ец сказала я. - Странный какой-то шабаш.
   - А каким же ему быть?
   Я пожала плечами. Ну, не таким же, в самом деле, как посиделки  одиноких
женщин, для которых это, может, единственный повод принарядиться!
   - Обычный шабаш ведьм, которые получили то, чего хотели, и теперь  мирно
ждут срока расплаты,  - спокойно сказала  Анна Анатольевна. -  Получишь то,
что вписано в  твой договор, и  тоже будешь спокойно  ждать срока. Так  что
привыкай.
   - Вы... подписали?
   - Да.
   - И что же вы получили? Простите... но если можно....
   -  Можно.  Мужа  от  тюрьмы  спасла.  Хозяйственник  он  у меня был. Ну,
наворотил дел с лучшими намерениями. Загребли...
   Анна Анатольевна помолчала.
   - А вы? - осторожно спросила я.
   - Что -  я? Металась, конечно,  душу дьяволу собиралась  продавать, лишь
бы его спасти. Срок-то грозил - дай Боже. Ну, дьявол и явился.
   - Этот, туманный?
   - Ну  да, Зелиал.  Предупредил -  если хочешь  справедливости, так чтобы
никакой  для  себя  пользы  ты  от  этой справедливости не ждала. Иначе это
будет не справедливость, а совсем  другое. А я знала, что  мужа подставили,
что он разве что в мелочах виноват. Помог он мне мужа вызволить, все  вышло
по справедливости... Да  только муж-то потом  к молодой женщине  жить ушел.
Развода  между  нами  не  было,  а  живет  у  нее... Ну, хорошо хоть, не за
решеткой.
   Анна Анатольевна достала из холодильника форму с кремом и опрокинула  ее
на тарелку. Потом неторопливо  отворила шкафчик, выбрала из  многих бутылок
с  непонятными  наклейками  одну  пузатую  и  полила  из  нее  крем  густым
желтоватым сиропом.
   - Это  ликер, -  ответила она  на мой  взгляд.- Сама  мастерю. Скажу без
скромности - язык проглотите.
   Ее  ровная  речь,  без  единого  всплеска,  без улыбки и печали в голосе
испугала меня  вот чем  - ведь  если этот  Зелиал исполнит  мою просьбу,  я
получу то, чего хочу, то именно так буду ждать срока расплаты! Без  эмоций.
Без сожалений. Вообще без ничего?
   - А он будет? - спросила я, имея в виду Зелиала.
   - Он здесь уже не бывает.
   - Почему?
   - А зачем?
   Безнадежно стало  мне и  беспросветно. Это  было мое  будущее -  пожилая
ухоженная  одинокая  дама,  к  которой  даже  купивший  ее душу бес - и тот
больше не является. И  только раз в неделю  собираются подруги по судьбе  -
поговорить ровными голосами про песочное тесто и зефир в шоколаде.
   - Он мне нужен, - сказала я.  - Он велел мне быть во вторник  на шабаше,
вот я пришла, а его нет. Как мне его теперь найти?
   -  Ну,  этого  никто  не  знает,  -  ответила  она.  - Нужно будет - сам
появится. Видно, считает, что еще рано. Но раз он велел прийти, значит,  мы
сами можем помочь. Мы ведь тоже кое-что умеем.
   - Он научил?
   -  Кто  же  еще!  Баба  Стася  птицей перекидывается. Галина приворотное
зелье может сварить,  заговор на присушку  и отсушку знает.  Рената по лицу
мастерица,  лицо  меняет.  Женя  глаза  отводит.  Кажется, только что рядом
стояла, а  вместо нее  пятно на  обоих мерещится.  Или слово  слышишь - как
будто кто-то другой  сказал, кто сейчас  вообще за тридевять  земель. А это
она. Или идет, а тебе кажется,  будто это собака идет. Она однажды  меня до
полусмерти перепугала. Так если что нужно - научим. Это мы охотно.
