иди во тьму, - сказал Дима. - И не плачь.
     Над танцплощадкой зазвучала новая песня - женщина печально спрашивала
у темного неба, луны и двух бредущих по пляжу фигур в темных  плащах,  где
она сегодня, и жаловалась, что не знает, где ей найти не то  себя,  не  то
еще кого-то  -  последнее  слово  было  неразборчивым,  но  это  не  имело
значения, потому что дело было не в словах и даже не в музыке, а в  чем-то
другом, в том, что все вокруг тоже погрузилось в печаль и размышляло,  где
оно сегодня и как ему найти не то себя, не то что-то еще.
     - Нравится? - спросил Митя.
     - Ничего, - сказал Дима. - Но главное достоинство в том, что  она  не
понимает, о чем поет. Так же, как твой приятель, который не  нашел  ничего
лучше, как пожалеть свет,  уходя  во  тьму.  А  твой  приятель  как  будто
табличку в коридоре повесил - "Уходя, жалейте свет". Ведь это же не  огонь
идет в ночь, а он сам уходит от огня.
     - Это не мой приятель, - сказал Митя.
     - Ну и правильно, - сказал Дима, - я бы  с  таким  тоже  никаких  дел
иметь не стал. Понимаешь, все, что вызывает жалость у мертвецов,  основано
на очень простом механизме. Если  мертвому  показать,  например,  муху  на
липучке, то его вырвет. А если показать ему эту же  муху  на  липучке  под
музыку, да еще заставить на секунду почувствовать, что эта муха - он  сам,
то он немедленно заплачет от сострадания к собственному  трупу.  А  завтра
сам раздавит десять мух. Впрочем, таких же точно мертвых, как и он сам.
     - Выходит, и я тоже мертвый? - спросил Митя.
     - Конечно, - сказал Дима, - а какой же еще? Но тебе  это  хоть  можно
объяснить. А потому ты уже не совсем мертвый.
     - Спасибо, - сказал Митя.
     - Пожалуйста.
     Они поднялись на  набережную.  Доминошники  уже  исчезли,  и  от  них
остались только колеблемая  ветром  газета,  несколько  сдвинутых  ящиков,
пустые пивные бутылки и рыбья чешуя;  из-за  меланхолии,  которую  навеяла
музыка, казалось, что они не просто разошлись по домам,  а  рассосались  в
окружающей тьме - для полноты ощущения не хватало  только  их  выветренных
скелетов рядом с бутылками и чешуей.
     - А чего это ты о танцплощадке заговорил? - спросил Дима.
     - Я там пролетал  сейчас.  Спустился  даже,  посидел  немного.  Очень
странно. Вроде видно, что все они мертвые, прямо  как  из  гипса.  Знаешь,
есть  такая  игрушка  -  два  деревянных  медведя  с  молотками?  Двигаешь
деревянную палочку взад-вперед, и они бьют по наковальне?
     - Знаю.
     - Так вот там то же самое. Все танцуют,  смеются,  раскланиваются,  а
посмотришь вниз - и видишь, как под полом бревна ходят. Взад-вперед.
     - Ну и что?
     - Как ну и что? Ведь летели-то они все  на  свет.  А  как  ни  летай,
светится только танцплощадка. И получается,  что  все  вроде  бы  летят  к
жизни, а находят смерть. То есть в каждый  конкретный  момент  движутся  к
свету, а попадают во тьму. Знаешь, если бы я писал роман о насекомых, я бы
так и изобразил их жизнь - какой-нибудь поселок у моря, темнота, и в  этой
темноте горит несколько электрических лампочек, а под ними  отвратительные
танцы. И все на этот свет летят, потому что ничего больше нет. Но полететь
к этим лампочкам - это...
     Митя щелкнул пальцами, подыскивая подходящее слово.
     - Не знаю, как объяснить.
     - А ты уже объяснил, - сказал Дима. - Когда про луну говорил. Луна  и
есть  главная  танцплощадка.  И  одновременно  главная  лампочка  главного
Ильича. Абсолютно то же самое. Свет не настоящий.
     - Да нет, - сказал Митя. - Свет  настоящий.  Свет  всегда  настоящий,
если он виден.
     - Правильно, - сказал Дима. - Свет настоящий. Только откуда он?
     - Что значит "откуда"? От луны.
     - Да? А тебе никогда не приходило в голову, что  она  на  самом  деле
абсолютно черная?
     -  Я  бы  сказал,  что  она  скорее  желто-белая,  -  ответил   Митя,
внимательно поглядев вверх. - Или чуть голубоватая.
