вдой -  на  него  и  Сэма  смотрел  только  растерянный
Арнольд.
     - Признайся, блядь, - сурово сказал Сэм, - ведь сосешь русскую кровь?
     - Сосу, - тихонько ответил Артур.
     Сэм  высвободил  одну  руку  и  чугунными  пальцами  схватил  за  шею
Арнольда.
     - И ты сосешь?
     - И я, - потрясенно сознался Арнольд.
     Рука давила на плечи Арнольда с такой силой, что он осел под ней, как
штангист, попытавшийся взять слишком большой  вес,  и  даже  вспомнил  про
каменную десницу из трагедии Пушкина,  которую  читал  еще  личинкой.  Сэм
погрузился в молчание, как бы обдумывая, что еще сказать.
     - Так что ж вы ее сосете-то? - туповато спросил он минуты через три.
     - Пить хочется, - жалко сказал Артур.
     Арнольд не видел его - все заслоняло выпирающее брюхо  Сэма,  похожее
на одинокий красный парус. Арнольд почувствовал обиду за унижение в голосе
товарища.
     - А что это за намеки такие? - язвительно спросил  он.  -  Мы  всякую
сосем. Да и вы разве не сосете? Я такие разговоры давно понял. Просто сами
высосать хотите до последней капли, и  все.  Вон  брюхо-то  какое.  Нам  с
Артуром за неделю столько не выпить.
     Сэм отпустил Артура и  потрогал  ладонью  свой  огромный  колышущийся
живот.
     -  Вставай,  страна  огромная,  -  пробормотал  он  и  с  напряжением
приподнялся, рукой чуть не размазав Арнольда по скамейке. Запрокинув  лицо
вверх, он несколько раз коротко глотнул воздух, потом  нагнул  голову,  но
вместо того чтобы чихнуть, как можно было предположить по увертюре, окатил
асфальт  перед  собой  струей  темно-вишневой  рвоты,  пахнущей  кровью  и
одеколоном, и его огромный живот уменьшился сразу наполовину.
     - Где я? - озираясь, спросил он  голосом,  уже  немного  напоминающим
голос прежнего Сэма.
     - Вы у друзей,  -  сказал  полураздавленный  Арнольд,  чувствуя,  как
слабеет сдавившая его плечо рука. - Не волнуйтесь.
     Сэм помотал головой и посмотрел на огромную кровавую лужу у себя  под
ногами.
     - Что происходит? - спросил он.
     - Понимаете, -  заговорил  Артур,  -  произошла  техническая  ошибка.
Попался бракованный экземпляр. Вы не думайте, что все у нас "Русский  лес"
пьют...
     От этих слов глаза Сэма сразу заволокло прежней  мутью,  и  он  снова
сгреб Артура с Арнольдом.
     - А ну пошли, - сказал он.
     - Куда это? - испуганно спросил Артур.
     - Увидишь. Пить им, сукам, захотелось...
     Увлекая за  собой  слабо  сопротивляющихся  компаньонов,  Сэм  сделал
несколько монументальных шагов по аллее в сторону набережной, и его  снова
вырвало, на этот раз намного более  основательно.  Широкий  темный  ручей,
обдав  Артура  с  Арнольдом  небывалым  запахом  (так  могли  бы  пахнуть,
наверное, картонные орхидеи  демонстрантов),  заструился  по  асфальтовому
уклону. Арнольд почувствовал, что кисть, только что крюком тягача тащившая
его за собой, теперь сама цепляется за его шею в поисках опоры.
     - Вроде все, - сказал он Артуру, перехватывая руку Сэма.  -  Проведем
его по набережной, пусть отдышится.
     - Что это с ним было? - спросил Артур.
     - Не очень устойчивая психика, - ответил Арнольд. - Перепил  крови  и
потерял контроль. Что-то вроде транса.
     Аллея кончилась, и все трое пошли по набережной. Сэм уже передвигался
сам, слегка пошатываясь и поправляя  очки,  на  одном  из  стекол  которых
успела появиться трещина.
     - Сэм, вы в порядке? - спросил Арнольд.
     - Кажется, да, - слабым голосом ответил Сэм.
     - Идти сами можете?
     - Господа, - сказал Сэм, - прошу меня извинить. Я в ужасе  от  своего
поведения.
     - Ерунда какая, - весело сказал Арнольд. - Подумаешь. Мы уж и  забыли
все.
     - Говорил я, - влез Артур, - отдохнуть надо сначала.
     - Я извиняюсь, - сказал Сэм, - а где мой портфель?
     Арнольд огляделся по сторонам. Кейса нигде не было видно.