   Я задумалась. Что из этих  умений могло бы мне пригодиться?  Приворотное
зелье  было  вроде  ни  к  чему.  Отводить глаза? Скорее всего, именно это.
Менять лицо? Только вот кому - себе самой, что ли?
   - Ну как?  Решили? - спросила  Анна Анатольевна, берясь  двумя руками за
тарелку с кремом.
   - Птицей, - сказала я.
   Вот именно это умение  было мне совершенно ни  к чему. Ну что  я могла в
пернатом виде предпринять против того, кого собиралась преследовать?
   Но  мне  так  всю  жизнь  хотелось  встать  в арабеск, закинуть голову и
полететь, что я ни секунды не колебалась.
   - Сейчас пришлю бабу Стасю,  - пообещала, нисколько не удивившись,  Анна
Анатольевна и вышла.
   Кругленькая баба Стася прямо-таки вкатилась в кухню.
   - Перекинуться -  это проще всего,  - сразу начала  она. - На  то и перо
нам дадено. Только не у всех получается.  Аня не может - куда там! А  ты...
ты сможешь. Ты способная.
   Баба Стася  бесцеремонно пригнула  мою голову  и обшарила  пальцами узел
волос.
   - Ладная кичка, - сказала она, - перышко хорошо держаться будет.  Дай-ка
мы его засунем поглубже, вот так... Теперь уж не выскользнет.
   Я выпрямилась, она оглядела меня с ног до головы и пригорюнилась.
   - Ты же еще  совсем молоденькая, - жалостно  сообщила мне она. -  Может,
обойдешься, а? Ведь потом расплачиваться!
   - Мне уже  есть за что  расплачиваться, - сказала  я. - Он  мне перышком
глаза помазал.
   -  Это  ничего,  это  он  простит!  -  обрадовалась  баба Стася. - Он-то
добрый. Может, без него разберешься, а?
   - Не  справлюсь я  без него,  - и  я почти  так же развела ладонями, как
баба Стася за столом. -  Понимаешь, бабушка, больше помочь некому.  Те, кто
за это деньги получают, не могут мою подругу от беды защитить. А я одна  не
справлюсь.
   - Из-за подруги на это идешь?
   -  Ну...  и  из-за  подруги,  конечно,  тоже. Понимаешь, бабушка, за ней
какая-то сволочь охотится.  Может, маньяк. Если  его теперь не  поймать, он
много чего натворит. Я вот  разобраться хочу, зачем ему Соня  понадобилась.
А вдруг  он с  Соней расправится  и за  другую женщину  примется, такую  же
беззащитную? И у нее тоже никого рядом не будет, чтобы помочь?
   Объяснила я вроде бы понятно. Баба Стася призадумалась.
   - Да, если так, тебя не отговоришь, - и она вздохнула.
   - А ты сама, бабушка? Ты как решилась?
   - Решишься тут, когда пятеро маленьких и мешок муки на всю зиму. Как  не
решилась - малые бы с голоду померли. Ну, выжили мы в ту зиму. Не я одна  -
Шура Адамовичева  тоже решилась,  померла она  десять лет  тому. Вместе  мы
тогда  вышли  ночью  в  пустой  амбар,  и,  как  бабки  учили,  образам  не
поклонясь, в дверях  не перекрестясь, "Отче  наш" - навыворот...  Явился...
Думали - морока, чудище, а  когда в глазах прояснело, прямо  заулыбались. С
лица он больно был хорош. Мужики-то наши в войну убитые.
   - А потом? - нетерпеливо спросила я. - Все устроилось?
   -  Устроилось,  -  подтвердила  она.  -  Не  зря мы с Шурой это затеяли.
Спасли малых.
   - И где же они теперь?
   - Да кто где... - Баба Стася задумалась, - Наташка в  Днепропетровске...
Петродзержинске?  Нет,  Днепродзержинске,  есть  такой  город-то  иль  нет?
Сашенька  -  за  Уралом  где-то,  Любушка... последнее письмо из Сыктывкара
прислала. Может, там до сих пор и живет?
