друг  негромко  и  уверенно  сказала Соня. - Он
сумасшедший маньяк! Он не понимает, что сейчас выскочат люди!
   - Не слышу хлопанья дверей и возмущенных голосов, - зло ответила я.
   -  По-мо-ти-и-ите-е-е!  -   еще  громче  заорала   Соня,  и  с   тем  же
результатом. Дом спал или притворялся спящим.
   - Ты лучше заорала бы  "Пожа-а-ар", все бы повыскакивали! -  вспомнила я
старое  средство  самозащиты.  -  Свою  жизнь  и  имущество  каждый  спасти
захочет!
   - Да-а, а потом?
   - Что - потом?
   - Что я им потом скажу?..
   - Идиотка!
   Тут жалобно звякнул звонок и раздался самый громоносный удар.
   Видимо,  только  таким  грохотом  можно  было  пробудить  от  спячки мои
мозговые извилины.
   - Стой у дверей с перцем!- приказала я.- А я попробую вылезть, в окно.
   -  Не  пущу!  -  и  Соня,  рассыпав  перец,  вцепилась  в  меня.- Ты шею
сломаешь!
   - Не бойся, не сломаю!
   Я легко  разбила ее  захват и  вскочила на  подоконник. Соня кинулась ко
мне, но я оттолкнула ее ногой,  и она упала. Я проверила -  перышко Зелиала
крепко держалось в волосах, упрятанное в узел. Тогда я провела руками,  как
учила баба Стася, сперва сверху  вниз, потом снизу вверх, взялась  за плечи
и крепко  сжала их.  Зуд охватил  спину, руки,  грудь. Ноги  словно въехали
куда-то в живот, спина прогнулась не человечьим, а уже птичьим прогибом.  И
я, пока  превращение еще  не завершилось,  шагнула с  подоконника куда-то в
сторону,  рассчитывая  на  какой-нибудь  выступ  в  стене,  чтобы Сонька не
спятила от такого чуда.
   Воздух сделался плотным,  почти как вода.  Я взмахнула крыльями  и очень
даже просто оттолкнулась от него  и полетела. Мелькнула ехидная мысль  - уж
не в ворону  ли я превратилась?  - но полет  все-таки требовал внимания,  а
зеркала ни во  дворе, ни на  улице, ни на  крыше, которую я  перелетела, не
оказалось.
   План мой  был прост  - у  ближайшей телефонной  будки перекинуться опять
человеком и действительно вызвать милицию. Пусть приедет патрульная  машина
и повяжет нашего маньяка как обычного хулигана. В том, что  дореволюционная
дверь ему не  по зубам, я  практически не сомневалась.  А то бы  он взломал
ее, пока Соня лежала в больнице или жила у матери. Взломал и засел  ожидать
хозяйку. А не бился бы сейчас,  перебудив весь дом - я не  сомневалась, что
люди хлопают  глазами в  своих постелях  и проклинают  того, кто  мешает им
выспаться перед рабочим днем. А вопль "Помогите!" они приняли с  брезгливой
гримасой. Ну, гоняет кто-то свою бабу, ну, даст ей пару раз по шее...  Чего
тут помогать!
   Обратное превращение оказалось  таким же неприятным  - в меня  втянулись
все перья, оставив такое ощущение, будто кожа вся в мелких дырочках.
   Я набрала номер милиции и  узнала, что все патрульные машины  в разгоне,
и как только хоть одна освободится, ее пришлют по указанному адресу.  Адрес
я, конечно,  дала, но  какое-то чувство  подсказывало мне,  что с  машинами
дело неладно. Выхода не было - я опять перекинулась и прямиком над  крышами
понеслась к райотделу милиции.
   Разумеется,  машина  у  входа  стояла.  Я  пролетела  вдоль окон второго
этажа, в которых  горел свет, села  на один из  подоконников и поняла,  что
эта машина в ближайшие полтора часа не сдвинется с места.
