г Дориан. Для
нас для всех, полагаю, происходящее  имеет  особое  значение.  А  теперь  вы
говорите, что разыскиваете своих детей,  которых  утратили  в  то  же  самое
время, когда я пустился на поиски Рунного Посоха. Говорит ли вам  что-нибудь
такое название, как Танелорн?
   - Это город, - отозвался Хоукмун. - Название города.
   - О да. Так я и понял. Однако в нашем мире я не  нашел  ничего  похожего.
Должно быть, он находится в иной плоскости. Наверное, именно там мы и отыщем
Рунный Посох.
   - А может быть, мы найдем там и наших детей?
   - В Танелорне?
   - В Танелорне.

Глава 2

НА СЕРЕБРЯНОМ МОСТУ

   Орланд Фанк решил на какое-то время остаться в  замке  Брасс,  тогда  как
Хоукмун с Иссельдой заняли места в утепленной кабине  большого  орнитоптера.
Впереди, в небольшом открытом отсеке, находился  пилот,  занятый  последними
приготовлениями к отлету.
   В дверях замка Фанк с графом Брассом наблюдали за первыми  подрагиваниями
тяжелых широких крыльев, сопровождавшимися  урчанием  загадочного  механизма
внутри  летательного  аппарата.  Наконец,  орнитоптер  взмахнул  крыльями  с
серебряными перьями, покрытыми эмалью. Ветер взъерошил рыжую шевелюру графа,
а Фанку пришлось придержать свой  берет,  и  летательный  аппарат,  наконец,
взмыл в воздух.
   Граф Брасс помахал им рукой. Слегка наклонившись,  машина  поднялась  над
желтыми  и  красными  черепичными  крышами,  затем  сделала  вираж,  избегая
столкновения со стаей гигантских фламинго, внезапно взлетевших с мелководья,
и начала набирать высоту. С каждым новым взмахом крыльев скорость  и  высота
полета возрастали. Земля осталась далеко внизу, и вскоре Хоукмун с Иссельдой
устремились в бескрайнее ледяное небо.