     - Вот незадача. А что у вас там? Что-нибудь ценное?
     - Ничего особенного. Материалы для консервации. Видеокамера.  Но  как
теперь пробы брать?
     - Ясно, - сказал Арнольд, - вы его там и забыли.  Сейчас  вернемся...
Ну хорошо, хорошо, Сэм. Понимаю. Я лично слетаю и все выясню.
     - Но какой шквал эмоций, - проговорил Сэм, -  какой  водопад  чувств!
Поверите, меня чуть не смело.
     Артур с Арнольдом бережно усадили худенькое дрожащее тело на лавку  и
устроились по бокам. Сэм мелко дрожал.
     - Успокойтесь, Сэм, - по-матерински зашептал Арнольд, -  видите,  как
вокруг хорошо и тихо.  Вон  чайки  летают,  девушки  ходят.  Вон  кораблик
плывет. Красота какая, а?
     Сэм поднял глаза. Сквозь туман  по  бетонным  плитам  набережной  уже
брели первые утренние отдыхающие. Со стороны столовой долетели два голоса:
детский, что-то неразборчиво спросивший,  и  авторитетный  басок,  так  же
неразборчиво что-то ответивший.
     Из тумана появился невысокий  пластинчатоусый  мужчина  в  спортивном
костюме, следом плелся мальчик с наполненной чем-то тяжелым пляжной сумкой
в руке. Он догнал мужчину и пошел рядом, косясь на Сэма и  его  спутников.
На ногах у мальчика были синие вьетнамки, и он шаркал левой ногой,  потому
что одна из резиновых тесемок была порвана.



                               2. ИНИЦИАЦИЯ

     - Папа, видел, какие странные дяди? -  сказал  мальчик,  когда  лавка
осталась позади.
     Отец сплюнул на дорогу.
     - Пьянь, - сказал он.  -  Будешь  себя  так  вести,  тоже  вроде  них
вырастешь.
     Откуда-то в его руках появился кусок слежавшегося  навоза.  Он  кинул
его сыну, и мальчик еле успел подставить руки. Из отцовских слов  было  не
очень ясно, как надо или не надо себя вести, чтобы вырасти таким, как  эти
дяди, но едва в ладони  шлепнулся  теплый  навоз,  все  стало  понятно,  и
мальчик молча опустил папин подарок в сумку.
     Из тумана выплыла длинная и узкая палатка, похожая на стоящий на боку
спичечный  коробок.   Внутри   за   разноцветными   сигаретными   пачками,
парфюмерными  флаконами  и  позорными   кооперативными   штанами   скучала
продавщица. За ее  спиной  дымилось  замызганное  стекло  гриль-машины,  в
которой жарились белые равнодушные куры. На стене палатки висела  колонка,
из которого рывками вылетала музыка, словно ее сквозь черный пластмассовый
динамик прокачивал невидимый велосипедный насос.
     - Простите, а где тут пляж? - спросил отец у продавщицы.
     Продавщица высунула руку из окошка и молча указала пальцем в туман.
     - Гм... А сколько вон те стаканчики стоят? - спросил отец.
     Продавщица тихо ответила.
     - Ничего себе, - сказал отец. - Ну давайте.
     Он протянул стаканчики сыну, тот положил их в сумку, и они  двинулись
дальше. Палатка исчезла, а впереди появился небольшой мост. За  ним  туман
оказался еще гуще - ясно был виден только  бетон  под  ногами,  и  еще  по
сторонам просвечивали размытые зеленые полосы, похожие не то  на  огромные
стебли травы, не то на деревья. Вместо неба над головой был  низкий  белый
свод тумана, а слева иногда появлялись пустые бетонные емкости для земли с
ребристыми стенками - они расширялись  кверху  и  из-за  этого  напоминали
перевернутые пивные пробки.
     - Папа, - спросил мальчик, - а из чего состоит туман?
     Отец задумался.
     - Туман, - сказал он, протягивая сыну  несколько  маленьких  кусочков
навоза, - это мельчайшие капельки воды, висящие в воздухе.
     - А почему они не падают на землю?
     Отец поразмышлял и протянул мальчику еще один кусок.
     - Потому что они очень маленькие, - сказал он.
     Мальчик опять не успел заметить, откуда папа взял навоз,  и  поглядел
по сторонам, словно пытаясь разглядеть эти маленькие капельки.
     - Мы не заблудимся? - озабоченно спросил он. - Ведь вроде уже  должен
быть пляж.