   Крепкие, налитые,  красивые ребята  смотрели телевизор.  Там, в  экране,
стреляли  и  тащили  за  руку  блондинку-заложницу. Буйствовала итальянская
мафия. Кипели страсти.  Парни вытаращились в  телевизор. Видно, этот  фильм
делали настоящие профессионалы.
   Печально выругав тех умников, кто догадался крутить в ночных  программах
детективы,  я  снялась  с  подоконника  и  полетела назад. Что-то надо было
делать.  Самой  заорать  на  лестнице  "Пожар!",  в  конце  концов. Я могла
проникнуть на лестничную клетку и с шестого этажа. Перекинуться,  проорать,
опять перекинуться и смыться.
   Но  у  самого  подъезда  я  нос  к  носу  (клюв  к  носу?  нос к клюву?)
столкнулась с этой сволочью. Он вышел, покачиваясь и бормоча  нецензурщину.
Но мне он не показался пьяным. Возможно, у него разладилась координация  от
бешеного возбуждения.
   Он так хлопнул дверью, что все  заныло и задребезжало. И пошел по  самой
середине улицы -  но не к  домику, в котором  поселился, а совсем  в другую
сторону.
   Тут мне  уже стало  интересно. С  дверью он  не справился,  куда же  его
понесло на ночь  глядя? Ломать еще  какую-нибудь дверь? Или  на охоту? Вынь
да положь ему беззащитную девочку?
   Я почему-то была уверена, что  Соня не валяется в обмороке,  а понемногу
приходит в себя. Стало быть, мое присутствие не обязательно.
   Сукин сын остановился,  как будто вспомнил,  что у него  в кулаке что-то
зажато. Он поднес этот предмет к самому носу, громко выругался и  отшвырнул
его с непонятной яростью.
   Когда  он  удалился  шагов  на   десять,  я  опустилась  пониже,   чтобы
разглядеть эту штуку. И увидела выдранный с корнем дверной звонок.
   Наш очаровательный  ночной гость  уже шагал  совершенно ровно,  и я  все
больше убеждалась - нет,  он не пьян, он  не был пьян и  тогда, когда напал
на  Соню.  Только  пьяный  способен  искренне  надеяться,  что перепуганная
женщина может открыть дверь ночью незнакомому человеку. Но он не был  пьян,
когда стоял во дворе, задрав голову, и вел с Соней светскую беседу!
   В  общем,  так  меня  все  это  заинтриговало,  что я полетела следом. Я
должна  была  знать,  что  у  него  за  странные ночные дела. Я должна была
понять  эту  тварь  -   хотя  я  всегда  горела   на  том,  что  ждала   от
одноклеточного существа  логики и  чувств многоклеточного.  Проще говоря, я
собиралась заняться тем, о чем говорила Зелиалу.
   Он шагал, я летела, присаживаясь по временам на ветки и провода.
   А привел он меня на кладбище.
   То есть, не на само кладбище, а в переулок между ним и церковным  садом.
Но все равно  - пейзаж был  как декорации для  "Жизели". Недоставало только
прелестных  резвящихся  виллис  в  белых  тюниках  и с веночками на гладких
прическах. То-то порадовался бы мой маньячок!
   Я была уверена,  что когда мы  дойдем с ним  до того места,  куда он так
бодро направился, я много узнаю и о  нем, и почему он напал тогда на  Соню.
Возможно,  так  оно  и  было.  Но  я,  забравшись в полете довольно высоко,
увидела, что в дальнем углу кладбища полыхают молнии.
   С самого  начала своих  полетов я  знала, что  умею летать  быстро. Даже
маньяк  с  его  спорой  походкой  перемещался  чересчур  медленно для меня.
Вполне  можно  было  слетать  поглядеть,  что  там за чудеса, и вернувшись,
застать маньяка  в том  же переулке.  Поскольку с  одной стороны  сад, а  с
другой кладбище, то на протяжении  еще метров двухсот деваться ему  некуда.