     - Скажи. Миллиардов пять мух с тобой, конечно, согласятся. Но ведь ты
не муха. Из того, что ты видишь желтое  пятно,  когда  смотришь  на  Луну,
совершенно не следует, что она желтая. Я  вообще  не  понимаю,  как  этого
можно не понять. Ведь прямо вверху висит ответ на все вопросы.
     - Может быть, - сказал Митя, - но у меня, к сожалению, ни  одного  из
этих вопросов не возникает. Впрочем, я тебя понял. Ты хочешь сказать,  что
когда я смотрю на луну, то вижу солнечный свет, который  она  отражает,  а
сама она не светится. По-моему, это не важно. С меня достаточно того,  что
свет существует. И когда  я  его  вижу,  то  главное,  что  есть  во  мне,
заставляет меня двигаться в направлении к свету. А откуда он, какой  он  -
это все слова.
     - Ну хорошо. К луне ты двигаться не желаешь.  А  к  какому  свету  ты
идешь сейчас?
     - К ближайшему фонарю.
     - А потом куда?
     - К следующему.
     - Ладно, - сказал Дима, - давай тогда поставим эксперимент  на  одном
насекомом.
     Он вытянул вперед руку с разведенными веером пальцами, и  все  фонари
на набережной погасли.
     Митя остановился.
     - А к какому свету ты направишься сейчас? - спросил Дима.
     - Ну ты даешь. Как ты это сделал?
     - Именно так,  -  сказал  Дима,  -  как  ты  подумал.  Договорился  с
монтером, чтобы тот сидел в кустах и ждал, когда я дам ему знак. И все это
исключительно для того, чтобы произвести на тебя впечатление.
     - Я так подумал?
     - А разве нет?
     - Ну, в общем, да. Правда, не совсем так. Я действительно подумал про
монтера и про знак, но только не про кусты.
     - Про кусты ты тоже подумал.
     - Да, я не о фонарях. Я о Луне. Точнее, о Чехове, не  важно.  Как  ты
это делаешь?
     - Что? Мысли читаю?
     - Да нет, это я сам могу. Чужие несложно. Я о фонарях.
     - Очень просто. Если ты  ответил  себе  на  один  вопрос,  то  можешь
управлять всеми видами света.
     - Какой вопрос? - спросил Митя.
     - Вообще лучше самому задать его  себе,  но  поскольку  ты  не  очень
склонен это сделать, тебе задам его я.
     Дима выдержал паузу.
     - Луна отражает солнечный свет, - сказал он. - А свет  чего  отражает
Солнце?
     Митя молча сел на скамейку и откинулся на спинку.
     Было тихо; ветер шевелил листву над головой, и шум  моря  сливался  с
последними нотами затихающей песни - казалось, этот смешанный звук идет на
самом деле от желтого круга висящей в небе танцплощадки.  Потом  добавился
рокот приближающегося к причалу прогулочного катера, и слева появились его
медленно наплывающие огни.
     - American boy, уеду с тобой,  уеду  с  тобой  -  Москва,  прощай,  -
взвились над танцплощадкой два чистых юных голоса, и долетел аккомпанемент
балалаек, простой и трогательный, как платье пионерки.



                               5. ТРЕТИЙ РИМ

     Крохотный планер пронесся так близко от выступающих из горного склона
зубьев скал, что на мгновение почти слился со своей тенью, и над столиками
летнего кафе раздался дружный вздох. Но  скользящий  в  небе  треугольник,
похожий на серебристую ночную бабочку, развернулся и  полетел  над  морем,
приближаясь к пляжу. Сэм зааплодировал, и Артур перевел взгляд на него.
     - Вас это так впечатляет? - спросил он.
     - Как вам сказать, - отозвался тот. - Я в молодости занимался  чем-то
подобным, поэтому в состоянии оценить чужое мастерство. Пройти так  близко
к скалам лично я не решился бы.
     - А я вообще не понимаю, зачем так бессмысленно рисковать  жизнью,  -
сказал Артур.
     - Мы с вами, если задуматься, тоже рискуем ею каждый день, -  заметил
Сэм.
     - Но ведь, согласитесь, по необходимости. А взять и просто  расшибить
лоб о скалы очень не хотелось бы.
     - Это верно, - сказал Сэм, задумчиво следя за треугольником,  который
опять повернул к скалам, - верно. А откуда они стартуют?
     - Вон гора, - сказал Артур. - Видите?
     Далеко за пляжем и  поселком  виднелась  невысокая  гора,  длинная  и
пологая, на вершине которой можно было разглядеть  несколько  разноцветных
планеров. Сэм вынул маленький коричневый блокнот с золотой надписью  "Memo
executive", что-то в нем записал и даже схематично зарисовал пляж, поселок
и пологую гору.