     Отец не ответил. Он молча шел сквозь туман, и  ничего  не  оставалось
делать, кроме как следовать за ним. Мальчику померещилось, что они с отцом
ползут  у  подножия  главной  елки  мира  сквозь  огромные  клочья   ваты,
изображающей снег, ползут неясно куда, и отец лишь делает вид,  что  знает
дорогу.
     - Папа, и куда это мы только идем, идем...
     - Чего?
     - Так...
     Мальчик поднял глаза и увидел сбоку неясное мерцание.  В  белой  мгле
нельзя было разобрать, где находится его источник и что это светится -  то
ли часть тумана совсем рядом сияет голубым огнем, то ли издалека  пытается
пробиться луч включенного неизвестно кем прожектора.
     - Папа, гляди!
     Отец поднял глаза и остановился.
     - Что это такое?
     - Не  знаю,  -  сказал  отец,  трогаясь  дальше.  -  Наверно,  фонарь
какой-нибудь забыли погасить.
     Мальчик пошел следом, косясь на уплывающий назад свет.
     Несколько минут они шли молча; мальчик иногда оглядывался,  но  света
больше не было видно. Зато в голову опять стали приходить странные, ни  на
что не похожие мысли, какие в нормальном месте никогда не возникли бы.
     - Слышишь, пап, - сказал мальчик, - мне сейчас вдруг показалось,  что
мы с тобой давно заблудились. Что мы только думаем, что идем  на  пляж,  а
никакого пляжа на самом деле нет. И даже страшно стало...
     Отец рассмеялся и потрепал мальчика по  голове.  Потом  в  его  руках
откуда-то появился такой здоровый кусок навоза,  что  его  хватило  бы  на
голову крупной навозной бабы.
     - Знаешь, как в народе говорят, - сказал он, передавая кусок сыну,  -
жизнь прожить - не поле перейти.
     Мальчик уклончиво кивнул, с трудом втиснул папин подарок в свою сумку
и перехватил ее поудобнее, потому что тонкий полиэтилен  ручек  уже  начал
растягиваться.
     - А бояться не надо, - сказал  отец,  -  этого  не  надо...  Ты  ведь
мужчина, солдат. На вот.
     Получив новый кусок навоза, мальчик попытался удержать его  в  руках,
но сразу же выронил, а следом на бетон шлепнулась сумка, и там  хрустнули,
разбившись, стаканы. Мальчик сел на  корточки  у  сумки,  из  которой  при
падении вывалилась большая часть  навоза,  потрогал  ее  рукой,  испуганно
поднял глаза на отца, но вместо ожидаемой хмурой гримасы обнаружил на  его
лице торжественное и немного официальное умиление.
     - Вот ты и стал взрослым, - помолчав, сказал отец и вручил сыну новую
пригоршню навоза. - Считай, сегодня твой второй день рождения.
     - Почему?
     - Теперь ты уже не сможешь нести весь навоз в руках.  У  тебя  теперь
будет свой Йа, как у меня и мамы.
     - Свой Йа? - спросил мальчик. - А что такое Йа?
     - Посмотри сам.
     Мальчик внимательно поглядел на отца  и  вдруг  увидел  рядом  с  ним
большой полупрозрачный серо-коричневый шар.
     - Что это? - испуганно спросил он.
     - Это мой Йа, - сказал отец. - И теперь такой же будет у тебя.
     - А почему я его раньше не видел?
     - Ты был еще маленьким. А сейчас ты вырос  достаточно  и  уже  можешь
увидеть священный шар сам.
     - А почему он такой зыбкий? Из чего он?
     - Зыбким, - сказал отец, - тебе шар кажется потому, что ты только что
его увидел. Когда привыкнешь, поймешь, что  это  самая  реальная  вещь  на
свете. А состоит он из чистого навоза.
     - А-а, - протянул мальчик, - так вот где ты все время навоз  брал.  А
то ты его мне все даешь, даешь, но откуда -  непонятно.  У  тебя  его  вон
сколько, оказывается. А какое ты слово сказал?
     - Йа. Это священный египетский  слог,  которым  навозники  уже  много
тысячелетий называют свой шар, - торжественно ответил отец. - Пока твой Йа
еще маленький, но постепенно он будет становиться  все  больше  и  больше.
Часть навоза дадим тебе мы с мамой, а потом ты научишься находить его сам.
     Мальчик все еще сидел на корточках, недоверчиво глядя на  отца.  Отец
улыбнулся и чмокнул губами.
     - А где я буду находить навоз? - спросил мальчик.
     - Вокруг, - сказал отец и указал рукой в туман.
     - Но там же никакого навоза нет, папа.
     - Наоборот, там один навоз.
     - Я не понимаю, - сказал мальчик.