И я полетела к молниям.

   Мечта о полете и сам полет -  не одно и то же. Воздух несет,  как волна,
но и сопротивляется, как  волна. Может утянуть и  завертеть, перекувырнуть,
ударить о стенку, влепить в крону  дерева. У него тоже свой нрав.  Лишь над
самой  землей  виллисе  танцуется  легко  и  радостно.  Чуть  повыше он уже
борется с вихрями и течениями.
   Но танец должен быть прекрасным!
   Даже тот, который убивает.

   Я увидела два  туманных силуэта. Между  ними-то и носились  молнии. Один
был  похож  на  человека,  только  с  крыльями. Молнии срывались с кончиков
крыльев и извилисто неслись к противнику.  Тот был как бы в остром  колпаке
и с когтистыми лапами. На множество длинных молний противника он  огрызался
короткими  и  прямыми,  от  которых  уворачиваться было труднее. Воздух над
схваткой кипел.
   Я   облетела   их   и   присела   на   крест.   Передо   мной  творилось
сверхестестественное и мистическое, от чего Сонька давно бы сковырнулась  в
обморок.  А  мне  уже  не  было  страшно,  как не было бы страшно настоящей
птице,  которую  проймешь  только  реальной  угрозой.  Если  птице показать
пистолет,  она  и  не  шелохнется.  В  ее  сознании  нет связи между черной
конструкцией  и  собственной  гибелью.  Для  нее  даже  понятия  гибели  не
существует.
   Точно  так  же  я  не  думала,  что  могу угодить под шальную молнию. Та
уверенность,  которую  вселил  в  меня  Зелиал,  явившись  черным пуделем и
туманным столбом, позволяла мне теперь  принимать как должное все чудеса  и
всю ведьмовщину. Такой стала после той  ночи моя жизнь - кто же  шарахается
от собственной жизни? Стало быть, ею и буду жить, пока она не кончится.
   Тот, что  в колпаке,  перешел в  наступление. Пучки  его молний были как
туго связанные веники, и они, не разлетаясь, стремились прямо в  крылатого.
Правда, они отскакивали, но оттуда,  где вонзались, вздымался белый дым.  А
те огненные струи, что срывались с кончиков крыльев, делались все тоньше  и
короче, они  уже не  настигали отскакивавшего  когтистого. Вдруг  он поднял
обе лапы - когти  вспыхнули электрическим нестерпимым блеском.  Он внезапно
вырос вдвое и навис, растопырив эти жуткие когти, над крылатым.
   Но я и сама была сейчас крылатой!
   И я, плохо понимая, что такое делаю, с боевым криком сорвалась с  креста
и кинулась сквозь сплетающиеся вихри в глаза когтистому.
   - Кр-р-ра-а! - заорала я, ударяя сильным крылом по расплющенному носу  и
врубаясь острым клювом туда, где должен быть глаз.
   -  Кр-ра-а!  -  повторила  я,  отлетев  для  разгона и опять кинувшись в
отвратительную физиономию.
   С раскинутых лап слетели пучки молний  и ушли в ночное небо. Он  пытался
отбиться и  махал этими  огромными лапами,  как умел,  но они были устроены
очень  неуклюже  -  он  не  мог  достать  когтем  свою  морду  и не мог так
развернуть лапу, чтобы сбить меня молнией и не обжечься самому.
   Тем  временем  поверженный  было  крылатый  вскочил  и  свел  крылья над
Головой. Я резко взлетела вверх и увидела, как он вытянулся в струнку, и  с
кончиков сложенных крыльев летит длинная мощная молния, в которую  крылатый
вложил последние силы.
   Она угодила  прямо в  грудь когтистого.  Он рухнул,  и земля  раскрылась
воронкой  и  всосала  его.  Потом  воронка  вытолкнула  несколько   клубьев
вонючего дыма и сомкнулась окончательно.
