио мы составляем! - заметил Лотарь.  -
Гигантский титантроп, умерший скорее всего за добрые сотни  тысяч  лет  до
зарождения цивилизации. Прусский барон и авиатор двадцатого века.  Великий
американский юморист, родившийся в 1835 году. И наша  команда,  -  Клеменс
поднял брови при слове "наша", - викинги десятого столетия!
     - Пока что у нас очень печальная участь, -  сказал  Сэм,  глядя,  как
Кровавый Топор и другие норвежцы с трудом прокладывают себе путь по тоннам
грязи среди завалов из деревьев.
     Все они были с ног до головы покрыты ссадинами, и многие хромали.
     - Я неважно себя сейчас чувствую. Вы когда-нибудь видели,  как  нежно
обращается японец  с  мертвым  осьминогом?  Теперь  я  представляю,  какие
чувства испытывает осьминог. Между прочим, я был не только юмористом,  вам
это должно быть известно. Я был еще и серьезным писателем.
     - О, простите меня! - Лотарь поклонился. - Я задел ваши  чувства!  Не
обижайтесь! Позвольте, я исцелю ваши раны, мистер  Клеменс,  сказав,  что,
когда я был мальчиком, я очень много смеялся, читая ваши книги. И я считаю
вашего "Гекльбери Финна" величайшей книгой. Хотя, должен  признаться,  мне
не безразлично ваше глумление над аристократией в "Янки при  дворе  короля
Артура". Ведь это же были англичане, а вы - американец.
     Эрик Кровавый Топор решил, что они сейчас слишком побиты и устали для
того, чтобы в этот же день начинать спуск  корабля  к  Реке.  Вечером  они
наполнят свои чаши, поедят, выспятся, позавтракают и  только  после  этого
примутся за эту тяжелейшую работу.
     Они вернулись к  кораблю,  взяли  из  трюма  чаши  и  вставили  их  в
углубления на плоской вершине чашного камня. Как только  солнце  коснулось
горных вершин на западе, люди  стали  ждать,  когда  с  грохотом  и  жаром
голубое пламя вырвется из камня.  Электрический  заряд  наполнит  энергией
преобразователь материи, спрятанный в двойном дне чаши, и, открыв  крышку,
люди найдут там  жареное  мясо,  овощи,  хлеб  с  маслом,  фрукты,  табак,
наркотическую резинку, спиртное или медовуху.
     Но когда тьма окутала долину, чашные  камни  остались  молчаливыми  и
холодными. На противоположном берегу Реки замелькали вспышки, и  до  людей
долетел слабый грохот.
     Впервые за двадцать лет после Воскрешения камни на западном берегу не
функционировали!
 
 
 
                                 Глава 4 
 
     Мужчин и  женщин  охватило  такое  чувство,  будто  Бог  покинул  их.
Производившееся  три  раза  в  день  подношение   пищи   чашными   камнями
воспринималось ими явлением столь же естественным, как  и  восход  солнца.
Прошло немало времени, прежде чем они осознали, что на  этот  раз  чувство
пустоты в желудке придется утолить  остатками  рыбы,  побегами  бамбука  и
сыром.
     Некоторое время Клеменс  не  мог  скрыть  испуга.  Однако  затем  фон
Рихтгофен предложил переправиться вместе с чашами на другой  берег,  чтобы
хоть утром досыта поесть. Клеменс поднялся и уведомил  об  этом  Кровавого
Топора. Норвежец был в более скверном, чем обычно, настроении, но в  конце
концов согласился, что, видимо, так и придется сделать. Джо Миллер,  немец
и здоровенный рыжий швед по имени Токе  Крокссон  с  трудом  пробрались  к
кораблю и принесли несколько весел. Эти трое вместе с Клеменсом взяли чаши
и на найденном долбленном челноке пересекли Реку.  Затем  Токе  на  веслах
отправился назад, а Миллер, Клеменс и фон Рихтгофен устроились  на  ночлег
на верхушке чашного камня. Она была чистой, так как  электрический  разряд
выжег всю грязь.
     - Когда пойдет дождь, нам придется  залезть  под  камень,  -  заметил
Клеменс. Он лежал на спине, закинув руки под голову,  и  глядел  в  ночное
небо. Это было не земное небо - на нем горело около двадцати тысяч  звезд,
более  ярких,  чем  Венера,  и  сияли  мерцающие  нити   щупалец   газовых
туманностей. Некоторые из звезд были настолько яркими, что их было видно в
небе как бледные точки даже в полдень.
     - Метеорит, должно быть, разбил несколько чашных камней  на  западном
берегу, - нарушил тишину Клеменс, - и тем самым,  скорее  всего,  разорвал
цепь. Мой Бог, ну и цепь! В ней связаны, если  верить  расчетам  некоторых
людей, не менее двадцати миллионов камней.
