и он ожил. Слеза что ль капнула...
     Я был уверен, что это не мистификация, а самое настоящее чудо. По
крайней мере, я очень, очень хотел на это надеяться.
     На этом бы и закончился этот удивительный, насыщенный событиями и
треволнениями и все-таки чудесный день, если бы под занавес его не
омрачил этот стервец Васька. Он внезапно появился за моей спиной и
басом прогудел:
     -- Может, вернуть американца? Ведь букет-то целехонек. Только
теперь не за миллион, а за десять -- ведь за чудеса платить надо...
     -- Пошел вон! -- рявкнул я, зверея.



     Глава восьмая

     На следующий день я наметил встречу с Козлятиным-Боцманом. Была
пятница, накрапывал мелкий колючий дождь, и ехать после работы в другой
конец Москвы очень не хотелось -- но дело требовало моей жертвы. И я
поехал.
     Винный магазин на улице Коненкова я нашел быстро. Несмотря на
дождь, вход в него атаковала голодная разношерстная толпа,
преимущественно мужского пола, а вдоль очереди, которая то и дело
теряла свои контуры и сбивалась в кучу, патрулировали два милиционера.
Еще два стояли у входа в магазин в полной боевой готовности. Невдалеке
дежурила милицейская машина, в которой сидел милиционер с рацией,
готовый в любой момент вызвать усиленное техникой подкрепление.
     Я не долго думал, прежде чем отдал предпочтение винному магазину,
нежели законному обиталищу Козлятина, обозначенному в его паспорте в
графе "прописка". Зная повадки своих, кузьминских, алкашей, я мог почти
безошибочно указать, в каких точках микрорайона обитает их основная
масса в то или иное время суток. Этими точками могли быть либо винные
магазины, либо пивнушки. В этой же местности концентратором мужского
населения служил вышеозначенный винный магазин, который мне посоветовал
посетить сержант Стоеросов. Затаившись несколько поодаль, я стал
скрупулезно и с пристрастием просеивать сквозь зрительное сито
страждущую толпу, выискивая в ней нужного мне человека. Как и следовало
ожидать, в хвосте очереди его не оказалось. Не оказалось его и в первых
рядах, где было заметно наибольшее оживление и где страсти накалились
до предела. Ага, значит он внутри! -- догадался я и стал ждать, когда
находящиеся в недрах магазина счастливчики прорвутся сквозь кордон
таких же, как они, но еще не отоваренных спиртным, и вырвутся на
оперативный простор предмагазинного пространства.
     Бежали минуты. Я уже порядком продрог и в душе клял всю эту затею,
когда внезапно встретился взглядом с патрульным милиционером, сидевшим
в машине у рации. Ба, да это же мой старый знакомый, сержант Стоеросов!
Он улыбнулся одними углами рта, чуть заметно подмигнул и кивнул в
сторону магазина, давая понять, что клиент на месте. Ответным кивком я
поблагодарил его, собрал всю свою волю в кулак и приготовился ждать
дальше. Наконец ожидания мои увенчались успехом: на пороге магазина,
расталкивая страждущих и жаждущих, вырос человек в тельняшке и джинсах
с четырьмя или пятью бутылками водки в обеих руках. Да, это был
Козлятин, именно его образ остался в памяти тех нескольких бабулек,
которых я "просветил" вчера. Случайный взгляд, брошенный много на
Стоеросова, подтвердил мои догадки: он снова кивнул в сторону магазина.
     А Козлятин тем временем, злой, довольный и красный, спускался со
ступенек и, высоко подняв руки с огненной жидкостью над головой,
победно взирал на толпу. Толпа шумно глотала слюну и урчала пустыми
желудками. К счастливчику тут же ринулись его дружки и знакомые -- те,
с кем ему надлежало раздавить эти несколько поллитровок. (Надо
заметить, что в такую погоду я и сам бы не прочь... впрочем, это к делу
не относится.)
     -- Ну ты, Боцман, молоток! -- гоготнул один из дружков. -- Ведь
больше двух на рыло не дают.
     -- Это тебе, Француз, не дают, а мне меньше пяти не положено. Как
бывшему моряку. Усек?
     Кто-то визгливо заржал.
     -- Слышь, Боцман, вскрой одну здесь, пустим ее по кругу, а
остальное -- где всегда, а? -- заканючил какой-то щуплый потертый
мужичок, вертясь у ног Козлятина. -- А то не дойти мне...