   Я  опустилась  на  траву,  а  крылатый  упал  рядом  со  мной.  Оба   мы
чувствовали себя прескверно.
   Наконец ко мне  протянулось крыло, погладило  меня по голове,  я скосила
на него глаз и увидела человеческие пальцы.
   - Спасибо, ворона, - прошептал крылатый.
   И я совершенно не удивилась, узнав в нем Зелиала.
   Торопливо выдернув из  грудки перо, я  растерла его лапой  и обрела свой
нормальный вид.
   - Я не ворона, я  Жанна, - сказала я. -  И в следующий раз мне  хотелось
бы перекинуться более  приличной птицей. Если  ваша фирма, конечно,  на это
способна.
   - Моя фирма на все способна. И я знал, что это вы.
   - Кто это  был? - спросила  я, показывая туда,  где разглаживались круги
от воронки.
   Зелиал вздохнул.
   - Похоже,  я опять  сделал что-то  не то,  - признался  он. - Но, на мой
взгляд, справедливость  заключалась в  том, чтобы  помешать ему.  Благодарю
вас. Без вашей помощи я бы не справился. Слышите?
   Он поднял  тонкое, точеное  лицо к  небу. Я  - тоже.  Но я не слышала ни
звука.
   - Летит, - сказал Зелиал и  улыбнулся. - Нет, честное слово, летит!  Как
мы прекрасно успели! А ну...
   Он откатился за  подстриженные кустики изгороди,  я чуть ли  не кувырком
последовала за ним. И тут я поняла, что он такое услышал.
   Высоко в небе одна  звезда стала большой и  яркой. Но это была  слепящая
яркость. Звезда струила  приятный для глаза  свет. И очень  скоро я поняла,
что от  нее исходит  длинный луч  и движется  к нам.  Очевидно, он мчался с
безумной  скоростью,  но  мне  казалось  -  он  опускается медленно, словно
светящуюся нить разматывают  там, наверху. Зелиал  услышал шорох, а  может,
свист, с которым этот луч пробивал пространство.
   Когда от луча стало светло, я увидела, что побоище происходило рядом  со
свежей могилой, обложенной цветами.
   Луч замедлил движение и ушел в цветы.
   Он стоял светящимся столбом, и  в центре столба обозначился силуэт.  Его
потянуло вверх,  сперва медленно,  потом -  с ускорением.  И луч  тоже стал
втягиваться обратно  в звезду.  Он улетал,  а нам  с Зелиалом  делалось все
темнее. Наконец звезда  вернула его весь  в себя и  стала обычной маленькой
звездой,  булавочным  уколом  на  небе,  сквозь который просачивается к нам
нездешний свет.
   -  Вот  и  все...  Как  хорошо...  -  шептал  Зелиал.  - Как изумительно
хорошо... Как мы успели!..
   - Что это такое было? - тоже шепотом спросила я.
   - Справедливость,  - ответил  он. -  Конечно, она  великая грешница, она
обманывала мужа  и близких,  она была  то жадна,  то мелочна, могла обидеть
ребенка и солгать друзьям... Но так  любить, как она любила, не всем  дано.
Потому ей многое простится. Там, наверху...
   -  А  этот,  с  когтями,  хотел  взять  ее  туда, вниз? - догадавшись, я
показала пальцем в сторону воронки.
   - Да. Кстати...
   И Зелиал, вернувшись на место  схватки, стал деловито шарить по  кустам.
Наконец он отыскал и показал мне полуобгоревший лист бумаги.
   - Их договор, - сообщил демон. - Сейчас мы с ним расправимся.
   Бумага на его ладони взялась голубоватым тлением и обратилась в пепел.
   - А она?.. - спросила я, и он сразу меня понял.
   - Она просила любви. Ну и нарвалась на демона любострастия.
