жды  и
стреляли, но разве этим испугаешь бывшего десантника?  Он  даже  уголовных
дел возбуждать не стал: у обоих "снайперов" отнял ружья, разбил  вдребезги
о бетонные ступеньки веранды, а парням набил  морды  так,  что  неделю  на
улицу не выходили. И это было  гораздо  действеннее  официального  ареста:
другие поняли, с кем имеют дело. И  конечно,  никто  не  побежал  в  район
жаловаться. Парни-то в милиционера стреляли, спасибо еще, что  не  посадил
дураков.
     И вот уже скоро,  через  две  недели,  Катя  станет  его  женой.  Его
милиционершей.
     - Катюша, - взмолился Иван, - прогони меня, пожалуйста. Не могу я  от
тебя уйти, честное слово.
     - Боишься, что люди увидят, как суровый  наш  участковый  целуется  с
девушкой? - кокетливо спросила Катя.
     - Но сегодня же среда, танцы.  А  там  наши  сорви-головы  непременно
какую-нибудь бузу устроят. За ними глаз да  глаз  нужен,  сама  понимаешь.
Твой братец Роман где сейчас?
     - Дома его нет, наверное, на танцах:
     - Вот балбес растет! - вздохнул Иван.  -  Не  понимаю,  почему  Федор
Петрович потакает ему? Семнадцать лет парню, учиться не хочет - разве  это
дело? Совсем от рук отобьется.
     - Ты прав, Ваня, - с досадой сказала Катя. - Но что я могу  поделать?
Роман очень похож внешне на нашу покойную маму, и папа в нем души не чает.
Хочет отправить в ноябре на курсы экскаваторщиков. А Роман, ты же  знаешь,
спит и видит, как бы уехать в Германию. Но папа не может ехать без меня, а
я - без тебя. А ты, мой суровый  милиционер,  я  знаю,  никуда  отсюда  на
поедешь...
     - Так я же не немец, - развел руками Иван.
     - Это неважно, - возразила Катя. - Хуже, что Роман ничего  не  желает
понимать. Папа говорит, что нужно подождать. Возраст у него такой.
     - Занялся бы делом, не было бы дурных мыслей в  голове,  -  пробурчал
Иван.
     - Ваня, милый мой... - Катя всем телом прижалась к нему. - Мне так не
хочется тебя прогонять. Но, если нужно  -  поезжай.  Увидишь  там  Романа,
скажи, чтобы немедленно шел домой. Скажешь?
     - Я люблю тебя, Катя...
     - И я тебя, Ваня... Скажешь?
     - Ну конечно, скажу. - Иван нехотя поднялся. - Да еще и  уши  надеру.
По-родственному, чтобы отца не позорил своими выходками.
     - Только не очень, а то наябедничает отцу. -  Катя  тоже  встала,  ее
гибкие белые руки обвили шею Ивана. - Мне так хорошо с тобой, Ваня...


     Танцплощадка  находилась  за  поселковым  клубом:  асфальтовый  круг,
обнесенный  высоким  забором  из   металлической   сетки.   Внутри   играл
магнитофон,  подсоединенный  к  усилителю  и  двум  громкоговорителям   на
столбах, по краям площадки стояли парни и девчонки, которые приходили сюда
не столько для того, чтобы танцевать, сколько чтобы  себя  показать  и  на
людей посмотреть.
     В общем-то, порядок там соблюдался почти  всегда.  С  одной  стороны,
дружинники, назначенные Иваном, дежурили у входа и не пускали на  площадку
пьяных, а с другой - все ссоры только начинались внутри, а  заканчивались,
как правило, за забором, на пустыре неподалеку от танцплощадки. Вот там, в
густых сиреневых зарослях, могло случиться все, что угодно.
     Туда-то и направлялся Иван Потапов, проклиная службу  и  хулиганистую
молодежь, которая не только пила больше, чем следовало, но и почти открыто
курила "план", благо конопли в заброшенных карьерах было много. Ну а потом
разгоряченные головы рвались выяснять отношения друг с другом  при  помощи
ножей, самодельных кастетов и всего, что под  руку  попадется.  Такая  вот
молодежь была в поселке Карьер. А где она лучше?
     Иван остановил мотоцикл у  входа  на  танцплощадку.  Там,  с  красной
повязкой на рукаве пиджака, стоял на посту  Сергей  Маринин,  сорокалетний
слесарь с ЖБИ-7.
     - Какие дела? - спросил Иван. - Порядок?