     -- Вот-вот, на глазах у ментов, чтоб всех повязали, -- зло
отозвался Козлятин. -- Потерпишь, не сдохнешь.
     Оставив этих молодцов самим решать их собственные проблемы, я
принялся за решение своих. Предполагаемый убийца стоял в десяти метрах
от меня, и ничто не мешало мне прозондировать его мозг и докопаться до
истины. Что я и не замедлил сделать.
     Чего там только не было наворочено! Я чувствовал себя так, словно
меня окунули в бочку с помоями, и на дне этой бочки я должен был найти
маленькую невидимую иголку. Я ныряю в помои с головой, шарю вслепую
рукой по дну, меня тошнит от этой мерзости, но я все ищу, ищу, ищу
чего-то, потом выныриваю, хватаю ртом воздух -- и снова на дно. Можете
мне поверить -- сравнение наиточнейшее, по крайней мере, вряд ли я
испытал ощущения более острые и гадкие, если бы меня действительно
окатили помоями -- причем, несколько раз. Но игра стоила свеч, и я
добился своего. Я откопал в памяти Козлятина-Боцмана, которая то тут,
то там зияла глубокими и обширными провалами, нужную мне информацию --
ту самую, которая пролила свет на участие этого типа в убийстве
Паукова. И хотя мне пришлось порядком попотеть, собирая воедино
разрозненные куски памяти Боцмана, я в конце концов получил
довольно-таки цельную картину происшедших две недели назад событий. Моя
версия подтвердилась: именно Козлятин стал причиной смерти Паукова.
События в тот роковой день развивались следующим образом.
     Около двух часов дня Боцман, слегка опохмелившийся после
вчерашнего, стукнул пару раз в дверь квартиры Паукова. Тот долго не
открывал, а когда все же открыл, то Боцман увидел, что Пауков находится
под приличной мухой.
     -- Наклюкался уже, Паук? -- со злостью произнес Боцман, входя в
квартиру. -- Налей полстакашка.
     -- Н-нету, -- заикаясь, ответил Пауков и смачно рыгнул.
     -- Врешь, гад! -- не поверил Боцман и прошел прямо в комнату. В
комнате воняло так, что даже видавший виды Боцман поморщился. На столе
стояли две пустые бутылки из-под водки и два грязных стакана.
     -- С кем жрал-то?
     -- С Носом, -- ответил Пауков, еле ворочая языком.
     -- А, с этим шизанутым. На какие шиши-то?
     -- Да наскребли малость... Посуду пустую снесли.
     -- Посуду, говоришь? -- сощурился Боцман, меряя Паукова взглядом.
-- Ну-ну...
     -- А ты чего заявился?
     -- Должок гони. Помнишь, как проспорил мне?
     -- Че-во-о? Какой еще должок?
     Боцман нахмурился.
     -- Ты, Паук, шлангом не прикидывайся, а то я ведь не посмотрю, что
ты инвалид, -- враз напомню. -- Боцман поднял свой увесистый кулак и
сунул его под нос Паукову. -- Ну, вспомнил?
     Пауков тупо кивнул, и от этого кивка его шатнуло так, что он не
удержался и упал на стол. Со стола свалилась пустая бутылка и
разбилась.
     -- Болван, -- сплюнул прямо на пол Боцман.
     Пауков поднялся и исподлобья уставился на гостя. Мотало его все
сильнее и сильнее.
     -- Чего надо-то? -- проговорил он сквозь внезапно одолевшую его
икоту.
     -- Бабки гони. Имеешь возможность отделаться трояком. Ну!
     -- Гол как сокол, -- выдавил из себя Пауков между двумя приступами
икоты. -- На, обыщи. -- Он вывернул карманы.
     -- Ладно, -- тихо, но с нескрываемой угрозой произнес Боцман. --
Поговорим иначе. -- Он вынул из сумки некую металлоконструкцию и бросил
ее на стол. -- Пятерка. Почти даром отдаю. Покупай, Паук, не пожалеешь!
     На столе лежал теплообменник. Это был металлический цилиндр
сантиметров пятнадцати в диаметре, пронзенный сквозь оба торца обычной
водопроводной трубой; сбоку цилиндр щетинился еще какими-то отростками.
     -- Ну что, берешь, Паук?
     -- На кой черт мне эта бандура?
     -- Сливе толкнешь. Я у него был только что, но дома не застал.
Бери, Паук, не прогадаешь! Тебе за пятерку отдам, а ты Сливе за чирик
толкнешь. Ну!
     -- А Сливе-то оно на кой ляд, чтобы он чирик просто так
отстегивал?