   - Так это был демон любострастия? Такое чудище?..
   - Ей он являлся в приличном  виде, - проворчал Зелиал. - Да,  достанется
мне теперь там, внизу.
   - Влезли в чужую парафию? - опять догадалась я.
   - Влез. Я же - демон справедливости...
   - И это - ваш настоящий вид?
   Я  вдруг  перепугалась  (наконец-то!),  что  тонкое  большеглазое лицо -
удачная маска, а под ней - рожа с рогами.
   - Вы  не поверите  - настоящий.  У нас  там, внизу,  много смазливых,  -
усмехнувшись, сказал он. - Те, кого сбросили вниз после Большого Бунта.
   - И вас тоже?
   - И  меня тоже.  Страшная была  заваруха, никто  ничего толком не понял.
Огонь,  молнии,  кипящая  плазма,  черт  знает  что!  Когда  глаза  к мраку
привыкли,  смотрю  -  вокруг  морды  звериные, в бородавках, кривые, косые,
многоглазые, с ушами  по колено! Оказалось  - вся та  чертовщина, о которой
наверху говорят  с горестным  сожалением. Они  нас и  приставили к делу. Мы
же, низвергнутые, обратились в демонов...
   - А кем вы были там, наверху?
   - Не помню. Нас  же наказали - памяти  лишили. Вот они, нижние,  и стали
лепить  нам   другую  память.   Хорошо,  слово   я  накрепко   запомнил   -
справедливость. Оно еще из того языка, слово... Из верхнего...
   Зелиал замолчал,  сел на  траву и  подтянул к  подбородку острые колени,
обхватив их руками.
   - Холодно?
   - Да. Мне очень холодно в вашем мире.
   Ночь была  удивительно теплой...  Я подошла,  села рядом  и обняла этого
странного демона за плечи. Мы прижались друг  к другу. Он был, как и я,  из
плоти и, возможно, крови, хотя я  и за себя-то не могла поручиться  - вдруг
после всех приключений мое тело стало иным, уже не человеческим?
   - Скажите... Вам приходилось  видеть, как торжествует справедливость?  -
спросил  Зелиал.  -  Ну,  вот,  безнадежное  дело, невинный человек попал в
беду,  кажется  -  все,  погиб,  и  вдруг  случается  что-то  этакое  -   и
торжествует справедливость!
   - То есть гибнет палач, обманом удается вывести страдальца из  тюрьмы?..
- задала я провокационный вопрос.
   - Нет,  за такой  обман потом  тюремный сторож  пострадает. Я  о другом.
Вдруг происходит что-то хорошее. В палаче просыпается совесть, добрые  люди
разбивают тюремную стену...
   - Нет, ничего такого я не помню, - жестко сказала я. - У нас в стране  у
палачей  не  просыпалась  совесть.  А  на километры колючей проволоки нужно
было слишком много добрых людей - к тому времени погибших.
   - Это  - история,  а теперь?  Рядом с  вами? Ну,  пусть хоть в мелочи? -
спросил  Зелиал.  -  Старушка  кошелек  с  пенсией  потеряла, а он нашелся?
Человека осудить пытались, а его невинность обнаружилась? Как бы чудом? А?
   - Думаю,  что за  чудо нужно  неплохо заплатить  адвокату, -  сообщила я
этому невинному младенцу.  - А старушкин  кошелек, возможно, и  нашелся. Не
знаю. При мне такого не было. Вот всяких безобразий я видела достаточно.
   -  Не  упрекайте  меня,  -  попросил  Зелиал.  - Мне всюду не поспеть. Я
спрашивал вас потому, что никак не могу напасть на след.
   - Чей след?
   - Ангела справедливости!
   - Зачем он вам? Вы ведь тоже - за справедливость!
