ильно, правильно! (Праль-на!
- вняли остальные.) И вы мужики, давай сразу, если чего, не стесняйтесь! -
он примолк.- Щас пойдем,- сказал он после паузы,- щас.- У меня там... Но
уж работу ты мне изволь! - завопил он, будто ему воткнули шило.- Уж изволь!
  - Да, это уж да,- невозмутимо соглашалась аудитория. Пьяный опять
проснулся.
  - На конус, понял? На расширение. А толщина стенок... Вест глянул на Пэла.
У того было такое выражение, будто у него болят все зубы сразу.
  - Ты чего? - спросил Вест.
  - Жду.
  - Чего ждешь?
  - Когда ты поумнеешь.
  - А,- сказал Вест, но все-таки обиделся.
  - На кой тебе эта мразь,- взъярился Пэл,- целоваться с ними ты будешь?
  - Не буду,- сказал Вест обиженно.- Но вот того, в куртке, я уже где-то
видел, только не вспомню никак.
  - Которого-которого? - Пэл хищно выставил нос поверх куста, присмотрелся:
  - Ерунда, сказал он убежденно,- подумаешь, видел.
  Вест пожал плечами. От ящиков доносилось:
  - Из третьих подручных, из третьих! На откатке стоял, лопаткой греб. Как
папаня, бывало...
  - Не... ни... не уменьшается! По-ял?
  - Короче, так,- сказал Пэл,- если через...
  Но тут компания как-то разом поднялась и, обнявшись, пошла вдоль стены,
ища, где та заканчивается. Они и пьяного взяли с собой, он спотыкался
следом, бормоча и время от времени чуть не падая. Пэл с Вестом наконец
уселись.
  - Уф! - Вест вытянул ноги.
  - Извиняюсь, господа хорошие,- продребезжал сбоку голосок. Они повернулись.
  Под самым кустом сидел на отдельном ящике дедок - зелено-бородый и
гаденький. Под носом у дедка висела сопля, он, видно, только проснулся,
потому его и не было слышно. Дедок про-моргался и оживел.
  - Извиняюсь, господа хорошие,- повторил он,- брикетика не отыщется
завалящего?
  - Откуда ты, дед? - спросил Пэл.
  - А отсюда, сынок, отсюда, тут я, живу я тут.
  В глубине кустов Вест увидел нору, свитую в пуке непонятно как взявшегося
здесь сена.
  - А сколько тебе, дедуля, годков? - продолжал спрашивать Пэл.
  - А и не считаю, сыночек, не считаю. Чего их считать-то? - Дедок опасливо
забегал глазенками и съежился.- Может, требуется чего? Посудки там,
бумажки расстелить?
  - Ну не мразь ли,- сказал Пэл, обращаясь к Весту.- Ведь вот так вот он
здесь и подъедается.- Вест дернул головой, не мешай, мол.
  - Дед,- спросил он,- ты этих, что только ушли, знаешь?
  - Я, сынок, всех знаю,- дедок утерся,- всех наших, комбинатских. Кто с
цеха с каждого, все-ех... Забывать маленько начал, а так знаю, да...
  - В синем, старшой, он кто?
  - А Григги это, старший рабочий. Пога-аный, одно слово. Как пацаном
поганым был, так и вырос, и в старшие выбился, а все единое поганый. Песня
его вечная - я. я всем вам брат родной! А сам, слыш-ка, дома морду всякими
припарками мажет, он ить по "приличным местам",- передразнил дедок,-
шастает, по бабам, ему, вишь, зазорно, что его рожу все моментом
распознают. Пога-аный. Слыхали, про папаню пел? Что преставился,
сердешный? Ить тоже врет! Помню я ега батюшку, тот еще на формовке бы был,
пить бы ему в меру, а ить так что? Под крюк и попал... Да тому уж годков
пять, а то по-боле.