     -- Дурак ты, Паук, и не лечишься. Это ж первейшая вещь в аппарате!
Ты ж знаешь Сливу: сам не пьет, зато первач гонит -- что твой спирт.
     -- Во-первых, бабок у меня и вправду нет, а во-вторых, сам толкай
эту бандуру своему Сливе. Он, того и гляди, засыпется со своим
аппаратом, а я вместе с ним садиться не желаю. Не желаю -- и все тут!
Слышь, Боцман, шел бы ты, а? Надоел -- хуже некуда.
     Боцман в бешенстве сжал трубу теплообменника -- так, что его
пальцы аж побелели.
     -- Значит, нету бабок, Паук? -- прошипел он, сузив глаза до чуть
заметных щелочек. -- Или поищешь?
     -- Утомил, Боцман. -- Паукова совсем развезло, он засыпал
буквально на ходу. -- Покемарить охота. К Носу сходи, может, у него что
обломится.
     -- К Носу я обязательно схожу -- потом. А пока что потрясу тебя.
Давай, выкладывай все что есть.
     -- Иди-ка ты... -- не выдержал Пауков.
     -- Что-о? -- Физиономия Боцмана покрылась багровыми пятнами, а
рука, сжимающая теплообменник, угрожающе поднялась. -- Что ты, сволочь,
сказал?
     -- Это кто сволочь? -- вскинулся Пауков и навалился на Боцмана. --
Это я сволочь? Да сам ты...
     -- Кто же? -- в бешенстве прохрипел Боцман, хватая свободной рукой
дружка за грудки.
     -- Гнида ты -- вот кто!
     -- М-М-м...
     Рука с теплообменником молниеносно взвилась вверх, и в ту же
секунду на голову Паукова обрушился сильнейший удар. Раздался хруст
ломаемых костей, и Пауков, теряя сознание и хрипя, рухнул на пол. Рядом
валялись осколки разбитой бутылки из-под водки...
     ...Кто-то тряс меня за плечо. Я вздрогнул и очнулся. Передо мной
стоял сержант Стоеросов.
     -- Я наблюдал за вами и решил, что пора вмешаться. Нашли
что-нибудь?
     Я кивнул.
     -- Это дело рук Боцмана. Только ударил он Паукова не бутылкой, на
которой отпечатались пальчики Мокроносова, а стальным теплообменником.
Я думаю, повторная экспертиза сможет это доказать.
     -- Вот оно что, -- протянул Стоеросов, с интересом разглядывая
меня.
     -- Теплообменник следует искать у некоего Сливы, специалиста по
самогоноварению и поставщика этого зелья местной клиентуре. Вот только
адреса его...
     -- Адрес Сливы мне известен, -- перебил меня Стоеросов, -- как,
впрочем, и сам Слива... Спасибо вам, товарищ Нерусский, вы нам очень
помогли.
     -- Пустяки, -- ответил я, смутившись. -- А вот вам, сержант,
действительно, огромное спасибо.
     -- Да ладно, -- отмахнулся Стоеросов. -- Вы теперь куда? К
Пронину?
     -- К нему. -- Я удивился его прозорливости.
     Сержант поморщился.
     -- Может быть, мне и не следовало бы вам этого говорить, но все же
считаю своим долгом предупредить: не связывайтесь вы с этим майором. Я
слышал о нем не очень хорошие вещи.
     Я улыбнулся.
     -- Давайте говорить начистоту. Майор Пронин -- подлец, но именно
потому, что он подлец, я и должен повидать его во что бы то ни стало. Я
обещал ему найти истинного убийцу Паукова -- и я его нашел. Боюсь, сам
бы он его искать не стал... Кстати, где он?
     Боцман о дружками исчез, растворившись в близлежащих домах.
     К следователю Пронину я попал сегодня же, решив не откладывать
столь серьезного разговора на потом. К моему рассказу он отнесся с
величайшим интересом, а ко мне лично -- с благожелательностью и, я бы
сказал, с дружеским участием.