   - У меня  иначе получается. На  днях унизился до  карманной кражи. Вынул
из кармана у прохожего бабушкин  кошелек и старушке его подбросил.  Хорошая
такая  старушка,  только  слепнет  понемногу.  И  не заметила, бедняга, как
обронила, а тот подобрал и чуть домой не утащил. Хорошо, я рядом  случился.
Но ведь в этом есть элемент ненужного насилия!
   - То есть как??? - совсем обалдела я.
   - А так, что  прохожий остался тем же.  В следующий раз, найдя  кошелек,
он его  поглубже в  карман засунет.  Ни совесть,  ни милосердие  я в нем не
пробудил. Мне этого и не дано - я же демон! Так что старушке-то я помог,  а
зла не искоренил, и справедливость моя в итоге получилась какая-то  убогая.
Справедливость-однодневка. Мне  бы найти  ангела! Кто,  кроме него, поможет
мне разобраться, а? Ангел-то  творит справедливость силой света!  Он знает,
как свет в душу направить!  А я - ну, не  то чтоб совсем силой мрака...  но
все-таки...
   - Если  я что-нибудь  такое узнаю,  сразу же  скажу, -  пообещала я. Мне
стало  безумно  жалко  неприкаянного  демона,  потерявшего  все ориентиры в
своей дьявольской деятельности.  Он всеми силами  сопротивлялся должностной
необходимости  творить  зло.  И  никак  не  мог  нашарить  путей к добру. Я
понимала  его  -  я  тоже  подсознательно  ломала  голову,  как и истории с
маньяком соблюсти меру.
   - Очевидно, есть где-то  и высшая справедливость, которой  подчиняются и
ангел, и демон, да и вообще все  ангелы и де моны,- задумчиво сказал он.  -
И я бы очень  хотел знать, как я  со своими дурацкими договорами  о продаже
души в нее вписываюсь!
   - Кстати, о договоре! - вспомнила я. - Мы будем его заключать?
   - Больно он вам нужен! - буркнул  Зелиал. - Я и без бумажки дам  вам все
необходимое...
   - Почему же с другими вы заключили договора?
   - Это были раньше... давно.
   - Что такое для  демона - давно? -  возмутилась я. - Вы  же бессмертные!
Для вас  давно -  это до  нашей эры!  А договор  с бабой  Стасей, хотя  бы,
подписан в конце сороковых, что ли, или в начале пятидесятых.
   - Когда вы перестанете измерять  время днями и годами! -  возмутился он.
- Время измеряют мыслями. Если у вас  десять лет подряд одни и те же  мысли
в голове, - значит, ваше время стоит.  А когда завелись новые мысли - то  и
время  тронулось  с  места.  Полностью  обновились  мысли - вы уже живете в
другом времени. Так что тут  ваше тысячелетие может оказаться равным  одной
неделе напряженной работы мозга. Да и какие вы бессмертные...
   - Разве нет?
   - На каждого  из нас припасена  погибель. То есть  для тех, кого  сверху
скинули. Только нам и этого знания не дали. Те, кто всегда был внизу, -  те
знают. Есть духи,  которых можно убить  даже взглядом -  нужно только знать
час  суток  и  расположение  звезд.  Есть,  кого  можно  убить, зажав между
пальцами косточку финика и выстрелив прямо в лоб.
   Я  вздохнула  -  нет  в  мире  совершенства.  Даже этот печальный демон,
оказывается, смертен. И вспомнила о договоре.
   - Давайте все-таки  составим эту бумагу,  - попросила я.  - Чем я  лучше
бабы Стаси! Как все - так и я.
   - Не терпится вам взвалить  на себя эту тяжесть! Вы  хоть представляете,
что это такое - продать душу дьяволу?
   - Не представляю, - ответила я, - но пусть все будет честно. Я ведь  уже
пользовалась  услугами  вашей  фирмы.  Вот,  птицей перекидываться научили.
Зрение поправили. Еще бы глаза отводить...
   - У меня  бумаги с собой  не