     - Держи. Сейчас поймешь. Чтобы все вокруг стало навозом,  надо  иметь
Йа. Тогда весь мир окажется в твоих руках. И ты будешь толкать его вперед.
     - Как это можно толкать вперед весь мир?
     Отец положил руки на шар и чуть толкнул его вперед.
     - Это и есть весь мир, - сказал он.
     - Что-то я не понимаю, - сказал мальчик, - как это навозный шар может
быть всем миром. Или как это весь мир может стать навозным шаром.
     - Не все сразу, -  сказал  отец,  -  подожди,  пока  твой  Йа  станет
побольше, тогда поймешь.
     - Шарик же маленький.
     - Это только так кажется, - сказал отец. - Посмотри, сколько навоза я
тебе сегодня дал. А мой Йа от этого совсем не уменьшился.
     - Но если это весь мир, то что же тогда все остальное?
     - Какое остальное?
     - Ну, остальное.
     Отец терпеливо улыбнулся.
     - Я знаю, это сложно понять, - сказал он. - Но, кроме навоза,  ничего
просто нет. Все, что я вижу вокруг, - отец широким жестом обвел  туман,  -
это на самом деле Йа. И цель жизни - толкать его вперед. Понимаешь?  Когда
смотришь по сторонам, просто видишь Йа изнутри.
     Мальчик наморщился и некоторое время думал. Потом он  начал  сгребать
вывалившийся перед ним  навоз  ладонями  и  с  удивительной  легкостью  за
несколько минут слепил шар, не особо круглый, но все же  несомненный.  Шар
был высотой точь-в-точь с мальчика, и это показалось ему странным.
     - Папа, - сказал он, - ведь только что навоза у меня была всего  лишь
одна сумка. А здесь его полгрузовика. Откуда он взялся?
     - Здесь весь навоз, который мы с мамой дали тебе с рождения, - сказал
отец. - Ты его все время нес с собой, просто не видел.
     Мальчик оглядел стоящий перед ним шар.
     - Значит, теперь надо толкать его вперед?
     Отец кивнул головой.
     - А все вокруг и есть этот шар?
     Отец опять кивнул.
     - Но как же я могу одновременно видеть этот шар изнутри и толкать его
вперед?
     - Сам не знаю, - развел руками отец. - Вот когда  вырастешь,  станешь
философом и всем нам объяснишь.
     - Хорошо, - сказал мальчик, - если ничего, кроме навоза, нет, то  кто
же тогда я? Я-то ведь не из навоза.
     - Попробую объяснить, - сказал отец, погружая руки в шар и  передавая
сыну еще горсть. -  Правильно,  вот  так,  вот  так,  ладошками...  Теперь
погляди внимательно на свой шар. Это ты и есть.
     - Как это так? Я ведь вот, - сказал мальчик и показал на себя большим
пальцем.
     - Ты неправильно думаешь, - сказал отец. -  Ты  логически  рассуждай.
Если ты говоришь про что-то "Йа", то значит, это ты и есть. Твой Йа и есть
ты.
     - Мое ты и есть Йа? - переспросил мальчик. - Или твое ты?
     - Нет, - сказал отец, - твой Йа и есть ты. Сядь на лавку,  успокойся,
и сам все увидишь.
     То,  что  отец  назвал  лавкой,  было  длинным  и   толстым   бревном
квадратного сечения, лежащим на границе видимости. Один его  торец  сильно
обгорел - видно, перекинулся огонь из подожженной урны, - и  теперь  лавка
напоминала во много раз увеличенную спичку. Мальчик  подкатил  свой  Йа  к
лавке, уселся и поглядел на отца.
     - А туман не помешает? - спросил он.
     - Нет, - ответил отец. - Вон, гляди, уже почти видно.  Только  больше
никуда не смотри.
     Мальчик поглядел на папу, недоверчиво пожал  плечами  и  уставился  в
неровную поверхность своего свежеслепленного шара. Под  его  взглядом  она
постепенно разгладилась и  даже  заблестела.  Потом  она  начала  делаться
прозрачной, и внутри шара стало заметно движение. Мальчик вздрогнул.
     Из глубины шара на него глядела шипастая черная голова  с  крошечными
глазками и мощными челюстями. Шеи не было - голова  переходила  в  твердый
черный панцирь, по бокам которого шевелились зазубренные черные лапки.
     - Что это такое? - спросил мальчик.
     - Это отражение.
     - Чего?
     - Ну как же так? Ведь только что все понял, а? Давай опять логически.
Спроси себя сам - если я вижу перед собой отражение  и  знаю,  что  передо
мной Йа, что я вижу?
     - Себя, наверно, - сказал мальчик.