***

   После беседы с Орландом Фанком Хоукмун пребывал в глубокой  задумчивости,
и Иссельда, понимая молчание мужа, не пыталась заговорить с ним. Но  вот  он
сам повернулся к жене и ласково улыбнулся ей.
   - Лондра по-прежнему город мудрецов, - промолвил Хоукмун.  -  У  королевы
при дворе множество ученых и философов. Возможно, они помогут нам.
   - Ты что-то знаешь об этом Тэнелорне, о котором говорил Фанк? -  спросила
она.
   - Ничего,  кроме  названия.  Но  мне  кажется,  об  этом  следует  узнать
побольше. Почему-то у меня такое впечатление, что я уже был там, по  крайней
мере однажды, а может быть, и несколько раз, хотя мы с  тобой  точно  знаем,
что на самом деле я никогда там не был.
   - Может быть, во сне, Дориан? Ты отправлялся  туда  в  своих  грезах?  Он
пожал плечами.
   - Порой мне кажется, словно в своих видениях я побывал повсюду... Во всех
временах и во множестве миров.  Теперь  я  убежден,  что  существуют  тысячи
других планет, похожих на нашу Землю, тысячи иных галактик и что все события
нашего мира отражаются в иных мирах. Одни и те же судьбы  разыгрываются  как
по нотам, лишь с незначительными вариациями. Однако я по-прежнему не  ведаю,
способны ли мы сами управлять своей судьбою, или нами управляют высшие силы.
Существуют ли боги на самом деле. Что ты скажешь на это, Иссельда?
   - Их создают сами люди. Ноблио как-то сказал, что дух человеческий  столь
силен, что способен придать реальность всему тому, в чем мы нуждаемся.
   - Но тогда, возможно, и все эти иные миры  реальны  лишь  потому,  что  в
какой-то момент они стали необходимы большому  количеству  людей.  Возможно,
именно так и были созданы параллельные вселенные.
   Она пожала плечами.
   - Об  этом  ни  ты,  ни  я  никогда  не  узнаем  наверняка  и  не  увидим
доказательств, сколько ни думай об этом.
   Не  сговариваясь,  они  оставили  эту   тему   и   принялись   любоваться
великолепным пейзажем, который проносился  внизу  за  иллюминаторами  кабины
орнитоптера. Машина уносила их все дальше к северному побережью. Вскоре  они
уже пролетали над сверкающими  башнями  Париса,  хрустального  города,  лишь
недавно восстановленного в своей  былой  красе  и  славе.  Солнце  играло  в
бесчисленных гранях стекла и кристаллов, преломлялось в них снопами радужных
искр, брызжущих во все стороны, отражалось радугой над призмами и  спиралями
домов, построенных забытым ныне способом древними строителями в незапамятные
времена. Самые  старые  дома  по-прежнему  поражали  воображение  не  только
материалом и размером, но и ювелирной точностью форм и пропорций, точно  все
они, прежде чем оказаться на своих местах, побывали в лавке ювелира, который
огранил их и придал форму октаэдров, декаэдров или даже додекаэдров.
   Наполовину ослепленные сказочно  неповторимым  зрелищем,  путешественники
отодвинулись от иллюминаторов. Глаз отдыхал на пастельных переливах голубого
неба. А снизу по-прежнему доносился хрустальный звон  стекла  и  кристаллов,
которыми жители Париса украшали свои улицы,  выложенные  кварцевой  плиткой.
Даже свирепые военачальники Империи  Мрака,  убийцы  с  руками,  обагренными
кровью, не устояли перед волшебной красотой хрустального города  и  пощадили
его, не тронув ни одного здания. Ходили слухи, будто дети, рожденные в  нем,
оставались слепыми до трех лет, пока  их  глаза  не  становились  способными
воспринимать эту сверкающую  красоту,  в  которой  обречены  были  ежедневно
находиться все горожане.
   Миновав Парис, они оказались в плену огромной серой тучи. Пилот,  который
согревался  во  время  полета  не  столько  за   счет   теплого   радиатора,
расположенного  в  носу  машины,  сколько   за   счет   толстого   стеганого
комбинезона, попытался подняться вверх, надеясь отыскать просвет в  облаках.
Но поскольку никакого просвета не было, он предпочел не рисковать понапрасну
и, снизившись до трехсот футов, повел аппарат над  унылой  зимней  равниной,
окружавшей Карли. Мелкий моросящий дождь вскоре перешел в настоящий  ливень.
Быстро смеркалось, но они уже почти достигли цели. Вскоре  впереди  зажглись
огоньки, и вдали  показался  город.  Описав  широкий  круг  над  живописными
крышами,  крытыми  либо  светло-серой,  либо  темно-красной  черепицей,  они
снизились и приземлились в широкой низине, заросшей зеленой  травой,  вокруг
которой раскинулся город. Для  орнитоптера,  который  никогда  не  отличался
особым комфортом, посадка получилась довольно мягкой, тем не менее Хоукмун с
Иссельдой были вынуждены изо всех сил цепляться  за  привязные  ремни,  пока
пилот с последним судорожным взмахом крыльев  аппарата  не  повернул  к  ним
залитое дождем лицо и не дал знак, что  они  могут  покинуть  кабину.  Дождь
разошелся и вовсю молотил по крыше, так что путешественники вынуждены были с
головой накрыться накидками, захваченными в дорогу.
   Согнувшись в три погибели,  люди  бежали  против  ветра,  таща  за  собой
экипаж. Хоукмун дождался, пока экипаж подгонят поближе к орнитоптеру, и лишь
после этого открыл дверь и выпрыгнул наружу. Подхватив Иссельду, он помог ей
как можно скорее забраться в экипаж. Едва лишь они заняли места,  как  мотор
машины громко зачихал, она резко развернулась и помчалась в город, откуда ее
только что доставили.
   - Сегодняшнюю ночь мы проведем в Карли, -  объявил  Хоукмун.  -  Ас  утра
пораньше отправимся на Серебряный мост.
   По поручению графа Брасса в Карли для  них  сняли  комнаты  на  одном  из
немногих постоялых дворов, переживших нашествие  войск  Империи  Мрака.  Это
оказалась  небольшая,  но  уютная  гостиница  поблизости  от  летного  поля.
Иссельда вспомнила, что останавливалась здесь давным-давно, когда еще совсем
ребенком  путешествовала  вместе  с  отцом.   Она   оживилась,   но   вскоре
воспоминания детства привели ее к  мыслям  о  Ярмиле.  Иссельда  помрачнела.
Хоукмун заметил, как изменилось настроение жены, и  ободряюще  обнял  ее  за
плечи, когда после сытного ужина они поднимались по лестнице в отведенные им
комнаты. Несмотря на то что супруги утомились после долгого дня путешествия,
они еще долго беседовали, пока не исчерпали все темы разговоров, после  чего
сразу заснули.
   Но привычные видения тут же наводнили сон Хоукмуна.  Лица  и  изображения
боролись друг с другом за его внимание. Умоляющие глаза и руки,  заломленные
в безмолвном призыве. Казалось, весь мир, вся Вселенная кричала ему в  лицо,
стараясь быть замеченной или пытаясь добиться помощи.