     - Здесь - вроде бы да, - мрачно ответил Маринин. - А там, - он махнул
рукой в сторону пустыря, - черт его знает. Я туда соваться  не  собираюсь,
стукнут сзади палкой по башке, потом ищи виноватых... И вообще стою я  тут
и понять не могу: ради чего? У меня что, семьи, детей нету? Дел дома нету?
Я, может, отдохнуть хочу после смены, телевизор посмотреть. Так нет,  стой
здесь, наблюдай, как молодежь бесится.
     - Ну, давай закроем танцы, - предложил Иван. - Пусть они  бесятся  на
улицах.  Стекла  в  домах  вышибают,  огороды  вытаптывают,  велосипеды  и
мотоциклы воруют. Ты этого хочешь, Сергей?
     - Это твоя работа - следить за порядком. Тебе за это деньги платят. А
у меня своих дел по горло. Я тут два часа  простоял,  посмотрел  на  ихние
выкрутасы - тошно стало.
     - Моя работа, - согласился Иван. - Да только один я не справлюсь. Тут
на каждую улицу патруль нужен, а где его взять? Негде. Поэтому, чтобы всем
нам спокойно жилось, всем и надо за порядком следить, вот так-то, Маринин.
Я ведь тоже могу плюнуть на это дело и пойти на завод бригадиром. Получать
буду столько же, а работы раза в три поменьше. Не согласен?
     - Да ладно тебе, - махнул рукой Маринин. - Если ты уйдешь, тут  такое
начнется - не дай, не приведи! Тебя-то они хоть знают и боятся.  А  придет
кто другой...
     - Значит, не возражаешь против дежурства на танцах?
     - Да какие там возражения. Пойми меня  правильно:  постоял  тут  пару
часов - ни черта понять не могу! Вроде в наше время все по-другому было...
     - Все думают, что раньше было по-другому, - усмехнулся Иван. - Ты мне
скажи, Романа Клейна не видел?
     - Крутился тут. Поддатый или курнул где-то,  я  не  принюхивался,  но
глаза уже квадратные.
     - Домой пошел? - нетерпеливо спросил Иван.
     - Похоже, в кусты, там народу много, чем заняты - не знаю.
     - Ладно. Присмотри за мотоциклом, чтобы  колеса  не  открутили,  а  я
пойду гляну, что там, потом отпущу тебя домой.
     Иван оставил мотоцикл под  присмотром  Маринина,  а  сам  неторопливо
двинулся в сторону пустыря. На тропинке, среди густых  кустов  сирени,  он
остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте,  а  нестройный  гомон
впереди прояснит обстановку. Недолго пришлось ему стоять в засаде:  резкие
выкрики, треск ломающихся ветвей, пьяные вопли заставали  Ивана  рвануться
вперед.
     Он с ходу врезался в толпу воинственных подростков,  выбил  палку  из
рук одного и тут же пинком  отправил  его  в  кусты.  Хлесткими  оплеухами
свалил с ног еще двоих, краем глаза успел заметить тускло блеснувший  нож,
летящий в траву. Знают, что если попадешься участковому с ножом в  кармане
- пощады на жди, потому и выбросили его сразу, как только  поняли,  кто  к
ним пожаловал.
     - Шуба, пацаны! Потапыч! Атас! - раздались испуганные голоса.
     Подростки бросились врассыпную. Однако Иван  успел  поймать  взглядом
того, кто был ему нужен, в два прыжка настиг Романа, схватил за плечо.
     - Далеко направился, будущий родственничек?
     - Да пошел ты!.. - злобно выкрикнул Роман и заскулил. -  Ой,  ты  мне
все кости сломаешь... Отпусти, кому сказал? Отпусти!
     Иван чуть ослабил железную хватку, развернул  парня,  подтолкнул  его
обратно, к танцплощадке, где по-прежнему играла музыка.
     - Пошли. Катя разрешила мне надрать тебе уши.  И  так  будет  всегда,
когда ты вздумаешь дурью маяться. Понял?
     - Не понял! - еще больше озлобился  Роман.  -  Кто  ты  такой,  чтобы
следить за мной? Мент? Ну вот и занимайся своими  делами,  а  шпионить  за
людьми кончай! Никто тебя об этом не просил.
     - Я же сказал: по-родственному займусь твоим воспитанием. Чтобы ты не
испортил себе будущее. И не возражай, я старше тебя, знаю, что делаю.
     Они вышли к мотоциклу. Там, в свете фонарей, Иван заметил, что  Роман
изрядно пострадал в драке: под левым глазом красовался большой синяк, щека
поцарапана, на скуле ссадина.
     - Ого! - присвистнул стоящий на посту Маринин. - А я,  между  прочим,
знал, что этим дело кончится.