   - А давно прислала?
   - Да годов уж...
   Она не договорила фразу, но я внутренним слухом уловила горестное  "...с
десять  будет".  Бабе  Стасе  было  стыдно  за  тех пятерых малых, кого она
спасла от голодной смерти.  И в то же  время она была спокойна,  потому что
наград от Зелиала  за добрые дела  никому не полагалось.  Само дело и  было
наградой, да еще за право сотворить его приходилось платить душой.
   -  Ну,  коли  не  раздумала,  так  учись,  - вдруг сказала баба Стася. -
Руками проведи  сверху вниз,  от головы  по груди,  по животу,  по ногам, а
теперь снизу  вверх, по  ногам, по  бокам, возьми  себя за  плечи вот так и
крепко сожми...
   Я  почувствовала,  что  грудь  моя  выкатывается  вперед,  а ноги словно
втягиваются в тело.
   - Все,  хватит! -  приказала баба  Стася. -  Стряхни руками! Поняла? Ну,
наука  это  простая.  Ты,  главное,  не  бойся, когда перья по телу пойдут.
Чешутся, окаянные! А  захочешь опять человеком  перекинуться - клювом  перо
из грудки выдерни, лапой наступи и вот так разотри;
   Она показала ногой, как растирать в прах перо.
   - Спасибо, бабушка,- сказала я.
   - За  это не  благодарят, -  сурово отрубила  она.- Может,  и проклянешь
иным часом бабу Стасю за ее науку. Ничего, я не обижусь. Подруге-то  помоги
непременно. А теперь ступай отсюда  тихонечко. Нечего тебе здесь делать.  У
нас-то все уже позади, мы сидим тут и околеванца ждем. А у тебя, я вижу,  и
позади ничего не осталось, о чем  можно пожалеть, и сейчас - одно  на душе,
как бы делом  своим заняться, так  что иди уж,  выручай свою подругу!  Иди,
иди, нечего тебе с нами чаи гонять. Мы все, чего хотели, сделали. А у  тебя
еще мно-о-ого дела!
   - Баба Стася, ты гадать умеешь? - вдруг спросила я.
   - Так вот же, гадаю!  - сердясь на мою несообразительность,  воскликнула
она. - Вот Аня мужа спасала, я - деточек, Галина тоже за семью страдает,  с
Ренаткой вообще кинокомедия - за открытие какое-то научное! У нас один  раз
сбылось то, о чем просили, и больше уж не повторится, потому что во  второй
раз Аниного мужа в каталажку не  посадят, во второй раз по пятьдесят  шесть
грамм пшеницы да  по сто двадцать  грамм ржи на  трудодень мне не  дадут! А
ты, чую, чего-то такого добиваешься, что  не на один раз. И добьешься.  Так
что беги отсюда  скорее. Беги, беги,  ты хорошо бегаешь.  А те -  так лети!
Это у тебя сразу получится! Ты - способная!
   И она вытолкала меня из кухни в прихожую, а из прихожей - на лестницу.
   Дверь захлопнулась.
   - Вот тебе и шабаш! - вслух произнесла я.
   Была ночь, в  той ее поре,  когда уже и  хулиганье угомонилось, и  можно
спокойно пройти по городу из конца в конец, не встретив ни души.
   И  я  пошла  -  медленно,   как  человек,  обремененный  лишь   приятной
усталостью,  тяжестью  от  вкусной  пищи  в  животе да легкими симпатичными
мыслями, порожденными бокалом шампанского.
   Во  мне  рождалась  какая-то  огромная  сила, которой еще не требовалось
мгновенного  действия,  но  она  уже  осознавала  себя, свои масштабы, свои
цели. Во мне свершался неторопливый процесс, сходный с тем, как  наливается
соком  плод.  Я  чувствовала  это  так,  будто кровь, текущая во мне, стала
тяжелее.  Но  мне  давно  было  известно,  что  когда  чувствуешь   тяжесть
собственных мускулов -  значит, растет их  сила. Очевидно, так  же обстояло
дело и с кровью.