  Совсем дедок оживел, и видно было, что тема ему приятна, и он готов
развивать дальше. А Вест вспомнил. Этого типа с лицом, как подметка, он
видел в памятную ночь у Абрахэма Кудесника. Одет был тип не так, и говорил
совершенно не так, но Вест его вспомнил. Ну-ну, подумал он, Литейщик в
третьем поколении...
  Он откинулся и коснулся затылком бетона. Что же здесь так воняет? В
дополнение ко всем бедам еще и воздух пропитан отвратительной вонью. Весту
пришло в голову, что запах - это запах тех веществ, того, скажем, газа,
который и есть то самое воздействие. То, что вызвало невероятные изменения
у Наума, внешние, как их, фенотипические, он же с Той стороны, а теперь
Ткач и Ткач, не отличишь. Или сам воздух такой в этом чертовом Городе,
будь он тысячу раз проклят. Чушь собачья, тут же подумал Вест. Просто
Комбинат. Здесь, на территории, особенно хорошо чувствуется, на Десятых -
там вообще не пахнет. Нет, это было бы слишком просто, если дело только в
воздухе.
  Отдохнув, они пошли за ограду. Пэл указал куда, и Вест подчинился. Мразь
не .мразь, а делать тут решительно нечего. Не здесь надо искать. А где?
Одно "где" теперь есть: Наум, Он, и то знание, которое я получил от него.
Но этого мало, и поэтому я ищу второе "где", но это второе мне скажет Пэл,
и, значит, его тоже мало. И, я надеюсь, что есть еще третье "где", что я
найду его сам, очень надеюсь... А пока - Пэл. Вот идет. Пэл, дружище, как
бы мне хотелось не думать всего этого, а идти весело и чувствовать рядом
друга. И только. Оказывается, так не бывает нигде, нигде не может быть,
чтобы "и только", разве что в детстве. Ничего, как-нибудь. Устал я просто,
а так ничего. Как это он сказал: хочу ли я увидеть живой плод вопиющей
глупости кое-кого в Страже? То есть? - спросил я. Из-за этого... м-м...
заведения, сказал Пэл, Стражу трясет двадцать лет. Как там что держится,
не пойму, сказал Пэл, все вроде бы против, а ему хоть бы чих. Кому - ему?
- спросил я. Чему, а не кому, поправил меня Пэл и сказал: а вот увидишь.
Сегодня же ночью, хочешь? И я сказал: хочу. Глупости власть предержащих
всегда были пищей для мятежных костров. Правда, тем временем можно вконец
развалить страну, но это уже детали...
  А на выходе из дыры в заборе к Весту подошли четверо. Один, бритоголовый,
с абсолютнр оловянными глазами, спокойно приблизился вплотную и стал
выворачивать Весту карманы. Это было до того нагло и неожиданно, что Вест
оторопел. Трое стояли немного позади, а оловянноглазый молодчик методично
работал. Пэла не было. Он как раз отстал - задержался у норы с дедком - и
сказал, чтобы Вест шел потихонечку, он догонит. Половинка оранжевого
брикета в упаковке, миниатюрные клещи, прихваченные им в одной из
мастерских, всякая мелочь - все исчезло в мешочке, привешенном к поясу
оловянноглазого. Вест очнулся. Он сделал маленький шаг вперед, прочно
наступил молодчику на ногу и одновременно толкнул его в грудь обеими
руками. Молодчик рухнул, и Вест с удовлетворением отметил хруст рву-дцихся
связок. Потом он увернулся от двоих, воткнул прямые пальцы одному в горло,
но третий его достал, и он больно ударился затылком и копчиком о забор и
землю. Оставшиеся двое замолотили ногами, он закрывался и закрывался, пока
не понял что его больше не бьют, а наверху раздается рык и какие-то
взвизги.

  ...- Ну, вставай, вставай,- приговаривал Пэл. Вест увидел себя все еще на
земле, но чуть поодаль. Все четверо остались на месте и совсем не
двигались.- Вставай давай, пора уж.