     - Из-за этого, наверное, произойдет ужасное  столкновение,  -  сказал
Лотарь. - Жители западного берега нападут  на  жителей  восточного,  чтобы
наполнить свои чаши.  Какая  будет  война!  В  этой  Речной  Долине  живет
тридцать пять - тридцать  семь  миллиардов  людей.  И  все  будут  драться
насмерть ради пищи!
     - Шамое штрашное иж вшего этого, - заметил Джо  Миллер,  -  что  даже
ешли половина будет убита,  уже  череж  двадцать  четыре  чаша  они  опять
оживут, и вше начнетшя ш начала.
     - А вот в этом я не уверен, - ответил Сэм. - Насколько я помню,  было
установлено,  что  эти  камни  играют   определенную   роль   в   процессе
Воскрешения. И если половина вышла из строя, то  может  быть  значительное
сокращение  продукции  на   конвейере   Лазаря   /Лазарь   ("Бог   помог")
Четверодневный - по евангелию  -  человек,  воскрешенный  Иисусом  Христом
через четыре дня после погребения./. Этот метеорит - небесный диверсант.
     - Я уже давно пришел к заключению, - сказал фон Рихтгофен, - что  эта
планета и наше Воскрешение не являются продуктом деяния сверхъестественных
существ. Вы слышали легенду, которую передают их уст в уста вверх  и  вниз
по  Реке?  В  ней  говорится,  что  один  человек  проснулся  перед   Днем
Воскрешения и обнаружил, что находится в каком-то очень непонятном  месте.
Вокруг него в воздухе парили миллионы  обнаженных  тел  мужчин,  женщин  и
детей  с  бритыми  головами,  которые  медленно  вращались  под  действием
какой-то невидимой силы. Этот человек, англичанин по фамилии  Перкинс  или
Бартон, говорят, умер на  Земле  где-то  около  1890  года.  Он  попытался
освободиться, но его перехватили двое  существ  -  людей  по  облику  -  и
вернули его в состояние сна. Затем он пробудился, подобно всем  остальным,
на берегах Реки.
     Кто бы ни стоял за всем этим, он может  ошибаться.  У  них  произошла
промашка с  Бартоном.  Этому  человеку  мельком  удалось  увидеть  стадию,
предшествующую Воскрешению, стадию где-то между нашей смертью на  Земле  и
подготовкой к жизни на этой  планете.  Все  это  звучит  фантастично,  как
сказка об исполнении желаний, но тем не менее...
     - Я слышал об этом, - перебил его Клеменс. Он хотел было рассказать о
том, что видел лицо Бартона в подзорную  трубу  как  раз  перед  тем,  как
заметил Ливи, но, вспомнив о Ливи, он  испытал  такую  боль,  что  начисто
забыл о своем намерении.
     Он сел, выругался и, погрозив кулаком  звездам,  начал  плакать.  Джо
Миллер, присев на корточки позади него, вытянул гигантскую  руку  и  нежно
дотронулся  до  него.  Фон  Рихтгофен,  смутившись,  отвернулся  в  другую
сторону. Через некоторое время он сказал:
     - Как я обрадуюсь,  когда  наши  чаши  наполнятся!  Мне  так  хочется
закурить!
     Клеменс рассмеялся, вытер слезы и произнес:
     - Мне нелегко  расплакаться.  Но  я  никогда  не  стыжусь,  если  это
случается со мной.
     Это очень жестокий мир. Такой же жестокий, как и там, на Земле. И все
же здесь у нас молодые тела, нам не нужно трудиться  ради  куска  хлеба  и
беспокоиться об уплате счетов. Нам не надо волноваться  о  том,  что  наши
женщины забеременеют, мы не боимся заболеть. А если  нас  убивают,  то  на
следующий день мы воскресаем живыми и здоровыми, правда, в тысячах миль от
места смерти.
     Но это вовсе не похоже на ту загробную  жизнь,  которую  нам  обещали
проповедники. Это и неудивительно. И, наверное,  хорошо,  что  это  именно
так. Кому бы хотелось летать на аэродинамически неустойчивых  крыльях  или
выстаивать дни напролет, неумело играя на арфах и  до  хрипоты  выкрикивая
осанну  /Осанна  (спаси!)  -   восторженное   славословие   (из   Библии),
молитвенный возглас христиан./?