   Она  ходила  по  мне,  я  чувствовала  ее,  я  осваивалась  с этим новым
ощущением, и оно мне нравилось.

   Очевидно, когда Жизель  завершила последний пируэт  и на долю  мгновения
застыла в арабеске, она изумилась точно  так же: по ее жилам ходила  новая,
светлая  сила,  вскипающая  и  пузырящаяся,  как  розовое  шампанское.   Уж
теперь-то Жизель могла  станцевать все на  свете. Когда она  поняла это, то
благословила своего возлюбленного изменника и миг своей смерти.
   И понеслась, пробуя то одно, то другое движение, счастливая оттого,  что
не касается земли.
   А впереди было еще  и другое счастье -  влиться в белое облако  и лететь
над ночной землей... играя... убивая.
   Она еще не знала, что это облако убивает.

   На утреннюю тренировку принеслась Соня.
   Она любит поспать, и когда у нее нет первого, второго или даже  третьего
урока, просыпается впритык, чтобы  одной рукой запихивать в  рот бутерброд,
а другой -  красить глаза, суя  при этом ноги  в туфли. И  является в школу
аккурат к звонку на урок.
   Поэтому я и удивилась, обнаружив ее в зале. Мои бегемотицы, как  всегда,
опаздывали. Я на ходу скинула кофту  и платье, вынула из сумки купальник  и
тресы.
   - Послушай,  он приходил!  - объявила  Соня. Я  прежде всего посмотрела,
как заживают под волосами ее  шрамы и рассасываются шишки. С  этим обстояло
нормально.
   - Кто приходил?
   - Этот... эта сволочь.
   - То есть как?!
   - Ночью бросал камушки в окно!
   Я онемела.
   Сонька одновременно  наивна и  мнительна. Наивна  до того,  что верит  в
милицию.  И  мнительна  до  того,  что  теперь  ей  на  каждом-  углу будут
мерещиться насильники и убийцы.
   - Я  боюсь там  ночевать! -  вдруг объявила  Соня. -  Я одна умру там от
страха!
   - С  твоей дверью  от страха  умирать незачем,  - возразила я, натягивая
тресы и разглаживая их по ногам. - Ее тараном не прошибешь.
   - Так ты этой  ночью не придешь ко  мне ночевать? - возмущенно  спросила
Соня, как будто она уже  трижды приглашала, получила грубый отказ  и готова
ринуться в последнюю атаку.
   - А зачем? - поинтересовалась я.
   - Как - зачем? Я же боюсь одна!
   - Очень интересно. И  что же я, по-твоему,  сделаю, когда в окно  бросят
камушек? Побегу звонить в милицию?
   Соня задумалась.
   - Нет.  Я тебя  не пущу,  - наконец  решила она.  Вся беда  в том, что у
Соньки нет телефона. Она уверена, что  именно из-за этого Генка до сих  пор
на ней не женился. Ведь он  не имеет возможности звонить ей каждый  вечер и
вести светские беседы. О том, что сработал бы другой вариант - что  звонила
бы она сама  и бросала трубку,  услышав женский голос,  Сонька, конечно, не
подумала.
   - Так мне тем более незачем у тебя ночевать.
   - Значит,  не придешь?  - растерянно  прошептала Соня.  И я  поняла, что
больше ей  позвать некого.  Как она  беззаветно надеялась  год назад, что я
помогу ей сделать соблазнительные бедра и бюст (и действительно, кое-что  у
нас получилось), так теперь она свято убеждена, что я ее в обиду не дам.  А
как я это сделаю, она не беспокоится.
   Логика женщины, которая дожила до  тридцати (почти!) лет и не  научилась
обходиться  без  крепкого  мужского  плеча,  меня  всегда поражает. Ведь по
меньшей  мере  восемь  лет,  после  института,  Соня  жила  более или менее
самостоятельно,  так  сказать,  на  моральном  и  физическом  хозрасчете. Я
понимаю, прожить  все эти  годы в  браке и  вдруг оказаться  в одиночестве!