  - Ох.- сказал Вест,- ну я и... Здорово они...
  - Еще как,- сказал Пэл.
  - А как? - Вест прищурил незаплывший глаз. Средние суставы пальцев на
левой руке уже начинали пухнуть. Вест был левша.
  - Во как,- Пэл показал.
  - Да. Ну, я вроде уже,- сказал Вест,- могу...
  И вдруг он увидел. Рядом с телами - живыми, неживыми ли - голубел холмик
поблескивающих кристалликов. Как снег, подумал Вест, только не белый. С
одной стороны в холмик наступили, и он был обрушен.

  Ну и не надо, подумал Вест, качаясь на трехногом табурете.- Ну и молчи, и
пожалуйста. И без вас сообразим. Подбородок он упер в кулак, а кулак
положил на стол.
  - Эй, Пэл, ты не врал, что меня бы в Стражу взяли?
  - Не врал. - Пэл вытянул ноги. Под очками не видно было, - открыты у него
глаза или нет.
  - Очки, у тебя, говоря по чести... того. Неприятные, - сказал Вест.
  - Это почему же?
  - Глаз не видно.
  Пэл, не меняя позы, снял очки и положил их рядом с собой. Глаза у него
закрыты.
  - Так приятно?
  Вест принялся перематывать тряпку на больной руке.
  - А в Стражу бы тебя с распростертыми объятьями, - сказал Пэл. Резко
повернувшись, он уставил в Веста палец: - Ты не предполагаешь, что они
тебя и... А?
  - Я предположу, - пообещал Вест, поднимаясь. Он зажмурился, поймав себя,
что делает так чаще и чаще. И виной тому вовсе не бессонные ночи. Боюсь я,
что ли? - подумал Вест.
  - Вставай-ка, мил дружок, - сказал он.
  - Куда это?
  - Ну, не все же тебе меня водить... Скажи, наш сонник может сделать булку?
  - Булку?
  - Ну да. Хлебную булку.

  До Восемнадцатой было рукой подать. Знакомый флигель красного кирпича
загородил дальний конец улицы. И торчала из дырки в крыше все та же
перекошенная закопченая труба. И бетонный бок длинного унылого типового
строения пестрел знакомыми выбоинами и каракульками. Вест поправил под
мышкой сверток с брикетами и оглянулся на Пэла. Пэл выглядел набычившимся
и сердитым, все переживал, небось, ссору из-за этих брикетов. Ничего,
подумал Вест, мне Наум свежий сонник подкинет, никуда не денется. Не
сердись, Пэл, нельзя же идти без подарка. А на городских продпунктах
синтезаторы, выходит, совершеннее, - Вест попытался представить себе
идеальный вариант того, что здесь называют сонником, и даже остановился,
потому что возникла в связи с этим какая-то очень важная мысль, но был уже
подъезд, и возле подъезда на ящиках сидели не бабки, а сидела Рита.
  - Здравствуй, Рита, - сказал он.
  Рита не ответила, глядя за плечо Веста - левее и выше. Там был Пэл. Пэл,
сказал, не оборачиваясь, Вест, дружище, дай мне поговорить. Тьфу, сплюнул
Пэл, знал бы, поспал лучше... Он прошел глубже во двор, к ящикам,
наваленным грудой, и недолго гремел и передвигал там.
  - Здравствуй, Рита, - повторил Вест.
  - Здрассте, - сказала Рита.
  - Пришел вот тебя проведать, Свена, соседа вашего тоже. Как вы?
  - Это вы с ним пришли нас проведать? - Рита двинула подбородком в сторону
ящиков, откуда уже неслось легкое похрапывание.
  - А что?
  Рита смотрела в узкий кусок улицы, видимый от подъезда в прогал между
стенами. У нее были серые, будто присыпанные пеплом волосы, такие же глаза
и чистые щеки. Только была она бледна нездоровой бледностью, хрупкая и
тонкая.