     -- Вы просто молодчина, дорогой коллега, -- вещал он, расплываясь
в сладчайшей улыбке. -- Подумать только -- провернуть такое дело! Нет,
о вас стоит упомянуть в рапорте, вы того заслуживаете... Кстати, вчера,
прежде чем покинуть эти стены, вы, уважаемый Николай Николаевич,
обещали достать доказательства невиновности Мокроносова. Ваш рассказ
любопытен, и я склонен поверить ему, но одной моей веры на суде будет
недостаточно. Нужны доказательства. Они у вас есть? Я так думаю, что в
качестве вещественного доказательства вины Козлятина могло бы служить
орудие совершенного им преступления, то есть пресловутый теплообменник
-- но где его найти? Вам известно только прозвище самогонщика, которому
Козлятин сбыл свой агрегат, -- Слива, -- и все: ни адреса, ни
настоящего имени. Этого, согласитесь, мало, чтобы разыскать человека, и
тем более деталь якобы созданного им самогонного аппарата.
     -- Сведения об этом человеке имеются в местном отделении милиции,
-- сказал я. -- Им известно и его полное имя, и его место жительства.
-- Я заметил, как он нахмурился. -- Кроме того, и Козлятин, и
Мокроносов наверняка знают этого алхимика... Послушайте, майор,
перестаньте, в конце концов, играть со мной в кошки-мышки! -- не
выдержал я. -- Создается такое впечатление, что вы любыми путями
пытаетесь увильнуть от расследования, ищете хоть какую-нибудь зацепку,
чтобы не дать делу дальнейшего хода. Что, опять, скажете, сроки
поджимают? Некогда, да и неохота, возиться в этом дерьме? А невинного
человека сажать -- на это у вас и время, и охота есть? Ведь в ваши руки
судьбы людей вверяют, а вы... Эх, вы!..
     Мои слова все-таки возымели действие. Я видел, как он смутился. А
это уже, согласитесь, кое-что. Несколько минут он молча ходил по
кабинету, насупив брови и боясь встретиться со мной взглядом. Наконец
он остановился как раз напротив меня.
     -- Хорошо, Николай Николаевич, -- сказал следователь Пронин, и я
впервые услышал в его голосе человеческие нотки, -- я доведу это дело
до конца. Обещаю вам. Позвоните в понедельник, я сообщу вам результаты
расследования. В неофициальном порядке, конечно, сами понимаете...
     Мне ничего не оставалось, как поверить румяному майору. Кто знает,
может, хорошее в нем возобладает и перетянет, наконец, плохое.
     Увы, моим надеждам не суждено было сбыться. В понедельник,
опять-таки после работы, я решил лично повидать майора Пронина,
предпочитая беседу с глазу на глаз телефонным разговорам. Но дежуривший
у входа милиционер не пустил меня наверх, заявив, что следователь
Пронин отсутствует и будет отсутствовать до конца недели. Что мне еще
оставалось делать, кроме как положиться на свой безотказный "детектор
лжи"? Я прозондировал мозг дежурного и выявил лживость его сообщения:
майор Пронин в это самое время сидел у себя в кабинете и меня -- лично
меня! -- велел к себе не пускать ни под каким видом. Что ж, придется
идти на хитрости. Я пересек узкую улочку, остановился в тени какого-то
подъезда и приготовился к длительному ожиданию. Должен же он
когда-нибудь выйти оттуда! Ждать мне пришлось около часа. Наверное, он
заметил меня еще раньше, из какого-нибудь окна, или дежурный сообщил
ему, что "тот самый тип" караулит напротив, -- словом, не успел майор
выйти, как сразу же юркнул в стоявшую у подъезда "волгу" и тут же
умчался, дав полный газ. А я, несолоно хлебавши, вышел на середину
безлюдной улочки и вдруг почувствовал приступ неудержимого веселья.
Ведь кому сказать, что следователь по особо опасным делам избегает
меня, словно муха хищника-паука, -- поднимут же на смех!
     Майора я поймал только через два дня. То ли он ослабил
бдительность, то ли понадеялся на судьбу, но только в среду я
столкнулся с ним нос к носу при входе в его контору. Он понял, что
влип, и не стал разыгрывать комедию.
     -- Идемте, -- бросил он на ходу и быстрым шагом направился к себе.
Пока мы шли, я проник в его сознание и как следует поворошил там. К
концу нашего недолгого пути я уже знал все.
     Войдя в кабинет, он резко повернулся и, с неприязнью глядя мне в
глаза, выпалил:
     -- Послушайте, гражданин Нерусский, в вашей самодеятельности нет
теперь никакого смысла. Дело закрыто и передано в суд, Козлятин к
убийству Паукова оказался непричастен, в то время как вина Мокроносова
полностью доказана. Более того, Мокроносов сознался.
     -- Сознался?!
     -- По крайней мере, он не отрицает такой возможности. Мокроносов
подтвердил, что в том состоянии, в котором он тогда находился, им
вполне мог быть нанесен удар бутылкой.
