Далия Трускиновская.
        Душа и дьявол

---------------------------------------------------------------
   © Далия Трускиновская. ДУША И ДЬЯВОЛ (1990).
   Из книги: Век дракона: сборник фантастики/ Сост. И. И. Ткаченко. - 392 с.
   Изд.: М.: - Молодая гвардия, 1991.
   ISBN 5-235-01971-4

   OCR & Spellcheck Eugene Yavorsky, 2002, http://www.eugene.yavorsky.chat.ru Ў http://www.eugene.yavorsky.chat.ru
---------------------------------------------------------------




   Больше всего на свете я любила второе действие "Жизели"...


   Шел  третий  час  ночи,  я  не  могла  заснуть.  Состояние было такое, в
котором  те,  кто  послабее,  кидаются  в  истерику,  бьют  тарелки, бьются
головой о стенку.
   Я другая. У меня крепкие нервы. И  все же заснуть я не могла. Хуже  того
- я не  хотела даже заставить  себя раздеться, принять  душ, причесаться на
ночь. Правда, я не металась по  комнате, а тихо сидела в кресле.  Но сидеть
и думать два с половиной часа подряд тоже вредно для здоровья.
   - Черт возьми меня совсем, - наконец сказала я вслух, потому что  ночная
тишина большого дома стала  меня раздражать. И что  это за "совсем", где  я
нахваталась этих словечек-паразитов? У кого подцепила проклятое "совсем"?
   - Черт  возьми меня  совсем... Да.  Душу бы  ему продала,  лишь бы, лишь
бы!..
   То, о чем я сейчас  мечтала, было уголовно наказуемым деянием.  Я хотела
найти  человека  выше  среднего  роста,  с  жесткими  руками, с прокуренным
гнусным  голосом,  широкоплечего  и  костлявого,  чтобы  убить  его.  Взять
пистолет, которого  у меня  все равно  нет, и  убить. Или  взять нож, нож у
меня есть, я сама  точу его, потому что  мужчины не имею даже  приходящего.
Или набросить на шею ему петлю. Это уж совсем просто.
   - Да. Именно душу. Именно дьяволу. Чтобы он дал мне совершить это.  Ведь
ходит же по земле такая сволочь!
   Из-за этой сволочи я сегодня в два часа дня явилась в райотдел  милиции,
поднялась на пятый этаж и постучала в кабинет номер шестнадцать.
   - Входите, - ответили мне. Я вошла.
   - Вы  Федоренко? -  спросил тот,  кто сидел  за раздрызганным письменным
столом,  таких  уже  ни  в  одном  приличном учреждении не увидишь, и одним
пальцем стучал на древней, совсем уж музейной машинке.
   - Нет, я не Федоренко. Я по делу о нападении на Киевской улице.
   Он уставился на меня  с недоумением - мне  сдуру даже показалось, что  с
интересом.
   - Какое нападение? - ошарашено спросил он.
   - Да в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое мая. Я свидетель.
   - Разве я  вызывал вас? -  уже чуть ли  не а панике  спросил он. -  Я же
точно помню, что нет!..
   -  Не  вызывали,  -  согласилась  я.  -  Я  сама  пришла. Я же свидетель
все-таки. Три недели прошло, а повестки  все нет и нет, хотя моя  фамилия в
вашем деле фигурирует. Вот, решила прийти сама и дать показания.
   Мне частенько  приходится удивлять  людей. Вообще  мне это  занятие даже
нравится  -  когда  речь  идет  о  чем-то забавном, Например, все в отрубе,
когда я на тренировке встаю на  пуанты. Даже не понимают сперва, что  это я
такое  вытворяю.  А  мне  нужны  пуанты,  что  называется,  для медицинской
профилактики  -  бывает,  что  подъем  барахлит,  а с пуантами у него такие
штучки не проходят.