  - Как вы тут, спрашиваю, - сказал Вест. - Нормально?
  - Будешь тут... нормальной, - буркнула Рита, показав мелкие и острые зубки
хищного зверька.
  - Я принес кое-что, - сказал Вест. - Не знаю, любишь ты, нет. Бери, если
хочешь.
  - Где вы эту дрянь нашли? - Рита глянула мельком и снова уголок рта у нее
приоткрылся.
  - Сразу и дрянь.
  - А то что. Человек называется, еду приличную не может достать.
  Вест старался ее не спугнуть. Он еще ни разу не говорил с Ритой, а очень
хотелось. Даже просто было нужно.
  - Наши ребята меньше, чем четырехканальные не держат, - говорила Рита. - У
Ронги шестиканальный. Принес он...
  - Не хочешь - как хочешь, - сказал Вест. - Свену отдам, пускай своих
питомцев кормит.
  - Вы брата не троньте, - сразу ощетинилась Рита. - Чего вы ему жить не
даете? Думаете, вам все можно, да? Человек, так все можно! Он же и так...
думаете, сладко ему? А по ночам он плачет, слыхали как? Слыхал?
  - Рита, успокойся, что ты.
  Она нехорошо, горько и безнадежно покивала. Вест потоптался, затем спросил:
  - Рита, а Ронги - это кто?
  - Так, - она сделала жест рукой, - подонок один. Папа у него, -
передразнила она, - понимаешь, мама.. А сам - волосы белые, рот слюнявый,
под ногтями грязь вечно. И не умеет ничего. - Она спустила челку на самые
глаза. - За мной сейчас заедет, я его жду.
  - Зачем ждать-то, если подонок?
  - А что еще? Эта толстая дура орет... Дайте, что ли, брикетик.
  Вест вновь развернул, она взяла фруктовый брикетик, но не стала сразу
есть, а долго нюхала.
  - Вот что, Рита, - сказал Вест, - а у Ронги звезда какого цвета?
  - Зачем вам? Ну, фиолетового, допустим.
  - Фиолетового. И что же сие означает?
  - Что-что? Фиолетового - значит, не красного и не зеленого.
  - И не белого?
  - И не белого, и не желтого, и не серобуромалинового в полосочку, - она
откусила кусочек брикета, и настроение ее сравнительно улучшилось.
  - А что такое мотобратство? Кто туда входит?
  - Ну, - она откусила еще кусочек, -- мотобратство есть мотобратство, чего
тут еще скажешь? У кого машина, тот, считайте, и там. И одновременно никто.
  - Это удивительно и странно. Почему?
  - Потому что потому. Придумка эта для дурачков. Ничего странного.
  - Почему вы так много стреляете? - спросил Вест.
  - Кто? Мы? - Рита очень натурально изумилась. - Мы вообще не стреляем.
Так, иногда...
  Иногда, подумал Вест. За домами послышался мотоцикл. Вест торопливо
спросил:
  - Рита, ты никогда не слышала что-нибудь о... - он запнулся, - "Колесо"?
  - Каком колесе?
  - Ну... просто - колесо. Слово такое.
  - Ах, слово, - протянула Рита. Что-то изменилось в глазах серого зверька.
Она опустила руку с брикетом и совсем отвернулась, но плечо и спина у нее
оставались напряженными. На улице коротко взвыл сигнал. Она встала, вышла,
и Вест пошел с нею.
  Седок на мощном мотоцикле был в шлеме с ярко-оранжевой, а вовсе не
фиолетовой звездой, и куртка у него, конечно же, топорщилась. Рита сунула
Весту недоеденный брикет, выпалила:
  - Брату отдай, он любит, а рыбные - матери, он не ест, а так она все
отберет, - и прыгнула на сиденье. Мотоцикл тут же тронул с места,
замечательный Ронги так и не повернул головы. Сбоку, из-за стены, вышел
Пэл.
  - Хорошо зацепила девочка, - сказал он.