   И вот он уже стал Корумом, вадхагом, чуждым этому  миру,  который  скакал
навстречу смрадным Фои Мьори, ледяному народу, вышедшему из преисподней...
   А теперь он стал Элриком, последним принцем Мелнибонэ. В правой  руке  он
держал клинок, в то время как  левая  покоилась  на  передней  луке  искусно
сделанного  седла  из  шкуры  гигантской  ящерицы,  слюна  которой  способна
воспламенять все, на что она попадает.
   А потом он стал Эрекозе, бедным Эрекозе, который  вел  армию  элдренов  к
победе над людьми, своими собратьями... И Урликом Скарсолом, владыкой Южного
льда, участь которого - вечно носить Черный Меч - вызвала сострадание...
   ТАНЕЛОРН...
   О, где же он, где этот Танелорн?
   Разве он никогда  не  был  там,  разве  не  ведомо  ему  чувство  мира  и
абсолютного душевного покоя, полноты жизни, и того счастья, которое способен
испытывать лишь тот, кто глубоко страдал.
   ТАНЕЛОРН...
   -  Слишком,  долго  я  влачил  свое  бремя...  Слишком  долго  платил  за
преступление, совершенное  Эрекозе...  (голос,  что  произносил  эти  слова,
принадлежал  ему,  но  губы,   с   которых   они   слетали,   были   чужими,
нечеловеческими...) Я тоже заслужил право на отдых... Заслужил это право...
   И вот перед ним  возникло  лицо,  зловещее,  но  лишенное  уверенности  в
себе... Мрачное лицо, отмеченное печатью отчаяния. Это было его  собственное
лицо. Тоже его лицо.
   О КАК ВЕЛИКИ МОИ СТРАДАНИЯ!
   И вот движутся вперед войска, такие же знакомые, как  и  те  клинки,  что
мерно поднимаются и опускаются вновь, как эти бесконечные лица, что вопят  и
рассыпаются в прах, как кровь, что разливается из перерезанных жал...  Поток
крови, к которому он так привык...
   ТАНЕЛОРН... Разве не заслужил я покоя в Танелорне?
   Пока нет, Воитель, пока нет...
   Но разве справедливо, что мне одному приходится так страдать!
   Не ты один страдаешь, все человечество страдает вместе с тобой.
   Это   несправедливой   Тогда    сделай    так,    чтобы    справедливость
восторжествовала!
   Я не в силах, я всего лишь человек.
   Ты защитник, ты Вечный Воитель.
   Я человек.
   Ты человек, ты Вечный Воитель.
   Я всего лишь человек.
   Ты всего лишь Воитель.
   Я Элрик! Я Урлик! Я Эрекозе! Я Корум!
   Имя мне легион, меня слишком много!
   Ты один.