Тогда точно начнешь  в поисках опоры  хвататься за что  попало. Но было  же
время научиться жить одной, справляясь со всеми проблемами!
   Все это  я высказала  Соне, уже  зная, что  пойду к  ней ночевать, и она
уложит меня с собой, и будет полночи рассказывать о Генке, и  разволнуется,
и в четыре часа утра пойдет ставить чайник и лепить бутерброды...
   В  общем,  весь  день  у  меня  был  испорчен  думой  о том, что вечером
придется  обойтись  без  ванны.  Да  и  спать  я  привыкла  одна, полностью
распоряжаясь собственным одеялом.
   Когда  же  мне  приходилось  спать  не  одной, я по четыре часа пыталась
заснуть,  а  потом  через  каждые  двадцать  минут просыпалась и натягивала
одеяло, да  еще так,  чтобы из  четырех ног  ни одна  не торчала. Однажды я
даже спросила себя  - а стоит  ли то, что  двое совершают в  постели, таких
страданий?
   Зная Сонькину способность вести  хозяйство, я купила к  ужину решительно
все -  хлеб, масло,  сыр, сахар  и чай.  У нее  вечно не  хватает какого-то
решающего компонента. Купила  я также новые  шлепанцы, потому что  забежать
домой не получалось.  А то, что  Сонька предлагает гостям,  восторга у меня
не  вызывает.  Я  брезгливая.  То  есть  я  могу  поесть  из одной плошки с
собакой, животные в моем понимании  чисты и их запахи для  меня нейтральны,
но сунуть ногу туда,  где уже побывала чья-то  босая нога,- выше моих  сил.
Даже  в  интимных  отношениях  я  ловила  себя на том, что мужчина приносит
целый букет неприятных  мне запахов -  и ног, и  пота, и вообще  всего, что
выделяет  его  тело.  Можно  какое-то  время  пересиливать  себя,  но когда
раздражения  накопится  выше  крыши,  да  еще приплюсуются всякие глупости,
терпение лопается.
   Если  признаться  совсем  честно,  то  на  подходе  к  Сонькиному дому я
беспокойно  озиралась.  Я  чувствовала,  что  этот  сукин  сын  поблизости.
Впрочем, Соньке  я сказала,  что у  нее галлюцинации,  что камушки  бросали
мальчишки и что напрасно я к ней притащилась.
   Я после шести тренировок и беготни так умоталась, что за ужином  клевала
носом. А  когда мы  с Сонькой  вместе ужинаем,  то это  получается в первом
часу ночи.
   Когда  мы  допивали  по  третьей  чашке  чая, в окно стукнул камушек. Мы
одновременно вздрогнули.
   - Он! - сказала Соня.
   Я же и так  знала, что это он.  На сей раз Сонькина  мания преследования
имела-таки основания.
   Камушек ударил еще раз и продребезжал по подоконнику.
   - Туши свет! - приказала я. - Попробуем его разглядеть!
   Я  рассчитывала,  что  хоть  у  Сони  это  получится. Что-то внутри меня
мешало  мне  увидеть  его  лицо,  хотя  я могла с третьего этажа разглядеть
сквозь куртку клетки на его рубашке.
   - Эй! Соня! - позвали снизу. Мы переглянулись. Он успел узнать ее имя!
   Сонька окаменела, а я протянула руку и выключила свет.
   - Ты чего? Я боюсь в темноте! - заявила эта умница.
   - Тебе обязательно нужно, чтобы он видел в освещенном окне твой  силуэт?
-  как  можно  язвительнее  поинтересовалась  я.  - Тебе обязательно нужно,
чтобы он запустил в тебя кирпичом?
   - Соня! - раздалось снизу. - Открой!
   - Кто это? - дрожащим голоском  спросила Соня. Я думала, он не  услышит,
окно все-таки было лишь чуточку приоткрыто, но у него был хороший слух.
   - Не бойся, свои!
   - Кто это свои? Вы кто?