  - В каком смысле? - Вест постарался не удивиться его внезапному появлению.
  - А это одного ведущего научника сынок, - сказал Пал. - Не промах девочка,
- повторил он, - даром что на помойке выросла.
  Вест проводил мотоцикл взглядом до самого поворота. Езжай, Рита, подумал
он, и пусть с тобой ничего не случится. Езжайте, железные всадники, ангелы
смерти. Пусть с вами со всеми ничего не случится, девочки и мальчики с
автоматами. Вы рано вырастаете, но поздно взрослеете. У вас есть автоматы,
но вы еще не знаете, в кого надо стрелять, и поэтому стреляете друг в
друга. Вы не знаете, что самое лучшее - это когда ни в кого не надо
стрелять. Пусть с вами ничего не случится. Он опять зажмурился и даже
прикрыл глаза рукой.
  Город. Перекресток Пятой и Шестнадцатой. Полдень. (Окончание)
Да. Да, да, да. Я действительно все время ходил прищуриваясь и избегал
подолгу смотреть в одну точку. Я боялся, вдруг это проявится неожиданно.
Когда Наум сказал мне там, в том курятнике на Пустоши, я поверил почти
сразу, долго это не протянулось, но я поверил, и сразу стало страшно и
весело, хотя он говорил невероятные вещи, а может быть, именно потому, что
он говорил невероятные вещи. И еще потому, что он обещал мне силу.
  Человек может испепелять взглядом.
  Человек может умертвлять словом.
  Жестом Человек может обращать во прах, камень и кал.
  Это были какие-то обрывки, что-то, что он, возможно, помнил и забыл, а
возможно, только это и знал. Он хрипло шептал наизусть, пригнувшись к
самому лицу, и я видел его скошенные в трансе глаза и потную голую синюю
губу. Он весь ходил ходуном от возбуждения, оно передалось и мне. Я
все-таки сказал, что нет, глупости, но он припечатал к доскам корявую
синюю свою ладонь и похрипел: здесь Край! - и я поверил. Успокоившись, он
стал жрать брикеты, посыпавшиеся из сонника (извини, Человек, малая база,
ничего лучше нет. Но мне-то, после Квартальной бурды... А ты извини. Все
потом будет.), я же сидел, думая, что вот наконец все или почти все стало
на свои места, и, видимо, от восторга этого понимания не заметил, что
приписываемые мне чудеса и могущества слишком от этого мира, слишком
пахнут этим миром, где все, даже те, кому их страшной судьбой назначено
лучше или хуже, но только работать, - даже они стреляют и убивают. А
может, это я чересчур свыкся с отсутствием добра и радости -
человеческого, не вокерского, добра и радости - и устал, и мне тоже
захотелось убивать... Мы выходили уже, и я вдруг испугался переступать
порог и оглянулся, а он, будто дьявол, будто видя меня насквозь, сказал: и
не думай, все так, точно. Есть верный знак, он сказал. Но через несколько
дней, отрезвев, я выспросил его да конца, и все рухнуло. Не могло не
рухнуть, и оставалось только врать и тянуть, тянуть. Мне все-таки пришлось
врать...
  Внизу, на лестнице, зашуршали шаги, и Наум явился собственной персоной. И
верно, - дьявол, подумал Вест. Ларика как пружиной подкинуло. Откуда-то
выполз, распрямляя свои суставы, Мятлик. Не глянув на Веста, Наум быстро
прошел, переступая через обломки, к ним, бросил несколько слов, после чего
все засобирались, и Дьюги тоже, словно и не бунтовал четверть часа- тому
назад, к не говорил против вожака, и не думал. Авторитет, позавидовал
Вест. Он чувствовал нервную дрожь.
  - Ну? - сказал он,, когда Наум приблизился. . - Не нукай, - сказал Наум. -
Отнукался. - И отвернулся, чтобы смотреть, как уходит Дьюги,
поддерживаемый Метликом сбоку. Ларик спотыкался за ними, весь увешанный
оружием. От Наумова молчанья Весту было очень не по себе. От того, как тот
молчал.