   И вот во сне, если это был на самом деле сон, к  Хоукмуну  пришла  полная
ясность, хоть и на неуловимо краткое мгновение. Он был один. Один."
   Но это ощущение мелькнуло и исчезло, и вновь  он  был  легионом.  Хоукмун
метался на постели, то испуская ужасные крики, то  умоляя  кого-то  оставить
его в покое.
   Иссельда прильнула к нему всем телом,  пытаясь,  насколько  ей  позволяли
силы, сдержать конвульсии, сотрясавшие тело  Хоукмуна.  Призрачный  утренний
свет, падающий из окна, выхватил в темноте ее заплаканное лицо.
   - Дориан... Дориан... Проснись, Дориан.
   - Иссельда, - он тяжко вздохнул. - Ах Иссельда.
   Хоукмун был счастлив, что она рядом с ним в этот миг, ибо  во  всем  мире
лишь в ней обретал он свое утешение. В этом мире и во всех прочих  мирах,  в
которых видел себя во сне. Он крепко стиснул ее в сильных объятиях воина,  и
их  слезы  смешались.  Затем  они  встали,  неслышно  оделись  и,  даже   не
позавтракав, спустились во двор. Здесь они оседлали крепких лошадей, которые
были заранее куплены для них,  и  покинули  постоялый  двор.  Из  Карли  они
выехали дорогой, что шла вдоль побережья. Ветер  дул  с  моря  и  нагонял  к
берегу тучи, которые над сушей разрешались нудным дождем, беспрерывно шедшим
с самого их прибытия  в  город.  Так,  под  дождем,  они  и  проделали  весь
оставшийся путь, пока не добрались до великого творения человеческого  гения
и искусства, протянувшегося на целых тридцать  миль  и  соединившего  берега
континента и острова Гранбретании.
   Ныне Серебряный мост уже был совсем  иным,  не  таким,  каким  видел  его
Хоукмун много лет назад.
   Высокие пилоны сейчас были скрыты от взора туманом и пеленой дождя, а  их
вершины тонули  в  низком  облачном  небе.  Прежде  их  украшали  барельефы,
прославлявшие воинскую доблесть армий  Империи  Мрака,  но  теперь  все  это
исчезло. Каждый из городов континента,  который  был  некогда  разрушен  или
разграблен гранбретанскими полководцами, внес свою  лепту  в  новую  отделку
моста. В основном это были сюжеты, воспевавшие гармонию природы.
   В  ширину  мост  достигал  четверти  мили.  Военным  машинам,   повозкам,
просевшим под тяжестью добычи, вывезенной из Европы после сотни кампаний,  и
марширующим колоннам солдат с масками  звериных  Орденов  на  лицах  хватало
обычно двух центральных полос. Теперь  же  все  полотно  моста  было  занято
нескончаемыми торговыми караванами, идущими в обоих направлениях. Здесь были
путешественники  и  купцы  из  Нормандии,  Италии,  Славии,  из  Скандии,  с
Булгарских гор, из могущественных княжеств Германии, Пешта и Ульма, из Вейны
и Кракува, и даже из далекой загадочной Московии. С континента  и  навстречу
им с острова шли непрерывные вереницы верблюдов, ослов и  мулов,  повозок  и
телег,  запряженных  лошадьми,  быками  и  даже  слонами.  Порою  среди  них
встречались  экипажи,  приводимые  в  действие  с  помощью  механизмов,  как
правило, несовершенных или  в  той  или  иной  мере  не  исправных,  принцип
действия которых был известен лишь горстке людей с тонким  и  проницательным
умом  (впрочем,  у  большинства  из  них  понимание  это  оставалось   чисто
абстрактным). Плохо ли, хорошо ли, но механизмы  эти  служили  людям  уже  в
течение доброй тысячи лет, если не больше. Люди путешествовали  как  верхом,
так и пешими, преодолевая  сотни  миль,  чтобы  полюбоваться  величественной
красотою  Серебряного  моста,  считавшегося  подлинным  чудом  света.  Толпа
поражала экзотичностью своих нарядов, от рваных, залатанных  и  пыльных,  до
варварски пышных  и  великолепных.  Кожа,  меха,  разнообразные  ткани  всех
расцветок, шкуры диковинных зверей, сверкающие всеми цветами  радуги,  перья
редких  птиц  украшали  тела  и  головы  странников,  придавая  толпе  яркий
праздничный вид карнавального шествия. Но все это  красиво  смотрелось  лишь
при ярком солнечном свете. Сейчас же все  равно  страдали  от  пронизывающих
порывов ледяного ветра и дождя, который, промочив насквозь  одежду,  погасил
все яркие краски. Хоукмун и Иссельда предусмотрительно облачились  в  одежду
из плотной ткани, лишенную  всяческих  украшений.  Вскоре  они  смешались  с
людским потоком, неторопливо продвигающимся на запад, к земле,  еще  недавно
запретной и наводящей ужас на все остальные народы Европы. Теперь же  остров
преобразился, сделавшись за время правления королевы Фланы всемирным центром
торговли и искусства, средоточием знаний и  справедливых  законов.  Конечно,
Хоукмун и Иссельда могли бы добраться до столицы гораздо быстрее, хотя бы на
орнитоптере или на ездовом фламинго, но герцог желал попасть в Лондру именно
тем путем, которым покинул ее когда-то, и именно это сыграло решающую роль в
выборе маршрута путешествия. Как и прежде, у него  захватило  дух  при  виде
этих тонких струн-канатов, дрожащих под чудовищным весом полотна  моста.  Не
меньшее восхищение вызывала работа многих художников и чеканщиков, покрывших
тонким листовым серебром поверхность стальных пилонов, служивших  не  только
для  поддержания  миллионотонной  конструкции,  но  и   для   противостояния
непрерывным ударам волн и постоянному давлению течения в  глубинах  пролива,
отделяющего остров от материка. Это  был  монумент  во  славу  человеческого
гения, полезный и прекрасный, сооруженный лишь при помощи рук и разума,  без
какого-либо вмешательства сверхъестественных сил.  Хоукмун  всегда  презирал
трусливую и малодушную философию, утверждавшую,  что  человек  не  дорос  до
того, чтобы создать подобное чудо из чудес, что он никогда  не  совершил  бы
ничего выдающегося,  если  бы  им  не  руководила  какая-то  могущественная,
сверхъестественная или божественная воля либо некий  более  развитой  разум,
вторгшийся  из  иных  пределов  в  Солнечную  систему.  Хоукмуна,  напротив,
поражали возможности человеческого разума.
   Но вот густые облака понемногу начали рассеиваться. Несмелые лучи  солнца
проглянули сквозь редкие просветы в тучах и осветили серебряные нити  моста,
вспыхнувшие ажурным сияющим кружевом. Хоукмун глубоко вздохнул,  втягивая  в
себя свежий морской воздух, пахнущий  водорослями  и  йодом.  Он  улыбнулся,
любуясь  чайками,  что  кружили  высоко  в  небе  над   вершинами   пилонов,
полюбовался  белоснежными  парусами  судна,  которое  как  раз  в  этот  миг
проплывало под одним из пролетов моста. Настроение его резко  повысилось,  и
он стал с живостью разглядывать и обсуждать с Иссельдой сюжеты барельефов  и
чеканки, что встречались им на мосту. Путешественники  принялись  болтать  о
разных пустяках, о тех  удовольствиях,  что  обещала  им  Лондра,  если  она
окажется хоть наполовину столь же прекрасна, как и этот мост.
   Внезапно Хоукмуну  показалось,  что  безмолвие  словно  сплошной  пеленой
окутало Серебряный мост, приглушив скрип многочисленных колес и звон подков,
шорох и плеск волн, бьющихся  о  пилоны.  Он  обернулся  к  Иссельде,  чтобы
сказать ей об этом, и вдруг  обнаружил,  что  она  исчезла,  В  волнении  он
принялся шарить взглядом по сторонам, и с ужасом  осознал,  что  остался  на
мосту совсем один.
   Откуда-то из бесконечной дали донесся крик... Словно это Иссельда взывала
к нему... Но и этот крик поглотило безмолвие.
   Хоукмун хотел было развернуть лошадь в  надежде  отыскать  супругу.  Если
поторопиться, то он еще может успеть...
   Но лошадь не повиновалась ему. Она пятилась, ржала, била  копытами  и  не
трогалась с места. И тогда Хоукмун, осознав, что его вновь предали, закричал
протяжно и истошно:
   - НЕТ!