   - Садитесь, - наконец сообразил  он показать на корявый стул,  - Впервые
вижу, чтобы  свидетель пришел  в милицию  без повестки.  То по три повестки
посылаешь, и все равно с собаками не найдешь, а то без всякой повестки...
   - Мне рассказывать?- прервала я его.
   Ему было куда за сорок, и вид  до того усталый - будто вагон с  кирпичом
разгрузил.  Но  я  знала,  что  на  иных  мужчин  такое действие производит
общение со сломанной пишущей машинкой.
   - Рассказывайте,- все еще не придя в себя, позволил он,- только,  знаете
ли, я ведь совершенно не в курсе.
   - То есть, как это не в курсе?- тут уж удивилась я.
   - Это дело ко мне только вчера попало.
   Тут я вспомнила, что Соня  описывала мне следователя как шатена,  а этот
был яркий брюнет.
   -  Ладно,-  сказала  я,-  разберемся.  Итак,  в  ночь  с пятнадцатого на
шестнадцатое  мы  втроем  ехали  на  машине  -  Валерия  Сотникова,   Софья
Розовская и я. За рулем была  Сотникова, Розовская сидела рядом с ней,  а я
-  на  заднем  сидении.  Это  имеет  значение,  потому  что  нам   пришлось
разворачиваться, и я глядела назад и давала команды Сотниковой.
   - Сотникова - это та, на которую напали?- с сомнением спросил он.
   - Нет, напали на Розовскую. Мы возвращались домой так поздно не  потому,
что  снимали  иностранцев  в  ночном  баре  и не потому, что пьянствовали и
развратничали на чьей-то хате,  как предполагал ваш предшественник.  Просто
Розовская  недавно  разменяла  квартиру.  У  них  была  трехкомнатная, мать
Розовской  с   отчимом  переехали   в  двухкомнатную,   а  Розовская   -  в
однокомнатную с частичными удобствами на  Киевской. Это тоже очень важно  -
иначе трудно понять, почему все события разворачивались ночью.
   - Ну и почему же?- вежливо спросил он.
   - Потому  что мать  Розовской -  нервная дама,  которую на  старости лет
угораздило  выйти  замуж.  Отношения  в  семье  стали невыносимые, пришлось
разменивать  квартиру.   Как  раз   одна   семья   решила  взять   к   себе
бабушку-старушку, которая уже почти  не встает. И вот  Розовская переехала,
но часть вещей, в том числе и книги, остались у матери, и из-за них  возник
очередной конфликт. Поэтому  Розовская хотела забрать  их при свидетелях  и
сразу  же  на  машине  перевезти  домой.  Машина  есть  у  Сотниковой,  она
согласилась помочь. А все мы  трое освободились в половине одиннадцатого  и
сразу же поехали к родителям Розовской. Правда, забрать книги мы не  смогли
- ее мать разволновалась, начался  приступ, тут еще отчим подбавил  масла в
огонь...  Словом,  мы  с  Сотниковой  насилу  их  всех угомонили к половине
первого.  Затем  мы  втроем  вышли,  сели  в машину и сперва решили отвезти
Розовскую, потом  меня. Мы  с Сотниковой  живем неподалеку,  она меня часто
подвозит.
   - Пока  я не  вижу, в  чем заключается  ваше свидетельство,- заметил он.
Видно, уже начал вспоминать детали дела.
   -  Во-первых,  я  клятвенно  подтверждаю,  что  никто,  ни Сотникова, ни
Розовская, ни  ее мать,  ни ее  отчим, ни  я -  никто не  был пьян.  И хотя
разговор был  на нервах,  никто и  не помышлял  о рукоприкладстве.  Правда,
Розовская-старшая может  дать дочери  оплеуху, но  не при  посторонних. При
посторонних она  - жертва  несправедливости и  хрупкое непонятное создание.