     Лотарь засмеялся:
     - Спросите  у  любого  китайского  кули  /Кули  (тамильск.,  букв.  -
заработки),  название  низкооплачиваемых  неквалифицированных  рабочих   в
Китае, Индии и ряде  других  стран./,  и  он  скажет  вам,  что  этот  мир
значительно  лучше  прежнего.  Это  только   мы,   испорченные   обитатели
современного Запада, ворчим и доискиваемся первопричин. Мы не так уж много
знали о космосе, окружавшем  нашу  Землю,  и  еще  меньше  знаем  об  этой
планете. Но мы здесь и, может  быть,  со  временем  все  же  выясним,  кто
поместил нас сюда и с какой целью? Тем временем, пока здесь есть  красивые
и охочие до любви женщины, - а такие здесь есть  -  сигары,  наркотическая
резинка, вино и хорошая потасовка, что еще нужно человеку?  Я  наслаждаюсь
жизнью в этой Речной Долине - раз ее радости  снова  стали  доступны  мне.
Живи в свое удовольствие, а после... не все ли равно, что будет после?
     Затем они надолго замолчали, и Клеменс не мог  заснуть  до  тех  пор,
пока не пошел дождь.  Он  спустился  под  гриб,  чтобы  переждать  ливень.
Поднявшись наверх после дождя, Клеменс отчаянно замерз  и  начал  дрожать,
хотя и  укутался  в  длинные  плотные  полотнища.  На  заре  из  состояния
полузабытья его вывела огромная ручища Миллера. Сэм поспешно слез с  камня
и расположился на безопасном удалении. Через пять минут из каменного гриба
вырвалось голубое пламя, взметнувшееся вверх футов на  тридцать  с  ревом,
подобным львиному.
     В это самое мгновение раздался грохот камней по ту сторону Реки.
     Клеменс переглянулся с Лотарем.
     - Кто-то устранил разрыв в цепи.
     - У меня мурашки по коже пошли,  -  сказал  Лотарь.  -  Кто  же  этот
кто-то?
     Некоторое время он молчал, но еще  до  того,  как  они  добрались  до
западного берега, он начал смеяться и болтать, как на вечеринке.  "Слишком
весел этот немец", - подумал Клеменс.
     - Насколько мне известно, они до сих пор ни  разу  не  выдали  своего
присутствия, - заметил Сэм. - Однако на этот раз, мне  кажется,  они  были
вынуждены.
 
 
 
                                 Глава 5 
 
     Следующие пять дней были заняты  спуском  корабля  к  Реке.  Еще  две
недели ушли на его ремонт. И все время  велось  неустанное  наблюдение  за
Рекой, но никто пока не показывался. Даже когда, наконец, корабль без мачт
и парусов был спущен на воду и на веслах двинулся вниз  по  Реке,  они  не
встретили ни одного человеческого существа.
     Команде, привыкшей видеть вдоль берега толпы мужчин  и  женщин,  было
как-то не по себе.  Тишина  действовала  угнетающе.  На  планете  не  было
животных, кроме рыб в Реке и червей в  почве,  но  люди  всегда  создавали
достаточно шума.
     - Скоро здесь будет предостаточно гиен, -  сказал  Клеменс  Кровавому
Топору. - Это железо представляет собой гораздо большую ценность, чем даже
золото на Земле. Ты жаждешь битвы? Скоро тебя стошнит от этого добра.
     Норвежец взмахнул топором, поморщившись от боли в ребрах.
     - Пусть только сунутся! От бойни, которую мы им устроим,  возрадуются
сердца валькирий /Валькирии  (букв.  "выбирающая  мертвых,  убитых")  -  в
скандинавской мифологии воинственные девы, подчиненные Одину и участвующие
в распределении побед и смертей в битвах./!
     - Бык! - воскликнул  Джо  Миллер.  Сэм  улыбнулся  и,  отойдя,  занял
позицию за спиной титантропа. Эрик Кровавый Топор  на  всей  этой  планете
боялся только одного существа, однако когда-нибудь он все же мог  потерять
контроль над  собой  и,  обезумев,  уподобиться  берсеркеру  /Берсеркер  -
древнескандинавский неустрашимый витязь (в переносном смысле  -  неистовый
человек, фанатик)./. И все же ему нужен был Миллер,  стоивший  в  сражении
дюжины бойцов.
     Два дня в светлое время суток корабль неуклонно  продвигался  вперед.
По ночам за рулем оставался всего  один  человек,  а  команда  отсыпалась.
Ранним утром третьего дня титантроп, Клеменс и  фон  Рихтгофен  сидели  на
носовой палубе, курили сигары и цедили сквозь зубы  виски,  дарованное  им
чашами на последней остановке.
     - Почему вы зовете своего друга Джо  Миллером?  -  поинтересовался  у
Сэма немец.
     - Его подлинное имя  может  сломать  человеку  челюсть,  -  засмеялся
Клеменс. - Оно длиннее любого технического термина, придуманного немецкими
философами. Я не мог выговорить его ни при нашей первой встрече, ни потом.