     - Вот, - сказал отец, - понял наконец.
     Мальчик задумался.
     - Но ведь отражение всегда бывает в чем-то,  -  сказал  он,  поднимая
взгляд на рогатую и черную папину морду, поблескивающую бусинками глаз.
     - Правильно, - сказал отец, - ну и что?
     - В чем оно?
     - Как в чем? Ну ты даешь. Все же у тебя  перед  глазами.  Конечно,  в
самом себе, в чем же еще?
     Мальчик долго молчал, вглядываясь в  навозный  шар,  а  потом  закрыл
лапками морду.
     - Да, - наконец сказал он изменившимся голосом. - Конечно. Понял. Это
Йа. Конечно, это же Йа и есть.
     - Молодец, - сказал отец, слезая  со  спички  и  чуть  привставая  на
четырех задних лапках, чтобы передними ухватиться  за  свой  шар.  -  Идем
дальше.


     Туман вокруг достиг такой плотности, что скорее походил на клубы пара
в бане, и о движении можно было судить только по медленно уплывающим назад
насечкам на бетоне. Через каждые три метра из  белого  небытия  появлялись
забитые грязью щели между плитами - в некоторых росла трава. На краях плит
были неглубокие выемки с ржавыми железными скобами,  предназначенными  для
крюка подъемного крана. Больше  об  окружающем  мире  ничего  нельзя  было
сказать.
     - А Йа есть только у навозников? - спросил мальчик.
     - Почему? Йа есть у всех насекомых. Собственно  говоря,  насекомые  и
есть их Йа. Но только скарабеи в состоянии  его  видеть.  И  еще  скарабеи
знают, что весь мир - это тоже часть их Йа, поэтому  они  и  говорят,  что
толкают весь мир перед собой.
     - Так что, выходит, все вокруг тоже навозники? Раз у них есть Йа?
     - Конечно.  Но  те  навозники,  которые  про  это  знают,  называются
скарабеями. Скарабеи - это те, кто несет древнее знание о сущности  жизни,
- сказал отец и похлопал лапкой по шару.
     - А ты скарабей, папа?
     - Да.
     - А я?
     - Еще не совсем, -  сказал  отец.  -  Над  тобой  должно  совершиться
главное таинство.
     - А что это за главное таинство?
     -  Понимаешь,  сынок,  -  сказал  отец,  -  его   природа   настолько
непостижима, что лучше о ней даже не говорить. Просто  подожди,  пока  это
произойдет.
     - А долго ждать?
     - Не знаю, - сказал отец. - Может, минуту. А может, три года.
     Он с выдохом толкнул свой шар дальше и побежал за ним.
     Глядя на  отца,  мальчик  старательно  копировал  все  его  движения.
Отцовские руки при каждом толчке  глубоко  погружались  в  навоз,  и  было
непонятно, как это он успевает их вытаскивать.
     Мальчик попытался так же глубоко погрузить руки в шар,  и  с  третьей
попытки это удалось - для этого просто надо было сложить пальцы  щепоткой.
Поворачиваясь, шар утаскивал за  собой  руки,  и  выскочить  они  успевали
только тогда, когда казалось, что ноги вот-вот оторвутся от земли. "А что,
если еще глубже?" - подумал мальчик и изо всех сил воткнул руки  в  навоз.
Шар покатился вперед, ноги мальчика оторвались от земли, и сердце  екнуло,
словно он первый раз в жизни  делал  "солнышко"  на  качелях.  Он  взлетел
вверх,  замер  на  миг  в  полуденной  точке  и  понесся  вниз  вместе   с
накатывающейся на бетон навозной сферой. Падая, он понял, что  шар  сейчас
проедет по нему, но даже не успел  испугаться.  Наступила  тьма,  а  когда
мальчик  пришел  в  себя,  его  уже  поднимала  вверх  та  самая  навозная
полусфера, которая только что придавила его к бетону.
     - Доброе утро, - послышался папин голос. - Как спалось?
     - Что же это такое,  папа?  -  спросил  мальчик,  пытаясь  перебороть
головокружение.
     - Это жизнь, сынок, - ответил отец.
     Поглядев в его сторону, мальчик увидел серо-коричневый шар, катящийся
вперед сквозь белую мглу. Папы нигде не было - но, приглядевшись,  мальчик
заметил  на  поверхности  навоза  размазанный  нечеткий  силуэт,   который
крутился вместе с шаром. В этом  силуэте  можно  было  выделить  туловище,
руки, ноги и даже два глаза, их взгляд был устремлен одновременно и внутрь
шара, и наружу. Эти глаза печально смотрели на мальч