Это  во-первых.  Во-вторых  -  когда  мы  подъехали,  оказалось,  что улица
Перекопана.  Вернее,  она  уже  неделю  как  перекопана, но Розовская ходит
пешком и для нее это роли не  играет. Она не сообразила, что на машине  там
не пробраться. Пришлось заезжать с другой стороны, а потом  разворачиваться
в очень неудобном месте. Я смотрела в заднее окно и давала советы.  Поэтому
я  знаю,  что  возле  дома  не  было случайных прохожих, компаний, никто не
выгуливал собаку и не валялся мертвецки пьяный. Более того - на  протяжении
квартала не было ни души  - ни в ту, ни  в другую сторону. Но, когда  мы не
смогли  развернуться  нормально,  Сотникова  решила  заехать в подворотню и
совершить разворот из подворотни. Я доходчиво говорю?
   - Вполне. - Видно, он не заметил шпильки.
   -  Я  смотрела  в  глубину  подворотни,  чтобы  не  задеть  о стены и не
раздавить какого-нибудь  кота. А  в ту  подворотню выходит  еще две двери -
одну прорубил кооператив, она  ведет в подвал, а  другая - на лестницу,  по
которой можно  подняться на  третий этаж  к Розовской.  На эту  же лестницу
можно попасть и из  парадного, прямо с улицы,  это куда проще. Не  рискуешь
стукнуться лбом. Дверь  так неудачно сделана,  что выходишь в  парадное как
раз под лестницей, ступеньки просто нависают над косяком. Естественно,  там
всегда темно,  даже когда  на лестнице  горит свет  - а  горит он обычно на
втором этаже и на третьем, этого хватает, чтобы внизу не споткнуться.
   - Это что, тоже имеет отношение к делу?- скривился он.
   - К сожалению, имеет.
   Мне часто приходится качать  права. Когда внушаешь директору  клуба, что
нужно  починить  форточку,  иначе  без  кислорода  на  тренировке  возможны
обмороки,  или  когда  объясняешь  какую-нибудь  закавыку бухгалтеру, нужно
говорить  мягко  и  спокойно,  как  с  неразумным  дитем,  и  не   пытаться
разнообразить свое выступление, а просто  повторять одно и то же  несколько
раз  в  лаконичной  формулировке  -  если  не  поймут, то хотя бы запомнят.
Поэтому со мной лучше не связываться.
   - Ну  так вот,  - я  начала описывать  свое торчание  на заднем  сидении
"Москвича" в третий раз.  - Я сидела сзади  и внимательно смотрела, как  бы
не повредить машину или,  не дай Бог, человека.  И я видела, как  кто-то со
двора через выходящую в подворотню дверь вошел в парадное. Еще одна  деталь
- там жуткое эхо. Дома старые,  гулкие. Когда идешь на каблуках, слышно  за
версту-так отдается в подворотнях.  Это тоже важно. Итак,  человек, который
ночью сидел  во дворе  и дышал  свежим воздухом  - там,  кстати, и скамейка
есть,- очень  быстро шмыгнул  в дверь.  Естественно, я  не видела его лица.
Могу  сказать  определенно  одно  -  это  был  мужчина выше среднего роста,
потому что, входя, он быстро пригнулся.  И он, видно, знает, что косяк  там
низкий - иначе не успел бы пригнуться. Так вот, мы развернулись, выехали  и
оказались у подъезда. Тогда я сказала Розовской, что лучше несколько  минут
подождать - там  кто-то вошел, соседи  у нее подозрительные,  пусть уж этот
мужик в одиночестве идет к себе домой. Мы подождали, потом Розовская  вышла
из машины и вошла в подъезд. Тогда мы поехали прямо по Киевской,  Сотникова
отвезла меня  ко мне  домой, а  сама поехала  к себе.  На следующий  день я
узнала,  что  на  Розовскую  в  подъезде  напали, пытались задушить, но она
вырвалась  и  выскочила  на  улицу.  Там,  к  счастью,  ей удалось упасть в
обморок прямо под  колеса легкового автомобиля.  У водителя просто  не было
выбора  -  он  вышел,  увидел,  что  Розовская  вся  в  крови, и повез ее в
больницу. Там вызвали милицию, сразу же взяли у нее показания, что, на  мой
взгляд,  не  совсем,  тактично,  а  затем,  вместо  того, чтобы ехать к ней
домой, на Киевскую, искать следы преступника, поехали - угадайте, куда?