  - Давай и мы, - сказал Наум. Слишком ровно сказал. - Кончился камуфляж.
  - Что ты там увидел? - спросил Вест, нагибаясь за коробом с лентами.
  - Уж увидел. Брось эту штуку.
  - , Да в чем дело?
  - Вперед, - только и сказал Ткач.
  У черного хода никого не было и обломков почти не валялось. Выглянув
туда-сюда из-за створки, Ткач повел его. Снова пришлось бежать, и
попадались прохожие, распуганные было канонадой, но из любопытства
выбравшиеся посмотреть, и это было совсем глупо. Беглецы миновали
переулок, целую улицу, еще переулок и наконец скатились в полуподвальный
этаж какого-то дома.
  - Думаешь, - Вест запыхался, - думаешь, что делаешь, нет? Где группа, куда
их услал? Броневик где обещанный?
  - Момент, - отозвался Ткач, который тоже запыхался, - погоди... из штанов
достану... - Он без сил опустился на последнюю ступеньку. - Всю жизнь,
гады... испохабили, - пробормотал он. .
  Вест отошел к окошку у потолка. Оно было вровень с мостовой, забрано
ржавыми прутьями, все в паутине и пыли. А улица знакомая, бывал, кажется.
  - Какая улица хоть? - спросил он. Ткач бормотал в своем углу:
  - Все, милый, все. Так и знал я, так и знал. Он нас, как детей, как...
все...
  .Весту сделалось окончательно невмоготу, но он еще мог сдерживаться и
сказал поэтому довольно спокойно:
  - Объясни внятно, что случилось? Передислоцировались мы, я так понимаю?
Машина придет сюда?
  - А какую "крышу" он на тебя стратил, какую легенду, - приговаривал Ткач,
раскачиваясь, - уж ведь года три, как я о нем слыхивал, и подумать не
подумаешь, ну безномерный, выгнали там или вообще, обычная история...
  - Ткач! - заорал Вест.
  - Что? - поднял он глаза. - Ну, что Ткач? Что ты понимаешь, что? Я всю
жизнь положил! "Бизону" одному на всю нашу артиллерию полвыстрела хватит,
а они час дурака валяли, это ты понимаешь? Он знал! - воскликнул Ткач, - с
самого начала знал, с самого начала я у него на поводке был, как
голенький! И группу ему отдал, и все. И Гату он нашими руками... Вест, -
он неожиданно упал на колени, - Вест, Вест, вспомни, я тебя выручал, я
тебе - все, ты же помнишь. Я тебя два раза уводил. У меня ж теперь больше
ничего... Сейчас, сейчас, да, придет машина, да, да, сюда, но, Вест, они
могут раньше, он ведь тоже, ему тоже - только ты, с самого начала... лично
работал...
  Бормотание Ткача становилось все неразборчивее, он ползал перед Вестом на
коленях, молил и плакал, и тогда Вест вздернул его за плечи и приподнял,
спрашивая, как долбя в одну точку:
  - Кто? Что? Кто? Что?
  И Наум, Ткач-пятьдесят четыре, ответил.

  "Колесо"

  Зал потихоньку наполнялся. Это был так называемый Первый зал, приемная и
гостиная, По скудности он же использовался для начала церемонии: Камень
стен был бугристый и ноздреватый. - как настоящий. Пол был белого и
красного мрамора - как настоящего. И совсем уж настоящие факелы чадили и
трещали, и оставляли языки всамделишной копоти на сводчатом потолке.
  Вест тихонько пошевелился в своем правом кресле. Кресло было жестким,
узким, подлокотники впивались. В центральном кресле тоже тихонько
пошевелились. Там сидел сам Председатель, огромный, полуседой и
величественный. Вест покосился на тушу Председателя. Вот уж кому узко...
По