     - Там все время восходящий поток, - сказал Артур. - Поэтому они ее  и
облюбовали.
     Подошла официантка со строгим, как у судьбы, лицом и молча сгрузила с
подноса на стол тарелки, бутылку  шампанского  и  несколько  бокалов.  Сэм
недоуменно поднял на нее глаза и сразу отвел  -  на  щеке  официантки  был
огромный багровый лишай.
     - Заказывали, - пояснил Артур.
     - А, - улыбнулся Сэм. - Я уж и забыл.
     - У нас ресторанная категория, - сказала официантка. - Можете правила
посмотреть. Ожидание до сорока минут.
     Сэм рассеянно кивнул головой и поглядел в свою тарелку. В меню  блюдо
называлось "бiточкi по-селяньскi з цибулей". Оно  состояло  из  нескольких
маленьких прямоугольных кусочков мяса, лежавших  в  строгом  архитектурном
порядке, целого моря соуса справа от мяса  и  пологой  горы  картофельного
пюре,  украшенной  несколькими  цветными   точками   моркови   и   укропа.
Картофельное пюре лавой наплывало на  куски  мяса,  и  содержимое  тарелки
походило на  Помпеи  с  птичьего  полета,  одновременно  странным  образом
напоминая панораму приморского городка, которая  открывалась  со  столика.
Сэм поднял вилку, занес ее над тарелкой и заметил сидящую на границе  пюре
и соуса молодую муху,  которую  он  сначала  принял  за  обрывок  укропной
метелочки. Он медленно протянул к  ней  руку  -  муха  вздрогнула,  но  не
улетела, - осторожно взял ее двумя пальцами и перенес на пустой стул.
     Муха была совсем юной - ее упругая зеленая кожа весело  сверкала  под
солнцем, и Сэм подумал, что английское название мухи - "greenbottle fly" -
очень точное. Ее лапки были покрыты темными волосками и кончались  нежными
розовыми присосками - словно на каждой из ладоней призывно темнело по  два
полуоткрытых рта, а талия  была  тонка  настолько,  что,  казалось,  могла
переломиться  от  легчайшего  дуновения  ветра.  Застенчиво  подрагивающие
крылья, похожие на две пластинки слюды, отливали всеми  цветами  радуги  и
были покрыты стандартным  узором  темных  линий,  по  которым  без  всякой
крыломантии можно было предсказать простую мушиную  судьбу.  Глаза  у  нее
тоже были зелеными и глядели немного исподлобья, а со лба  на  них  падала
длинная темная челка, из-за которой муха казалась даже моложе, чем была, и
производила впечатление школьницы, нарядившейся в платье  старшей  сестры.
Поймав взгляд Сэма, муха чуть покраснела.
     - How are you? - спросила она, старательно выговаривая слова.  -  I'm
Natasha. And what is your name?
     - Сэм Саккер, - ответил Сэм. - Но мы можем говорить по-русски.
     Наташа улыбнулась, показав ровные белые зубки, перевела быстрые глаза
на презрительно улыбающегося Артура и сразу помрачнела.
     - Я не помешала? - спросила она  и  сделала  такое  движение,  словно
собиралась встать.
     - Да как вам сказать, - процедил Артур, глядя в сторону.
     - Ну что вы, - быстро вмешался Сэм, -  наоборот.  Разве  может  такое
очаровательное существо кому-нибудь помешать? Шампанского?
     -  С  удовольствием,  -  ответила  Наташа  и  двумя  пальцами   взяла
протянутый Сэмом бокал.
     - А вы тут живете? - спросил Сэм.
     Наташа отхлебнула шампанского и утвердительно кивнула.
     - Родились тут?
     - Нет, - сказала Наташа, - я родилась очень далеко, на севере.
     - А чем занимаетесь?
     - Музыкой, - ответила Наташа, поставила бокал на стол и сделала такое
движение, словно растягивала перед грудью эспандер.
     - Да, - сказал Сэм, переводя взгляд с  двух  бугорков  под  блестящей
зеленой  тканью  наташиного  платья  на  дешевый   серебряный   браслетик,
охватывающий заприсосье, - интересно было бы вас послушать.
     - Простите, - подал голос Артур, - вы не возражаете,  если  я  отойду
позвонить? Арнольда долго нет.