   - Сдаюсь, - буркнул он.
   - К ее  матери и отчиму.  Подняли стариков из  постели, переполошили, и,
вы не поверите, запугали. От них  требовали признаться, что тут у них  была
пьянка  и  что  они  сгоряча  раскровянили  Розовской  голову!  Как вам это
понравится?
   -  Бывали  случаи,  когда  женщины  не  хотели  подставлять  тех, кто их
действительно поколотил,  и выдумывали  всяких насильников  в подъездах,  -
сказал он. - Мы все обязаны проверить.
   -  Вы  хотите  сказать,  что  больная  старуха, пусть даже и истеричная,
может  схватить  за  волосы  молодую  женщину  и  ударить  ее несколько раз
головой  о  стену  так,  что  врачи  заподозрят  сотрясение  мозга? А потом
посадить ее в  машину и отправить  ко всем чертям?  Она не подарок,  но она
мать все-таки.
   - А отчим? - спросил он.
   - Он в их склоки мало вмешивается. Да старуха ему бы и не позволила.
   - Ну и какие же у вас претензии? - поинтересовался он.
   -  Мне  интересно,  почему  вместо  того,  чтобы тормошить стариков, ваш
сотрудник не помчался по горячим следам?
   - Не было там никаких следов, - сказал этот человек.
   - Были. Сама видела.
   Тут он на меня уставился почище, чем в начале нашего разговора.
   - Я  теперь начинаю  вспоминать это  дело, -  он зашарил  рукой в  ящике
стола. - Я его уже читал. Наш сотрудник сразу же после беседы с  родителями
поехал  туда  и  ничего  не  нашел.  Поэтому  мы  беседовали  с  родителями
Розовской еще раз.
   -  То  есть  как  это  -  не  нашел?  Я  наутро все узнала и помчалась к
Розовской в  больницу! -  Мне нельзя,  нельзя сейчас  волноваться, иначе  я
ничего ему  не смогу  объяснить! -  Она мне  рассказала, как  давала вашему
сотруднику  показания,  дала  ключ  и  попросила  поехать к ней, привезти в
больницу кое-какие вещи. Я, конечно, сразу поехала на Киевскую,  спустилась
под лестницу  и увидела  большие пятна  крови, а  также след  от кроссовки.
Знаете, зрелище не очень приятное - кровавый след.
   - Наш сотрудник ничего этого не видел! - уперся он.
   - А ваш  сотрудник действительно там  был? Может, он  ограничился только
воспитательной работой со стариками?
   Он ничего  не ответил  и только  так посмотрел  на меня,  что мои кулаки
сами собой сжались.
   Молчание затянулось.
   - Ладно, - сказала  я, - возможен и  такой вариант. Ваш сотрудник  искал
следы  в  парадном,  возле  той  двери,  которая  выходит  на улицу, а ведь
Розовская выскочила через ту дверь,  что ведет в подворотню. Опять  же, там
темно, он мог даже не сообразить, что в подъезде есть еще одна дверь.
   И тут я увидела - он откровенно обрадовался.
   Нетрудно было догадаться, почему.
   Я про себя усмехнулась  - что значит честь  мундира. Ну конечно же,  тот
юный и взъерошенный охламон, которого описывала мне Соня, вряд ли  впопыхах
облазил все парадное, даже по  времени не получалось. Он беседовал  с Соней
в  два  часа  ночи,  а  в  половине  третьего  уже нагрянул пугать мамашу с
отчимом. Конечно, может быть и такое - он сперва устроил у них переполох  с
валидолом,  а  потом  понесся  искать  следы  в  подворотне.  Но   логичнее
предположить, что он едва сунул туда нос, ничего не обнаружил и  сообразил,
что драчка-то  была совсем  в другом  месте. Впрочем,  сложная это  штука -
милицейская логика, мне ее не осилить.