Глава 3

В ТУМАНЕ

   - Нет!
   Это был уже другой голос, звучный и  исполненный  страдания,  куда  более
громкий, чем голос Хоукмуна, он был подобен раскатам грома.
   Мост завибрировал, лошадь взвилась на дыбы и сбросила Хоукмуна наземь. Он
попытался подняться, но тщетно. И тогда  он  пополз  к  тому  месту,  где  в
последний раз видел Иссельду.
   - Иссельда! - выкрикнул он.
   - Иссельда!
   Злобный хохот раздался у него за спиной.
   Распластавшись на стальном настиле, он  повернул  голову  и  увидел,  как
лошадь его, не удержавшись, заскользила  к  краю  моста  и,  отчаянно  забив
копытами, удержалась у невысокого парапета.
   Он попытался нащупать рукоять меча, но клинок запутался в складках плаща.
   И вновь послышался хохот, но теперь он звучал уже чуть менее уверенно,  а
затем голос вновь проревел:
   - Нет!
   Волна невыразимого ужаса накатила на Хоукмуна.  Ничего  подобного  он  не
знал за всю свою жизнь. Ему захотелось куда-нибудь уползти, забиться в щель,
убраться как можно дальше от источника этого звука. Но титаническим  усилием
он собрал всю свою волю и заставил себя вновь повернуть голову  и  взглянуть
на Лицо. Лицо занимало полнеба. Огромные  глаза  смотрели  не  отрываясь  на
Хоукмуна сквозь прорехи в тумане, окутавшем содрогающийся мост. Мрачное Лицо
из его грез, с глазами, угрожающий блеск которых не  мог  скрыть  затаенного
страха.  Гигантские  губы  вздрогнули  и   раскрылись.   С   них   сорвалось
единственное слово, то ли вызов, то ли приказ, то ли мольба;
   - Нет!
   Наконец, Хоукмуну удалось встать на ноги и, расставив  их  пошире,  чтобы
сохранить равновесие, он выпрямился и пристально взглянул в глаза  существу.
Как ни удивительно, выдержать его пристальный сверхъестественный  немигающий
взгляд оказалось довольно легко.
   - Кто ты такой? - спросил он.
   Туман словно поглощал его слова. Кто ты?