     - Все, Сергей, - сказал ему Иван, - топай до дому. Сегодня они навряд
ли снова соберутся здесь. Разогнал кодлу, теперь у них есть время  остыть,
подумать. Иди, привет жене передавай. Счастливо.
     - Я тоже пойду, - дернулся Роман, но Потапов крепче сжал его плечо. -
Ну, что еще? Чего ты ко мне привязался? Проходу не даешь, все выискиваешь,
к чему бы придраться!
     - Садись в коляску, - строго сказал Иван. - Так уж и  быть,  подброшу
тебя домой.
     - С чего ты взял, что я хочу домой?
     - С того! - Иван легонько шлепнул парня по затылку. - Пойдешь  искать
на свою задницу приключений - еще получишь. А на  сегодняшний  вечер  тебе
вполне достаточно. Садись, кому сказал!
     Роман покосился  на  участкового  и  нехотя  подчинился.  Прежде  чем
завести мотоцикл, Иван внимательно  огляделся  -  все  было  спокойно,  на
площадке звучала музыка,  кто-то  танцевал,  кто-то  дурачился,  ничто  не
предвещало возможных происшествий. Иван взялся за руль и направил мотоцикл
к дому Кати Клейн.
     - Ты мне жить не даешь! - истерически крикнул Роман. - Я все расскажу
отцу!
     - Не сомневаюсь, что Федор Петрович спасибо мне  скажет  за  то,  что
вытащил тебя сегодня из этой драки, - невозмутимо сказал Иван.
     - Не Федор Петрович, а Фридрих Петро... Питерович!
     - Заткнись, Роман, все уже устали от твоих выходок.
     - Не Роман, а Рейнгольд!
     Иван резко затормозил, внимательно посмотрел на парня.
     - Ну, что ты хочешь этим сказать?
     - Что ты мне надоел своими выходками, приставаниями  к  моей  сестре!
Из-за тебя я... торчу в этой дурацкой стране,  в  этом  дурацком  поселке!
Отец уже согласился уехать в Германию, собирался визу получить,  а  Катька
его отговорила! Потому что собирается замуж за тебя и  не  хочет  уезжать.
Если б не ты, я бы давно уже был в Германии!
     - И что бы ты там делал?
     - Нашел бы себе занятие!
     - Между прочим, там конопля возле заборов не растет. Ты  бы  оказался
безработным. Ты же ничего не умеешь делать и,  самое  главное,  не  хочешь
ничему учиться.
     - Я там на пособие по безработице  проживу  в  тыщу  раз  лучше,  чем
здесь! - крикнул Роман. Глаза его злобно блестели.
     - Может, и так, - вздохнул Иван. - А как быть с  тем,  что  ты  здесь
родился, вырос, что отец твой - уважаемый человек в карьероуправлении?
     - Плевал я на ваше карьероуправление!
     - Ну и дурак, - сказал Иван. Покачал головой и добавил: -  Твой  отец
никогда бы такого не сказал. А ты - просто глупый и  невоспитанный  пацан.
Даже говорить с тобой неинтересно.
     - Мне с тобой тоже.
     - Почему же, можем и поговорить, раз уж  так  получается,  что  скоро
станем родственниками. Но сперва хочу тебя предупредить: еще  раз  скажешь
"Катька"  или  что-то  подобное,  я  из  тебя  мозги  вышибу.  Учти.  Катя
прекрасная девушка, и она для тебя - как мать. А теперь расскажи,  чем  же
тебя прельщает Германия? Почему ты  так  стремишься  уехать?  Насколько  я
понимаю, Федор Петрович и не  задумывался  об  этом,  и  Катя  никогда  не
собиралась. А ты?
     - Не твое дело.
     - А все же поделись своими мыслями.
     - Там по крайней мере человек может вечером пойти  в  приличный  бар,
или казино, и вообще... нормально жить. И никто немца не  станет  называть
фашистом!
     - Почему же? Если заслуживает - назовут. Это у нас запрещено. И  если
кто-то сказал тебе "фашист" - давай  фамилию,  я  его  завтра  вызову,  и,
можешь не сомневаться, больше он такого не скажет.
     - Я сам с ним разберусь.
     - Давай вместе попробуем. Мне самому подобные оскорбления не по душе.
     - Чтобы я менту жаловался? Чего ты привязался ко мне? Не  лезь,  куда
тебя не просят! Ну, давай, вези меня домой, если уж  захотелось  таксистом
поработать! - Роман никак не мог успокоиться.
     Иван вздохнул. Плохой из него получался воспитатель. Не так он привык
разговаривать с нахалами. В принципе научить этого парня хотя  бы  вежливо
разговаривать особого труда не  составляло,  да  нельзя.  Все  же  будущий
родственник, любимый сынок будущего тестя. Черт бы его побрал!