   Однако напротив меня сидел человек в кителе и ждал, что я еще скажу  ему
хорошего.
   -  Из  всего  этого  следует,-  сказал  я,-  что Розовскую ждали. Стоя в
подворотне, можно  видеть, как  она подходит,  к дому,  оставаясь при  этом
незамеченным.
   - А может, это и не  ее вовсе ждали,- заметил он.- Может,  просто пьяный
искал приключений на свою голову.
   -  Когда  пьяный  пристает  к  женщине,  он  не  с  того начинает, чтобы
придушить. Он сперва с разговором лезет,  - со знанием дела ответила я.-  И
пьяный не шепчет жертве, когда она хрипит и выдирается, совершенно  трезвым
голосом: "Ну, тихо, тихо, я тебе еще ничего не сделал!"
   - Это вам Розовская сказала?
   - Да. Она и вашему коллеге сказала, что запаха водки не было.
   - Может, наширялся?- предположил он.
   -  Может,  и  наширялся.  Если  вдуматься,  какая  разница? Вам ведь все
равно, кого искать - пьяницу или наркомана, лишь бы найти этого мерзавца.
   - Трудно  его будет  найти,- сообщил  мне этот  человек в  кителе даже с
каким-то удовольствием.- Примет никаких. Выше среднего роста мужчин  много.
Вот  если  бы  Розовская  запомнила  какую-то деталь... (он задумался). Ну,
татуировку, что ли?..
   Я даже встряхнулась - не снится ли мне эта чушь?
   - Примета-то  на нем  была, -  со вздохом  сказала я,-  но скорее  всего
заросла.  У  Сони  маникюр  потрясающий,  она  ему  всю левую руку изодрала
ногтями. У нее под ногтями кровь осталась. Там у них, на загнившем  Западе,
давно бы эту кровь выковыряли и хоть группу установили.
   - Ах, на Западе? Хм... На Западе - конечно...
   И я поняла, что сейчас  он начнет аккуратно выдворять меня  из кабинета.
Конечно,  запишет  показания,  я  прочту,  исправлю грамматические ошибки и
вставлю куда нужно  полдюжины запятых. И  он выглянет в  коридор - там  его
наверняка уже ждут. Или посмотрит на часы и вспомнит что-то срочное.
   Записывая показания, он  уточнил детали -  во что была  одета Розовская,
какие вещи просила принести в больницу, не  знаю ли я в лицо и поименно  ее
личных  врагов.  А  какие,  к  бесу,  враги могут быть у учительницы химии?
Второгодники, что ли?
   Все было  бы нормально,  я сейчас  спала бы  ангельским сном с сознанием
выполненного долга (а  с кем-чем еще?..),  но он, добравшись  до конца моих
показаний, вдруг отложил бумагу  в сторонку, внимательно поглядел  на меня,
и спросил:
   - А может быть, вы там,  у родителей, все-таки выпили? А? Вы  подумайте,
вспомните...
   Он не то чтобы не верил мне - ему незачем было верить. Ему было  удобнее
не верить. Чтобы не возиться с этой полупридушенной химичкой, которая  черт
знает что  несет, чтобы  не докапываться,  какой из  охламонов впопыхах  не
разглядел кровавого следа на полу.  Чтобы закрыть дело, ему нужно  было мое
кроткое полупризнание - ну,  тяпнули малость, старики разгулялись,  в драку
полезли.  Припадочная  матушка  встала  в  стойку  "мабу"  и с воинственным
воплем "кья-а-а!!!"  ринулась в  атаку. Почтенный  отчим, звякнул  шпорами,
вытянулся  в  струнку  и  метнул  лассо.  Кровь,  хрип и обломки импортного
гарнитура.  Достойный  сицилианской  мафии   приказ:  "Выбросьте  труп   на
Киевской!"