   Соня нашла время и место для интеллигентных препирательств!
   - Открой,  говорят тебе!  - отвечал  он. -  Не бойся,  я тебе  ничего не
сделаю!
   - Как  вас зовут?  - додумалась  спросить Соня.  Невзирая на кошмарность
ситуации, меня разобрал хохот.
   Я привалилась к стене  и тут вдруг сообразила,  что он же не  знает, что
нас здесь двое.
   - Сонька! Слушай! Ты с ним  еще поговори, спроси, как его отчество,  а я
выскочу и побегу звонить в милицию! Поняла?
   Соня кивнула  - мол,  ага, поняла!  - и  в полном ошалении действительно
спросила:
   - Как ваше имя-отчество?..
   Я  схватилась   за  голову.   Вопрос  получился   издевательский,  а   я
догадывалась, что эту скотину лучше не дразнить.
   -  Лучше  открой  добром,  а  то  узнаешь, как имя-отчество! - нехорошим
голосом пообещал человек внизу.
   - Я вам не открою, - быстро сказала Соня. - Я сейчас милицию вызову!
   - У  тебя телефона  нет, -  ответили снизу.  - Давай  открывай, я сейчас
поднимусь. А то хуже будет.
   - Не открою!
   Он не ответил.
   Соня, стоя у окна, не решалась выглянуть наружу. Я набралась смелости  и
высунулась. Его во дворе не было.
   - Он что, действительно к нам пошел? - недоуменно спросила Соня.
   - Фиг его знает... Я уже не успею выскочить.
   - Я тебя не пущу!
   - Если он уже на лестнице... Тут в дверь позвонили.
   - Он - прошептала бледная Соня. - Ей-богу, он! Жанка, я боюсь! Он  убьет
меня!
   - Не пори ерунды!  - прикрикнула я. -  Что он, лбом, что  ли, твою дверь
прошибет?
   - А вдруг у него лом?
   Пожалуй,  ломом  он  мог  бы   прошибить  дверь  -  если  бы   умудрился
замахнуться. Дверь  отворялась в  такой закоулок,  что мы  с Соней еле туда
протискивались.  Но  он  мог  засунуть  какую-нибудь  дрянь в щель и отжать
дверь!
   Позвонили опять - долго, упрямо.
   - Молчи, -приказала я Соне. - Не визжи и не паникуй!
   - Господи,  ну зачем  я ему  понадобилась?- вдруг  взмолилась Соня.- Ну,
зачем он меня преследует?  Что я ему сделала?  Я же его никогда  в глаза не
видела!
   - Заткнись, - спокойно сказала я. - У тебя красный перец есть?
   - Ты с ума сошла?
   - Есть или нет?
   - На кухне...
   - Понимаю, что не под одеялом.
   Тут он впервые  ударил в дверь  - еще не  очень сильно, а  как бы пробуя
кулак.
   - Пошли на кухню.
   Он колотился в дверь, а мы зажгли свет и отыскали пакет красного  перца.
Я честно поделила его пополам.
   -  Если  он  все-таки  проломится  к  нам,  кидай  ему  в  глаза перец и
выскакивай на улицу, - приказала я.
   - Ты с ума сошла! Он меня догонит, - обреченно сказала Соня.
   - Ему будет не до тебя.
   - Надо позвать соседей! - вдруг сообразила она. - Пусть кто-нибудь  хоть
на лестницу высунется! Пусть они в милицию позвонят! А, Жан?
   - Зови, - позволила  я, даже с некоторым  любопытством - как она  с этой
задачей справится?
   - По-мо-ги-те-е-е!!!  - вдруг  заорала Соня.  - На-по-мощь!
   У  меня даже  уши заложило. Я  знала, что у нее  тонкий и  пронзительный
голос, но таких бешенных децибеллов не ожидала!
   Тот,  за  дверью,  уже  бился  в  нее  всем  телом.  Дверь  дрожала,  но
держалась.
   -  Он  сумасшедший,  -  в