     - Успокойся, - рявкнул Иван, включая скорость.  -  Между  прочим,  не
такой уж паршивый у нас поселок.  Недавно  человек  из  Краснодара  к  нам
приехал, начальником электроцеха  будет  работать  на  ЖБИ.  Нравится  ему
здесь. С высшим образованием человек, понимает что к чему.
     - Какой-нибудь двинутый чувак, - хмыкнул Роман.
     - Да нет, вполне нормальный, интеллигентный и не старый.
     - Ну, вот я его встречу как-нибудь  вечерком,  пощекочу  немного,  он
быстренько сдернет отсюда. Аж пятки засверкают.
     - Нет, - замотал головой Иван. -  С  тобой  действительно  невозможно
разговаривать! Все! Замолчи, иначе я тебя...
     - Попробуй! Ну, давай, давай! Отец тебе этого не простит. Я ему и про
сегодняшнее расскажу.
     Иван прибавил скорость, чувствуя, что еще пара минут разговора с этим
парнем, кончится плохо. Быстрая  езда  отвлекала  от  невеселых  мыслей  о
будущем родственника. Черт бы его побрал!
     Резко тормознув у зеленого забора, Иван приказал:
     - Домой. И не вздумай шляться по поселку. Поймаю - считай, пятнадцать
суток тебе обеспечено.
     - За что?!
     - За драку, за курение "плана", за оскорбление сотрудника  милиции  и
еще много за что. Ну, иди. И помни, что я сказал!



                                    3

     Егорову  не  спалось.  Он  лежал  на  скрипучей   железной   кровати,
уставившись неподвижным взглядом  в  низкий  белый  потолок  с  просевшими
балками, но виделось ему совсем другое. Картины недавнего прошлого  стояли
перед глазами. И требовали ответа: кто же ты, Владимир Егоров? Точнее, кем
ты стал?
     Этот вопрос не давал ему покоя с тех пор, когда Вартан гнал машину по
ночному шоссе к травмпункту поселка Джубга. Егоров сидел на заднем сиденье
между Зиной и Галей, зажимая правой ладонью наспех перебинтованную  рваную
рану на левом плече. Он уже очнулся от  шока  и  пытался  рассказать,  что
напал на него страшный, неведомый зверь с красными глазами. Зина  согласно
кивала и ласково говорила, что вот скоро они приедут в  травмпункт  и  там
ему  непременно  помогут.  Галя  же  прямо   сказала,   что   он   человек
впечатлительный, а  сегодня  полнолуние,  вот  и  получилось,  что  принял
слишком близко к сердцу рассказ Вартана о красных глазах какого-то идиота.
Оттого дикий кабан или одичавшая собака показались ему страшным чудовищем.
     Показались...
     А чьи  же  тяжелые,  громадные  лапы,  придавившие  его  к  земле?  А
отвратительная мерзкая морда, похожая на  львиную?  С  красным  блеском  в
огромных глазах,  который  вдруг  погас,  и  гримаса  недоумения  исказила
страшную  морду?  Будто  зверь  понял,  что  ошибся,  напал  на   другого,
случайного человека! Он, вероятно, ждал Вартана, ведь они в тот день  были
в одинаковых рубашках. Человек с красными глазами и этот  зверь...  что-то
их связывало... и хотя такого не может быть - это одно и то  же  существо!
Но почему, как?!
     Он не знал, не мог ответить. А Вартан, Галя и  Зина  не  слушали,  не
придавали значения его словам, считая  их  следствием  испуга  и  болевого
шока.
     Они не верили ему?!
     Необъяснимая  злоба  обуяла  Егорова.  На   какое-то   мгновение   он
почувствовал яростное желание убыть их. Убить, уничтожить...  разорвать  в
клочья!
     В нем проснулся зверь, не знающий законов,  не  признающий  суда,  но
готовый убить. Уничтожить.  Так  змея  жалит  наступившего  ей  на  хвост,
вкладывая  в  укус  всю  смертоносную  мощь  своих  зубов.  Так   медведь,
потревоженный в своей  берлоге,  с  ревом  бросается  на  обидчика,  чтобы
разорвать его. Так раненый носорог  в  слепой  ярости  топчет,  уничтожает
врага! Так, только так!


     Тогда он справился с собой, сдержался. В травмпункте ему сделали укол
против бешенства, крепко забинтовали раненое плечо и дали направление  еще
на сорок уколов. Но Егоров уже знал, что они ему не нужны.  Еще  он  знал,
что никому не следует рассказывать о том, что с ним случилось. Им, простым
людям, не дано понять его теперешнего...