   У меня есть такая особенность - когда нужно взорваться, я не  взрываюсь.
Я только  двигаюсь и  говорю чуть  медленнее, чем  обычно. Потом, наедине с
собой... Да.
   Третий час ночи.
   Дело закроют.
   Если это маньяк, он еще раз подкараулит Соньку.
   Либо какую-то другую женщину.
   Я ведь почему  в милицию пошла?  Наивная Сонька выписалась  из больницы,
когда  сняли  швы  со  лба,  пожила  у  подобревшей  матушки и опять решила
вернуться на Киевскую.
   А тот,  кто знает  там все  дворы и  подворотни, возможно,  только ее  и
ждет.  А  она,  дурашка,  думает,  что  его  ищут, как в кино - с собаками,
бравыми лейтенантами и полковниками в благородной седине.
   Конечно,  может  быть  и  такое  -  ему  не  Соня нужна была и вообще не
женщина, а просто наширялся, примерещилась жуть, пошел мстить всему  белому
свету. Но ведь он может еще раз наширяться.
   Соня  еще  не  знала,  что  ее  жизнь  все-таки  под угрозой. Я не стала
звонить ей. Мало радости в таком известии.
   Но я это знала - и металась, соображая, как ей помочь, Хотя формально  я
сидела в кресле два с половиной часа подряд.
   Тут-то мне и пришло в голову, что неплохо бы продать душу дьяволу,  лишь
бы избавить мир от этого наркомана, пьяницы, маньяка, или кто он там  есть.
Я готова взять на себя эту ответственность.
   Это была не ярость... а может,  и холодная ярость. Я поняла, что  Соньке
неоткуда ждать  помощи. И  Вере Каманиной  - она  после тренировки  едет на
другой конец города  и тоже в  трущобы. И Алке  Зайчихе, и Любке  Крутых, и
Наташе, и Зое - все они  возвращаются домой поздно. Три недели назад  люди,
отвечающие  за  их  безопасность,  проворонили  сволочь, способную задушить
женщину  в  подъезде.  Где  теперь  бродит  эта  сволочь и чем занимается -
одному Богу ведомо. Убить убийцу - это же справедливо?
   - Душу продам дьяволу! Я готова искать его, найти и обезвредить.  Только
сама не справлюсь. Мне нужна помощь. Если дьявол мне окажет эту помощь -  я
продам ему душу.
   Так  я  бубнила,  сопя  и  сжимая  кулаки.  А  под  мой  кулак  лучше не
попадаться. Он у меня маленький и  острый. И поскольку я отжимаюсь от  пола
на  равных  с  восемнадцатилетними  мальчишками  вот на этих самых кулаках,
удар получается  о-о-очень неприятный.  Я быстро  бегаю, у  меня прекрасная
реакция. Знаю  приемы. И  мне не  нужно сидеть  целыми днями  в кабинете за
омерзительным  столом  и  лупить  одним  пальцем по клавиатуре разболтанной
машинки,  как  этому,  ну,  как  его...  Любой  дрын из забора в моих руках
превратится в "бо"  - дядя, ты  хоть знаешь, что  это такое, машинистка  ты
недоделанная?
   Почему я обратилась не к Богу,  а к дьяволу - трудно сказать.  Возможно,
потому, что к Богу  взывала перепуганная Сонька, обмотанная  бинтами, когда
я нашла ее  в больнице. Она  висела у меня  на шее и  ревела. А потом пошли
рассуждения,   все   насчет   того,    как   это   Бог   допускает    такую
несправедливость.  Стало  быть,  допускает.  Стало  быть,  обратимся в иную
инстанцию...
   И тут  за ок