     -- Так мог или был нанесен? -- ухватился я за соломинку.
     -- Мог или был нанесен -- какая разница? Главное -- есть
вещественное доказательство: отпечатки пальцев убийцы на бутылке из-под
водки, которой был убит Пауков.
     Да, ловко плел паутину этот проходимец. Но сегодня я намеревался
дать ему бой по всему фронту, перейти в решительное наступление,
прижать его в угол и разбить наголову. У меня перед ним было два
огромных преимущества: первое -- я знал о нем гораздо больше, чем он
думал, и второе -- в глубине души он все-таки считал меня шарлатаном, а
я таковым не являлся.
     Одно из главных условий победы -- брать быка за рога, пока он еще
тепленький. Что я и не замедлил сделать. Изобразив на лице сатанинскую
(как мне казалось) ухмылку, я нагло расселся в его кресле и не спеша,
так, как будто бы между прочим, спросил:
     -- А что, Сергей Тимофеевич, родной дядя Козлятина действительно
занимает очень ответственный пост в одном крупном союзном министерстве,
или я его с кем-то спутал? Не слышу?
     Кровь отхлынула от его лица, а глаза его потемнели. Если его
сейчас не хватит удар, решил я, то это будет просто чудом. Значит, я
попал в самую точку.
     -- А вот какой мне сон вчера приснился, -- продолжал я. -- Будто
бы вызывает вас к себе ваш шеф и говорит: "Что же это вы, батенька,
поклеп на честного человека возводите, а? Поторопились вы с Козлятиным,
видит Бог, поторопились. Чист он перед законом". И тут он вам на ушко
шепчет, что-де Козлятин-то не простой смертный, а единственный
племянник весьма и весьма ответственного товарища Икс из одного очень
солидного министерства, и что преступником он быть никак не может, ибо
болен он, и болезнь эта нуждается в срочном и немедленном лечении. Не
помните, Сергей Тимофеевич, в какой именно санаторий отправили
невинного Козлятина? В Ялту? В Пицунду? Или, может быть, в Ниццу? А то,
знаете, сон какой-то нечеткий, самое важное-то и не высветилось. Что с
вами, Сергей Тимофеевич, вы прямо весь как-то осунулись, позеленели?
Вам дурно?
     Майора Пронина шатало. Мой "сон" ему пришелся явно не по вкусу.
Однако у меня не было жалости к этому скользкому типу -- мне хотелось
его уничтожить. Но он, оказывается, еще способен был кусаться.
     -- Все это вас, гражданин Нерусский, -- глухо произнес он, --
никоим образом не касается. Да, Козлятин признан больным и отправлен на
лечение в Крым. В этом нет ничего противозаконного. А что касается
родственных связей вышеозначенного Козлятина, то о мифическом "дяде" из
министерства впервые я услышал именно от вас и именно сейчас, сию
минуту. По поводу же методов ведения следствия я с вами, как в
человеком посторонним, вообще говорить не желаю.
     Я видел, что формально он прав, и что-либо изменить в создавшейся
ситуации я, пожалуй, был не в силах, но как следует проучить его я был
просто обязан.
     -- Нет, Сергей Тимофеевич, о методах ведения следствия вам все же
придется со мной поговорить, потому как методы, вами применяемые,
являются преступными, я же, как гражданин и советский человек, мимо
преступления проходить не имею права. Вспомните, пожалуйста, дело
аферистки Крутой. Вспомнили? Отлично! А теперь скажите, какая сумма
находилась в конверте, который вам передал незнакомый мужчина у входа в
метро "Таганская-кольцевая" 17 апреля сего года? Не помните? Хорошо,
подскажу: триста пятьдесят рэ. Так, далее. Третьего мая, прямо в
кабинете, сидя в этом самом кресле, вы приняли от гражданки Вислоуховой
конверт на сумму пятьсот тридцать рэ... Продолжать?
     Майору стало совсем худо. Одной рукой он ухватился за сердце,
второй -- за стол, чтобы не упасть, а головой в это самое время начал
усиленно мотать, что, видимо, означало: нет, продолжать, мол, не надо.
Что ж, я человек добрый и отходчивый.
     Я встал и направился к выходу. У самой двери остановился и, в упор
глядя на поверженного врага, жестко произнес:
     -- Учтите, майор, судьба Мокроносова целиком на вашей совести.
Если через две недели с него не снимут обвинения в убийстве, я снова
приду в этот кабинет и продолж