     Сэм кивнул головой, и Артур пошел к  будке  автомата,  зажатой  двумя
кооперативными ларьками. Возле будки стояла очередь. Артур,  заняв  в  ней
место, принялся разглядывать книги, разложенные уличным торговцем прямо на
газоне.  Наташа  открыла  лежавшую  у  нее  на  коленях  сумочку,  достала
напильник, с недоумением посмотрела  на  него,  кинула  назад  и  вытащила
маленький косметический набор.
     - А вы откуда, Сэм? - спросила она, разглядывая себя в зеркало. -  Вы
американец?
     - Да, - ответил Сэм, - но живу большей частью в Европе. Вообще,  даже
сложно сказать, где я на самом деле живу, - большую  часть  времени  летаю
туда-сюда.
     - Вы бизнесмен?
     Раскрыв цилиндрик с помадой, Наташа подкрасила присоски на лапках,  и
у  Сэма  мелькнула  мысль,  что  это  делает  ее  вульгарной,  но  вдвойне
привлекательнее.
     - В общем можно сказать так, - ответил он. - А больше всего  в  жизни
меня интересуют новые впечатления.
     - Ну и как, много здесь новых впечатлений?
     - Хватает, - ответил Сэм. - Но они, знаете, на любителя.
     На стол легла тень, и донесся совершенно неуместный  в  начале  осени
густой запах цветущих трав и деревьев.
     - А ты, значит, не любитель? - раздался над  ухом  у  Наташи  громкий
голос, от чего она чуть не выронила зеркальце.
     Оглянувшись, Наташа увидела  невысокого  толстяка  в  пестрой  майке,
который  с  ненавистью  глядел  на  Сэма,   поигрывая   небольшим   темным
чемоданчиком.
     - Арнольд! - обрадовался Сэм. - А мы  вас  все  ждем.  Артур  звонить
пошел. Ну как, удалось что-нибудь выяснить?
     - Удалось, - ответил Арнольд, швыряя кейс на стул рядом  с  Сэмом.  -
Все теперь ясно стало.
     - Нашли! - сказал Сэм. - Ну, слава Богу. А я и не заметил, что  он  у
вас с собой. Вот спасибо.
     Он раскрыл кейс, бегло осмотрел содержимое и, сомкнув кольцом большой
и  указательный  пальцы,  показал  Арнольду  кружок  пустоты  размером   с
металлический доллар. Толстяк подтянул стул от соседнего столика и  тяжело
сел.
     - А это Наташа, - сказал Сэм, - познакомьтесь. Наташа, это Арнольд.
     Арнольд повернул голову к Наташе и впился в нее глазами.
     - Понятно, - сказал он, наглядевшись. - А вот чтобы пойти, к примеру,
на ткацкую фабрику, крутильщицей или валяльщицей? Или  волочильщицей?  Это
как? Не хочешь?
     - Что вы такое говорите? - побледнев, прошептала  Наташа.  Ей  в  нос
шибануло густым одеколонным запахом, она недоуменно подняла взгляд на Сэма
и увидела, что улыбка сползает с его лица, а  в  глазах  проступает  явный
ужас.
     - Не пугайте девушку, - сказал он, косясь в сторону телефонной будки,
откуда торопливо шел Артур. - Наташа, это он шутит.
     - Я? Шучу? Ты сюда, сука, кровь прилетел пить и думаешь, мы  с  тобой
шутки будем шутить?
     - А кто это "мы"? - быстро спросил Сэм.
     - Сейчас  объясню,  -  сказал  Арнольд,  приподнимаясь  со  стула,  и
неизвестно, что произошло бы дальше, если бы подбежавший  сзади  Артур  не
обрушил на его голову полупустую бутылку шампанского.
     Арнольд вместе со стулом повалился  на  пол  и  замер.  За  соседними
столиками стихли разговоры, несколько граждан даже приподнялись  со  своих
мест, собираясь не то вмешаться, не то убежать. Артур быстро сел верхом на
товарища и стал заламывать ему руку за спину.  Это  не  очень  получалось,
хотя Арнольд вроде не сопротивлялся.
     - Так и знал, что он не удержится, - нервно бормотал  Артур,  -  тоже
попробует.  Говорил,  у  вас  психика  неустойчивая.  А  у  него,  значит,
устойчивая. Вы идите, пока он в себя не пришел, уведите девушку. А я...
     Арнольд пошевелился, и Артур чуть не слетел с него на асфальт.
     - Идемте, Наташа, - сказал Сэм, хватая Наташу за руку.
     Они быстро вышли из-за столика и,  разминувшись  с  бегущим  к  месту
драки милиционером, быстро пошли прочь.
     - Что это с ним? Наркотики? - спросила Наташа.
     - Примерно, - ответил Сэм. - Я бы не хотел обсуждать чужую  беду.  Не
знаете, где здесь можно перекусить? А то поесть так и не дали.