После того, как он  научился  говорить  по-английски  настолько,  что  мог
сказать мне соленое словечко - он горел нетерпением и едва дождался  этого
момента, чтобы рассказать мне одну историю - вот тогда-то я и  назвал  его
Джо Миллером. Он рассказал мне анекдот настолько древний, что я  с  трудом
поверил своим ушам. Я  знал,  что  эта  история  существует  очень  давно.
Впервые я услышал ее, правда,  в  несколько  измененном  виде,  еще  когда
мальчишкой жил в городке Ганнибал, штат Миссури. Я  и  после  до  старости
слышал ее к своему глубокому  отвращению  сотни  тысяч  раз.  Но  услышать
подобную историю из уст существа, умершего около ста  тысяч,  может  быть,
даже за миллион лет до моего рождения!
     - А что за история?
     - Ну, один бродячий охотник шел по следам раненого оленя целый  день.
Наступила ночь и  с  ней  яростная  буря.  Завидев  свет  костра,  охотник
остановился у входа в пещеру. Он спросил у старика-шамана, жившего в  ней,
можно ли провести здесь ночь. Старик-шаман ответил:  "Конечно,  но  у  нас
здесь  довольно  тесно.  Тебе  придется  спать  с  моей  дочерью".   Нужно
продолжать дальше?
     - Шэм тогда не рашшмеялшя, - прогрохотал Джо. - Иногда  мне  кажетшя,
что он начишто лишен чувштва юмора.
     Клеменс нежно ущипнул друга за заостренный кончик носа и произнес:
     - Иногда мне кажетшя, что ты прав. Однако в действительности я  самый
большой юморист на свете, потому что я больше  всех  наполнен  горем.  Все
смешное корнями уходит в страдания.
     Он занялся своей сигарой  и  стал  смотреть  на  берег.  Перед  самым
наступлением сумерек корабль вошел в зону теплового воздействия метеорита.
За исключением нескольких железных деревьев,  все  было  сметено  бушующим
пламенем.  Огонь  поглотил  огромные  листья  железных  деревьев,  и  даже
чрезвычайно устойчивая кора была сожжена,  но  древесина  под  ней,  более
твердая,  чем  гранит,  только  обуглилась.  Более  того,  ударная   волна
опрокинула и пригнула к земле множество железных  деревьев,  сломав  их  у
самого основания. Чашные камни почернели и покосились, но все же сохранили
свою форму.
     - Лотарь,  -  наконец  произнес  Клеменс,  -  сейчас  для  вас  самое
подходящее время узнать, ради чего затеяны эти поиски. Джо  расскажет  это
своими словами. А я постараюсь объяснить  то,  что  будет  непонятно.  Это
странная история, но не более, чем все происходящее здесь с тех  пор,  как
мы воскресли из мертвых.
     - Меня мучает жажда, - сказал Джо. - Пожволь мне шначала выпить.
     Темно-синие глаза, спрятанные в тени надкостницы,  уставились  в  дно
чашки. Он, казалось, всматривался туда, будто пытался воскресить в  памяти
сцены, которые должен был описать. Звуки, издаваемые им при помощи заднего
неба и движений языка, несомненно более гармоничные,  чем  все  остальные,
делали его английский более звонким, даже комичным из-за его  шепелявости.
Голосом, поднимавшимся из глубины груди и звучавшим, как речь дельфийского
оракула, он начал рассказ о Туманной Башне.
     - Где-то выше по Реке я прошнулшя голый, как и шейчаш. Я был в меште,
которое должно находитьшя где-то на дальнем шевере  этой  планеты,  потому
что там было холоднее и швет был очень тушклый. Людей там  не  было,  одни
только... э... э... титантропы, как наживает наш Шэм.  У  наш  были  чаши,
только гораждо больше, чем ваши, как видите. И у наш не было ни  пива,  ни
вишки. Алкоголь был нам шовершенно неведом, поэтому его и не было в  наших
чашах. Мы пили воду иж Реки.
     Мы шчитали, что находимшя в меште,  куда  вы  попадаете  пошле  швоей
шмерти, что... э... боги дали нам это мешто и вше, что нам нужно. Мы  были
шчаштливы и выбрали шебе подруг. Мы ели, шпали и билишь шо швоими врагами.
И я тоже был бы шчаштлив там, ешли бы не шудно.
     - Он имеет в виду судно, - пояснил Сэм.
     - Я и говорю. Шудно. Пожалуйшта, не перебивай, Шэм. Ты и  так  шделал
меня доштаточно нешчаштным, шкажав, что богов нет. Даже  нешмотря  на  то,
что я шам их видел.
     - Видел богов? - удивился Лотарь.
     - Ну, не шовшем. Я видел, где они живут. Я видел их шудно.
     - Что? О чем ты говоришь? - удивился фон Р