     Кем же он стал?
     Внешне он не изменился, по-прежнему ходил  на  работу,  встречался  с
Галей, читал книги, бывал в гостях, и никто не  подозревал,  что  прежнего
Владимира Егорова уже не существует. В его теле жили два существа: человек
и Зверь, не знающий пощады к врагам своим. Человек контролировал поведение
Зверя, человек не давал ему вырваться наружу, овладевать  всем  существом.
Но - до определенного  предела.  Егоров  инстинктивно  чувствовал,  что  в
ярости Зверь  легко  возьмет  верх  над  человеком,  и  поэтому  стремился
избегать споров и конфликтов с кем бы то ни было. Но однажды  ему  это  не
удалось.
     И - не полнолуние было тому виной, хотя в полнолуние Зверь приобретал
невероятную власть над всем его существом, и Егоров, предчувствуя  это,  в
ночь полнолуния напивался до такой степени, что засыпал беспробудным сном.
Весь  следующий  день  он  корчился   в   страшных   судорогах   -   Зверь
неистовствовал в нем, но Человек брал верх и, стиснув зубы, снова пил,  не
закусывая, и снова засыпал.
     Но однажды Зверь вырвался тогда,  когда  Егоров  меньше  всего  этого
ожидал. До этого несколько дней он не виделся с Галей, на его  звонки  она
отвечала усталым, грустным голосом, отказывалась от свиданий, ссылаясь  на
занятость. Она  работала  на  ЗИПе,  вязала  жгуты  для  каких-то  военных
электронных приборов, эту неделю работала во вторую смену.  Егорову  очень
хотелось увидеть ее, и в полночь, к окончанию смены, он пришел к  подъезду
ее дома в надежде поговорить, выяснить, почему она не хочет встречаться  с
ним.
     Он ожидал, что она приедет на троллейбусе, но ошибся.  Неподалеку  от
дома остановилась машина, вишневая "восьмерка", из нее  вышла...  Галя!  В
легком, полупрозрачном платьице много выше колен, с распущенными  золотыми
волосами, она была как никогда желанной,  эта  прекрасная  женщина.  Чужая
женщина... следом из машины вылез высокий парень в кожаной куртке, и Галя,
прощаясь, обвила его шею гибкими белыми руками, прильнула к  его  губам  с
такой страстью, что Егоров, рванувшийся было к ней, так и не вышел  из-под
тени старого каштана.
     И Зверь восторжествовал!
     Но  воспрепятствовать  этому  Егоров  не  мог.  На  следующую   ночь,
выпрыгнув  в  раскрытое  окно  небольшой  хатенки  в  Нахаловке,  где   он
квартировал, Зверь огромными прыжками мчался по ночным улицам  Краснодара.
Человек, загнанный в глубины сознания, лишь помогал Зверю избегать  людных
мест. Легкое, мощное тело  сплошь  состояло  из  мускулов,  он  без  труда
перепрыгивал  двухметровые   заборы,   черной   молнией   проносился   над
освещенными  аллеями.  Распластавшись  под  большим  деревом,  ждал,  пока
случайный прохожий уйдет с его дороги.
     Случайные прохожие на интересовали его.
     Он мчался к подъезду дома, где жила Галя.
     И когда она, как и вчера, вышла из машины и прильнула  к  незнакомому
парню в черной куртке, он выпрыгнул из укрытия.
     Парню он вмиг перегрыз горло с такой яростью, что голова,  оторванная
от туловища, покатилась к бордюру, оставляя  кровавый  след  на  асфальте.
Галя не потеряла сознание. Выставив вперед белые в лунном сиянии руки, она
несколько  мгновений  широко  раскрытыми  глазами  смотрела   в   красные,
беспощадные глаза Зверя. Губы ее беззвучно шевелились. Он сбил ее  с  ног,
разорвал могучими клыками грудь и живот, страшным  ударом  когтистой  лапы
разбил трепещущее сердце.
     И помчался в обратный путь.
     Человек, охваченный ужасом содеянного, уже не помогал Зверю  выбирать
путь, но тот в этом и не нуждался.  Он  и  сам  прекрасно  знал  дорогу  и
предвидел все опасности, какие могли встретиться на пути.
     Егоров очнулся, когда ночная мгла стала таять, превращаясь  в  клочья
серого тумана.  Он  лежал  на  полу  совершенно  голый,  покрытый  пятнами
засохшей крови. И во рту был привкус крови. И пол под ним был в коричневых
пятнах.
     Поначалу Егоров решил, что все это было страшны