     Наташа оглянулась на толпу, сгрудившуюся среди ресторанных столиков.
     - Все, - сказала она, - забрали. Что вы говорите? Поесть? Это надо на
такси ехать. Дойдем до "Волны" - они там ходят.
     - Простите, Наташа, - сказал Сэм, - может быть,  у  вас  какие-нибудь
планы?
     В ответ Наташа поглядела на Сэма с такой простодушной откровенностью,
что все ее планы стали сразу понятны и видны.
     Дорога шла  мимо  глубокого  котлована  с  руинами  подземных  этажей
недостроенного здания. Из трещин  в  стенах  росли  трава,  кусты  и  даже
несколько молодых деревьев, и казалось, что это не котлован,  вырытый  под
новостройку, а могила погибшего здания или раскопки древнего  города.  Сэм
залюбовался и шел молча; притихла и Наташа.
     - Да, - сказал Сэм, когда котлован остался позади. -  Удивительно.  Я
тут заметил одну странную вещь. Россия ведь третий Рим?
     - Третий, - сказала Наташа, - точно. И еще второй Израиль.  Это  Иван
Грозный сказал. Я в газете читала.
     - Так вот,  если  написать  "третий  Рим",  а  потом  дописать  слово
"третий" наоборот,  получится  очень  интересно.  С  одной  стороны  будет
читаться "третий Рим", а с другой - "третий мир".
     - В Ялте, - сказала  Наташа,  -  часа  три  отсюда  на  катере,  есть
канатная дорога. Садишься на набережной и поднимаешься на гору. Там дворец
строили, или музей Ленина, не знаю. А потом  бросили.  И  остались  только
колонны и часть крыши. Все огромное такое, и вокруг  пустырь.  Будто  храм
какой. Точно, третий Рим и есть. Сэм, а вы в первом были?
     Сэм кивнул, и Наташа тихонько вздохнула.
     - Пришли, - сказала она. - Здесь машину надо ловить.
     Асфальтовая дорожка  кончалась  у  длинного  здания,  где  помещались
магазин и  непонятное  заведение  под  названием  "Волна",  перед  которым
грелись  на  солнце  два  адидасистых  янычара.  Под  навесом   автобусной
остановки напротив сверкали белками  несколько  худых  и  загорелых  южных
старух. Наташа подняла руку, из тени ив, росших возле  остановки,  выехала
старая серая "Волга" с оленем на  капоте.  Наташа  наклонилась  к  окошку,
посовещалась с шофером, повернулась к Сэму и кивнула.
     У шофера  были  длинные  рыжие  усы,  торчащие  в  стороны  несколько
несимметрично, словно он только что закончил что-то ими ощупывать, а пахло
в машине бензином и перезрелыми  персиками.  Попетляв  среди  утонувших  в
листве яблонь и груш белых домиков, "Волга" выехала на пыльную  грунтовку.
Шофер разогнался, пейзаж за задним стеклом скрылся в густых клубах  желтой
пыли, большие порции которой влетали и в окна.
     Сэм закашлялся, закрыв рот рукой, и Наташа  заметила,  что  его  губы
вытягиваются в длинную трубочку. Делая вид, что поднимает что-то  с  пола,
он нагнулся к спинке переднего сиденья, заговорщицки подмигнул Наташе и  в
знак молчания приложил палец к своим вытягивающимся губам. Наташа  неумело
подмигнула в ответ. Заострившийся на конце  хоботок  Сэма  мягко  вошел  в
серую обшивку сиденья. Шофер вздрогнул. Его глаза беспокойно поглядели  на
пассажиров из продолговатого зеркальца над рулем.
     - А вы правда думаете, Сэм, что у нас третий мир? - спросила  Наташа,
стараясь отвлечь шофера.
     - Ну, в общем, да, - не разгибаясь, промычал Сэм. - В этом нет ничего
обидного. Если, конечно, не обижаться на факты.
     - Непривычно как-то.
     - А придется привыкнуть. Это геополитическая реальность. Ведь  Россия
очень бедная страна. И Украина тоже. Тут... Как это выражение... Земля  не
родит. Даже если взять самые плодородные почвы где-нибудь на  Кубани,  это
будет ничто по сравнению с землями, скажем, в Огайо...
     Сэм произнес "ох-хаййо", и звук получился такой, что его вполне можно
было намазывать на бутерброд вместо масла, а уж какие плодородные земли  в
штате Огайо, стало ясно сразу.
     - Какой третий мир, - с горечью сказал шофер, неестественно пошевелив
усами, - продали нас. Как